В этом модуле мы с вами рассмотрим следующие основные аспекты:

4.8 Даниил Андреев и Роза Мира

Биографический очерк

Роза Мира - Учение

Читать и слушать онлайн

4.8.1 Строение Мира, Шаданакар

Роза Мира - Учение

Строение Мира - общий обзор

240+ миров Шаданакара - детальный анализ и карта

Даниил Леонидович Андреев (2 ноября 1906, Берлин – 30 марта 1959, Москва), великий русский мистик-духовидец, религиозный философ, писатель, поэт. Автор мистического сочинения «Роза Мира».

Сын известного писателя Леонида Андреева. Детство провёл в Москве, в семье Добровых, родственников своей матери, умершей вскоре после его рождения. В 1920-х годах, при советской власти, учился на Высших Литературных Курсах.

В 1942 был мобилизован, по состоянию здоровья был нестроевым рядовым. Служил в 196-й стрелковой дивизии, в похоронной команде, затем санитаром в медсанбате. После войны работал в Москве.

21 апреля 1947 был арестован органами госбезопасности по обвинению в антисоветской агитации, создании антисоветской группы и подготовке покушения на Сталина. В качестве основного "доказательства" выступал художественный роман "Странники ночи", сожжённый на Лубянке по завершении следствия. 27 апреля была арестована и Алла Андреева (супруга). Писателя обвинили в создании антисоветской группы, антисоветской агитации и террористических намерениях. Вместе с ним приговариваются к заключению на срок от 10 до 25 лет в исправительно-трудовых лагерях 19 его родственников и близких друзей. Все написанные до того работы Андреева уничтожает Министерство госбезопасности. 

Благодаря кратковременной отмене смертной казни в год ареста и следствия, был приговорен к высшей на тот момент мере наказания – 25 годам тюремного заключения. В тюрьме написал "Железную мистерию", черновики "Русских богов" и "Розы Мира".

В 1954 в результате пересмотра дела срок заключения был сокращён до 10 лет. В апреле 1957 Даниил Андреев был освобождён, будучи уже тяжело больным вследствие перенесённого в тюрьме инфаркта.

Умер в 1959 в Москве, оставив поразительное и не имеющее аналогов в русской или мировой культуре наследие – религиозно-философский и метаисторический трактат "Роза Мира", а также ряд стихотворений и поэм, большая часть которых, уже другими средствами, изображает и раскрывает тот же круг идей и понятий.

Рассказ супруги Д.Андреева - Аллы, об аресте, освобождении, творчестве 

из книги Андреева А.А.  Жизнь Даниила Андреева, рассказанная его женой

В апреле 1947 года Даниилу Леонидовичу было сделано странное предложение: лететь в Харьков вместе с двумя-тремя спутниками и прочесть там лекцию на материале своей, еще не напечатанной книги о русских путешественниках. Что это было, мы так никогда и не узнали. Скорее всего, чекистская инсценировка с самого начала.

Рано утром 21 апреля за Даниилом приехала легковая машина, в которой сидел кто-то в штатском, безличного вида, и, тоже в штатском, любезно суетившийся "устроитель". Я, стоя у дверей, проводила его. По дороге на аэродром его арестовали, а я получила из Харькова телеграмму, якобы за его подписью, о благополучном прибытии.

За мной пришли вечером 23 апреля. Обыск длился 14 часов. Конечно, взяли роман – его и искали – и все, что только было в доме рукописного или машинописного. Утром увезли и меня – тоже на легковой машине.

Для характеристики атмосферы того времени: из всех жильцов квартиры в переднюю, когда меня уводили, вышла одна, Анна Сергеевна Ломакина, сама, как и ее муж, отсидевшая, мать маленьких детей. Она подошла ко мне, поцеловала и дала немного черного хлеба и несколько кусочков сахара. Я благодарно запомнила это – так не поступали от страха.

Даниила много раз забирали на Лубянку на два-три дня в предвоенные годы: была такая система превентивных арестов на дни советских праздников. На фронте тоже был какой-то вызов, о котором он вскользь рассказал.

Позже по "делу Андреева" взяли многих родных, друзей, знакомых. Потом к нашей "преступной группе" прибавляли уже и незнакомых, просто "таких же".

Героев на следствии среди нас не было. Думаю, что хуже всех была я; правда, подписывая "статью 206", т.е. знакомясь со всеми документами в конце следствия, я не видела разницы в показаниях. Почему на фоне героических партизан, антифашистов, членов Сопротивления так слабы были многие из русских интеллигентов? Об этом не любят рассказывать.

Понятие порядочности и предательства в таких масштабах отпадают. Многие из тех, кто оговаривал на следствии себя и других (а это подчас было одно и то же), заслуживают величайшего уважения в своей остальной жизни.

Основных причин я вижу две. Страх, продолжавшийся не одно десятилетие, который заранее подтачивал волю к сопротивлению, причем именно к сопротивлению "органам". Большая часть людей, безусловно достойных имени героев, держалась героически короткое время и в экстремальных условиях, по сравнению с их обычной жизнью. У нас же нормой был именно этот выматывающий душу страх, именно он был нашей повседневной жизнью.

А вторая причина та, что мы никогда не были политическими деятелями. Есть целый комплекс черт характера, который должен быть присущ политическому деятелю – революционеру или контрреволюционеру, это все равно, – у нас его не было.

Мы были духовным противостоянием эпохе, при всей нашей слабости и беззащитности. Этим-то пртивостоянием и были страшны для всевластной тирании. Я думаю, что те, кто пронес слабые огоньки зажженных свечей сквозь бурю и непогоду, не всегда даже осознавая это, свое дело сделали.

А у меня было еще одно. Я не могла забыть, что напротив меня сидит и допрашивает меня такой же русский, как я. Это использовали, меня много раз обманули и поймали на все провокации, какие только придумали. И все же даже теперь, поняв, как недопустимо я была не права тогда, я не могу полностью отрезать "нас" от "них". Это – разные стороны одной огромной национальной трагедии, и да поможет Господь всем нам, кому дорога Россия, понять и преодолеть этот страшный узел.

И еще надо сказать: все, кого брали в более поздние времена, знали, что о них заговорит какой-нибудь голос, что существуют какие-то "права человека", что родные и друзья сделают все, что будет в их силах.

В те годы брали навек. Арест значил мрак, безмолвие и муку, а мысль о близких только удесятеряла отчаяние.

Наше следствие продолжалось 19 месяцев: 13 месяцев на Лубянке, во внутренней тюрьме, и 6 – в Лефортове. Основой обвинения был антисоветский роман и стихи, которые читали или слушали несколько человек. Но этого прокурору было мало, и к обвинению была добавлена статья УК 58-8, Даниилу Леонидовичу "через 19" – подготовка террористического акта, мне и еще нескольким "через 17" – помощь в подготовке покушения. Эта галиматья – дело шло о покушении на Сталина – была основана на вполне осознанном и крайне отрицательном отношении к Сталину, которое сейчас стало почти обязательным, но было у многих всегда. Неправда, что русский народ, готовый преклоняться перед кем угодно, весь поклонился Сталину, преклонялись в основном те, кому это так или иначе было нужно.

Реалистичность романа сыграла утяжеляющую роль. О героях его допрашивали, как о живых людях, особенно об Алексее Юрьевиче Серпуховском, отличавшемся от остальной группы готовностью к действиям, а не мечтам. Именно Серпуховской не имел прообраза в окружении Андреева. Он был им почувствован, уловлен во всем трагическом мареве той жизни – его не могло не быть. Естественно, что понять процесс творчества писателя следственные органы не могли и упорно добивались – с кого списано. Тем более что, подчеркивая одновременно верную интуицию Андреева и бдительность "органов", чуть позже нас была арестована группа людей, которые могли бы быть и героями романа и нашими знакомыми. Но не были.

Долго у нас искали оружие. Его тоже не было. Судило нас ОСО-"тройка". Это значит, что никакого суда не было и однодельцы друг друга не видали. Нас по одиночке вызывали в кабинеты и "зачитывали" приговоры. Даниил Андреев, как основной, проходящий по делу (теперь это называется "паровоз"), получил 25 лет тюремного заключения. Я и еще несколько родных и друзей – по 25 лет лагерей строгого режима. Остальные – по 10 лет лагерей строгого режима.

Надо сказать, что 25-летний приговор в то время был высшей мерой. На короткое время в Союзе смертная казнь была заменена 25-летним заключением. Только поэтому мы и остались в живых. Немного раньше или немного позже мы были бы расстреляны.

После следствия Даниил Леонидович и я видели акт о сожжении романа, стихов, писем, дневников и писем Леонида Андреева маленькому сыну и Добровым, которых он очень любил. На этом "Акте" Даниил Леонидович написал – помню приблизительно: "Протестую против уничтожения романа и стихов. Прошу сохранить до моего освобождения. Письма отца прошу передать в Литературный музей". Думаю, что все погибло.

Даниил Андреев отправился во Владимирскую тюрьму. Несколько человек (в том числе и я) – в Мордовские лагеря.

(...)

Время шло. В 1956 году начала работу хрущевская Комиссия по пересмотру дел политзаключенных.Эти комиссии работали по всем лагерям и тюрьмам. На волю вышли, я думаю, миллоны заключенных. На том лагпункте, где была я, из двух тысяч женщин к концу работы Комиссии осталось всего одиннадцать. Один из "Великих арестантских путей", железная дорога Москва – Караганда через Потьму летом 1956 года всеми поездами везла освобожденных, а вдоль путей стояли люди и приветственно махали руками этим поездам.

Меня освободили в самом конце работы и очень буднично: надзиратель вошел в барак и сказал: "Андреева, собирайся с вещами, завтра выходишь на волю".

Я и вышла, в золотеющий мордовский лес. 15 августа была в Москве, 25 августа 1956 года – на первом свидании с мужем во Владимире.

Мы увиделись в малюсенькой комнате. Он уже ждал меня, его привели раньше. Очень худой, седой, голова не была обрита, как полагалось заключенным. О радости нечего и говорить – поднял меня на руки.

Надзирательница смотрела на нас, полная искренних сентиментальных чувств, и не видела, как Даниил под столиком, нас разделявшим, передал мне четвертушку тетради со стихами, а я ее спрятала в платье.

(...)

Утром 21 апреля 1957 года он вышел на свободу из двери огромной крепости на Лубянке в залитую солнцем Москву и пришел на Кузнецкий мост 24, в приемную, где я его ждала, застыв от волнения. Мы взялись за руки и пошли в Подсосенский переулок к моим родителям, потому что ничего своего у нас не было. 

(...)

Может показаться странным то, что я сейчас скажу. Когда мы встретились с Даниилом и были неразлучны уже до его смерти, мы почти ничего не рассказывали друг другу о следствии и заключении. Пути мы прошли параллельные и понимали друг друга с полуслова, а рассказывать было не нужно. 

(...)

Я искать работу не могла, от него нельзя было отойти, да и сама я, как оказалось, была очень серьезно больна. (...)

В.В.Парин сделал все, что мог, для спасения жизни друга: его лечили в кардиологическом отделении Института им. Вишневского, где он, за последние два года жизни, несколько раз лежал. А меня медсестры научили оказывать первую помощь вместо "неотложки".

Едва кончался очередной сердечный приступ, он брался за работу.

Удивительные были эти два года! Когда я сейчас смотрю на то, что называется "Литературным наследием Даниила Андреева", я не понимаю, как мог смертельно больной, только что вышедший из десятилетнего заключения, бездомный, ничего не имеющий человек столько сделать! (...)

Мы жили как бы внутри его мироздания, только по необходимости соприкасаясь с реальным миром. Настоящей реальностью было то, что он писал, а он читал мне каждую страницу, каждое стихотворение. 

(...)

Даниил Леонидович требовал, чтобы никто, кроме меня, не знал о его работе над "Розой Мира". Требовал, чтобы я уничтожала все письма, приходящие на его имя, – для того, чтобы, если арестуют еще раз, ни один человек не был крепко связан с нами. У него совершенно не было чувства безопасности. Наборот, он считал, что слежка за нами идет по-прежнему. А "мы" – это было его творчество.

Я же, подчиняясь его требованиям, считала такое состояние результатом тюремного шока, зная, что никто не возвращается из заключения с неповрежденной психикой. Оказалось, что поврежденная психика была у меня, неизлечимо доверчивой и легкомысленной. А он был прав.

(...)

12 октября 1958 года он закончил "Розу Мира". Я вернулась домой с этюдником и подошла к нему – он работал в саду. Дописав последнюю строчку, он сказал мне очень серьезно и печально: "Я кончил книгу. Но знаешь, не рад. Как у Пушкина: Миг вожделенный настал: окончен мой труд многолетний. Что ж непонятная грусть тайно тревожит меня?" А это был конец. С этого момента болезнь пошла все быстрее и быстрее. Было такое чувство, будто ангел, поддерживавший его все время, с последней строчкой этой книги тихо разжал руки – и все понеслось навстречу смерти. 

(...)

Наступили последние сорок дней жизни. Они были совсем нереальны. Умирал он тяжело. Мистически эта душа, видно, должна была что-то еще искупить на Земле. А реально – я не давала умереть: не отходила от него, вцеплялась во врачей, требуя еще что-то сделать, по существу, продлевала агонию. А в промежутках был его мир, потому что рукописи он не выпускал из рук и погружался в них, едва становилось чуть легче. 

Он умер 30 марта 1959 года, в день Алексея Божьего человека. Похоронен на Новодевичьем, рядом с матерью и бабушкой, на месте, купленном в 1906 году Леонидом Андреевым для себя.

* * *

В 1958 году нас познакомили с замечательным московским священником, протоиереем Николаем Голубцовым. Отец Николай исповедовал и причащал нас, а 4 июня 1958 года он обвенчал нас в Ризположенском храме на Шаболовке. В пустом храме, без хора, с двумя друзьями-свидетелями и двумя храмовыми прислужницами.

Через четыре дня мы отправились на пароходе Москва – Уфа в наше свадебное путешествие. Было прекрасно, и чувствовал он себя тогда еще сносно. А рукописи были с нами. Однажды он, сидевший на палубе, позвал меня. Я выбежала из каюты: мы подходили к Ярославлю, было раннее утро, и сквозь редеющий туман сияли ярославские храмы. Это – образ той поэмы, "Плаванье к Небесному Кремлю", которую он "не успел написать".

* * *

С черного хода, с помощью нянечек отец Николай прошел в палату, где последний раз лежал Даниил, чтобы исповедовать и причастить его. И дома, совсем перед смертью, тоже исповедовал и причащал. А потом отпевал, сначала дома, потом – в Ризположенском храме. Гроб стоял на том же месте, в приделе св. Екатерины, где за восемь месяцев до этого нас венчали.

Рассказ супруги Д.Андреева - Аллы, об его творчестве из книги Андреева А.А.  Жизнь Даниила Андреева, рассказанная его женой

Теперь я должна попытаться написать о самом главном, о том, что является основой творчества Даниила Андреева, в том числе и истоком книги "Русские боги".

Сделать это трудно, потому что придется говорить о вещах недоказуемых. Те, для кого мир не исчерпывается видимым и осязаемым (в крайнем случае, логически доказуемым), для кого иная реальность – не меньшая реальность, чем окружающая материальная, поверят без доказательств. Если наш мир не единственный, а есть и другие, значит, между ними возможно взаимопроникновение – что же тут доказываь?

Те, для кого Вселенная ограничивается видимым, слышимым и осязаемым – не поверят.

Я говорила о моментах в жизни Даниила Леонидовича, когда в мир "этот" мощно врывался мир "иной". В тюрьме эти прорывы стали частыми, и постепенно перед ним возникла система Вселенной и категорическое требование: посвятить свой поэтический дар вести об этой системе.

Иногда такие состояния посещали его во сне, иногда на грани сна, иногда наяву. Во сне по мирам иным (из того, что он понял и сказал мне) его водили Лермонтов, Достоевский и Блок – такие, каковы они сейчас.

Так родились три его основных произведения: "Роза Мира", "Русские боги", "Железная мистерия". Они все – об одном и том же: о структуре мироздания и о пронизывающей эту структуру борьбе Добра и Зла.

Даниил Андреев не только в стихах и поэмах, но и прозаической "Розе Мира" – поэт, а не философ. Он поэт в древнем значении этого понятия, где мысль, слово, чувство, музыка (в его творчестве – музыкальность и ритмичность стихов) слиты в единое явление. Именно такому явлению древние культуры давали имя – поэт.

Весь строй его творчества, образный, а не логический, все его отношение к миру, как к становящемуся мифу – поэзия, а не философия.

Возможны ли искажения при передаче человеческим языком образов иноматериальных, понятий незнакомого нам ряда? Я думаю, что не только возможны, но неминуемы. Человеческое сознание не может не вносить привычных понятий, логических выводов, даже просто личных пристрастий и антипатий. Но, мне кажется, читая Андреева, убеждаешься в его стремлении быть, насколько хватает дара, чистым передатчиком увиденного и услышанного.

Никакой "техники", никакой "системы медитаций" у него не было. Единственным духовным упражнением была православная молитва, да еще молитва "собственными словами".

Я думаю, что инфаркт, перенесенный им в 1954 году и приведший к ранней смерти (в 1959-м), был следствием этих состояний, был платой человеческой плоти за те знания, которые ему открылись. И как ни чудовищно прозвучат мои слова, как ни бесконечно жаль, что не отпустила ему Судьба еще хоть несколько лет для работы, все же смерть – не слишком большая и, может быть, самая чистая расплата за погружение в те миры, которое выпало на его долю.

В "Розе Мира" он вводит понятие "вестник" – художник, осуществляющий в своем творчестве связь между мирами. Таким он и был.

Василий Васильевич Парин, советский академик, физиолог, атеист, очень подружившийся в тюрьме с Даниилом, с удивлением рассказывал мне: "Было такое впечатление, что он не пишет, в смысле "сочиняет", а едва успевает записывать то, что потоком на него льется".

Не писать Даниил не мог. Он говорил мне, что два года фронта были для него тяжелее десяти лет тюрьмы. Не из страха смерти – смерть в тюрьме была вполне реальна и могла оказаться более мучительной, чем на войне, – а из-за невозможности творчества.

Сначала он писал в камере на случайных клочках бумаги. При "шмонах" эти листки отбирали. Он писал снова. Вся камера участвовала в сохранении написанного, включая "военных преступников", немцев и японцев, которые, не зная языка, не знали, что помогают прятать – это была солидарность узников.

После смерти Сталина и Берии было заменено тюремное начальство. Начальником режима стал Давид Иванович Крот, облегчивший режим, разрешивший переписку, разрешивший свидание с родными. Во Владимирскую тюрьму на свидания, продолжавшиеся час или два, стала ездить моя мать, а я в Мордовском лагере стала получать открытки и письма, исписанные стихами, мельчайшим почерком, который, вероятно, вконец измучил лагерного цензора. Но письма он отдавал.

Вот тогда и были написаны черновики "Розы Мира", "Русских богов" и "Железной мистерии"; восстановлены написанные до ареста "Янтари", "Древняя память", "Лесная кровь", "Предгорья", "Лунные камни"; написан цикл стихотворений "Устье жизни". Отрывки из поэмы "Германцы", которые он вспомнил, вошли в главу "Из маленькой комнаты" книги "Русские боги".

Над средним миром возвышаются Миры Просветления, вниз ведут тяжёлые миры Возмездия. Создаваемая каждым народом культура связана с силами Света, но в земном выражении подвержена воздействию тёмных сил, в особенности демонов государственности. Над Россией земной возвышается Россия Небесная, имя её соборной души — Навна; демон великодержавной государственности — Жругр. Жизнь Вселенной представляет собой постоянную борьбу божественных сил Добра и Света с обречёнными на поражение Злом и Тьмой. История человечества — это проекция взаимодействия существ, населяющих светлые и тёмные миры. 

«Роза Мира» с его точки зрения — это грядущее объединившегося человечества, в котором государства будут заменены Братствами, а также его религия, которая просветлит мир примерно в XXIV столетии.

Читать Роза Мира онлайн полностью 

http://rodon.org/andreev/rm/

Андреевская энциклопедия

https://rozamira.nl/lib/ae/index.htm 

Библиография:

• Ранью заревою. — М., 1975.

• Русские Боги. — М., 1989.

• Железная мистерия. — М., 1990.

• Новейший Плутарх. — М., 1991 (в соавторстве с В. В. Париным и Л. Л. Раковым).

• Роза мира. — М., 1991 и др. издания.

• Собрание сочинений: в 3-х т. — М., 1993—1997.

• Собрание сочинений: в 4-х т. М., 2006.

Использованные статьи и почитать дополнительно: 

https://rozamira.nl/lib/ae/index.htm 

https://ru.wikipedia.org/wiki/Роза_Мира 

http://rodon.org/ 

http://rodon.org/biograph 

https://ru.wikipedia.org/wiki/Андреев,_Даниил_Леонидович