Более 20-ти лет, примерно с 1992 года, я подвергаюсь незаконному преследованию со стороны МВД Украины. Это моё заявление является перечнем, далеко не всех эпизодов преступления, совершаемого в отношении меня, все эти годы.

После окончания университета, в 1989 году, я не смог сразу уехать в Америку, потому что, изменились условия въезда. После этого я, несколько лет, безуспешно пытался найти работу, а после развала Советского Союза, поняв, что ждать больше нечего, открыл небольшое предприятие и стал заниматься компьютерным бизнесом.

В 1995 году, в отношении меня, по заказу банка «Украина», прокуратурой Днепропетровского района города Днепропетровска, было возбуждено уголовное дело и в результате мошеннических действий сотрудников отдела по борьбе с экономическими преступлениями (советского ОБХСС), в помещении Днепропетровского райотдела, в присутствии моего адвоката Василия Живова, 2 июня 1995 года, примерно в 17 часов, я был незаконно арестован и находился по стражей 111 суток, из которых, 21 сутки, после окончания санкции на мой арест.

Арест был санкционирован Владимиром Петровым – прокурором Днепропетровского района города Днепропетровска. Жена этого прокурора работала юристом в банке «Украина», этот же банк и заказал уголовные дела против меня и ещё пяти коммерсантов – клиентов этого же банка. По «странному» стечению обстоятельств, все арестованные были евреями. В отношении неевреев, насколько я знаю, уголовные дела не возбуждались. Эту информацию, в ответ на мой удивлённый вопрос, мне сообщил начальник этого отдела по борьбе с экономическими преступлениями Юрий Климов.

Незадолго до ареста прокурор Петров потребовал у меня копию налогового отчёта. Я помню, что должен был приехать в прокуратуру к определённому времени, а у меня был старый, матричный лайн-принтер и он долго печатал, и я просто не успевал. Я отпечатал один экземпляр отчёта и решил, что сделаю в налоговой копию - у них был копир, а у меня с ними были хорошие отношения. Когда я приехал в налоговую, там начинался перерыв. Инспектриса Марина, я не помню её фамилии, посмотрела мой отчёт, сделала у себя пометку, что я его ей сдал и дословно сказала мне: "Везите его в прокуратуру, а я скажу им, что Вы были и отчёт сдали." Вот... Далее, Петров послал оперов Климова проверить, совпадает ли отчёт, котрый я ему привёз, с тем, что я сдал в налоговую и Марина резко забыла о том, что я показывал ей этот отчёт и что она делала отметку, что я его ей сдал. Это обстоятельство было истолковано Петровым и мусорами, как фальсификация налоговой отчётности и использовано, как формальный повод для моего ареста. Есть только одна проблема - фальсификацией налоговой отчётности является умышленное внесение в налоговую декларацию заведомо ложных сведений, а не отсутствие копии налогового отчёта у налогового инспектора. Кроме того, в те годы, налоговая вообще не давала предпринимателю никаких доказательств того, что отчёт сдан. Отчёт, который я привёз Петрову, не содержал ложных сведений... То есть, таким образом, каким арестовали меня, можно было арестовать любого прохожего на улице. Уже после ареста, Климов открыто заявил мне, что его к себе вызвал Петров, дал ему мои бумаги и потребовал привлечь меня к уголовной ответственности.

В ответ на жалобу о незаконном аресте, поданную моими родителями на имя прокурора Днепропетровской области, они получили ответ, в котором говорилось, что я был арестован, как подозреваемый в совершении тяжкого преступления, в группе лиц.

Своей фирмой я руководил один. И все дела своей фирмы я тоже вёл один. И насколько мне известно, до ареста, никто из арестованных, по аналогичным делам, не знал и не встречался теми, другими, с кем, мусора и прокуроры, его объединили в группу лиц. Было всего два обстоятельства, по которым нас можно было объединить в группу: мы все были евреями и мы все пользовались услугами банка «Украина». Т.е. это просто был еврейский погром, организованный прокурором и мусорами, для прикрытия незаконной кредитной деятельности банка «Украина», которая, в конце концов, привела к краху этого банка.

За время ареста, всё имущество, принадлежавшее мне и моей фирме, было полностью разворовано мусорами и уголовниками.

Первые несколько ночей, после ареста, я провёл там, где меня арестовали – в Днепропетровском райотделе, города Днепропетровска, где на ночь меня приковывали наручниками к трубе отопления, затем с 5 июня по 3 июля 1995 года, я находился в Днепропетровском ИВС, где большую часть времени я провёл в камере, в которой было такое количество клопов, что спать можно было, только стоя, переступая с ноги на ногу, заправив брюки в носки, потому что клопы поднимались по обуви и штанинам, из щелей между половицами, или же днём, когда паразиты частично прятались. Клопы кусали через одежду, но если спать стоя, не всё тело, а только ступни ног были постоянно красноватыми и опухшими от укусов.

В этой, а так же в других камерах, несмотря на летнюю жару, окна были либо закрыты совсем, либо открыты незначительные, очень узкие щели, не возмещавшие естественную потребность человека, в кислороде.

Первые две недели, только лишь потому, что моё «лицо» не понравилось начальнику смены ИВС, мне было отказано в получении передач от родителей и я голодал, из-за крайне скудного рациона заключённого. Этот мусор просто сделал какую-то пометку на обложке моего дела, в результате чего я был лишён сна и еды. Ни судебного решения, ни возможности опротестовать. Просто, волеизъявление садиста в мусорской форме, у которого, в обыденной, рутинной работе, появилась «радость» – возможность истязать еврея. Далее будет описан ещё один эпизод с участием этой же смены мусоров – людоедов.

Периодически, совершенно измотанного бессонницей и голодом, меня возили на допросы, пытаясь вынудить, дать показания против себя, в таком, ослабленном состоянии.

Через две недели пыток, Юрий Климов открыто предложил мне взять на себя то, что они дадут мне подписать и отсидеть, «спокойно», года 2-3. Я немедленно вызвал адвоката и заявил, что ничего подписывать не буду. После этого пытки бессонницей и голодом продолжились.

Один раз, мусора не успели закончить допрос и меня опять оставили ночевать в райотделе. Примерно в 5 утра, дежурный по райотделу снял с меня наручники, дал веник и попросил подмести ступени у входа в райотдел. Я согласился, потому что просто хотел подышать воздухом, но по его поведению я увидел, что он хочет спровоцировать меня на побег. Он даже ушёл вглубь помещения, оставив меня совершенно одного. Поскольку я, никаких, предлагаемых мне бумаг не подписывал, мусора, по видимому, решили просто убить, или искалечить меня, при попытке к бегству, но я не поддался на провокацию. Когда дежурный вернулся, он выглядел очень расстроенным и разочарованным, и я понял, что правильно разгадал организованное мусорами покушение.

Для внушения заключенным мысли, что они предназначены на заклание, для подавления воли к сопротивлению, к борьбе за себя, в мусорском, собачьем питомнике, который находился под окнами ИВС, регулярно устраивались собачьи бои. По ночам оттуда раздавался лай дерущихся собак и предсмертный вой гибнущих собак.

Примерно во второй половине июня 1995 года, меня перевели в другую камеру, в которой не было клопов. Там я стал свидетелем группового изнасилования: в соседней камере содержали нескольких молодых женщин, с которыми по ночам развлекалась охрана изолятора. Как-то, на "прогулке”, один из попкарей, привёл одну из этих заключённых и предложил мне её за 10 долларов... В общем, после отбоя, дверь этой камеры часто бывала открыта настежь, там пили спиртное, играла музыка, раздавался смех и весёлые голоса женщин-арестанток и мусорорв - охранников.

Но тот день, точнее вечер, я запомнил отдельно, потому, что, перед сном я услышал крики, брань и звуки ударов в соседней камере. Там происходила ссора и избиение. Избив женщин, из-за того, что одна из низ них, отказалась выполнить какую-то прихоть мусора и затем, всё таки удовлетворив похоть, мусора вывели из соседней камеры какого-то молодого заключённого, прямо в коридоре, заставили его раздеться догола, усадили в банный таз и протянув из душевой шланг, стали обливать его водой и оскорблять, а потом бросили ему кусок мыла и под страхом избиения заставили его мыться, в этом тазу, на глазах у избитых женщин. Я слышал, как он плакал от страха и унижения, а попкари указывали ему, как именно он должен мыться. Потом мусора ушли, бросив дверь камеры, с женщинами, открытой и я слышал, как женщины помогли этому парню, дав ему, полотенце и простынь, чтобы он не стоял голым в коридоре.

Потом попкари вернулись, заперли женщин, предварительно ударив ту из них, которая дала простынь, а заключённого, над которым они издевались, заставили убирать коридор после всего того, что там произошло. Услышав, что его не будут бить, тот, плача, уже от радости, суетливо убирал коридор, всё время, непонятно за что, благодаря попкарей.

Кроме того, за несколько часов до этого происшествия, в нашу камеру поместили нового заключённого, который выглядел вполне естественно. Не был он похож на арестованного. Он не нервничал, не был подавлен, не было признаков стресса. Но как только в коридоре начались крики этот, новенький, стал заглядывать в щель под «кормушкой» и причитать, что там насилуют женщин. При этом он всё оглядывался на нас, явно предлагая акцию неповиновения. В камере было около 10 человек, но ни я и ни кто другой, не среагировали на провокатора.

После месяца таких издевательств и пыток: удушьем, бессонницей, клопами, голодом, собачьими боями, провокаторами, находившимися в одной камере со мной и зверствами охраны ИВС, 3 июля 1995 года меня перевели в Днепропетровский следственный изолятор №2.

На протяжении всего периода нахождения в СИЗО №2, ко мне не допускали адвоката, не давали возможности написать родителям. Я был полностью изолирован от внешнего мира, от моих прав и от возможности защищать себя, поддерживать своё здоровье. Это была пытка, пытка до смерти. Я должен был, просто обязан был, взять на себя проблемы с коррупционными кредитами банка «Украина».

Мне никто не разъяснял мои права, меня не поставили в известность, по какой причине я нахожусь под арестом, мне не предъявили обвинения, меня не известили, что срок действия санкции на мой арест истёк. Меня никто не освободил после истечения действия этого срока.

После того, как у меня произошёл инсульт, мне не была предоставлена соответствующая медицинская помощь и даже наоборот – мусора, около 8 часов ждали, пока я умру.

Фактически, арест был использован как пытка, для того, чтобы заставить меня признать то, чего в действительности не происходило, или же просто убить, замаскировав убийство, под естественную смерть и списать потом, на мою небольшую фирму, все проблемы банка «Украина».

Находясь в следственном изоляторе, я так же стал же, стал свидетелем убийства заключённого, которого насмерть забили дубинами попкари, за то, что он, где-то в общественном месте, в бытовой ссоре с мусором в штатском, ударил этого мусора ножом и тот, от ранения, умер. Этого заключённого убивали ночью, несколько часов, медленно. Сначала он кричал, кричал так громко, что проснулись все, потом раздавались только стоны, потом, после каждого удара стало слышно отчётливое хлюпанье – видимо ему отбили лёгкие. После этого, его голоса уже не было слышно, были слышны только голоса палачей. Они обсуждали что напишут, в качестве причины смерти.

Дважды, я становился свидетелем «отработки» – массовой экзекуции, используемой мусорами для того, чтобы устрашением добиваться безропотного повиновения, которой подвергались заключённые, в соседнем корпусе, который находился напротив. Суть этой процедуры состояла в том, что в здание тюрьмы, проходил специальный отряд мусоров, экипированный для подавления мятежа в тюрьме. Они отрабатывали свои действия, как бы при мятеже, но при этом никакого мятежа, в действительности, не было и заключённые, продолжали находиться в камерах, в открытые «кормушки» которых очередями стреляли из автоматов, холостыми патронами и кидали светошумовые гранаты. Из окон камер валил пороховой дым, от грохота гранат и стрельбы закладывало уши. Что же происходило с теми заключёнными, которые в это время находись в этих камерах?

Эти и другие акции, которые безнаказанно совершает МВД Украины, имеют своей целью вызвать у граждан чувство страха и беспомощности перед полицейским террором, для подавления чувства гражданского достоинства, для того, чтобы добиться рабского повиновения граждан.

Вследствие того, что в течение двух месяцев, я практически не спал и не ел, а так же находился под постоянным давлением мусоров и провокаторов – сокамерников, которые, по заданию мусоров, оказывали на меня давление и разрабатывали меня, 3 августа 1995 года, в день моего рождения, примерно в 7 или 8 часов утра, в следственном изоляторе, у меня произошёл инсульт, после чего, в течение многих лет, у меня были серьёзные проблемы с памятью, продолжавшиеся примерно до 2001 года, когда один из знакомых врачей, назначил мне новые препараты, восстанавливающие мозговое кровообращение и произошло то, во что я уже не верил – память стала восстанавливаться. До этого я не узнавал знакомых людей, на улице, не мог вспомнить их имён и кто они. Я с трудом вспоминал только то, что я где-то видел человека и слышал его голос.

В следственном изоляторе же, медицинская помощь в должной мере и своевременно оказана мне не была. Фельдшер пришёл только к вечеру в 4 или 5 часов, когда стало очевидным, что быстро я не умру. Кроме того, поскольку время шло и лучше мне не становилось я, поняв, что происходит, решил написать записку родителям. Это, несколько напугало моих сокамерников, и они стали стучать в двери, и требовать фельдшера. После прихода, фельдшер выдал мне минимальное количество лекарств, только чтобы сбить давление. Никаких лекарств, восстанавливающих мозговое кровообращение, фельдшер мне не предоставил и получить я их, своевременно, не смог. Это нанесло тяжкий вред моему здоровью, в частности, кроме частичной потери памяти о прошлом, вызвало бессонницу, которой я, страдаю до сих пор.

После моего освобождения из под стражи, которое произошло 21 сентября 1995 года, я первое время не мог ездить в транспорте и за рулём, потому что у меня начиналось головокружение и тошнота. Казалось, будто дорога запрокидывается на меня.

Я обратился в больницу и там у меня обнаружили нарушение электропроводности полушарий головного мозга, мне объяснили, что это последствия перенесённого инсульта, но в результате давления, оказанного мусорами на врачей, я был лишён дальнейшей медицинской помощи.

После освобождения, осенью 1995 года я всё время болел, но зимой 1995-1996 года, заболел сильно. У меня поднялась высокая температура. Я помню, что было морозное, солнечное утро и мать дала мне градусник, чтобы я измерил свою температуру. Я измерил, мать спрашивает – сколько, а я вижу, но не могу произнести вслух. Температура была 41,5 градуса по Цельсию.

Один из моих друзей работал в Днепропетровском Медицинском институте. Я позвонил ему и спросил, что делать? Он сказал, что они получили новый, сильный антибиотик – ципробай и сами стали делать из него таблетки, для собственных нужд. Мать немедленно поехала к нему и он дал ей, не продал, а просто дал, пластмассовую бутылочку, в которой было 10 таблеток. Примерно через час, после приёма первой таблетки, температура стала снижаться и состояние моё, начало улучшаться.

Кроме того меня беспокоили небольшие зудящие язвы, которые стали появляться на моём теле. Я обратился к дерматологу и он объяснил мне, что это - «тюремная» чесотка, которая вызывается паразитами и по течению болезни и внешним проявлениям, отличается от тех форм чесотки, которые встречаются за пределами тюрьмы. Дерматолог выписал мне какую-то жидкость, которой я несколько раз намазывал тело и чесотка прошла. Ещё, этот дерматолог спросил, не было ли у меня высокой температуры? Я сказал, что была и тогда он объяснил мне, что высокая температура, которая у меня была, скорее всего, являлась следствием стрептостафиллодермии – инфекции, которая сопутствует тюремной чесотке и распространена в тюрьме.

Как только я был выпущен из тюрьмы, на подписку о невыезде, в отношении меня началась преследование, в которое, мусорами, были вовлечены практически все, кого я знал и с кем я общался. Если сейчас МВД и СБУ используют в информационной войне против меня высокотехнологичное оборудование, то в те годы они просто выводили из строя все факс-аппараты, с помощью которых я пытался передать документы на Запад. У меня, до сих пор валяются два сгоревших факса и ещё один потерялся где-то в ремонтной мастерской. С целью получения информации о том, что я собираюсь делать для восстановления своих прав и для возврата разворованного имущества, а так же с целью запугивания меня и моих родителей, использовались даже те, с кем дружили или общались мои родители. Мусора, совершенно произвольно и безнаказанно, распространяли клевету обо мне, например, о том, что якобы я… - хитрый «вор», который обокрал всю! Украину. Целью этих действий была изоляция меня от друзей, деловых партнёров, подавление меня и моих попыток восстановить справедливость.

Как-то я задержался у бухгалтера, которую мне посоветовал один из друзей детства. Это было сразу после освобождения, в начале октября 1995 года. Мы несколько часов проработали с документами, потом немного поговорили, а потом… было уже за полночь и сначала я решил, что девушка не против, чтобы я остался до утра, но оказалось, что это не так и я понял, что она, зачем-то просто тянет время, непонятно по какой причине, причём она, почему-то, стала нервничать. В общем, я попрощался, сел в машину и поехал домой. Отъехав от её дома, примерно 500 метров, я обнаружил, что узкая, всего 2 полосы, улица Суворова, перегорожена половинками бутылок из-под шампанского, расколотых «розочками» и аккуратно, в шахматном порядке, расставленными в три ряда, на всю ширину улицы. Остатки крошеного стекла, а так же горлышки разбитых бутылок, были аккуратно рассыпаны вдоль стеклянной шеренги, с двух сторон, на всю ширину улицы и блестели в свете фар. Я повернул влево и объехав заграждение по тротуару, поехал домой.

Меня преследовали, буквально на каждом шагу, мне не давали зарабатывать и фактически, морили мою семью голодом, потому что я отказывался признавать и подписывать полицейский бред, который мне подкладывали в прокуратуре.

Но я не совершал никаких преступлений и для того, чтобы искусственно создать криминал, ОБЭПовцы украли, из конфискованных у меня документов, один из договоров на закупку товара, в результате чего изменилась сумма налогообложения одной из проведенных мною сделок, по продаже этого товара. Но это был договор покупки всего лишь одного факс-аппарата «Panasonic KX-F50» и получается, что я сидел в тюрьме, из-за искусственно созданной, спорной неуплаты налогов, с суммы в... 200 долларов!

Кроме того, как видно из письма начальника налоговой инспекции, мой арест препятствовал проведению проверки деятельности моей фирмы, потому что я сам вёл дела.

После освобождения из-под стражи налоговая инспекция провела тщательную проверку деятельности моей фирмы и обнаружила у меня нарушения репрессивного постановления Кабинета министров Украины №764 от 19 сентября 1993 года, которое невозможно было выполнять, потому что оно гласило, что 30% от каждой торговой операции должны были перечисляться бюджет, в виде только одного из налогов...

За это «серьёзное» нарушение, налоговой инспекцией, на меня был наложен штраф, около 10’000 долларов.

Несмотря на всю «серьёзность» совершённых мной нарушений налогового законодательства, они не могли быть основанием для возбуждения уголовного дела, а только лишь административного правонарушения, о чём был составлен соответствующий протокол.

Моя коммерческая деятельность с пристрастием, под давлением прокуратуры и мусоров, проверялась двумя налоговыми инспекциями: Днепропетровского и Бабушкинского районов города Днепропетровска и всё, что смогли обнаружить проверки изложено в Постановлении об административном правонарушении...

Что же явилось действительным основанием, для уголовного преследования, для заключения меня под стражу?

Когда, в 2000 году, я попытался уехать с Украины, Информационным центром Управления внутренних дел города Днепропетровска, мне была выдана справка о том, что оказывается, по учётам МВД Украины я числюсь... судимым, хотя мне даже не было предъявлено обвинение, не говоря уже о том, что не было никакого суда и приговора. Кроме того, в этой справке было написано, что числюсь я судимым на основании уголовного дела, якобы возбуждённого, в отношении меня, в 1997 году, которого я никогда не видел и о котором я никогда и ничего не слышал.

Кроме того, в этой справке нет никакого упоминания том уголовном деле, которое было возбуждено в 1995 году, в рамках которого я и был арестован.

Когда же я попытался найти адвоката и обратился к тому, которого я знал, он поставил мне ультиматум: для того, чтобы покинуть Украину я должен написать расписку о том, что я не имею к банку «Украина» никаких претензий. Я отказался писать эту расписку.

Причина, по которой я отказался это делать описана в заявлении моих родителей.

Основанием для моего ареста были материалы, сфабрикованные мусорами - ОБЭПовцами, по приказу прокурора Петрова, о чём, опять же, мне прямо заявил начальник отдела Климов.

В результате многолетнего произвола, мне нанесён невосполнимый вред: разрушено моё здоровье, я был лишён возможности реализовывать себя и фактически, МВД Украины объявил меня своим рабом.

В течение всего периода, начиная с 1992 года и по настоящее время, я подвергаюсь практически непрерывному мусорскому преследованию, которым меня пытаются принудить бежать, БЕЖАТЬ, только бежать, бросив всё, бежать, в ужасе бежать от мусоров.

https://bit.ly/3LehV1L