«Родилась в 1929 году в д. Октябрь. Отец, Алексей Захарович, был продавцом и работал в Красной Слободе в магазине, который люди называли «зеленым» (находился на базаре, действительно был зеленого цвета со ставнями на окнах). Отец всегда дружил с евреями, которые тоже торговали. Жена одного еврея в знак уважения приносила мацу, которую они пекли на свою Пасху, и угощала.
Когда началась война отца на фронт не забрали, потому что в Гражданскую войну он был контужен и потерял глаз. Жили в центре деревни на самом перекрестке. Поэтому все, кто приходил в деревню: немцы, полицаи, партизаны - заходили в хату. Поначалу немецкий гарнизон находился в Рачковичах, оттуда и приезжали в село немцы и полицаи.
Обычно люди узнавали об этом заранее и успевали убежать и спрятаться. Всю работоспособную молодежь собирали для отправки в Германию. Поэтому подростки и молодежь убегали в лес, узнав, что едут немцы. Но однажды фашистам удалось перехватить людей. Их собрали в центре деревни, а потом половину привели в дом родителей, а другую половину к соседям напротив. Дома была мама и я. Я залезла на печь, а матери немец сказал: «Матка, давай яйка!» Мать знала, что в их доме среди молодежи было несколько ребят из партизанских семей, трое из них совсем дети – 12-14 лет. Она понимала, что их расстреляют, если узнают. Поэтому она сказала немцу: «Пусть они мне помогут!» Тот разрешил, и она показала пальцем – ты, ты и ты пойдете мне помогать, и дала им корзинки в руки, вывела детей на улицу и сказала, чтобы они шли и назад не возвращались, спрятались где-нибудь. Мальчишек звали Володя, Лёня и Миша, они остались живы, а двое старших ребят, Николай и Иван, были расстреляны.
Однажды и меня чуть не угнали в Германию. Дело было летом. Молодежь сгоняли и готовили к отправке – сажали в телеги и увозили. Кто мог, убежал в лес, спрятался, а я лежала на печи дома. Почему не убежала с другими - не помню, возможно, болела. Сестра матери, Елены Владимировны, была в партизанах, там она заболела тифом. Муж тети приехал и забрал маму ухаживать за ней. А отец спрятался от немцев в лесу, где были блиндажи. Я осталась дома одна. К нам в дом зашли два полицая. «Девочка, а ты почему лежишь и не собираешься? Собирайся, поедешь со всеми, скоро подводы подъедут». Я сказала, что болею.
Полицай ходил по хате, подошел к стене, на которой висели фотографии в рамочке, стал внимательно их рассматривать, а потом спросил: «Девочка, а кем тебе приходится эта девушка»? - и показал на фото сестры, которая умерла еще в 1940 году. Это была моя сестра Аня. Аня училась в педучилище, потом работала в школе. Заболела и умерла. Вдруг полицай закричал: «Анюта умерла!» Оказалось, что он учился с сестрой в педучилище. Тогда полицай сказал, чтобы я сидела тихо на печи и не высовывалась. А когда подводы подъехали к нашему дому, полицай вышел и сказал: «Уезжайте, здесь никого нет».
Очень сильно врезалась в память одна трагическая история. Жили в деревне три сестры, одна – Нина (она была врачом) - вышла замуж за военного и уехала с ним на место службы. Муж второй был репрессирован и выслан, а она сама жила в Октябре на улице Колхозной. Муж третьей – Антон (у него не было глаза, ходил с повязкой) - во время войны пошел служить в полицию. Когда началась война, Нина с дочкой Жанной (девочке было лет 5-7) вернулась домой. В деревню часто приезжали партизаны. Однажды они забрали Нину с собой в отряд, им нужен был доктор. Жанна осталась с теткой. Кто-то донес в полицию, что Нина у партизан. Антону приказали разобраться с родней, иначе грозились и его семью расстрелять. Помню, как выводили на расстрел Жанну и ее тетю. Полицай Антон вынес Жанну со двора, он нес ее под рукой. Девочка плакала, вырывалась. Сзади вели ее тетку, она плакала и просила: «Антон, Антонко, за что ты меня ведешь на расстрел?!» Ее вывели в центр деревни, поставили на бугор за домом и расстреляли. А девочку Жанну увезли в деревню Рачковичи, где тогда был гарнизон. Там ее бросили в колодец. Нина осталась в партизанском отряде до освобождения района. Она попросила, чтобы ее дочь нашли. Останки Жанны достали из колодца и похоронили. А Нина навсегда уехала отсюда и никогда не возвращалась. До сих пор с ужасом и болью вспоминаю ту девочку, как она кричала и плакала. С тех пор не могу слышать имя Жанна, сразу вспоминаю ту историю. Сколько бы дочек не родила, никогда бы не назвала этим именем.
Полицая Логвина Долматовича, изверга и убийцу, я видела своими глазами. Была поздняя осень, ночью кто-то постучал в окно. «Кто там?» - спросила мама. «Откройте, партизаны». Мама открыла. Отца не было дома, только мама и дети. Партизаны попросились отдохнуть, перекусить. Мама впустила их. Но ей не спалось, какой уже сон – скоро вставать. На печи лежал сох лен. «Хлопцы, можно я пойду лен тереть?» Ей разрешили, и она пошла работать во двор. Один из партизан, невысокий крепкий мужчина лет 35, подошел и сел на кровать у моих в ног. Потом подошел другой и говорит: «Отсунься, Логвин». О зверствах начальника Старобинской полиции Логвина Долматовича была наслышана вся округа. Одно только упоминание его имени наводило ужас на всех. И когда я услышала его имя, внутри всё обмерло. Поняла, что это не партизаны, а полицаи. Надо предупредить маму. По соседству с нами жили три партизанские семьи: Гуриновичей, Шафрановичей и Калиновиков. Мама поняла, что полицаи приехали, чтобы их уничтожить. Нужно было предупредить соседей, она потихоньку сбегала к двоим, а третьи жили через дорогу напротив. К ним было идти опасно. Тогда она взяла ведра, сказала полицаям: «Пойду воды наберу», а колодец был у этих соседей напротив. Пока ходила за водой предупредила и их: «Убегайте, за вами пришли». Наутро полицаи хотели спалить дома партизан, тогда мама стала просить, чтоб не жгли, так как сгорят все дома. Полицаи побросали гранаты в эти три дома через окна, разрушили печи. Так мне довелось увидеть Логвина. Конец этого изверга был страшным: партизаны Тихомирова схватили Логвина, привязали к повозке и тянули по земле. А потом повесили в деревне Замогилье (теперь Рассвет), чтобы все видели, что Логвина больше нет. Полицаи потом сожгли полдеревни в отместку за смерть Долматовича.
В 1943 году на округу наводили ужас мадьяры. Многие и теперь с содроганием вспоминают те дни. Они были очень жестокими и не знали ни милости, ни сочувствия. Помню такой случай. На большие государственные праздники: 1 Мая, 7 ноября и др. партизаны устраивали митинги. Вот в один из таких праздников в село приехали партизаны. Сначала был митинг, людям рассказывали о событиях на фронте, призывали бороться с фашистами. Потом начался концерт, партизаны пели песни. И никто не заметил, что к деревне совсем близко подошли мадьяры. Они хотели захватить партизан, поэтому не шли в открытую, а дождались, когда с поля будут идти коровы. Солдаты спрятались между коровами и под прикрытием стада подошли совсем близко. Но партизаны их заметили, началась перестрелка. Партизанам удалось уйти, только одного мадьярам удалось поймать. Они его долго пытали, мучили, отрезали нос и уши. А в деревне после этого боя многие недосчитались коров, которые попали под пули.
В 1944 году пошла поголоска, что немцы будут жечь села вдоль шоссе. Рядом с шоссе стояла и деревня Октябрь. Поэтому отец решил увезти семью. Они погрузились на телегу, привязали сзади корову и пошли в Салагощ. Там и жили у тетки, сестры отца, до освобождения района. Когда войска освобождали наш край в районе деревни Октябрь шли бои. Когда семья вернулась дома не было, был сожжен. После войны мы переехали в Красную Слободу. До войны я успела окончить только 4 класса, после войны учиться не пустили – нужно было смотреть младших детей. Потом отец устроил меня на работу в магазин продавцом. Окончила вечернюю школу и всю жизнь проработала в торговле».