Синтентика

А теперь я хочу рассказать тебе, друг и брат, о Дюше Шаронове.

О боги, Дюша! Он тоже появился в театре «Арт-Эго», влюбившись в Набокова. Да, поразительное стечение обстоятельств. И таких стечений-переплетений впереди двести тысяч. Что ни событие — то стечение, что ни стечение — то переплетение.

Все было именно так, Дюша Шаронов влюбился Набокова и устроился монтировщиком сцены в театр, который очень скоро должен был вознести его до запредельных лавровых высот.

Монтировщик сцены?! — Тоненький, необычайно привлекательный украинский мальчик, мечта гурмана от эротики. Монтировщик! Правда, я не застал этого зрелища, я увидел Дюшу уже во всей красе, на сцене, в лучших спектаклях нашего Маэстро.

Я просто ошизел от Дюшиных театральных работ, я смотрел все его спектакли, я не дыша проходил мимо дверей его гримерной. Я действительно был очень и очень увлечен — исключительно в творческом плане — его персоной.

И вот, наша историческая встреча... Не знаю, почему я вдруг решился на первый шаг, наверное, время пришло. Меня повело! Отбросив ребячество, скромность и прочее разное, я вошел к нему в гримерную — так, словно это было в порядке вещей. Я ничего не говорил о его спектакле, я просто излучал восторг и благоговение. И это благоговение меня самого наполняло воздухом и светом. Как шарик, полный гелия, я опустился на его плечо. Наконец, я смог детально рассмотреть его лицо, совсем молодое и подозрительно похожее на мое собственное. Он мог бы быть моим братом-погодком.

Брат!.. Дюша смотрел в зеркало, то есть он видел только мое отражение, он разгримировывался. Я спросил:

— Можно, я помогу тебе?

Он кивнул, он согласился, молча и без недоумения.

Сейчас я вижу этот эпизод, как через толстое стекло или воду. Реальность расползается, плавность движений и отсутствие слов.

Я снимал грим с его лица. Он не мог не заметить мою осторожность, мою бережность, не мог не почувствовать мою дрожь. Он внимательно изучал мое отражение в зеркале, а я все смелее дотрагивался до его щеки.

— Клочок грязной ваты — не самая приятная на ощупь материя. Мои пальцы куда нежней влажной синтетики, — произнес я, почти не заикаясь.

— Синтетики? — не понимая моих слов, переспросил Дюша.

Я коснулся ладонью его щеки, я поцеловал его в щеку — всем своим несовершеннолетием.

Я был абсолютно искренен в порыве, я просто был не в состоянии удержать себя в рамках приличия. И никакой страстности, никакой страсти в этом не было. Он не противился моему поцелую, глупо было бы противостоять поцелую идолопоклонника, благочестивому поцелую служения.

Мы подружились.

Дюша научил меня смазывать мордочку кремом, нет, не только мордочку — все мое юное, подающее большие надежды тельце.

— Ты думаешь, что вечно будешь молодым? Не расслабляйся, береги костюмчик снову! — любил приговаривать Дюша.

Костюмчик — снову, а честь — смолоду? Ты, видно, говорил о чем-то другом, Александр Сергеевич Пушкин!

Это от Дюши я как-то услышал: «Бабушка меня научила прятать трусы под подушку. Любовные игры, всем приятно... Раз, и трусы в надежном месте. Их потом можно легко найти и незаметно вернуть на прежнюю позицию».

Я, понятно, пользуюсь советом Дюшиной бабушки, за тем нередким исключением, когда вовсе обхожусь без белья.

Дюша хорошо готовил, он на собственной практике уяснил, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Правда, через него. И Дюша ублажал гурманское чрево Сергея Набокова по всем пунктами, регулярно и изобретательно. Он обеспечивал Набокову максимально комфортное существование. «Покой и изобилие — вот что предпочитают блондины Среднерусской возвышенности».

Противоположное! Сергей Набоков отдыхал от собственной увесистости в теплых лапках этой деятельной гейши. Дюша действительно знал, как ублажать мужчину, как доставить ему удовольствие.

И я учился у него!

Удивительное отсутствие чувства вины, какого-либо раскаяния в «предосудительном поведении». Этот парень жил только настоящим, и, если ему это настоящее приносило успех, он был совершенно счастлив и благодарил подружку Судьбу.

Дюша! Он ведь должен был заметить, зафиксировать в памяти мою целенаправленность, он должен был быть осторожнее, не подпускать меня так близко, не кормить из рук.

На счастье, он не застал моего театрального взлета, моего расцвета, моего триумфа. Счастье, что мы не стали соперниками. Счастье для меня, потому что, скорее всего, я уступил бы ему не задумываясь. Я отдал бы ему все — и лучшие предложения, и выгодные знакомства, и планы, и перспективы.

А может, я бы этого и не сделал. Как знать?

Я пытаюсь иронизировать? Меньше года мы просуществовали в одном театре, меньше года потребовалось подружке Судьбе на то, чтобы мой учитель Дюша Шаронов позволил мне подняться на новую ступень эволюции. Я наступил на его плечо и... сделал свой шаг вперед.

В один прекрасный момент, когда я растерянно изучал выставленные в театральном буфете продукты питания, понятно, не первой свежести, ко мне подошел Дюша в сопровождении лоснящегося продюсера из Германии. Дюша выглядел грустным, но эта грусть только добавляла ему шарма, я залюбовался им. А также слоеным пирогом с клюквой, которым он профессионально помахивал перед моим носом. Мой растущий, вечно голодный организм застонал и завибрировал.

— Вова, у тебя есть минутка? — предельно вежливо осведомился Дюша.

— Надеюсь, у меня есть и больше, милый мой...

— Познакомьтесь, пожалуйста. Это Роберт Штарн, продюсер студии «Авангард», из Мюнхена. А это Владимир Ходаков, наш самый яркий и интересный молодой актер, он, кстати, пишет стихи.

Мы с продюсером нейтрально пожали друг другу руки, переводчица тихо переводила ему Дюшины слова. А Дюша объяснял мне, пока она переводила:

— Я сказал, что ты им идеально подходишь. Они хотят, чтобы ты принял участие в их фильме.

— В кино?!

— Они собираются снимать картину о молодом русском поэте, который изучает немецкую культуру и всех там ставит на уши.

— Так это тот фильм, где ты собираешься сниматься?! Про который ты рассказывал?!

Дюша ответил очень тихо:

— Да. Но я не могу. Я не буду сниматься. Ты давай, вместо меня.

Я благодарно и нежно заглянул в его глаза, я сразу все понял. Дюша меня обнял и по-братски поцеловал в щеку. Сергей Набоков! В этом все дело!

Дюша спихнул мне это заманчивое предложение только ради того, что бы спихнуть с меня Набокова. Диалоги Ходаков-Набоков казались Дюше затянувшимися, а взгляды не слишком целомудренными.

Но Дюша ничего не выиграл, сплавив меня с глаз долой. Набоков никогда не останавливался на достигнутом, а в нашем театре так много лакомого мяса! Дюша оказался слишком ревнивым, он не смог простить Набокову его «смешанного питания». Теперь Дюша Шаронов работает в ТЮЗе, там тоже есть гурманы от эротики. Наверняка!