Иной мир

А еще я хотел написать о Нижинском.

Нет, это не актер нашего театра, это трагический пример стопроцентного сумасшествия Артиста!

Сегодня я дочитал дневники Нижинского, книги, которые он назвал «Жизнь» и «Смерть». Это очень грамотно, то, что здесь нам дают возможность читать подобную литературу. Ведь Нижинский точно был болен. Мне бы не хотелось сравнивать себя с ним.

Он пытался записывать на бумагу все, что приходило ему в голову, так он старался выключиться. Он думал, что он чувствовал, когда бездумно наносил на бумагу всякую дребедень. Одно из двух: либо он был болен гораздо серьезнее, чем принято предполагать, либо он попросту был малообразован и туп, и поэтому все его чувствование сводилось к четырем формулам: «Я — Бог», «Я люблю свою жену», «Я не хочу есть мясо», «Я занимался онанизмом». Да, еще, конечно, вильсоновщина и Ллойд-Джордж.

Кажется, что Бог в нем был существом примитивным и ограниченным.

Я не видел, как танцевал Нижинский, никто из ныне живущих этого не видел. Я считаю, что людям очень полезно читать такие книги, чтобы они имели представление о том, что такое артист, что такое писатель, что такое Художник. Я хочу, чтобы мои тексты люди читали очень внимательно, и я хочу, чтобы они тоже меня никогда не видели. Я знаю, что это возможно, я даже знаю, как это можно сделать, у меня есть помощники, которым я доверяю.

Я хотел сказать, что настоящий Художник всегда сумасшедший, он не здоровый человек. Здоровый человек имеет четкие ориентиры, он твердый, потому что твердо стоит на ногах, стоит на своем. Художник — это зыбкая материя. Он никогда не стоит на своем, ему проблематично устоять, он танцует, прыгает, летает, он постоянно в движении, и подвижна его душа. Ну, или ум.

Я сбился, потому что отметил, что пишу как Нижинский, не думая, пишу все, что приходит в голову. Эта мысль меня остановила, и теперь я даже не понимаю, о чем собирался рассказывать.

Иногда мои тексты бывают от чувства, я словно впадаю в сон или транс, я беру слова не из головы, а из глубины, из собственного нутра, когда я сплю и мозг выключен. Тогда тексты получаются сонные и странные, мне самому не до конца понятные. Литература — это мое оправдание, это моя соломинка к жизни. Я здоров, когда пишу. Я хочу жить так, как пишу, ничего не придумывая.

А бывает, мне «хочется творчества», но я не могу погрузиться в этот сон, я не чувствую связи с потоком, не чувствую волну, я не могу выйти из себя или погрузиться в себя. И тогда я говорю: «Не сочиняй. Не придумывай». Но это не все. Бывает так, что я не могу отказать себе в удовольствии писать, и я стараюсь, выжимаю из себя примитивные образы окружающего быта, так проходит один текст, другой, и вдруг появляется третий — настоящий, за который не отвечает моя больная голова, который вообще не имеет ко мне никакого отношения. Я прохожу через медитацию или репетицию головных текстов и впадаю в экстаз отрешенности!

Я должен держаться за литературу. Даже если я никогда не приду в себя, мои тексты увидят живых людей из плоти и горячей крови, по-хорошему посторонних, чужих людей, читателей. Тогда я смогу быть живым. Даже не показываясь им, я смогу существовать для них. Мое спасение в том, что я пишу.

Да, нужно показывать Художника изнутри. Де Сад отдыхает! Книга Нижинского хороша именно этим — демонстрацией изнанки гения. Читатель должен понимать, с кем он имеет дело. Художники ужасны. У них внутри происходят какие-то иные процессы, отличные от процессов нормальных людей. У них внутри, хотел написать, помойная яма. Но это не так. У них внутри — все: и райские кущи, и стопроцентная помойка. Они все вмещают в себя. Они умеют радоваться, но меланхолия их так черна, что, кажется, свет никогда не касался их лбов!

Творчество — это очень странное призвание, страшное и удивительное. Нет чистых Художников. Ну, нет! Они — особый род колдунов и магов, они пугают и искушают, лечат и калечат. Они нужны людям как противовес, как противоположность, как иной мир.