ЧЕРНЫЙ И ДЖУЛЬБАРС.
Память человека устроена так, что со временем радость и особенно невзгоды забываются, но, перебирая фотографии моих почивших собак, вновь видишь их безмолвные глаза, выражающие бесконечную любовь и бескорыстную преданность - сердце гложет щемящая тоска о тех, время которых на этом свете безвозвратно истекло. К сожалению, всё, что гложет моё сердце, умрет вместе со мной - так уж устроен этот жестокий эволюционный мир, где в вечной спирали совершенствования каждый живёт за счёт смерти другого, но сам этот мир тоже не вечен - ибо всё, что родилось должно умереть, всё - рано или поздно канет в лета! Через многие миллиарды лет за счёт солнечной системы, а может и всей нашей галактики или вообще Вселенной, на освободившемся месте, из обломков старого Мира, из газово-пылевых туманностей, а скорее из исходной пустоты некий Высший Разум соберёт кварки, электроны, ядра, атомы, молекулы, снабдив их огромной энергией и немыслимыми скоростями и через неисчислимое количество земных лет, поставит новый эксперимент более гуманный, или, наоборот, с ещё более совершенной и жестокой эволюционной системой! Всё это будет потом, а сейчас почему он в самые лучшие и преданные друзья определил нам бессловесных и с такой короткой жизнью собак? Вероятно, что бы мы страдали, вспоминая о бесценных потерях!
В Московском Пушно-Меховом институте (МПМИ) собаководству уделялось мало внимания, и посему не был приобщен к братству собаководов, хотя в детстве я очень любил дворнягу Бумчика, несмотря на то, что будучи на море, играя, он дернул за комель стрички (удочка для ловли бычков из под камней) во время смены наживки и… надежно поймал меня за указательный палец рыболовным крючком. А когда пес, постоянно облизывавший мои израненные морскими ракушками руки и ноги, сбесился, то мне сделали полный курс мозговой вакцины Ферми. Повторный курс прививок такой же вакциной, уже после ВОВ, когда у шурина скоропостижно скончался курцхаар, вызвал появление на месте уколов больших аллергических пятнен, а в третий раз – когда лис изжевал мне кисть левой руки, после введения антирабической (лошадиной) сыворотки чуть не привело к аллергической коме! Кстати, современные культуральные вакцины (КАВ и ККАВ) даже у меня, надёжно «подготовленного» мозговыми вакцинами, не вызывают побочных реакций.
Хотя я охотился с чужими гончими и лайками, но своих собак не имел и не помышлял их заводить. Все произошло случайно, во время летней командировки (1954) в столицу Туркмении Ашхабад, где мне как замдиректора пришлось выбивать лимиты для Гасан-Кулийского орнитологического заповедника. Попутно я зашел в ружейную мастерскую починить ложу Зимсона и стал свидетелем того, как местный житель предлагал мастеру свою собаку, которую соседи пытались всячески извести. Мастер отказался от подарка, а я, не раздумывая, предложил себя. Пошли смотреть: собака как собака, вся черная с белым галстуком на груди, внушительных размеров, с крохотным остатком хвоста, обрубленным по самый корешок, в общем, вроде бы охотничья! Договорились, что завтра я заеду на грузовике и заберу «Черного». На следующий день Черный, сообразив в чем дело, побежал прятаться, но, в конце концов, был водворен в кузов нашего вездехода ГАЗ-63. Ему предстоял долгий путь более чем в тысячу километров от Ашхабада до затерянного в пустыне поселка Гасан-Кули. Получив всё, что нам было положено по лимиту, я отправил машину, а самому пришлось задержаться, по не оконченным теперь уже бумажным делам, ещё на недельку и потом добираться на перекладных. Успешное возвращение грузовика вызвало в заповеднике фурор: начальник вместо себя кобеля прислал!
По возвращении я с удовлетворением отметил, что Черный уже обжился на новом месте, определил границы своего участка и даже посягнул на кучу пищевого мусора, наваленную как раз между домами заповедника и пограничников. Там он сходился плечом к плечу, с на редкость рослой отставной овчаркой. Они прижимались друг к другу лопатками, пугали друг друга свирепым рыком, но, удостоверившись в силе и непоколебимости противника, полные достоинства расходились с миром.
Огорчало то что, несмотря на свой 3-5 летний возраст, пес умел только гонять с голосом, стрекоз, бабочек и с упоением до пены в пасти подавать поноски. В общем, он оказался стерильным в охоте и, пришлось начинать всё с белого листа, благо, что наши финские домики стояли поодаль от поселка. Каждое утро и вечер я выходил с переросшим лоботрясом в столообразную пустыню и минут 5-10 бросал поноску, чем доставлял собаке море удовольствия. Затем брал ученика на поводок и вел его против ветра, при этом незаметно терял игрушку. Описав большой круг, отрабатывая челнок, шел на поноску. Обычно Черный прихватывал её запах не менее чем за 100 метров и уверенно несся к ней.
В процессе натаски оказалось, что собака усваивает науку твердо, лишь после упорной тренировки или после экстрема. Так, Черный всегда преследовал меня, куда бы я ни пошёл, и выдавал мое присутствие, сидя у крыльца дома. Однажды рассердившись, я поднял с земли кусок штукатурки и бросил в собаку. Поскольку плоское возмездие летело, виляя из стороны в сторону, пес, оглядываясь назад, соответственно, старался избежать подарка за верность, и, тем не менее, тот угодил точно в пятку, как раз в то самое место, где в это время находилась душа! Чёрный взвизгнул и убежал домой и больше без позволения за мной не увязывался.
Кроме того, Черный повадился гонять машины, забегая вперёд, что очень опасно. Несколько раз машины тормозили, чудом спасая жизнь дурню. И сколько я его не «учил» - ничего не помогало. Наконец страшный вой оповестил, что случилось ожидаемое, ужасное…Я выскочил из дома – увидел удаляющийся грузовик и ползущую на передних лапах к дому собаку. При её осмотре выяснилось, что все кости целы и лишь на крупе разрез кожи около 5 сантиметров. Убедившись, что на сей раз всё обошлось, я, вместо того чтобы пожалеть, добавил и принес пострадавшего домой. С тех пор с машинами было покончено навсегда.
И ещё неприятное, завидев пустынного зайчишку – талая, Черный выпрыгивал на полном ходу из кузова грузовика, переворачивался несколько раз через голову и голосил за косым. А при остановках в поселках он первым выскакивал из кузова и демонстрировал себя аборигенам, чем ставил работников заповедника в не совсем удобное положение. В одной из поездок я надел на пса строгий ошейник с шипами во внутрь, водворил его в кузов, а поводок препоручил наблюдателям заповедника. Как известно, мусульмане собаками брезгуют. Посему они привязали Черняшу к борту подальше от себя и лопотали на непонятном своём языке так громко, что мне было слышно в кабину. Вдруг истошный вой заставил нас немедленно остановиться. Оказалось, что пес увидел талая, и, как всегда, выпрыгнул через борт, но на этот раз 40 килограммовое создание повисло на шипах строгача! Но и это ещё не все - его окорок больно терло заднее колесо! Прибыв в поселок Карадегиж, я вышел из кабины, и сердце ёкнуло – где Черный? А в это время пес послушно стоял в кузове и ждал приглашения. В общем, моя первая собака признавала лишь палочную систему обучения!
На открытие охоты нас забросили с наблюдателем заповедника Курбан-Берды Чарыевым на озеро Еген-Сеид. Вечерка оказалась неудачной, так как было самую малость местной утки. Вечером выяснилось, что питьевую воду мы забыли: пришлось зачерпнуть котелком прямо из озера. Собрали сухой травы шаротан (солянки), развели костер вскипятили эту воду, заварили чай, но пить её, буквально густую от перенасыщения глауберовыми солями, без обильных конфеток было просто невозможно. Только развесили марлевый полог, как тут же стемнело. Комаров прилетело так много, что полог просто провисал под тяжестью их жужжащего слоя. Черного, при явном не удовольствии мусульманина, пришлось пустить к нам в убежище. Иначе он, ища спасения от несметных полчищ южных комаров, просто сорвал бы нашу хлипкую защиту. Тем более что даже от одной пёсьей мухи он крутится словно угорелый, пока не освобождался от кровопийцы!
Утрянка тоже оказалась пустой, и испытать собаку по дичи не удалось. Пришло время возвращаться к условленному месту, куда должна приехать за нами машина. Возле зарослей тростника Черный вдруг заволновался и скрылся в них и вскоре раздался его могучий лай. «Чушка!» - определил Курбан-Берды и мы перезарядились пулевыми патронами. Вот удача: лай собаки стал приближаться. Нервы на пределе! Вылетела дроздовидная камышевка, вспугнутая ломившимся через крепи зверем. Затем ещё одна… и буквально на её хвосте «висел» Черный! Разочарованию не было предела и, когда он пробегал мимо, преследуя птичку-невеличку, я ударил его в сердцах сапогом по заднице. Пес, обиженный в лучших чувствах, присел, оскалился, хищные огоньки запылали в его злобных глазах. Все свидетельствовало, что он сейчас бросится на меня. Дабы не стрелять, я изловчился и ударил его сапогом точно в скулу - полный нокаут! Очнувшись, он злобно посмотрел на меня и юркнул в тростники. Сколько мы не звали пса, но он так обиделся, что не вернулся, и нам пришлось уехать без него, хотя понимали, что в тростниках этой собаке предстоит ужасная бессонная ночь. На утро я предполагал вернуться, когда пес поостынет, но …
Дома нас ждал «подарочек»: из-за возникшей внезапно эпизоотии сибирской язвы у всех жителей посёлка Гасан-Кули медики вылили из бочек воду, привезенную из ближайших арыков, что у поселка Карадегиж. В общем, мы вернулись из самого эпицентра заболевания. К вечеру в животе у меня занудило. Полистал энциклопедию, и оказалось, что желудочная форма сибирской язвы неизлечима. Написал матери прощальное письмо и лег спать, а наутро…меня основательно прочистило от чая с глауберовыми солями. После чего я изорвал прощальное письмо к матери и…
Как на грех, мне пришлось срочно ехать за спиртом, а когда вернулся из командировки, то оказалось, что вдоль арыков и прямо в них у посёлка Карадегиж повсюду лежали мертвые ишаки, а специальные бригады отстреливали собак. Так что не могло быть и речи, чтобы ехать искать Чёрного и привезти его из очага в пока благополучный поселок.
Директор срочно отправил меня в отпуск, так как позже уже начиналась работа по кольцеванию перелётных птиц.
По возвращению из отпуска ко мне пришел местный ветеринар и сказал: «Начальник, с тебя пол-литра!» Я, конечно, поинтересовался за что. «За то, что мы не отстреляли заодно с бродячими собаками во время падежа скотины твоего Чёрного и он сейчас в поселке Карадегиж. Там над ним глумятся местные овчарки, и он больше не сопротивляется, а только воет!»
В этот же день я был за 70 км в посёлке Карадегиж и там нашёл Чёрного. Он давно забыл обиду и был очень и очень рад нашей встрече! Я тоже был бесконечно рад, но это уже был не тот отважный Черный – передо мной стоял исхудавший до нельзя доходяга - кожа да кости, со сломленной психикой, теперь его могла обидеть самая что ни на есть поганая шавка, а он вместо должного отпора садился, задирал голову вверх и выл от страха! Прошло время, мы его откормили, но боязнь даже к ничтожнейшим собачонкам стойко закрепилась на всю жизнь.
Первый выезд на охоту оказался очень неудачным. Тогда пригласил меня
капитан Пшеничный, который должен был доставить пограничникам на заставу топливо на трёхосном бензовозе и заряженный аккумулятор. Естественно я расположился наверху, вдоль цистерны, а Чёрного капитан взял в кабину. Лучше бы он этого не делал! На охоте пес отказался идти в воду, а по возвращении домой выяснилось, что расплескавшаяся по бездорожью из аккумулятора кислота разъела у собаки кожу между пальцами. Тяжело заживают раны от кислоты и, особенно между пальцами, где не залижешь, но и с этим почти справились. Наконец мы выехали совместно с охотниками пос. Гасан-Кули на
разливы реки Атрек, где на свежую воду собралась уйма утки, поскольку все семена трав всплывают и становятся легко доступными для птиц.
Воды на разливах меньше чем по колено, но и там вымокнешь по пояс, догоняя подранка. Соорудить засидку на воде тоже дело тяжелое: надо собрать достаточное количество шоротана, чтобы лежать на сухом, а для нас с Чёрным - вдвое больше. Наконец всё в порядке, на Чёрном зелёная маскировка. Все уже стреляют, а я только лишь приготовился. Вот и возле меня пролетает кряква, после удачного выстрела она падает невдалеке.
Чёрный побежал, нашел среди мелкой травы утку и… Ура! Несёт ко мне. Я ору чуть ли ни на весь разлив: «Молодец, Черняша! Подай, подай, умница ты мой!!!» На огромную радость пёс подал десяток уток, причём догнал трёх подранков, захромал и театрально заохал – солоноватая вода стала разъедать ещё не полностью зажившие раны между пальцами. Я собрал резиновые чучела уток (пожалуй, единственные тогда во всей Туркмении), вещи, патроны – взвалил на плечи 40 кг Чёрного и, шатаясь от непомерной тяжести, пошлёпал на берег. В это время пёс, как и подобает раненому, негромко стонал, а у меня при этом сердце сжималось от жалости, и я клял себя, что не выдержал и взял преждевременно беднягу на охоту. На берегу я напоил больного киселём из грелки (тогда за отсутствием лучшей тары так брали с собой жидкости), разделся и стал загорать. Но разве можно загорать, когда утки мечутся туда сюда, да и спорая стрельба заводит. Не выдержало ретивое – оставил я Чёрного караулить вещи, а сам побежал налегке и без чучел в засидку. Вот и серая утка налетела. Вот она падает подранком и, хлопая крыльями, удаляется, я бегу за ней… и вдруг впереди оказывается Черный, догоняет серую и подаёт мне. «Ах ты, симулянт! Ах ты, поганец!» - кричу я скорее от радости, чем от возмущения, но тут же выхожу с собакой на берег.
Вскоре закончились патроны у охотников, и они по одному выходят на сухое.
Один самый уважаемый туркмен подошел ко мне. Я ожидал, что он похвалит собаку, а он, наоборот, сказал: «Послушай, как ты его просил подать, как ты его просил - я бы отца родного так не просил!».
Вскоре пёс окончательно поправился и уже никакую охоту я не мыслил без него.
При этом было несколько случаев, когда утка пролетала после выстрела более сотни метров и, сложив крылья, падала комом. Я замечал это место, и после окончания охоты проходил мимо с собакой. Примерно за 100 метров пёс прихватывал струю и четко как по струнке мчался к добыче и подавал её. Прежде я читал, что находить битых птиц собаке очень сложно, но эти наблюдения, казалось, опровергали написанное.
Хоть это не рекомендовалось в начале ХХ века, а также не рекомендовалось и в середине прошлого столетия, и тем более не рекомендуется сейчас в начале Ш тысячелетия, но тогда в середине прошлого столетия я не мог устоять перед опытом, чтобы узнать, на что способен мой Чёрный. Дело в том, что сотенные и тысячные стаи чирков-свистунков довольно часто налетали на меня. После первого выстрела, когда я сводил двух, падало в лучшем случае пара, а в это время все остальные птицы взмывали свечой ввысь и видны были только их хвостики, поэтому второй выстрел приносил в лучшем случае 1 птицу, а в худшем - ничего! И вот я решил произвести молниеносный дублет: сразу выпал пяток чирков и на разном удалении приземлился ещё десяток. Дойдя до дальнего подранка, мы собрали 7 птиц и на обратном пути остальных трёх. Таким образом, ничего не потеряли! Я по достоинству оценил работу Чёрного, и наивно полагал, что все собаки такие. Конечно, многие скажут, что всё первое лучшее, будь то женщина, собака и пр. и пр. Но должен возразить, что в дальнейшем, серьёзно занимаясь собаками, участвуя в полевых испытаниях разного уровня, мне не раз приходила мысль: «А какой бы высочайший диплом и первое место завоевал Чёрный?!». Общепринято, что наивысшее чутьё наблюдается у пойнтеров, и многие твердо убеждены, что высокие дипломы и места на состязаниях у континентальных легавых – купленные. Некоторым, особенно рьяным пойнтеристам пришлось извиняться перед Игорем Лазневым, когда его курцхаар Дженни на Украинских состязаниях легавых заняла 1 место, а на предыдущих - 2-ое только лишь из-за ошибок ведущего, то есть Лазнева. Нет спора, что в среднем пойнтеры чутьистее континентальных легавых, но среди последних встречаются просто выдающиеся экземпляры - настоящие собачьи «Энштейны», чего мне, к сожалению, не приходилось наблюдать среди пойнтеров. Хотя нет, был один, может быть, не слишком чистокровный! На областных одесских испытаниях по перепелу он заткнул за пояс всех конкурентов, которых даже близко нельзя было поставить: он оказался выше всех на 2-3 порядка! Должен признать, что работа его была просто потрясной. Маленький, неказистый, его голова чуть- чуть возвышалась над переросшей люцеркой, но, несмотря на высокую растительность, он на прыжках, в высоком темпе пролетал по тому месту, где перед ним уже «работали» десять легошей разных пород, и на втором–третьем витке челнока становился на стойку. По команде пёс поднимал перепела за 20 и более метров. Буквально в течение нескольких минут он сделал три красавицы-работы на хоженом и перехоженном месте! По моей наводке шурин перекупил Рекса, но пёс его игнорировал! Тогда решили подарить его мне, но Рекс попал под колёса. В общем, Бог бодливой корове рогов не даёт, а при ошибке тут же их обламывает! При таком помощнике да по молодости лет я бы…
Благоприобретённые, свежие желудочно-кишечные болячки диктовали срочный отъезд из тяжелейших, пустынных бытовых условий юго-восточного Каспия. Пусковым фактором, спровоцировавшим мой скорый отъезд, было то, что бухгалтер Керим - он же и профорг заповедника, обидевшись, что я не принял на работу его родственника, организовал профсоюзное собрание, где выдвинул против меня вымышленные обвинения и трижды требовал переголосовывать, чтобы его наклёпы, наконец, были одобрены собранием. Вернувшись из отпуска, директор заповедника В. Н. Лури не поддержал меня и стал мирить, хотя до этого уверял в обратном. Немаловажным было и то, что наш доморощенный «гений» - Никита Хрущёв, как раз в это время, без необходимой подготовки, стал подымать казахстанскую целину, в результате исчезли из местного магазина самые необходимые продукты.
Вот так мы с Чёрным перебрались морским путём на западный берег Каспия. При этом на пароходе не давали глаз сомкнуть аборигены, слонявшиеся всю ночь по верхней палубе. Мне надоело отвечать на их стандартный вопрос: «Куда едешь, зачем едешь?» И я стал отвечать всем лишь местной шуткой: «Ничего, спасибо, с удовольствием?» Таким образом, очередной любопытствующий уходил полностью удовлетворённый этим ответом. Целый божий день мы бродили с Чёрным по Баку, дожидаясь отправления поезда на Ленкорань. На улицах городские охотники одолели предложениями: «Продай собаку!»
На предпоследней перед Ленкоранью станции Порт Ильича меня не встретили, и пришлось добираться на попутке с молодым парнем Раджабом. Мы въехали с ним на центральную усадьбу заповедника, почти вслед за посланной машиной. Выяснилось, что ждали седовласого сгорбленного старичка – замдиректора по науке, а появился, стриженный под машинку, молодой парень с огромной охотничьей собакой и аккордеоном. Поэтому и возникла досадная неувязка.
Чёрный вскоре освоился с новым местом, пометил всю усадьбу, где стояли 2 финских домика для научных сотрудников, директора и лаборатория. Остальное место занимал экспериментальный виноградник с винными сортами лозы.
Необходимо сказать, что по сравнению с Гасан-Кули здесь были просто райские условия: прежде всего в колодце на глубине не более 2 метров стояла пресная вода в неограниченном количестве, на базаре в Порт-Ильича по баснословно мизерным ценам мы покупали полный экспедиционный ящик помидор, редиски и пр. и пр.
Для собаки тоже было раздолье: рядом токовали турачи (местная куропатка), сплошные ежевичники кишели русаками. И всё это на не заповедной территории, а на взморье и побережье Малого залива им. С. М. Кирова множество разных птиц. Для разминки мы сначала занимались с поноской, которую я забрасывал в заключение через дом, чтобы сложнее было отыскивать. Однажды пёс задержался и начал облаивать кого-то. Пришлось идти на помощь. Каково же было моё удивление, когда я увидел, что поноска застряла в полдерева, на ветках и пёс нашел её! Поистине тут можно только сказать – Энштейн!
На новом месте Чёрный вбирал в себя крохи охотничьего мастерства, но обычно через серьёзные потрясы - такой уж он был «палочник». Как-то попросили меня добыть для музея большую белую цаплю. Дело пустяковое. Вышли на побережье и, как по заказу, вот она – беспечно прохаживается по заливчику. Стали подходить, но она близко не подпустила и взлетела. Пришлось стрелять. Птица упала, но тут же встала на ноги и отряхнулась, а Чёрный уже тут как тут, рядом, и она стукнула его клювом по голове (хорошо, что не в глаз). Пес обиженно ойкнул и отступил. Воспользовавшись замешательством врага, цапля разбежалась и, встав на крыло, начала набирать высоту, а пёс преследовал внизу, лаял, призывая меня, и не знал, что делать, но в самый последний момент сиганул вверх, и успел-таки схватить её за отвисшую пятку. Оказавшись на земле, цапля ещё раз угостила собаку по голове своим острым клювом. Пес взвизгнул и отпрянул. Обретя свободу, цапля вновь оказалась в воздухе. И опять Чёрный никак не мог упустить добычу: в самый последний миг вновь схватил её за отвисшую ногу и опять получил на орехи! Так продолжалось до тех пор, пока я не подоспел на помощь - ведь всё могло окончиться потерей глаз.
Вскоре меня попросили добыть для музея орлана-белохвоста. В то время на моём вооружении была лишь берданка 32 калибра. Взяв это ружьишко и, прихватив Чёрного прогуляться, я отправился в карагачевую рощу, где обычно отдыхали эти птицы. Вскоре одна из них пролетела над нами. Я выстрелил, повредил ей крыло и, ломая ветки, солидная туша с шумом стукнулась о землю. Чёрный бросился подавать! Я пытался его остановить, но пёс ослушался, да и как он мог упустить такую огромную добычу! Вдруг раздался истошный визг собаки, шум кустов и через поляну бросился ко мне за помощью, обезумевший от боли пёс, а в окорок ему орел-наездник всадил свои когти-сабли одной ноги, а второй царь-птица хваталась за пучки травы и кусты, пытаясь остановить жертву, но безуспешно - могучая пара вырывала, всё с корнем. Должен сказать, что мне пришлось изрядно повозиться, освобождая пса, а он извлёк ещё один полезный урок, который вскоре очень пригодился!
Дело в том, что заинтригованная моим новым местом работы, приехала, преодолев пограничный режим, мать: посмотреть – не вляпался ли её непутёвый сын в ещё большую «халэпу», чем п. Гасан-Кули, который её недотёпа предпочёл Тбилиси! Я, мои коллеги и, даже, директор старались блеснуть экзотикой, но было не время: рыба ограничивалась лишь сазанами, да осетровыми, которые из-за большой жирности приелись уже после второй ухи, а дичь ещё не подлетела. В такой ситуации выручили большие бакланы, которые после насыщения рыбой, сушили перья на шестах ставников. Модернизировав опыт Гасан-Кулийских охотников, я раздевался до трусов, в шляпу клал 5-6 запасных патронов, и с заряженным ружьём в руках, сначала на коленках, затем на корточках, а вблизи шестов, где глубина достигала по грудь, уже стоял в полный рост. Обычно патронов хватало на добычу 3-4 чисто битых птиц. Кроме того, нередко случалось 2-3 подранка, которых на следующее утро мы с Чёрным шли добирать, поскольку они выбирались из солоноватой воды на берег. Завидев, нас издали, подранки спешили в воду, и ушли бы, но Чёрный не давал им улизнуть. Кстати, первого подранка он вознамерился аппортировать, но не тут-то было: баклан напал на собаку. Та, помня урок орлана, метнулась в сторону, но чуть-чуть не успела и получила болезненный удар острого крючковатого клюва опять по той же злополучной заднице! Пёс взвыл от боли, и чуть было не отступил, но потом сообразил, что ему в лобовую не справиться, и решил проблему, забежав вперёд и, делая с отчаянным лаем ложные наскоки, не давал опасной птице уйти на глубину. Остальных подранков мы добирали именно таким безопасным способом. Дома, по наводке Жюль Верна, я готовил прекрасное жаркое из этих рыбоядных птиц, которое не приедалось и кормил сразу две семьи, о чём уже писал на страницах журнала.
Изнемогая под тяжестью рюкзака с 12-13 полновесными селезнями, я всё чаще подумывал о том, как бы это сшить переметные сумы для трусившего поодаль могучего увальня - Чёрного, но этому не суждено было сбыться. В то последнее перед возвращением с полевых работ злополучное утро заметелило, завьюжило. Сильный ветер хлестал в лицо хлопьями мокрого снега, а встревоженная на большой воде утка моталась стаями в разных направлениях, ища тихого пристанища. Мы с коллегой В. И. Заблоцким и лаборантом Сергеем Ханферяном пошли добыть для работы необходимый материал. Вскоре они вернулись, а мне необходимы были кряквы. Я перебрался на островок, но и там летали одни серые утки, а кряквы тянули стороной. Кстати, и сейчас удивляюсь, как это смог убедить меня профессор В. Ф. Ларионов, заняться египетским трудом – выяснять, насколько изменилась домашняя утка по сравнению с исходной - дикой. С этой целью необходимо было взвесить: пух, перо, кровь, кожу, жир, отдельные группы мышц и пр., на что иной раз уходил целый божий день, а в результате весь этот трудоёмкий материал уложился в докладе Вячеслава Фёдоровича в одну строчку в одной из таблиц под рубрикой «Утки с юга Каспия»! Получилось, как в «Мастере и Маргарите» М. Булгакова – разбили бутыль с маслом – заседание не состоялось(!), понадобились кряквы – я лишился Чёрного! Конечно, виноват, безусловно, я, но виноват и сам пёс – ведь я его оставил караулить вещи и живого серого гуся, да и немалая косвенная доля вины в этом есть и профессора. Догоняя, подстреленную крякву, я попал в яму и зачерпнул полный правый сапог холодной воды. Пришлось срочно спешить на островок, поскольку именно сейчас так некстати вновь стала отказывать непонятно почему правая нога. Вполне естественно, что там необходимо было вылить воду из сапога, сменить портянку на сухую и потом попытаться найти собаку, умчавшуюся за подранком. С трудом, добравшись на островок, нашёл раздерганный псом рюкзак со снегом, талой водой и мокрыми портянками! Забегая вперёд, хочу сказать, что и через полвека с ногой всё та же история и вместе с тем ни врачи, ни многочисленные снимки тазобедренного сустава не усекли в чём дело! Только лишь сейчас, работая с особоопасными инфекциями, я склонен думать, что это всё же проявления хронического орнитоза.
Внезапно, как это часто бывает на Каспии, погода резко изменилась – снег прекратился, и воздух зазвенел от морозца. Слегка наклонившись, я вылил часть воды из сапога, взял ружьё и захромал к посту. Вскоре нога вообще одеревенела и я, совершенно не чувствуя её, шёл как на костыле. На посту мне оттерли снегом совсем белую ногу, дали сухую портянку, оседлали лошадей, и мы с Володей Заблоцким поскакали искать Чёрного и забрать вещи. К сожалению, под снегом все куртины тростника казались одинаковыми, что затрудняло поиски, и постепенно начало темнеть. Мы не нашли беднягу, а на наши крики и выстрелы никто не вышел и не откликнулся. Вскоре за нами приехала машина, и пришлось вернуться на центральную усадьбу. О дальнейшей судьбе собаки такие сведения: его видели у охотников г. Нефтечалы и более печальное – вроде бы кто-то наткнулся в болоте черную шкуру погибшей собаки.
Когда боль утраты стала утихать, я купил у наблюдателя заповедника С. Бендягина худосочную овчарочку - Джульбарса. Хоть о нём ходили самые хорошие отзывы Володи Заблоцкого и Сергея Хамферяна, но это был антипод Чёрного. Он подавал поноску с великой ленцой, и с такой же ленцой апортировал битую птицу, но у него всё-таки было хобби - зайцы. Пёс бросал всё на свете, когда косой попадался на его пути, и гонял того без голоса, не реагируя ни на какие команды. Конечно, самое страшное – это сравнение: поэтому разочарованию этим приобретением не было предела, но оно было необходимо, чтобы по-настоящему оценить то, что потерял!
Как бы там ни было, но Джульбарс ездил со мной на все полевые работы, даже, ходил на вепря и хоть кое-как, хоть самую малость, хоть чуть-чуть, хоть самую капельку и не более того, заменял Чёрного. Его прежний хозяин уехал в Грузию, где осел у родни на железнодорожной станции Цнорис-Цхалис. Однажды докатился слушок, что Бендягин приехал погостить на «остров Сара 1». Предчувствуя возможные осложнения, на всякий случай я привязал Джульбарса на территории усадьбы за ошейник у крыльца своего дома, и ушел по неотложному делу. Когда вернулся, то нашел вместо собаки кусок обрезанного поводка! Поиски Бендягина выявили, что он именно сегодня отбыл в Грузию. Меня возмутила не утрата Джульбарса, а сама гнусная кража. В связи с этим я написал гневное заявление начальнику Ленкоранской милиции по поводу кражи с приложением точного адресата вора.
Ленкоранская милиция оперативно отреагировала на случившееся ЧП, письмом к грузинским коллегам, а копию прислала мне почтой, из которой следовало, что у тов. «Грикова», проживающего на острове Сара 1, гражданин «Бандюга» украл собаку и теперь «переживает с ней» на станции «Цнорис-Духалис» и т. д. и т. п. Больше всего нас растрогало то, что гражданин Бандюга всё же осознал свой подлый проступок, и теперь «переживает вместе с собакой» на несуществующей железнодорожной станции «Цнорис-Духалис». В общем, было очевидно, что по такой наводке ничего не состоится! Прочтя сей перл, коллега В. Заблоцкий хохотал до слёз, и когда отпускало, то сквозь икоту говорил: «А представляете, когда на станции Цнорис-Цхалис начальник милиции прочтёт это письмо да с грузинским акцентом. Ха-ха-ха… Ха-ха-ха…! Он попросил снять копию с этого шедевра, но я, опасаясь инцидентов, к сожалению, отказал. И зря, так как после скорого отъезда из заповедника коллеги на родину в Закарпатье я больше так и не нашел это письмо в своих архивах, в связи с чем привожу лишь немногое по памяти.
В заключение должен сказать о своих первых собаках, что если бы Сергей Бендягин честно попросил вернуть ему Джульбарса, то я бы, безусловно, отдал его без сожаления и даже не потребовал бы возврата денег, но вот подлое вероломство сослуживца, с которым были самые хорошие отношения, возмутило до глубины души! В общем: «Как слаб человек и как силён искуситель!»
06.07.2003г.
В.С.Греков