ОХОТА ПУЩЕ НЕВОЛИ
(Туркменские охоты)
В 1953 году, когда я, новоиспеченный выпускник Московского Пушно-Мехового, института, и, окончивший до войны этот же институт, - Лури Всеволод Николаевич – волею судьбы оказались в дыре несусветной, как говорили московские управленцы из Главка, - Гасан-Кулийском орнитологическом заповеднике, то первые месяцы были заняты бумажной волокитой, дел запущенных предыдущими не компетентными сотрудниками. Всему бывает предел – и нам очень захотелось, как, сказал директор и, как говаривали охотоведы его времени: «На волю - в пампасы!» Взяли мы по десятку патронов, и отошли с километр от поселка в надежде добыть пустынного зайчишку - толая. На всякий случай я бросил в рюкзак несколько пустых бутылок, а вдруг не найдем мы этого ушастика! Вскоре возле глинистого бугра мы заметили массу следов, которые сходились у норы! Никогда мы не видели следов пустынного зайца и были удивлены, что он скрывается в норе! А почему бы и нет. Ведь русак порой такие длинные норы строит в снегу, что никогда и не подумал бы, если бы не встречал. Наверно так зайчишка спасается от несусветного дневного пекла. В общем, решили взять его в рукопашную и стали копать нору с помощью туркменского ножа (по-местному пичак). Долго ли - коротко ли, но через полчаса нам удалось прокопать не более 1,5м, и на этом наша энергия и запал иссякли, да к тому же я высказал догадку: уж не земляного ли зайчика (большого тушканчика) мы выкапываем, что еще более охладило энтузиазм. Кроме того, метрах в 150 от нас появился наблюдатель Курбан Берды Чарыев. Он ходил кругами. Вскоре вытоптал толая и не промахнулся, что еще более укрепило нас, что копаем не того, кто нам нужен! В общем, толая мы не нашли, а бахнуть захотелось! Вытряхнул я из рюкзака бутылки и предложил разбивать их влет. Всеволод Николаевич предоставил первому стрелять мне, то есть он подбросил бутылку и я, как стендовик, разнес ее в пух и прах. Тоже случилось и со второй.
Затем бросил бутылку я и она, после выстрела директора, благополучно упала на песок. При осмотре этой бутылки оказалось, что две дробины по центру бока буквально просверлили две дырочки, а бутылка осталась целой. Конечно, если бы угодило центром снаряда, то от массы дробинок посудина, безусловно, должна была расколоться, но, честно говоря, две дробинки при меньшей скорости, тоже, должны были расколоть стекло. Директор не стал испытывать боле судьбу и на этом закончился наш первый выход, а бутылку Всеволод Николаевич захватил с собой, водрузил на рабочем столе и удивлял посетителей. Обычно они спрашивали: «Что это за ружье?» и Всеволод Николаевич демонстрировал им свою французскую горизонталку 16 кал. Кстати, в конце войны привез демобилизованный солдат в Шатки (тогда Горьковской области) повидавшее виды ружьё фирмы Лефоше тоже 16 кал. Замки в шейку, открывалось поворотом металлического цевья в сторону, правый курок очень грубо вырублен из куска железа, но бой такой – какого мне не приходилось видеть ни до, ни после: на двадцать сажен (сорок метров – такая дистанция принята в районе) разброс был примерно с тарелку и непонятная убойность. Так, заяц, стрелянный примерно на 100 м, упал замертво, хотя одна дробинка угодила только в ягодицу! И так далее и тому подобное!
И все-таки, наш выход, разумеется, был не то, что мы ожидали на знаменитых зимовках птиц. Тем более что я получил, наконец, тулочку 16 кал и пару сотен патронов, а также боезапас россыпью, которые совместно с прочими пожитками шли кружным путем с августа по железной дороге багажом малой скоростью на станцию Кызыл-Арват (Золотая женщина), до которой по грейдеру от Гасан-Кули рукой подать – всего лишь 700 км! И вот перед самыми Октябрьскими празднествами, наконец, мы полностью разделались с бумажной волокитой и решили выехать по наметке наблюдателей заповедника, вечером совместно с одноглазым Аширом Беджиковым и Курбаном Берды Чарыевым на озеро Еген-Сеид. Впервые, не учитывая суперконтинентальный климат, мы легкомысленно оделись так, как обычно ходили днем на работу: в легких рубашечках и пиджачках, но были несказанно удивлены, когда каждый наблюдатель захватил с собой овечий тулуп в ноябрьскую-то теплынь сухих субтропиков?
Началась поездка с неприятностей: наша полуторка заскользила с насыпи вбок перед мостком и чуть не перевернулась. При этом все кузовчане вылетели наземь: тулупы спасли наблюдателей, а я, упав не совсем удачно и особенно из-за огромных тяжеленных кожаных рыбацких сапог, приобретенных по блату в закрытом рыбацком магазине самым известным врачом на Большом Фонтане Одессы – моей матушкой, подвернул ногу и повредил правое колено. В результате ногу заклинило в полусогнутом положении! Вот беда! Когда боль унялась, я предложил продолжить путь: не возвращаться же из-за меня заждавшимся настоящей охоты!
Заночевали на берегу озера. Наблюдатели насобирали шаротана (трава) и развели костер. Вскипятили и напились чая. Все запасы травы быстро сгорели и аборигены завернулись в тулупы и тут же уснули, но нам было не до сна – ибо от ночного холода зуб на зуб не попадал! Пытались, как говаривал на лекциях профессор П.А.Мантейфель, согреваться по-собачьи - мелкой дрожью, но у нас в отличие от наших четвероногих друзей ничего путного не получилось и поэтому всю ночь директор, входя в мое плачевное положение, и отчасти я собирали сухую солянку и поддерживали небольшой огонек.
К рассвету все подались на разливы свежей воды, куда прилетела в массе утка собирать всплывшие и потому легко доступные семена местных растений, а я остался у машины. Но охотничий зуд не давал покоя и, припадая на очень некстати покалеченную ногу, проковылял к озеру. В прогале прибрежного тростника увидел пролетающую над водой лысуху. Молниеносно выстрелил, но немного обзадил: дробь узкой капелькой легла почти у хвоста птицы, что приятно удивило, но отнес это на счет «дикого» выстрела, так как, пробуя тулочку под Одессой на меляках низовий Куяльницкого лимана по куликам, был разочарован. А между тем на разливах, что вблизи озера, постреливали и несмотря ни на что, здорово заводило, да и как могло быть иначе у заядлого охотника.
Не выдержал такого после столь длительного воздержания, и, что называется, пошкандыбал, к разливу, уселся на берегу и от нечего делать, страдая, наблюдал, как Ашир с Курбаном собирают шоратан и сносят его каждый в свою кучу. Потом эти кучи уминали и вновь собирали вокруг себя, пока не образовывались сухие островки и, наконец, они, сидя на коленях, слились с окружающим фоном. Всеволод Николаевич не стал себе делать такой трудоемкий остров и просто приседал, когда наворачивали утки. К тому же в своей одежке, он резко выделялся на сером пустынном фоне, и птицы облетали диссонирующее образование, в общем, первый блин комом. Приходилось «новичку» стрелять далековато и посему промахов было предостаточно. И все из-за того, что такой способ сооружения укрытия на мелководье пришлось видеть впервые. Разумеется, он возможен только на меляках, где воды совсем немного и при наличии довольно жесткой растительности, например, солянки шоратан. Стрельбы много, но падало мало. У наблюдателей дела были не в пример лучше. Несмотря на огромный зимовочный настрел, каждый из них экономил патроны и палил только в тех птиц, которые налетали для них удобно: обычно они пропускали утку и стреляли в угон или полуугон.
А мы опрометчиво наобещали докторам из нашей компании, что к Октябрьским настреляем… И вот – на тебе! Вдруг стая крякашей, напуганная пальбой, покидая разлив, налетела на меня. Быстрый дублет и парочка безвольными комами по отлогой дуге упала в воду на край разлива. Мало ли что, а вдруг только по крыльям! В азарте я вскочил, подбежал к чисто битым птицам поднял их, огладил тушки и удивился – ни кровинки на пере – уж не от страха ли попадали слабонервные, положил под приметный кустик, и только тут до меня дошло, что правая нога-то прямая! Вот это да! Чудеса, да и только! Разумеется, подался я на разлив. Вскоре в мою сторону направилась стая серых уток. Я присел, насколько позволяла вода и, когда утки оказались метрах в сорока, отдублетился, но упала только одна. Побежал было к добыче, а ногу опять заклинило! Не понял!! Это что еще за шуточки? Делать нечего – опять с трудом выбираюсь на берег, кидаю до купы полукрякву (серую утку) и опять на её пере ни одной капельки крови. Опять попалась слабонервная, что ли?
Все прояснилось при разделке добычи – вся моя дичь оказалась «слабонервной», то есть пока не ощиплешь, до тех пор не узнаешь, куда попала дробь и ни кровинки!
Делать нечего, вновь я страдаю на берегу. Однако пора присесть по большим делам. Сделав все, как водится, только было, собрался вставать, как краем глаза заметил слева налетающую высоченько стаю белолобых гусей. Очень медленно, чтобы не напугать, поворачиваюсь, как могу, на присяде к стае, меняю патрон правого ствола на картечный (28 шт. в заряде), затем тщательно выцеливаю, как мне показалось самую большую птицу, стреляю, и только этот гусь вываливается из стаи с перебитым крылом и падает в воду. Как потом оказалось, еще одна картечина попала гусю в грудь. Встаю, застегиваю портки и бегу ловить подранка. Посадил его покрасивее, сфотографировал для альбома заповедника, что заказало Главное Управление. После всего опять удивился – бегал-то на своих прямых! И только тут до меня доходит, что ногу в определенном положении я могу вправлять и, наоборот, при неудачном распрямлении ее клинит!
Вскоре на разливах появились несколько туркмен и среди них царственного вида Аксакал, наш сосед, что поселился возле конторы заповедника, а, скорее всего, под контору купили дом местной постройки на сваях – Таган Клыч! По-русски его имя переводится вроде как Острая Сабля! Он собрал в округе кучи шоратана, вымостил на воде с помощью этой травы сухую засидку недалеко от меня и одобрительно кричал при частых удачных выстрелах. Интересно, но каждый туркмен, экономя дефицитные патроны, стрелял птицу только в определенном положении, в котором он чаще попадает!
Я стрелял всех подряд и встречных и поперечных, угонных и полуугонных, чем вызывал одобрительные возгласы Аксакала и от этого имидж молодого замдиректора рос как на дрожжах. Вскоре перестал обращать внимание на самых многочисленных в округе чирков-свистунков. Их сотенные, а порой и тысячные стаи нет-нет да с характерным шумом налетали на меня, но из такого множества удавалось взять двух, от силы трёх птиц, так как после первого выстрела эти самые маленькие и верткие уточки устремлялись, как по команде, вертикально вверх и мишень, как яблочко, становилась минимальной. Поэтому особенный восторг Таган Клыча вызывали успешные дублеты по свистункам! И надо сказать, он положил глаз на мою тулочку, которую, в конце концов, из уважения к Аксакалу, питавшему ко мне самые добрые чувства, пришлось ему отдать. Кстати, перед отъездом в «тартарары» мать пошила мне модный чесучовый костюм, который был великоват и висел на мне как на колу и поэтому вызывал у докторов единодушное: «Вам надо лечиться!» А у Таган Клыча добрые советы на тему: «Как вести себя умеренно с женщинами».
Добыча моя вскоре стала внушительной. Кроме упомянутых видов попались красноносые нырки (ничуть не хуже крякв), шилохвости, узконосые чирки, которых мне заказали для орнитологической коллекции птиц СССР на факультете биогеографии Московского университета покойные ныне профессор В.Ф.Ларионов и тогда еще доцент А.М.Чельцов-Бебутов. Кроме узконосого чирка, приходилось поставлять для этой коллекции фламинго, стрепета, сокола сапсана и пр.
День прошел на славу. Мы с директором настреляли дичи для всей компании на Октябрьские и следующий за праздниками мой и потому «неудачный» день рождения (10.11). Кстати, компания состояла из нас – двоих работников заповедника, вновь испеченных врачей и медсестер, прибывших по распределению на работу в глухомань одновременно с нами, а также, не помню как, затесавшегося в нее пограничника – капитана Н.Пышного. Обычно мы встречались чуть ли не каждый вечер. Всеволод Николаевич приносил бутылку вина, собирали скромную закуску. Обсуждали проблемы. Танцевали под аккордеон. Причем, кроме меня, очень кстати, умел играть еще терапевт – Исаак Корчинский, так что мы менялись и поочередно танцевали.
По окончании охоты нам пришлось завернуть по просьбе наблюдателей в саксаульники. Они нарубили почти треть машины очень ценных в пустыне дров и, как было договорено, завернули в аул Карадегиж, чтобы захватить медсестру и врача, выезжавших к больному по срочному вызову. Поскольку своего транспорта у медиков не было, и тем более это оказалось необходимым, так как они были из нашего общества, которое вскоре пополнил зубной врач Вано Амбромян. Таким образом, состоялась небольшая «колония» в Гасан-Кули. Не скрою, некоторые молодые, в том числе женатые туркмены пытались прорваться к нам, но мужская сторона всегда была - против!
Итак, мы довольно удобно устроились на разлапистых кустах саксаула, которые во многом гасили дорожную тряску и покатили к дому, почитай, уже во тьме ночной. Я оказался рядом с медсестрой Лидой, будущей женой. Сначала поддерживал с ней разговор, но сморенный бессонной ночью и замечательной охотой, стал впадать в какое-то полудремотное состояние. При этом мне казалось, что машина мчится то на высокую стену, то нам мешает настоящий лес, то очень узкий тоннель, то пропасть… Сплошные галлюцинации будоражили всю дорогу и, слава Богу, все благополучно окончилось и, наконец, я добрался до постели и тотчас заснул мертвецким сном!
Должен сказать, что разнообразная дичь пришлась по вкусу нашей компании, тем более что в этой глухомани, скорее всего, можно раздобыть верблюжатину, чем какое-либо другое мясо. Дичи хватило и на мой день рождения, но после Великих праздников он прошел, как всегда, вяло, вроде как бы дежурное, но необходимое мероприятие! В общем, неудачный у меня день рождения, следующий впритык к большому событию.
Новоиспеченный хирург Михаил Петрович, осмотрев поврежденную ногу, констатировал вывих и предписал лежать с тугой повязкой сразу после праздников, поскольку он был из нашей компании! Но дела не позволяли лежать, да и директор обещал не нагружать и работать только в конторе. Однако все хорошо не бывает, и мой вывих превратился в «привычный вывих»! Забегая вперед, хочу сказать, что в вязкие болота теперь путь заказан: ногу в грязи при неудачных поворотах обычно клинивало и приходилось с трудом выбираться на берег. Позднее уже в Одэссе (так говорят коренные, одэсситы, да и на украинском город пишется – Одеса, где русское Е читается как Э) на Сухом лимане при постоянных перегрузках левой ноги ее тоже заклинило, но вот вправить самостоятельно не получилось. В одэсской тогда дежурной клинике специалисты тоже не смогли, определили разрыв коленного мениска и рекомендовали операцию, но так просто согласиться я не мог. На следующий день хирурги областной больницы, как территориальные соседи Института вирусологии, отнеслись более внимательно, но вердикт был такой же – операция поврежденного мениска! От них я вернулся домой на такси и готовил себя морально к очень болезненной экзекуции. Однако друзья подсказали, что в окружном военном госпитале работает специалист по менискам, да к тому же охотник П.И. Симаконь. К нему я «вошел», опираясь на импровизированный «костыль» - толстенный отрезок индонезийского бамбука, что привез из долгосрочной морской командировки. Костыль тут же был реквизирован как сувенир. И вот, наконец, попался единственный хирург, который отверг необходимость операции и уверил, что он на менисках съел пуд соли и защитил кандидатскую диссертацию! Через мучительный месяц, во время которого притянутая к доске нога становилась на место, я пришел к нему домой с полными руками благодарностей и поэтому постучал ногой, а она возьми да и заклинься, но тут же легко вправилась. Вскоре после этого я уже почти решился на операции, но меня отговорила зав. лабораторией д.м.н. Л.Д.Степанковская, поскольку операция может быть неудачной и тогда нога останется прямой, а в худшем случае – обе. Послушался доброго совета и… со временем, обе ноги перестали выщелкиваться, но поздно… За этот период я завел собак и стал полевым охотником. Получается, что в Гасан-Кули был не привычный вывих, а разрыв мениска, но все равно надо было вылежать с фиксирующей повязкой, а так ничто не проходит бесследно!
01.04.06. В. С. Греков