БИОЛОГУ-ОХОТОВЕДУ, к.б.н., с.н.с., Укр.НИ ПЧИ - В.С.ГРЕКОВУ - 80 !
Родился я весьма и весьма некстати 10.11.1928 г. в студенческой семье Одесского мединститута и стал несусветной обузой. Кроме того, день рождения был ещё неудачен и тем, что вслед за бурными праздниками Великой Октябрьской Социалистической Революции 7 и 8.11, он проходил всегда вяло. И так, после грудничкового возраста приходилось гостить на родине матери в глухой деревеньке Михайловке, у деда с бабой, которым своей, любознательностью приносил, большие убытки, а затем в Одессе, не знаю, как это удавалось матери, но я побывал на всех вечерних спектаклях: музкомедии, оперного, русского и украинского театров.
По окончании института мать распределили в село Сычавку. Там первое время мы жили на квартире и во время «голодомора» хозяйка пекла чёрные лепёшки, которые давала своим детям и одну мне. В то время я был мал, чтобы осмыслить происходящее, но как потом рассказывала мать: убирать редкостный урожай никто не пошел, а на следующий год Сталин победил и колхозы состоялись! В чем сейчас винят не Грузию, а Россию. Общеизвестно, что никто не осмеливался перечить Сталину. Кстати голод тогда охватил всю страну и особенно засушливое Поволжье!
Вскоре матери дали комнату при больнице, а мне на окружающей территории досталось много вольностей. Обычно, чтобы угодить молодому красивому врачу, её дитятку дарили игрушки – чаще автомобили! Я с благодарностью принимал их и тут же исчезал в кущах сирени, где с помощью двух камней изучал их нутро!
Когда мать перевели в предместья Одессы на 16 станцию Большого Фонтана, где она работала в роддоме, женской консультации и обслуживала огромный прилегающий сельский район, в том числе немецкие колонии, техническим университетам пришел конец: мне не терпелось понять - как устроена гордость того времени – наручные часы матери и почему они ходят! В общем, с помощью универсального инструмента разнес на составляющие это ценное творение человечества. После бурного скандала, пришлось перенести свои интересы в область зоологии! Этому способствовал мамин брат дядя Коля, который был на целых 10 лет старше. Он сыграл в моей судьбе огромную роль, особенно на крутых поворотах долюшки, но при этом всё получалось попутно, как-то само собой! Например, импульсивный дядя купил шик того времени – складное бамбуковое удилище, оснастил его по лучшим канонам тех времён, и ему не терпелось обмакнуть крючки в море, но как на грех навесили меня. От роддома, что на 16 станции Большого Фонтана, до моря дядя тащил меня по амбулаторному переулку чуть ли не весь путь под мышкой, но я безропотно терпел, ожидая что-то очень интересное! На берегу моря он предложил мне искать камешки с дырочками, а сам, наловив в зарослях зостеры рачков (креветки) побрел по воде на гряду скал, облепленных рыболовами, но не таковского напал: я понял, что дядя затевает, что-то очень интересное и заорал на всё побережье! Наконец, он соорудил примитивную удочку из тростинки выброшенной прибоем, прочной нитки, камешка с дырочкой вместо грузила и крючка, перенес меня на скалу, усадил у самого края, обращенного к берегу, указал на бычка, высунувшегося из под камня и мирно гревшегося на солнышке. Рассказал, как надо осторожно подвести наживку к носу рыбки и когда та схватит «подарок судьбы», подсечь - т.е. дернуть! Не успел дядя обосноваться, как я заорал: «Коля, бычок!» Пришлось дяде вернуться ко мне, снять рыбку с крючка и посадить на кукан. Свято место пусто не бывает: из-под скалы появилась другая рыбка и опять вопль: «Коля, бычок!» С тех пор я стал известным рыболовом от 16 станции Большого Фонтана до Золотого берега и дачи Ковалевского!
Тонул в море дважды: грудничком, когда Девятый Вал выбил сына из рук матери, но с помощью очевидцев c трудом удалось изловить меня в мутной воде при накатах и откатах волн бурной стихии; и на пляже при полном штиле – прыгнул с подводной скалы за мальчишками – они поплыли, а я пошел ко дну. Из расселин скалы на меня пучили глаза креветки и крабы. Достигнув дна, я оттолкнулся ногами и возвратился к поверхности. Моя ярко-соломенная голова среди массы купающихся показалась из воды, но глотнуть воздуха не успел, т.к. опять пошел ко дну. Когда воздух в легких иссяк, в самый критический момент дядя Серёжа, который на целых 5 лет был старше, углядел, и спас меня! Иногда снится этот кошмар, но во сне – я, как по лестнице, используя расселины в камне – дикаре, самостоятельно выбираюсь на скалу, а наяву не осенило! Полную свободу на море я получил, когда научился плавать в ванне, а затем на пляже. Итак, летом я ловил бычков, а после детсада, зимними вечерами ходил со старшей сестрой матери – тётей Маней на занятия «Осоавиахима». Мне там тоже было интересно: разбирали и собирали трехлинейку с просверленным патронником, изучали боевые отравляющие вещества. В перерывах без всякой стеснительности декламировал горомаде: «Муху цокотуху», «Не ходите дети в Африку гулять», «Фома не верящий», «Йшов Грыця з вэчёрныци…», а также пел про бедную «Галю…», которую соблазнили казаки и пр.
К семи годам очень переживал, что школа помешает рыбалке! Зато появилось подобие охоты – рогатка. Первой добычей стал желтоголовый королёк, а настоящей дичью из настоящей рогатки – перепелка, которую подстрелил весной на Приморском бульваре, у самого фуникулера, дублирующего знаменитую Потемкинскую лестницу. Добычу мы жарили на обрывах Приморского бульвара, а вечерами, даже, в дворовой уборной на использованной по назначению бумаге и, кривя душой, уверяли друг друга, что эти шашлыки исключительно вкусны, чрезвычайно питательны и очень полезны!
Охота с рогаткой поглотила меня полностью: вечером делал письменные задания и собирал портфель, утром вплоть до обеда охотился! Дома успевал лишь схватить портфель и несся во всю прыть в школу и всегда успевал на первый урок, а бабушка с завтраком ждала меня в коридоре. Стихотворения успевал выучивать на переменах.
Во время ВОВ семья находились в районном центре Шатки, Горьковской (ныне Нижегородской) области, что примерно в 10 км от Михайловки и родни по материнской линии. В райцентре мать работала врачом в больнице. Тетя Маня – художником-оформителем при клубе. Дядя Сережа (инвалид детства) – кузнецом в колхозе, я учился в средней школе, а летом тоже работал в колхозе и, кроме того, в военизированных лагерях, под городом Горьким, постигал азы военного дела. Бабушка занималась хозяйством и приглядывала теперь уже за младшей сестренкой Наташей.
Именно здесь я стал бредить ружьём. Решили испытать насколько это серьёзно: с «железными» рекомендациями отправили за три версты в село Кобылино к наиболее добычливому, но никого не учившего, охотнику области – Фокину Василю Михайловичу. Но мой «учитель», как теперь сопоставляю факты, специально так жестоко обморозил меня, что разменялл 80-летний юбилей, а уши и руки до сих пор не терпят холода и зимняя рыбалка для меня заказана. Пройдя экзекуцию «испытания», я стал счастливейшим обладателем чрезвычайно потрёпанной ижевской одностволки 24 калибра исключительно поганого боя. Если бы мне попала за эту же цену двадцатка букетного дамаска известной фирмы Пиппер-Баярд солдата, погибшего на войне, то я приносил бы в дом куда больше, чем дядя – колхозный кузнец, поскольку шкурка лисицы отоваривалась по царски (Мои ружья и вкусы, журнал, 1997, 3)! А так я искалечил дюжину, добыл в первый год всего 3 лисицы и, тем не менее, стал призером областных соревнований среди молодежи.
В Одессу вернулись в 1946 г. Послевоенная разруха, редкостная засуха и переезд
спровоцировали в нашей семье ужасный голод, но воли мне было не занимать: каждую копейку я не тратил на еду, а откладывал на ружьё. Однако львиную долю заработал летом 1947 г., когда, зная места на взморье Большого Фонтана, придумал столик – усеченную пирамиду, заплывал с ним на подводные камни, успешно ловил в свежих местах бычков и продавал их на главном одесском базаре – Привоз.
После войны комиссионки были забиты трофейными ружьями, и я купил по явно завышенной цене Зауэр дешевой модели, правда, отменного боя.
Пришло время подумать об институте. Бросил жребий – выпал Политехнический – вроде бы по первой любви! Поступил на тепло-технический факультет, но заедали черчение и начертательная геометрия. И вот послали меня проведать дядю Колю, который проходил лечение целебнейшими грязями на всесоюзном курорте «Куяльник», что привело к резкому повороту судьбы: в палате с дядькой был тоже инвалид ВОВ – ветеринар. Родич представил племянника как заядлого охотника и отменного рыболова. Оказалось, что сосед окончил ветеринарный факультет в московском Пушно-Меховом институте (МПМИ) и поведал, что в институте есть охотоведческий факультет. Студенты – охотоведы парни бравые, ходят на занятия в болотных сапогах, а любимый учитель у них «Дядя Петя» - профессор Петр Александрович Мантейфель. «Вижу, парень ты стоящий, бросай свой политехнический и вали в МПМИ».
Итак, я бросил Политехнический и стал готовиться в МПМИ. Вступительные экзамены сдал со свистом, но первые 2 года в МПМИ я почти не ходил на охоту, т.к. очень серьёзно воспринял аксиому старшекурсников: пока не прошел 3-М – ты ещё не студент. Поэтому оба экзамена у физика Макарова сдал на пятерки, а к третьему М (Метелкин) заглянул в учебник микробиологии накануне экзаменов и пожалел, что такой интересный и полезный предмет не жаловал, но сдал его четверку и, поди знай, что, в конце-концов, он мне очень пригодится! Когда сдавал кандидатский экзамен по вирусологии, то меня спросили: «Кто вел у вас микробиологию?» «Метелкин», - ответил я. «Чувствуется!» - и поставили пять!
После успешного одоления всех М я совсем распоясался: стрелял на стенде в московском Спартаке, занимался фотографией, таксидермией, боксом, купил аккордеон, поступил в кружок бальных танцев и стал в нем одним из лучших. Председательствовал в «охотничьем колхозе» из трех человек с броским названием «Красный лапоть». Охотился колхоз так успешно, что приходили смотреть и есть добычу многие охотоведы.
Мигом пролетели 5 студенчески лет. Мы побывали на разных практиках, но самая решающая, была последняя – полугодовая, на которую отправились мы с Юрой Лабутиным в Омск «в гости» к областному охотоведу прошлого выпуска. По возвращению из урманов и написания отчетов, познакомились с охотоведом прежних выпусков, нагрянувшим в Омск с проверкой. Он помог нам в оформлении отчётов и мы, благодарные, провожали его на далёкий от центра города вокзал.
Распределился я на место республиканского охотоведа в Тбилиси, с дальним прицелом: заочно углубить образование в университете. Мать ликовала, полагая, что я буду жить в цивилизованном городе и женюсь там на грузинке, но этому не пришлось сбыться: в институте нашел меня охотовед знакомый по Омску и спросил: «Куда ты распределился?» Зная охотоведческие традиции – как подальше – я промямлил: «В Тбилиси», ожидая, по меньшей мере, – «пуд» презрения, в свой адрес, но он горячо сказал: «Ты с ума сошел, женишься там на грузинке… За мной в порыве ревности бегала моя грузинка по общежитию с кинжалом, что может подтвердить мой друг Всеволод Николаевич Лури, кстати, он едет директором в Гасан-Кулийский орнитологический заповедник и ему нужен надежный замдиректора по науке. Я рекомендовал тебя. Ну, как?» Женись я на студентке товароведческого факультета Зухре Гусейн, как советовал однокашник Жора Язан, то никто не позволил бы мне променять Тбилиси, на дыру из дыр как охарактеризовали Гасан-Кули в Управлении заповедников. И так, состоялся очередной крутой поворот в судьбе! Кстати, в заповедники из нашей первой группы, как никогда ранее, кроме меня попали: Олег Гусев, Жора Язан, Женя Черникин, Слава Рашек, Боря Латынский, а Юра Лабутин в АН Якутской ССР.
Во время госэкзаменов в МПМИ началась эпидемия дизентерии и через общепит я, весьма некстати, заболел. Входя в моё безвыходное положение, медики назначили домашнее лечение новым тогда антибиотиком – синтомицином.
Одесский отпуск был омрачен известием, что я променял Тбилиси на Гасан-Кули. Рухнули мечты матери о грузинке, поскольку одной из самых почитаемых её пациенток была именно грузинка! Она день и ночь читала мне томик Паустовского, в котором красочно описывались «прелести» туркменского бытия. Дома обострилась дизентерия, и мать назначила повторный курс синтомицина, а также, на всякий случай, снабдила бланками рецептов. Дядя Коля тоже принял участие в моей судьбе – сообщил китайский способ лечения всех желудочно-кишечных заболеваний – чесноком, настоянным на водке!
После отпуска, получил в Москве направление на работу, но с поездами на Ашхабад было туго, так что пришлось взять билет на дополнительный «500 веселый», который шел более недели без расписания с продолжительными остановками в поле. В пути, скорее всего, произошел рецидив дизентерии, но использованный многократно синтомицин не помогал, китайский «чесночный эликсир» тоже и поэтому с ним переборщил так, что последние двое суток из семи заколодило: ни туда – ни оттуда! В Ашхабадской больнице вымыли из меня черноту, назначили лекарства, но принимать их не получалось из-за рвоты. Просил у местных эскулапов хотя бы стакан киселя, но они категорически отказали! На 4-й день попросил кисель у русской нянечки, и она вскоре принесла стакан, пояснив: «Больной умер – вот остался!» Она спасла меня и дело пошло на поправку, но ещё долго температурил! Эскулапы, узнав, что я распределен в Гасан-Кули решили, что в больнице я спасаюсь и при ежедневной термометрии строго настрого наказали медсёстрам вытирать у меня насухо пот под мышками? Физика Макарова бы на них, уж он то испортил бы им биографию. Не знать, что такое теплота парообразования!
Директору сообщил, что я в больнице и попросил мои письма пересылать матери, чтобы она не волновалась. Разумеется, я знал по Паустовскому, что меня ожидает, но реальность превзошла все наихудшие ожидания: голая пустыня, как мираж стоит на сваях поселок у бывшего взморья и бывшей дельты реки Атрек, ни деревца, ни травинки! Всё привозное. Благо, что в магазине разные крупы, шоколад с белыми червяками, вроде опарышей и сгущенки навалом, из которой я приспособился делать ацидофилин.
Зимой излишние воды р.Атрек сбрасывали на поды, где особенно на свежей воде, всплывали семена весенней растительности, и посему скапливались массы водоплавающих, а на суходолах оседали большие стаи степных птиц. Мы ездили с местными на добычливые охоты и вскоре стали своими. Директора туркмены переименовали на свой лад в Нури Николаича, а я по молодости лет ходил просто в начальниках! На море мы ловили в дараданы и кольцевали пролетных птиц, но с первыми штормами они улетали в Иран. В связи с происшедшими гидрологическими изменениями заповедник утратил былое значение и его в конце концов перенесли в Красноводск.
Моему пребыванию в Гасан-Кули пришел конец благодаря кипучей деятельности Никиты Хрущева: «на борьбу с целиной» были брошены огромные средства – в поселке опустел магазин, с моими приобретенными желудочно-кишечными заболеваниями стало тяжко и я бил челом перед Главным Управлением о переводе в другой заповедник с более мягкими условиями. Вскоре пришел приказ: «Директора В.Н.Лури и зам.директора В.С.Грекова перевести в Кызыл-Агачский заповедник имени С.М.Кирова». Лури напрочь отказался переезжать, ссылаясь на массовое браконьерство в Азербайджане, а я посему превратился в старшего научного сотрудника Кызыл-Агачского заповедника.
Во влажных субтропиках, по сравнению с сухими, условия оказались несравненно лучше: пресной воды в колодце не глубже 1,5-2 м сколько хочешь. Летняя температура на целых 10о ниже и не превышала 30о. Овощей и фруктов по баснословно низким ценам на базаре железнодорожной станции Порт-Ильича, что примерно в 5 км от центральной усадьбы, навалом. Около двух км, в пос. Сара 1, медпункт, летний кинотеатр. В общем, быт неплохой, но научные сотрудники не выдерживали более 3-4 лет, да и директора долго не засиживались – за мои 4 года их сменилось четверо! А вот с браконьерством беда: были перестрелки и жертвы с обеих сторон. Несмотря на то, что на усадьбе не было электричества, мне на новом месте было очень интересно: отменная рыбалка и можно было выскочить на часик, чтобы добыть на обед утку, турача или десяток бекасов. Я бы проработал куда больше своих предшественников, но вездесущий Никита Хрущев в одном из горных заповедников узрел научного сотрудника возлежащего на скале и в бинокль «любующегося» дикими баранами, что взбесило первого секретаря – такой здоровенный лоб и бьет баклуши! В Киеве его возмутило, что генетики занимаются откровенной чепухой, и заставил их приносить пользу – одомашнивать лысуху. В России начал продвигать кукурузу на север, за что заработал унизительные частушки: « Наш Никита ничего вышлаб замуж за него но боюсь вместо… кукуруза у него!
Вскоре последовал указ первого секретаря: переместить на границы заповедников конторы и жилые помещения: «Наш пострел везде поспел!» В Кызыл-Агаче их переместили всего на 10 км, но зато быт сотрудников ухудшили во сто крат и, скрепя сердце, в 1959 г. пришлось вернуться из заповедников Южного Каспия в Одессу. Однако, нет худа без добра: после уничтожения СССР непревзойденными в истории супер-национал-предателями: Ельциным, Кравчуком и Шушкевичем, браконьеры не преминули бы отдать долги! Присутствовавший в 2000 г. на юбилее Азово-Черноморской орнитологической группы Бакинский орнитолог Е.Н.Султанов рассказал, что Кызыл-Агачский заповедник не финансируется, сотрудники живут на подножном корму, уровень Каспия повысился, остров Сара вновь стал островом. Староверы, жившие более 200 лет в селе Алексеевка, что под Ленкоранью, съехали в Россию по собственному желанию?!
Как неправ был В.И.Ленин, полагая, что государством может управлять любая кухарка, опровергается Хрущёвым – многое ему можно простить, но то, что он поссорил навеки из-за пропитого им Крыма, Россию и Украину – невозможно, никак нельзя!
Работая на южном Каспии, во время отпуска на пути домой наведывался в охотоведческое гнездо МПМИ и поэтому, даже, не обезличил тогда сберкнижку. Однажды П.А.Мантейфель, увидев меня, пригласил на занятия и перед лекцией сказал, что сегодня у нас в гостях бывший студент – охотовед, а теперь замдиректора по науке Гасан-Кулийского орнитологического заповедника и попросил меня встать, раздались аплодисменты, и было видно, что профессору это очень приятно. В дальнейшем к Петру Александровичу на консультации заходил прямо домой на улицу Метростроевскую.
На родине сперва я осел в отделе природы Одесского Историко-Краеведческого музея и без ложной скромности могу сказать, что внес резкое оживление в его работу: проложил за городом 10 км феномаршрут, который проходил 2-3 раза в неделю. Полученные фенонаблюдения использовались в лекциях-экскурсиях по отделу, а добытые животные – для пополнения экспозиции. Появились публикации в местной печати, выступления по телевидению и печатные научные труды. Зав.отделом И.В.Березюка и меня отправили в командировку по лучшим музеям Москвы, Ярославля и Казани, где мы познакомились с передовыми экспозициями того времени. В этих музеях биогруппы по НОУ-ХАУ делали профессиональные художники за умопомрачительные деньги того времени от 5 до 15 тыс. рублей. Своими силами с помощью лишь штатных художников мы сделали очень и очень достойные биогруппы. При этом у нас появились рацпредложения и, даже, изобретения! Это было золотое время отдела. После моего ухода, затем И.Березюка, и вскоре директора Н.Н.Пустовойтенко начались «ремонты». Биогруппы, не взятые на баланс и, следовательно, ничего не стоящие, свалили в подвал и уничтожили, а комнату, где располагалась замечательная биогруппа «Плавни Днестра» - завхоз продал! Отдел был ликвидирован, а на его месте, как дань времени, организовали выставочный зал, который сдают в аренду?!
Очередной резкий поворот в судьбе связан с обнаружением в Астраханской области экзотических вирусов. Одесский Институт вирусологии и эпидемиологии им. И.И.Мечниква был призван обследовать Северное Причерноморье на наличие вирусной экзотики. Поэтому понадобился орнитолог, умеющий всё, так вышли на меня. Сначала я работал по совместительству на четверть -, пол- и, наконец, на полной ставке младшего научного сотрудника. В составе ст.н.с., к.м.н, В.П.Сиденко, к.м.н., м.н.с. В.С.Сочинского и я принял участие в экспедиции на теплоходе «Суздаль» по маршрутам морских судов в Юго-Восточную Азию (Вьетнам) с целью расшифровывать необычные заболевания плавсостава. Из-за Арабо-Израильского конфликта и блокировки Суэцкого канала, путь наш лежал вокруг Африки с заходом на Канарские острова, в Пакистан, Сингапур, Вьетнам, Индонезию, Италию, 6 раз пересекли экватор и через полгода вернулись в Одессу. Однако не всё было гладко: взятые с собой белые мыши поедали потомство, а именно на 1-3 дневных сосунках происходит изоляция вирусов: экспедиция оказалась под угрозой. Медики впали в уныние, полагая, что виноваты вибрации главного двигателя, сотрясающие судно. Ознакомившись со скудным питанием животных, я смог предложить спасение: разнообразить рацион отходами из камбуза, сухим и сгущенным молоком из «каптерки» и в качестве витаминов – зелень пророщенного зерна. Получив полноценное питание, мыши стали интенсивно рожать и трогательно заботиться о потомстве. В Институт полетела телеграмма шефа: «Приступили к воспроизводству»! Изучив её, Ученый Совет решил, что не прошло и месяца, а у экспедиции крыша поехала!
В Институте пришлось одолеть специфическую терминологию и работу наивысшей сложности. Открытия оказались не за морями, а почитай дома! Мы изолировали от перелётных и зимующих (!) птиц нейротропный вирус лихорадки Западного Нила (3Н), клещевого энцефалита (КЭ) и серологически доказали циркуляцию в Северном Причерноморье вируса Синдбис, а также впервые показали, как птицы могут сохранять вирусы, передаваемые комарами в межэпизоотический период.
Работая в Институте вирусологии, пришлось одновременно быть исполнителем тематики двух лабораторий: эпидемиологии и особоопасных хламидийных инфекций (орнитоз). Результаты научных исследований докладывал на различных научных форумах высокого уровня (Международные симпозиумы в Новосибирске и Омске, Всесоюзных орнитологических конференциях, на II и III Всесоюзных съездах паразитоценологов, на I съезде по куликам и др.). Работал по проблеме гриппа у людей и птиц. В 1980 г. защитил в московском академическом Институте Полиомиелита и вирусных энцефалитов кандидатскую диссертацию на стыке двух наук: «Арбовирусы Северо-Западного Причерноморья, экологически связанные с птицами». Специализация – 03.00.06 – вирусология! Составил «Рекомендации по профилактике заболеваний, вызываемых арбовирусами и возбудителем орнитоза, в условиях Черноморского заповедника», 1980; а также памятку– леснику охотнику, рыболову: «Как уберечься от заражения орнитозом, бешенством, арбовирусными инфекциями», 1988. Стал первым автором эпизоотологических глав двух монографий: по Ржанкообразным, Голенастым и веслоногим птицам северного Причерноморья. К настоящему времени список насчитывает более 160 печатных работ. В журнале «Охота и охотничье хозяйство» с 1964 г. опубликовано всего лишь около 30 материалов. Значительная часть присланного не попала в печать, но особенно жаль, что статья «Осторожно – орнитоз» тоже затерялась в недрах редакционного портфеля, поскольку она помогла бы многим коллегам не заразиться особоопасным и пока не излечимым заболеванием, которое с возрастом несусветно ломает косточки и тотально поражает организм больного!
Окончил вечерний Институт Патентоведения по факультету «Изобретательство», а также курсы по метрологии и некоторое время работал главным метрологом Института.
После разгрома СССР Одесский Институт вирусологии и эпидемиологии слили с Одесской Противочумной станцией в новое образование: «Украинский научно-исследовательский Противочумный институт имени И.И. Мечникова», где при постоянных реорганизациях кочевал по разным лабораториям и теперь являюсь соисполнителем тематики трех лабораторий (экологии, вирусологии, бактериологии).
В Америке полагают, чтобы достичь успеха, необходимо менять профессию раз в 5 лет. Мне пришлось это делать реже, но результативно, о чем свидетельствуют публикации, однако охота всегда была неотъемлемой частью работы, которую мне приходилось исполнять!