НЕ В ГЛАЗ, А В БРОВЬ!
Я раньше не верил в приметы, и смеялся над слепо верующими. Но примета примете рознь. Например, говорили мне старики: «Не садись по большим делам под куриным насестом – бородавки замучают!» И точно – облепили все руки! В общем, заработал вирус папилломы! А вот каким образом действуют другие приметы совершенно непонятно! Моя дальняя родственница ныне покойная 90-летняя Христинья, увидав мои страшные руки, предложила: «Давай я тебе их сведу». Конечно, я не верил, что она это сможет, так как вырывал их с корнем, прижигал папиросами, завязывал ниткой – ничего не помогало, но уважил родственницу. Не меньше часа старушка завязывала над каждой бородавкой узелок суровой нитки и при этом, что-то неразборчиво бормотала. Закончив работу, она тяжело вздохнула, отдала мне довольно длинную нитку и наказала: «Брось её в навоз. Как сгниёт, так и бородавки сгинут!». Сделал всё, как велела сельская целительница, и позабыл об этом недоразумении, но по весне, когда я вскапывал огород, бородавки отполировались о черенок лопаты и сгинули с рук!? Невозможно объяснить как бородавки и вирус папилломы подчинились необъяснимым действиям старушки.
И ещё, за войну в Одесской области зайцев расплодилось видимо-невидимо. При охоте котлом все члены бригады стреляют косых с подъёма и набегающих, а один хоть бы раз выстрелил. Подходит он ко мне молодому и самому неопытному и говорит: «Дай мне пару патронов, а то я сделал плохие заряды этим проклятым вискозным порохом!» Не подозревая подвоха, я дал и, надо же, дела у него пошли: вскоре он убил 3 зайца, зато Госпожа Удача от меня отвернулась – больше в этот день я не стрелял. Подходит ко мне мой первый одесский наставник Николай Гупалов и говорит: «На охоте никому патронов не давай – с ними твоя удача переходит к другому, а после охоты не жадничай, поделись!»
И ещё о зайцах. Стала наша бригада рассыпаться перед виноградником. Фланговый Володя Зименко подался не в тот ряд. Ему дружно кричат: «Сопля (кликуха), куда ты попёр?» Сопля взъерепенился, начал метаться из стороны в сторону и в сердцах кричать: «Сволочи, дорогу закудыкали!» Я, видя такую реакцию, уступил ему своё место на левом фланге. Так вот на левом фланге такая стрельба пошла, словно союзники второй фронт открыли, а на правом фланге ничего! Мало того, что я на этом винограднике даже не выстрелил, но и домой вернулся попом!
А вот насчёт кошек, как известно, любящих дорогу перебегать, приметы несколько разняться. И действительно, сидит себе кошка чуть ли не полдня на одном месте, а как только ты подошел, так перед самыми ногами она обязательно дорогу перебежит. Так вот однажды договорились мы с Николаем Гупаловым по прозвищу «Коля сумасшедший с Большого Фонтана» пострелять вальдшнепов по разбитым войной санаториям, что построены вдоль моря на Большом Фонтане, Золотом берегу и даче Ковалевского. Иду я к нему 9 ноября на рассвете, а черная кошка дождалась, наконец, прохожего, возьми да шасть перед ногами, чему я никакого значения не придал. Подхожу к дому охотника, а у его хаты даже стены сотрясаются от редкостного по накалу скандала. Выходит ко мне смущённый атлет в одних трусиках и извиняюще шепчет: «Сегодня никак не могу. Слышишь, что твориться! Я вчера был, взял зайчика и лисичку…» «Вот проклятая кошка», - подумал я и поплёлся по вальдшнепам один. Из всех санаторий сторожа мальца с ружьём выгнали. Вернулся на 16 станцию Большого Фонтана и подался к инвалидному дому, где в небольшом лесочке я поднимал кроликов и стрелял дроздов. Но и там – ничего. «Вот проклятая кошка – всё перепортила», - чертыхнулся я и решил пробраться через очередной санаторий к обрыву, чтобы осмотреть и добыть хотя бы поганок: на безрыбье и поганка дичь! Действительно, на спокойной, словно зеркало воде этих птиц ныряло возле самого берега великое множество, а среди них, словно пароход, плавал настоящий гусь! Незаметно я спустился на первую террасу и впервые в жизни добыл, правда, белолобого, но всё же гуся! Лиха беда начало! Так на день рождения 10.11 – у меня был гусь! С тех пор чёрные кошки мне приносят удачу, а вот остальные: серые, белые, рябые – наоборот! Собрались как-то с шурином на его 2-х колёсной Панонии на Тилигульский лиман половить бычков. Не проехали и полпути, как дорогу нам пересекла рябая кошка. «Стой!» - прошу я его. Шуряк остановился и вопрошает: «Что стряслось?» «Погоди, припёрло, вода бросать надо», - пошутил я на туркменский манер, отвернулся и стал, что называется, выдавливать из себя струю, пока мимо не пронёсся мотоцикл с двумя седоками и не пересёк треклятую кошачью линию! Так вот, примерно через 2-3 километра мы увидели в придорожной канаве искорёженный чешский мотоцикл и рядом двух парней живых, но с переломами конечностей. И при виде такой аварии я, наконец, сознался, для чего останавливал родича. Шурин посмеялся и сказал: «Ну и суеверный же ты!! Это просто трагическое совпадение!»
После такого вступления пора приступать к главному. В 1947 г. будучи студентом одесского политехнического института, я заработал, накопил денег и приобрёл Зауэр 12 кал. Обычно перед выходными приезжал на Большой фонтан к матери в роддом на работу, где в её маленькой комнатушке почти всю ночь корпел над чертежами, а в 3 часа отправлялся на Бурлачий лиман, вершину которого при постройке железной дороги Одесса–Белгород–Днестровск отгородили дамбой. Эта часть солоноводного Бурлачьего лимана, наполнявшаяся водами речки Дальник, опреснилась, покрылась болотной растительностью, но временами высыхала и поэтому получила название «Сухой лиман». Значительно позже при сооружении морского порта на Бурлачьем лимане досужие журналисты окрестили Бурлачий лиман – Сухим лиманом. Таким образом, Бурлачья балка осталась, а Бурлачий лиман «исчез».
Сначала я никак не мог приспособиться к новым условиям охоты, и возвращался попом, хотя дичи было просто очень много, но однажды заметил у самой дамбочки, соединявшей до войны оба берега Бурлачьего лимана, с десяток уток. Наконец повезло – подумал я и, хоронясь за дамбочкой, начал скрадывать беспечных уток, так неосмотрительно болтавшихся у самого берега на мелкой ряби. Вдруг у места разрыва дамбочки поднялся здоровенный мужчина и начал что-то кричать и махать руками. Я подумал, что это конкурент и хочет присоединиться, но, как не напугав уток, и наддал. Высунулся из-за дамбы с ружьём в плече и чуть не саданул дублетом по чучелам! Подбежал, запыхавшийся верзила и сказал: «А я думал, что ты тоже разобьёшь чучела, как тот поц (еврейское ругательство) в прошлый раз». Вот так я познакомился с Николаем Гупаловым, известным всем одесским охотникам как неуёмный балагур, в общем, Коля сумасшедший с Большого Фонтана. В дальнейшем мы с ним часто охотились на птиц и зайцев.
Прошли годы. Я окончил институт. Побывал в Сибири, в Кушке – на самом юге страны и на севере в Петрозаводске и Мурманске, работал в заповедниках южного Каспия, а, вернувшись в Одессу, устроился на должность старшего научного сотрудника в Одесский краеведческий музей. Стал обживать область, постепенно расширяя ареал исследований, но на Сухой лиман не хаживал, полагая, что там, где начал охоту – там её и закончу!
Как, на зло, в Одесский краеведческий музей устроился к нам отдел природы препаратором Ефим Срулевич Бергер – младший из плеяды интернациональной группы юннатов, посещавших отдел и в какое-то время проработавших на этой должности. Кстати должность препаратора считалась престижной, поскольку вплоть до кончины на ней числился прекрасный чучельщик, настоящий мистификатор, Сергей Владимирович Поздняков – прежний директор музея природы, в котором и я днями пропадал до войны, тратя на билеты последние копейки, выделенные на мороженое. Оставляя Одессу, румыны разграбили музей. При возвращении награбленного экспонаты работы Сергея Владимировича (львы, тигры, слон и прочая экзотика) достались не по назначению – Николаевскому краеведческому музею. Говорят, что С. В. Поздняков плакал, и не мудрено – ведь музей был плодом трудов всей его жизни!
Ефим, с тех пор как я впервые увидел его на Сухом лимане, куда во время одного из приездов с Каспия, привёл на свои заветные места двоюродного брата Бориса, возмужал, стал охотником и держался весьма независимо. На любое замечание он реагировал весьма бурно, а младшим сотрудникам и, даже, ровне отвечал очень резко и грубо. Поэтому, разобидевшись на него, старший научный сотрудник музея, внучка самого Утёсова (до чего мир тесен!) мне сказала в сердцах: «Сергеич, есть евреи и есть жиды. Так вот Фимка – жид!» Несмотря на одесское панибратство в обращении, меня все величали Сергеичем, а директора – просто Колей, хотя он был вдвое старше меня!
Охотился я очень успешно, тем более что в то время стрелял на стенде, а Ефим со своей двадцаткой не преуспел. Он пропадал на Сухом лимане, рассказывал о прекрасных перелётах, но привозил мизер, поэтому ему очень хотелось поехать со мной. Я отказывался под разными предлогами, но пришло время сказать правду, тем более не хотелось наживать врагом такого черноротого сослуживца. Наконец пришлось признаться: «Фима, я в Одессе начинал на Сухом лимане и чувствую, что там и закончу!» На что тот начал уличать в суевериях – в общем, скрепя сердцем, пришлось сдаться.
Итак, мы на Сухом лимане. Накачали резиновые лодки, выплыли на излюбленный
Ефимом лак (плёс), ровно посредине я «высадил» в красивом порядке десяток чучел крякв, а напарник пяток жмаканных чирков, которые, честно говоря, просто портили картину. Лак был большой около 35-40 метров в поперечнике, обрамлён могучим южным тростником, в котором мы замаскировали свои лодки. Вполне естественно, что сзади налетающие птицы не могут быть замечены, то договорились предупреждать друг друга.
Устроились, переговорили и замолкли в ожидании хорошего перелёта. Тишь да благодать, только сочные голоса камышевок, да песни лягушечек нарушали первозданный покой. Вдруг эту благодать взорвал шум крыльев лысухи, прилетевшей сзади меня и плюхнувшейся прямо среди чучел, птица, как ни в чём не бывало, огляделась, искупалась, прихорошилась и стала питаться рдестами. Мне оставалось лишь гадать, почему Ефим не предупредил меня, ведь как на круглом стенде с первого места взять её влет было бы просто. Не ужто жадность? Да и теперь ей деваться некуда – с обеих сторон до беспечной птицы не более 20 метров. В общем, жить ей осталось до тех пор, пока она не выплывет из чучел, так как среди них ни в коем случае стрелять нельзя – можно ранить друг друга и испортить чучела. Да и дичь-то самая, что ни на есть последняя!
Совершенно неожиданно раздался выстрел? Пятерка (?) кучно стеганула тростник рядом со мной, и в тот же миг я ощутил слишком резкий удар в лоб, по сравнению с которым удар кулаком просто мягкий! Разумеется, я инстинктивно прижал ладонь ко лбу и закричал: «Идиот, что ты делаешь?» В ответ Ефим разразился такой грязной бранью, что приводить её никак нельзя. Я отнял руку, и ладонь оказалась в крови!
В ярости я просто заорал: «Плыви и посмотри, жадюга, что ты натворил!» Подействовало, с той стороны плёса молчок, но и приближаться не стал. В это время лысуха выплыла из чучел, разбежалась и полетела – сыграла охотничья страсть – я сбил её. В это же момент на плёсе появился мой знакомый охотник в резиновом костюме. Вода доходила ему почти до пояса. Он спросил, что случилось, и когда узнал, то был несказанно удивлён поведением напарника.
Наконец, противоположная сторона родила вопрос: «Что будем делать?» Я ответил, что кровь запеклась, и постоим ещё. Результат охоты неплохой, если не считать ранения: взял пяток уток, а вечером десяток лысух. У Срулевича дела были очень слабые и с ним пришлось поделиться, причем я не преминул сказать: «А вот из-за этой поганой лыски ты меня ранил!» «Не хотел я ехать на Сухой лиман», - подытожил я с укоризной.
Дома оказалось, что довольно крупная дробина 5-го номера попала не в средину лба, а точно в бровь левого глаза! Вот уж впрямь не в глаз, а в бровь!!! Рафинированный ворошиловский стрелок!
Возникает вопрос – куда делась довольно крупная дробина, обладающая большой энергией, на расстоянии всего лишь 35-40 метров. Если бы она попала в глаз, то, пробив его и тонкую внутреннюю стенку глазницы и повредила мозг. Но она попала в надбровную дугу, могла пробить её и, пройдя по дуге части глазницы, потеряв силу, могла остановиться за глазом, как у выжившего самострельщика, автоматная пуля, пройдя вдоль внутренней стороны черепа, остановилась у затылка.
На рентгеновском снимке как раз сзади левого глаза оказалась белая точка по размерам подстать дробинке, которую врачи приняли за прострел (брак) эмульсии плёнки. Второй снимок, сделанный в другом месте, тоже оказался с аналогичным браком эмульсии. Более того, мне долгое время что-то мешало сзади левого глаза, но с годами привык и теперь не замечаю этого. Но через много лет левый глаз, бывший на порядок зорче, наоборот, стал видеть хуже правого!
Прошли десятилетия. Как-то на Одесском «Охотницком» (Староконном) базаре меня кто-то окликнул: «Сергеич, ты ли это?» Обернулся - передо мной стоял обрюзгший, постаревший с сильно изреженной и поседевшей рыжей шевелюрой - Ефим Бергер. «Что-то тебя давненько не видел» - ответил я. «И не мудрено, - промямлил он, - теперь я живу в Гамбурге». «Ну, и как там - у немцев?», - поддержал разговор я. «Хорошо»,- коротко изрёк он. «Охотишься?», «Нет - это очень дорого». «А хоть рыбу ловишь?» - шел отрывочный разговор, давно не видавшихся сослуживцев. «И это очень дорого, да и спецкурсы надо кончать». «В общем, ты теперь как соловей в золотой клетке»,- заключил я. «Да»,- уныло согласился он. Говорить стало не о чем и мы разошлись, пожелав друг- другу крепкого Здоровья и Госпожи удачи!
Надеюсь, в последний раз, учитывая и перестрелки в Кызыл-Агачском заповеднике, что в Азербайджане, - мне очень повезло на Украине в Черноморском заповеднике. Тогда с полевых работ по кольцеванию птиц вернулись на центральную усадьбу, расположенную в г.Голая Пристань, куча студентов - практикантов из украинских вузов с руководителем, трое нас из Одесского НИИ вирусологии и эпидемиологии, где руководителем был я, и предводительница всей оказии старший научный сотрудник заповедника Татьяна Борисовна Ардамацкая. На усадьбе, расположенной у самого Днепра и отделенной от города деревянным забором, находилось административное здание, лаборатория, музей и общежитие для приезжих, где обосновалась все вояжеры. Устроив в лаборатории, полевой материал и неосмотрительно оставив там ружье, мы присоединились к общей компании в общежитии и потчевали всех жаренной бакланятиной. Спать в отдельной маленькой комнатке девочки отказались, т.к. под окном кто-то ходил и вызывал их на рандеву. Этому никто не поверил и, тем не менее, никто не захотел испытывать судьбу. В общем, я один заночевал в этой комнатке. Сел у окна и, на всякий случай, решил малость покараулить… Вскоре, пригнувшись чтобы не светиться в низком окне появился довольно упитанный парень в одних трусиках и вкрадчиво шептал: «Девочки, девочки выходите…». Когда он поравнялся с окном то я гаркнул над ним: «Пошел вон!». Сексуальный маньяк резко повернулся, в полуприсяде, по ковбойски, выстрелил в меня, судя по вспышке, от пояса и пустился наутек. Его жирная задница нагло мелькала в полнолунном свете и скрылась в проломе забора. Как я тогда пожалел, что оставил ружье в лаборатории и не отплатил ему по мягкому месту снарядом крупной рыбацкой соли. Утром оказалось, что дзенькнула по стеклу над моей головой не какая - то ерунда из самоделки, а малокалиберная пуля, которую нашли под кроватью. Судя по отпечатавшимися нарезам у стрелка было фабричное оружие. Директор заповедника Д.Берестенников, выпускник МПМИ прежних выпусков, с которым как младший однокашник я хорошо ладил, не придал огласке этот инцидент, вероятно потому, что у него дома был малокалиберный пистолет, а сын по возрасту и комплекции напоминал ночного маньяка. Татьяна Борисовна, осмотрев пулю, обратила внимание на нарезы и предсказала: «Греков, теперь тебе жить долго!». Вот и не верь приметам: с тех пор прожил я 30 лет с хвостиком и сколько раз на охотах котлом слишком горячие, но, вместе с тем, опытные компаньоны, стреляли крупняком в створе зайца, а потом удивлялись – жив ли я и цел ли!
12.01.2005г. В.С.Греков.