Мораль

Игра. Это все еще палата УЧЕНИКА.

УЧЕНИК лежит на кровати, повернувшись к стене. Открывается дверь, в палату заглядывает МАРКИЗ:

— Ты что, хандришь? Поднимайся скорее, тебе пора.

УЧЕНИК не оборачивается, МАРКИЗ стоит в дверях. УЧЕНИК нехотя садится:

— Вы принесли то, что я просил?

МАРКИЗ заходит в палату, протягивает УЧЕНИКУ большой пакет, тот достает из него ботинки-милитари, осматривает их, бережно расшнуровывает. И потом скручивает из шнурков «ошейник», протягивает его МАРКИЗУ.

— Наденьте...

МАРКИЗ надевает на УЧЕНИКА «ошейник». УЧЕНИК отстраненно сообщает:

— Я начинаю новый сценарий. Может быть, вы станете его главным героем?

— Может быть. Может быть, кто-то другой, — так же отстраненно произносит МАРКИЗ. И заканчивает ласково: — Главное, ты разобрался со своей... ролью. Ты выбрал свою чашу весов. Ты принял себя таким, какой ты есть.

— А какой я есть? — с улыбкой спрашивает УЧЕНИК.

— Ты знаешь...

— Знаю? — хитро щурится УЧЕНИК.

— Ладно, — понимающе кивает МАРКИЗ, — я повторю, фиксируй, все на благо литературе. Ты напрасно убеждал себя в том, что ты особенный. Свич — не Дом и не саб, не Хозяин и не раб. Это удобно, конечно, менять роли, смотря по ситуации. Ты думал, что тебе это идеально подходит. Ты же — артист! Ты думал, что это правильно: с одним партнером быть мазой, с другим — доминировать. Но ведь это, как говориться, ни богу свечка, ни черту кочерга. Что-то одно все же должно преобладать в человеке.

— В человеке? Разве это обязательно? — пожимает плечами УЧЕНИК.

— Да. В человеке — да. Я утверждаю, что ты все-таки саб. От физических воздействий ты явно не в экстазе. Самому кого-то пороть тоже не очень-то органично. Ты бывал, конечно, бит, но не от желания боли, а сам знаешь, по причине странной и непростительной, очень надеясь понравиться влиятельным друзьям.

— Но я учил одного мальчика...

— Твоя моральная доминация — исключительно демонстративна, она была тебе необходима только для самоутверждения в своих собственных и преимущественно в чужих глазах. Как компенсация подобного отношения к себе в прошлом. Условно говоря, некоторое время ты вел себя как самец в стае, который, наконец, стал статусным и получил возможность отыграться на слабаках. Об эротике тут речи не было.

— И вы еще утверждаете, что знаете меня? — иронично, удовлетворено спрашивает УЧЕНИК.

— Все довольно просто — ты ведомый, пассивный, соотносящий себя с женщиной, с матерью, ты хочешь быть не отцом, а с отцом, ты измучен необходимостью казаться сильным. Твоя роль в жизнь — саб. И все! Успокойся на этом. Ты — слуга, ты — красивая игрушка. Ты рожден для подчинения и морального истязания, в рефлексии которого ты находишь немало удовольствия.

— И это все вы поняли из пьесы, поставленной в вашем доме скорби?!

— Это ты сказал... — улыбается в ответ МАРКИЗ.

— И значит?..

— Никаких игр в Хозяев, — диктует рецепт МАРКИЗ. — Четкие поведенческие рамки, в которых тебя будет удерживать...

— Любимый, уважаемый и желанный партнер, — словно заученный урок заканчивает реплику УЧЕНИК.

— Прошу тебя, постарайся, почувствуй, — внятно, ласково проговаривает МАРКИЗ. — Нет ничего постыдного в растворении, в служении. Это — привилегия. Второе место?.. Не надо этого бояться. Тень иногда значительно больше того, кто ее отбрасывает!

— На этот раз все будет по-настоящему. Он умрет, — не слушая МАРКИЗА, шепчет УЧЕНИК.

— Понимание, принятие ситуации, — продолжает свой врачевательный текст МАРКИЗ. — Понимание и принятие собственной натуры. И любовь! Любовь должна поселиться в твоем сердце, свить там гнездо, развести детей.

— Все люди одинаковые, — подсказывает МАРКИЗУ УЧЕНИК.

— Все люди — одинаковые! — воодушевленно повторяет МАРКИЗ. — У них у всех одни и те же врожденные наклонности — любить и быть любимыми. Только и всего. Просто заставь себя поверить в жизнь! Принять жизнь! И вместе с нею — любовь! Зеленый свет! Не заслоняйся, не прячься от любви. Пусть все, что мешало тебе чувствовать жизнь, умрет.

— Умрет, умрет. Для новой жизни! — твердо произносит УЧЕНИК. — Я не Феликс, я не Рита! Здравствуй, Вова, я очень тебе рад.

УЧЕНИК кланяется МАРКИЗУ, легко открывает дверь и выходит из палаты. Он проходит по длинному, пустому коридору и попадает в импровизированный театр.

В центре сцены — многоспальная кровать. На ней, как несвежая одежда, разбросаны участники представления: РЕНЕ-ПЕЛАЖИ, АНН-ПРОСПЕР, МОГИЛА, ВАЛЕРИАНКА.

На авансцене стоит ДЖИН-ТОЛИК, он с упоением произносит текст:

— Стыд — один из самых действенных побудителей распутства.

Местные по очереди выходят на авансцену и увлеченно, но очень фальшиво декламируют.

— Стыд — пружина сластолюбия и разнузданности! — громко произносит ВАЛЕРИАНКА.

— Нам не по душе, когда люди оказываются осведомленными о наших фантазиях, о тайных полетах нашего воображения, — уверяет МОГИЛА.

— Это — наше, и любому, кто не мы, нечего туда соваться, — пищит РЕНЕ-ПЕЛАЖИ.

— Не сомневайтесь, — утверждает ДЖИН-ТОЛИК, — распутство убавилось бы, окажись цинизм и развращенность в моде. Скрывают то, что выходит за рамки обычного. И первый, кто на заре человечества потащил самку под сень кустарника, был самым большим распутником в своем племени.

— Так будем же распутничать! — торжествует АНН-ПРОСПЕР. — Предадимся всем мыслимым непристойностям!

Слышны громкие хлопки одинокого, главного зрителя. Это УЧЕНИК. МЕСТНЫЕ отлично справились с его пьесой. В глазах УЧЕНИКА — умиротворение, сейчас он очень красив и спокоен. В чертах — мягкость, в движениях — изящность и плавность.

— Настоящий театр рококо! — удовлетворенно констатирует УЧЕНИК. — Сексуальные взаимоотношения в мире случайностей.

МЕСТНЫЕ, в ожидании продолжения рецензии, смотрят на УЧЕНИКА, но тот безмолвствует.

— Ты уже собрался? Бросаешь нас на произвол судьбы? — грустно спрашивает МОГИЛА.

УЧЕНИК кивает, улыбаясь. Глаза МОГИЛЫ светлеют:

— Увидимся — в будущем!

— Вряд ли. У меня совсем другое будущее, — многозначительно произносит УЧЕНИК.

МОГИЛА растерян. УЧЕНИК копирует его сдержанную улыбку, показывает знаками: «Я тебе позвоню». МОГИЛА качает головой: «Не позвонишь».

МЕСТНЫЕ завывают нестройным хором, не слишком убедительно:

— Понимание и любовь!

— Все люди — одинаковые!

— Любить и быть любимыми. Только и всего.

— Жизнь! Приятие жизни!

— Зеленый свет!

— Пусть все, что мешало тебе чувствовать жизнь, умрет! — серьезно, заговорщическим шепотом заканчивает МОГИЛА.

УЧЕНИК счастливо улыбается. МОГИЛА возвращает ему такую же счастливую улыбку.

— Умрет, умрет. Для новой жизни! — уверенно произносит УЧЕНИК, и, послав сборищу сумасшедших воздушный поцелуй, выходит из... небытия.