भक्त्या मामभिजानाति यावान्यश्चास्मि तत्त्वत: । ततो मां तत्त्वतो ज्ञात्वा विशते तदनन्तरम् ॥18.55॥ Постичь Меня в Таттве можно только с помощью Бхакти
«Есть лишь одна по-настоящему серьёзная философская проблема — проблема самоубийства. Решить, стоит или не стоит жизнь того, чтобы её прожить, — значит, ответить на фундаментальный вопрос философии»
А. Камю, Миф о Сизифе.
Абсурдизм (также известный как «философия абсурда») — система философских взглядов, развившаяся из экзистенциализма, в рамках которой утверждается отсутствие смысла человеческого бытия (абсурдность человеческого существования).
Как мировоззренческая теория абсурдизм является частью философии экзистенциализма и через него, очевидно, имеет своими корнями воззрения датского философа XIX века Сёрена Кьеркегора. Как стройная философская концепция абсурдизм получил своё развитие в программной работе Альбера Камю «Миф о Сизифе», опиравшегося на идеи Шестова, Бердяева, Гуссерля, Достоевского, Ницше и Кьеркегора.
Предпосылками для возникновения философии абсурда стали мировые войны XX столетия, в которых страдания и гибель людей, а также социальная неустроенность общества послужили почвой для развития и распространения идей экзистенциализма как, в первую очередь, гуманистического движения. На волне повышенного интереса к работам вошедших в моду Сартра и Камю в первой половине XX века началась популяризация идей философии абсурда.
Теорию абсурда Кьеркегор выводит в нескольких своих работах, однако основной в этом смысле считается его труд «Страх и трепет», в котором, выступая с позиции критика современного ему упрощённого, выхолощенного подхода к христианству, Кьеркегор приводит библейский сюжет о жертвоприношении Авраама и на этом примере поясняет абсурдность (с точки зрения вышеупомянутого упрощённого понимания) человеческого бытия, как основанного на его несвободе. Вера библейского патриарха представляется Кьеркегору парадоксом, «который способен превратить убийство в священное и богоугодное деяние, парадоксом, который вновь возвращает Исаака Аврааму, парадоксом, который не подвластен никакому мышлению…»:
Я не способен к духовному акту веры, не могу, закрыв глаза, слепо ринуться в абсурд; для меня это невозможно, но я не хвалюсь этим.
Относясь к религии критически, Кьеркегор, однако, не умалял значения религиозной веры. Напротив, он подчёркивал, что вера трансцендентна, не поддаётся логическому обоснованию и потому абсурдна, но она действенна: «Авраам верил в силу абсурда, потому что всяким человеческим соображениям давно настал конец, — писал он. — <…> Нет ничего более тонкого и замечательного, нежели диалектика веры, обладающая силой душевного взмаха, о которой я могу иметь лишь представление, но не больше»
Хотя понятие абсурд пропитывает все произведения Камю, «Миф о Сизифе» является его главной работой по этой теме. В «Мифе о Сизифе», Камю рассматривает абсурд как конфронтацию, противостояние, конфликт или «развод» между двумя идеалами. То есть он определяет человеческое существование как абсурд, как конфронтацию между человеческим желанием значимости, осмысленности, ясности и безмолвной холодностью Вселенной или Бога (для теистов). Далее он говорит, что существуют особые человеческие переживания, которые пробуждают понятия абсурдности. Такое осознание или столкновение с абсурдом ставит человека перед выбором: самоубийство, прыжок веры или принятие.
Есть лишь одна по-настоящему серьёзная философская проблема — проблема самоубийства. Решить, стоит или не стоит жизнь того, чтобы её прожить,- значит ответить на фундаментальный вопрос философии.
Для Камю, самоубийство — это «признание» того, что жизнь просто не стоит того, чтобы жить. Это выбор, который неявно объявляет, что жизнь — это «слишком много». Самоубийство предлагает наиболее базовый «выход» из абсурдности, немедленное прекращение себя и своего места во вселенной. С другой стороны, столкновение с абсурдом может вызвать нелогичный «прыжок веры», термин также используемый Кьеркегором, когда некто, отрицая абсурдность и правду Вселенной, её бессмысленность, взамен обращается к комфорту догмы (обычно религиозной доктрине) как к пути примирения со своим абсурдным существованием. Камю рассматривает прыжок веры как интеллектуальную леность, убежище в обмане, отступление от правды и свободы человека. Наконец, человек может избрать принятие своего собственного абсурдного существования.
Я знаю о возможности сделки: можно жить в своё время и верить в вечное. Это называется «принимать». Но я питаю отвращение к сделкам, я требую: всё или ничего.
По Камю, человеческая свобода и возможность придать жизни смысл лежит в подтверждении и принятии абсурдности. Если абсурдный опыт — это настоящее осознание того, что Вселенная в своей основе свободна от абсолютов, тогда мы как личности по-настоящему свободны. «Жить, не уповая», как он это называет, это философское движение, которое начинается, чтобы определить абсолюты и универсалы субъективно, а не объективно. Свобода человека, таким образом, признаётся в естественной человеческой способности и возможности создать свой собственный смысл и предназначение, сделать свой выбор. Личность становится наиболее ценным элементом бытия, так как она представляет собой набор уникальных идеалов и может быть охарактеризована как целая вселенная сама по себе.
Подход Камю при рассмотрении самоубийства исходит не из анализа событий, которые влекут за собою такой исход для самоубийцы, а из того, что собою «подразумевает» акт досрочного завершения своей жизни. Самоубийца таким образом конституирует своё отношение к ценности жизни, фактически делает заявление о том, что «жизнь не стоит того». Самоубийство, как считает Камю, являет собой противоречие между человеческим желанием вселить в свои собственные действия некий смысл, осознав «великую цель мира», или же наоборот, прийти к выводу к объективной бессмысленности мира, или хотя бы к твёрдому убеждению, что такое познание при помощи свойств человеческого рассудка попросту невозможно. Когда желания человека сталкиваются с непониманием мира, рождается абсурд.
Мир сам по себе не абсурден, абсурд — чувство, возникающие в результате попытки индивида познать механизм и цель мира, разбивающееся об «молчаливую природу». Исходя из этого, мы не можем объяснить самоубийство всего лишь ментальной болезнью, когда это дело касается абсурда. Сам Камю выступал против самоубийства как способ выхода из абсурда, хотя и признавал, что суицид наравне с религией являются предсказуемыми попытками решить противоречие, стоящее перед индивидом, но он лично в сущности отрицал оба подхода, полагая необходимость «противостояния парадоксу». Самоубийство же хоть и устраняет абсурд, но лишь в пределах разума индивида, так как вне человеческого разума он не существует, поэтому это не решает в сущности проблему. Кроме самоубийства, Камю отрицает альтернативу абсурду и бессмысленности «надежду», например, в религиозное спасение, считая такой подход эскапизмом, побегом от абсурдных жизненных трудностей, но в то же время он предпочитает религию лучшей альтернативой самоубийству. В то же самое время Камю наряду с религией и самоубийством рассматривает и третий путь реакции человека на жизнь в абсурдном мире: бунт.
Единственным возможным достоверным данным о мире Камю считает своё собственное существование и существование окружающего мира. Науки и логические построения, особенно выделяя психологию и философию, он рассматривает исключительно как вымысел и догадки. Из измышлений Камю не следует нигилистическое отрицание ценностей окружающего мира, он сам относит свои мысли скорее к картезианскому скептицизму. Камю искал способ оценки фактов окружающего мира через последовательное сомнение. В связи с этим Альбер Камю считает свою философию по сути эпистемологией, исходящей из онтологических потребностей человека. Поскольку Камю отрицает этические и трансцендентные ценности, Камю выдвигает упомянутую выше концепцию бунта
Сизиф бросил вызов Богам. Когда пришло время умирать, он попытался сбежать из преисподней. За это Боги решили его наказать: вечно он должен был вкатывать огромный камень в гору, откуда тот неизменно скатывался вниз, и все нужно было начинать сначала. Боги полагали, что на свете нет ничего ужасней, чем тяжёлая и бесполезная работа. Камю считает Сизифа абсурдным героем, который живёт полной жизнью, ненавидит смерть и обречен на бессмысленный труд. Сизиф наиболее интересен Камю, когда он спускается к подножию горы к скатившемуся камню. Это поистине трагический момент, в который герой осознает своё безвыходное положение. У него нет надежды, но нет такой судьбы, которая не может быть преодолена с помощью презрения к ней. Осознание правды позволяет принять и покорить её. Камю утверждает, что когда Сизиф осознает бесцельность своей задачи и однозначность своей судьбы — он обретает свободу в понимании абсурдности собственной ситуации и достигает состояния умиротворенного принятия. Камю заключает, что «все хорошо» и, несомненно «Сизифа следует представлять себе счастливым».
Согласно абсурдизму, люди на протяжении всей своей истории предпринимали попытки найти смысл жизни. Для одних этот поиск шёл одним из двух традиционных путей, следуя по которым человек приходил:
либо к заключению, что жизнь бессмысленна, и всё что мы имеем — это «здесь и сейчас»;
либо к ощущению пустоты, к ощущению, что все заранее предопределено и предрешено некими высшими силами.
Часто этим ощущением являлась вера в Бога или, в общем смысле, приверженность к религии. Однако в последнем случае невозможно избежать вопроса о том, каково же предназначение самого Бога. Кьеркегор утверждал, что не существует познаваемого человеком предназначения Бога, что, в свою очередь, делает веру в Бога абсурдом.
Для некоторых окончательным ответом на вопрос о смысле жизни является самоубийство. Когда человек приходит к убеждению о том, что его существование лишено какого-либо смысла, то самоубийство для него становится средством быстрого достижения предельной стадии своей судьбы. Альбер Камю в «Мифе о Сизифе» доносит мысль о том, что самоубийство — это не решение, так как, если жизнь абсурдна, то ещё большим абсурдом будет противодействовать этому абсурду. Вместо этого следует постараться «вписаться» в эту абсурдную жизнь и примириться с тем фактом, что мы живём в мире без предназначения. Люди могут сами создавать смысл своей собственной жизни, который может и не быть объективным смыслом жизни, но всё же давать что-то, за что можно бороться.
Однако он настаивал, что человек всегда должен поддерживать ироничную дистанцию между этим изобретённым смыслом и знанием об абсурде, чтобы этот выдуманный смысл не занял место абсурда. Камю выдвинул идею «принятия без смирения» и вопрос о том, может ли человек «жить не уповая», но лишь выражая «осознанный протест» против избегания абсурдности в мире. В мире, лишённом высшего смысла или судейской загробной жизни, человек становится абсолютно свободным. Именно через эту свободу человек может действовать либо как мистик (через обращение к некой сверхъестественной силе), либо как «герой абсурда» (через протест против такой надежды). C этого момента отказ «героя абсурда» от надежды становится его исключительной способностью жить в настоящем со страстью.
Логотерапия, часто называемая «третьей Венской школой психотерапии», может быть классифицирована как протест против абсурдизма. Логотерапия сохраняет многие экзистенциальные выводы, такие как, например, неотъемлемая ответственность человечества за смысл своего существования. Приверженцы этой школы мысли видели реальное предназначение человека в его способности находить смысл в неопределённом мире. Это положение отвергает утверждение Камю о том, что смыслы, придуманные человеком, никогда не заслонят абсурдности бытия.
Самоубийство, суицид (от лат. sui caedere «убивать себя») — преднамеренное прекращение собственной жизни, как правило, самостоятельное и добровольное. Чрезвычайно сложный этический вопрос представляет отнесение к самоубийству (либо к убийству) эвтаназии.
Факты
Молодые люди и подростки совершают самоубийство чаще взрослых, особенно часто — в возрасте от 15 до 24 лет. Второй пик суицидальной активности приходится на возраст зрелости (от 40 до 60 лет); третий пик суицидального риска — пожилые люди, уровень самоубийств в этом возрасте очень высок.
Мужчины совершают самоубийство в 4 раза чаще, чем женщины (хотя женщины совершают в 4 раза больше попыток самоубийства)
Наиболее часто используемыми методами самоубийства в 2005 году в США были:
Самоубийство с помощью огнестрельного оружия — 52,1 %
Повешение и удушение — 22,2 %
Отравление — 17,6 %
Прочие методы — 8,1 %
При этом мужчины существенно чаще женщин использовали огнестрельное оружие (57,6 % и 31 % соответственно), а женщины чаще мужчин прибегали к отравлению (39,1 % и 12 %).
Причины самоубийств могут быть самые разнообразные, включая Социальные и демографические факторы, Личностные, Медицинские, Подростковые самоубийства, Самоубийства заключённых
В авраамических религиях (иудаизме, христианстве и исламе) самоубийство в большинстве случаев считается греховным. Существует, однако, ряд исключений и частных случаев. Коран запрещает самоубийство (4:29).
В буддизме считается, что только для престарелого архата возможно кармически нейтральное лишение себя жизни либо самопожертвование. В остальных случаях самоубийство расценивается в качестве «неблагого действия», причинами которого являются невежество и отвращение человека к жизни. Такое действие самоубийцы приостанавливает до следующей жизни возможность получения им «благоприятной религиозной перспективы». В современном китайском буддизме самоубийство расценивается как нарушение заповеди воздержания от убийства, являющейся первым обетом из пяти обетов буддистов.
В джайнизме самоубийство или саллекхана при помощи голодовки считается «одним из восьми дополнительных дисциплинарных обетов». Обет самоубийства джайн даёт, если его тело слишком старое или подвержено неизлечимому заболеванию. В таком случае саллекхана является благоприятной духовной практикой, очищающей карму в следующей жизни.
В синтоизме самоубийство не только не запрещено, но и прямо поощряется в варианте харакири, или сэппуку. Эта форма самоубийства совершалась либо по приговору, как наказание, либо добровольно, в тех случаях, когда была затронута честь самурая, в знак верности самурая своему сюзерену и т. д.
У древних майя были распространены ритуальные самоубийства, которые приравнивались к принесению себя в жертву богам; таких самоубийц очень уважали (см. Иш Таб)
Животные пытаются покончить с собой в тяжёлых эмоциональных состояниях, чаще всего вызванных потерей партнёра, лишением свободы или утратой хозяина. Иногда, находясь в таком состоянии, животное отказывается от еды, стремится причинить себе повреждения.
Советуем вам книги Нисаргадатта Махараджа, особенно книгу "Я есть то", где он в нескольких темах отвечает на вопрос посетителей о самоубийстве.
Основной ответ заключается в том, что самоубийство не является решением проблемы, т.к. убивает тело, а не ум. В последующей реинкарнации ум будет проживать те же проблемы.
(Выдержки из книги)
Глава ПОВОД ДЛЯ ТРАГИЧЕСКОГО ОПТИМИЗМА
Трагический оптимизм - это означает, что человек является, и остается, оптимистом, несмотря на "трагическую триаду", как это называется в логотерапии; триаду, состоящую из тех сторон существования человека, которые могут быть обозначены как
(1) боль,
(2) вина и
(3) смерть.
(1) Страдания, боль
Как можно сказать жизни "Да", несмотря на все это? Если поставить вопрос иначе, как может жизнь сохранить свой потенциальный смысл, несмотря на свои трагические стороны? В конце концов, "говорить "Да" жизни, несмотря на что бы то ни было", как звучит название одной из моих немецких книг, как раз предполагает, что жизнь потенциально имеет смысл при любых условиях, даже самых несчастных. И это в свою очередь предполагает, что способность человека к творчеству превращает отрицательные стороны жизни в нечто позитивное и конструктивное. Другими словами, суть в том, чтобы использовать наилучшим образом любую данную ситуацию.
"Наилучшее" на латыни называется optimum - вот почему я говорю о трагическом оптимизме, т.е. оптимизме перед лицом трагедии и с учетом потенциала человека, который в своем максимуме позволяет
(1) обратить страдание в достижение и подвиг;
(2) использовать вину как случай изменить себя к лучшему; и
(3) найти в преходящести (конечности) жизни стимул к ответственным поступкам.
Однако надо помнить, что оптимизмом нельзя управлять, или принудить к нему. Нельзя заставить себя быть оптимистом огульно, без разбора, вопреки всем скверным обстоятельствам, вопреки полной безнадежности. И что верно для надежды, верно и для остальных двух компонент триады, так как и вера и любовь не могут быть управляемы или получены в приказном порядке.
Что происходит, если кому-то не удается найти этот смысл? Последствия могут быть роковыми. Вспомним, например, что иногда происходит в экстремальных ситуациях, скажем, в лагерях военнопленных и концлагерях. Как мне рассказывали американские солдаты, такое поведение выражалось в полном отказе от надежды. В концлагере подобное происходило так: однажды утром человек отказывался вставать и идти на работу и оставался лежать в бараке, на соломе, мокрой от нечистот. Ничего - ни предупреждения, ни угрозы, ни побои - не могло вывести его из этого состояния. А потом обычно происходило вот что: он извлекал глубоко запрятанную в кармане сигарету и закуривал. В этот момент мы понимали, что в ближайшие 48 часов этот человек умрет. Ориентация на смысл пропала, и на смену пришло стремление к немедленному удовольствию. (Заключенные обычно выменивали "премиальные" сигареты на жизненно необходимую еду.)
Разве это не напоминает то, что встречается нам теперь изо дня в день? Я говорю о тех молодых людях, которые, во всемирном масштабе, называют себя "поколением без будущего". Разумеется, они хватаются не за сигарету, а за наркотики.
На самом деле наркотики - лишь одно следствие более общего массового явления, а именно - ощущения бессмысленности из-за крушения наших экзистенциальных потребностей, что в свою очередь стало универсальным явлением в нашем индустриальном обществе.
Депрессия, агрессия, наркомания обусловлены "экзистенциальным вакуумом" - чувством пустоты и бессмысленности жизни.
Конечно же, не каждый случай депрессии вызван чувством бессмысленности; и самоубийства, к которым иногда приводят депрессии, не всегда являются следствием экзистенциального вакуума. (...) Но ориентация на смысл играет решающую роль в предупреждении самоубийства.
Что же касается (...) наркомании, я вспоминаю о данных, полученных Аннемари фон Форстмайер: по данным тестов и статистики, 90% алкоголиков, которых она обследовала, страдали глубоким чувством бессмысленности жизни. Из наркоманов, исследованных Стэнли Криппнер, все 100% считали, что "все бессмысленно".
А как же человек может приблизиться к обнаружению смысла? Шарлотта Бюхнер сказала: "Все, что мы можем - это изучать жизнь тех людей, которые, по-видимому, нашли свои ответы на вопрос, в чем окончательный смысл человеческой жизни - по сравнению с теми, кто ответа не нашел." В дополнение к этому биографическому подходу мы можем прибегнуть и к биологическому. В понятиях логотерапии совесть - это подсказчик, который по мере необходимости указывает направление, по которому нам следует двигаться в данной жизненной ситуации.
Как учит логотерапия, есть три основных дороги, по которым можно прийти к смыслу жизни.
Первая - творчество, полезная работа или совершение поступка.
Вторая - переживание чего-нибудь или встреча с кем-то; другими словами,. смысл можно найти не только в творчестве, но и в любви.
Однако еще важнее третья дорога к смыслу жизни: даже беспомощная жертва безнадежной ситуации, столкнувшись с жестокой судьбой, которую нельзя изменить, может подняться над собой, вырасти за свои пределы и этим изменить себя. Она может обратить личную трагедию в триумф.
Четверть столетия я руководил неврологическим отделением больницы, и был свидетелем способности моих пациентов обращать свое тяжелое положение в человеческое достижение, в подвиг. Кроме практического опыта, существуют эмпирические данные о том, что можно найти смысл в страдании. Исследователи Йельского университета "были поражены тем, что немало бывших военнопленных периода вьетнамской войны ясно заявляли: хотя их заключение в лагере было чрезвычайно трудно вынести - мучения, болезни, скверное питание, одиночное заключение - несмотря на все это, они извлекли пользу из своего опыта пленения, который оказался для них еще и развивающим опытом".
Но самые сильные аргументы в пользу "трагического оптимизма" - те, которые на латыни называются argumenta ad hominem. Яркий пример - история Джерри Лонга, живое свидетельство "дерзкой силы человеческого духа", как это назыается в логотерапии. Цитирую по Texarkana Gazette: "У Джерри Лонга все тело ниже шеи было парализовано три года назад в результате несчастного случая при нырянии. Тогда ему было 17 лет. Сейчас Лонг может пользоваться клавиатурой при помощи палочки, которую держит во рту. Он "посещает" два курса в Community College с помощью специального телефона. Интерком позволяет Лонгу и слушать, и участвовать в обсуждениях. Он также заполняет свое время чтением, смотрит телевизор и пишет." Вот что он написал мне в письме: "Я вижу свою жизнь полной смысла и цели. Установка, которую я принял в тот злосчастный день, стала моим жизненным кредо: я сломал шею, но не сломился. Сейчас я занимаюсь на первом курсе психологического колледжа. Я верю, что мое увечье только укрепит мою способность помочь другим. Я знаю, что без страдания развитие, которого я достиг, было бы невозможным."
Значит ли это, что страдание незаменимо для открытия смысла? Ни в коем случае. Я только утверждаю, что смысл доступен, несмотря на - и мало того, через - страдание, но лишь если страдание действительно неизбежно, как замечено во второй части этой книги. Если его возможно устранить, то смысл будет как раз в устранении его причины, потому что ненужное страдание - это мазохизм, а не героизм. Если, с другой стороны, нельзя изменить ситуацию, причиняющую страдание, то можно выбрать свое отношение к нему. Лонг не выбирал перелом шейных позвонков, но он решил не дать себе сломаться под выпавшим ему ударом судьбы.
Итак, в первую очередь надо стремиться изменить ситуацию, вызывающую страдание. Но еще важнее - уметь переносить страдание, уж если оно неизбежно.
(2) Вина
Обратившись ко второму аспекту трагической триады, к вине, я хотел бы отступить от теологического понятия, которое всегда меня занимало. Я говорю о том, что называется mysterium iniquitatis, что означает - преступление при окончательном анализе остается необъясненным в той степени, в которой нельзя полностью проследить его истоки в биологических, психологических и/или социологических факторах. Но ведь полное объяснение чьего-либо преступления было бы оправданием вины этого человека, который таким образом рассматривается не как свободная и ответственная за свои поступки личность, а как машина, подлежащая починке. Даже сами преступники питают отвращение к таким объяснениям и предпочитают брать на себя ответственность за свои поступки. Я получил письмо от осужденного, отбывающего срок в тюрьме штата Иллинойс, в котором он сожалеет, что "у преступника никогда нет случая самому объяснить себя. Ему предлагают множество оправданий, из которых он может выбирать. Обвиняется общество, и во многих случаях вина возлагается на жертву."
(3) Смерть
Третий аспект трагической триады касается смерти. Но он точно так же касается жизни, потому что все время умирает очередной маленький момент, из которого состоит жизнь, и он больше никогда не возвратится. И разве не его преходящесть является напоминанием, которое призывает нас использовать наилучшим возможным образом каждый момент нашей жизни? Конечно, так и есть, и отсюда мой императив: Живите так, как будто вы живете во второй раз, и поступили в первый раз так неверно, как собираетесь поступить сейчас.
Наши способности поступить правильно, возможность осмысленных действий, зависят от необратимости жизни. Но благодаря той же необратимости эти возможности дано воплотить. Ведь как только мы использовали открывшуюся возможность и реализовали потенциальный смысл, мы сделали это раз и навсегда. Мы отправили это свершение в прошлое, где оно будет находиться в целости и сохранности. В прошлом ничего не теряется безвозвратно, а наоборот, хранится как сокровище. Разумеется, люди склонны видеть только сжатое поле преходящего и забывают о существовании полных житниц прошлого, в которое они принесли урожай своей жизни: совершенные ими деяния, пережитую любовь, и наконец, страдания, через которые они прошли мужественно и достойно.
Уже из этого видно, что нет причин испытывать жалость к старикам. Скорее, молодые должны им завидовать. Это правда, что у стариков нет возможностей в будущем; но у них есть нечто большее. Вместо возможностей в будущем у них есть реальности в прошлом - возможности, которыми они воспользовались, смысл, который они исполнили, ценности, которые они реализовали - и никто и ничто не может отобрать эти сокровища у прошлого.
В свете того, что возможно найти смысл в страдании, смысл жизни существует при любых условиях, по крайней мере потенциально. Рядом с этим безусловным смыслом жизни упомянем безусловую ценность каждого человека. Именно эта безусловная ценность гарантирует неотъемлемость его человеческого достоинства. Так же, как и у жизни остается потенциальный смысл в любых условиях, даже в самых ужасных, так и ценность человека остается с ним при любых условиях, потому что оно основана на ценностях, созданных им прошлом, и не зависит от "полезности" или "бесполезности", которую он представляет в настоящем.
Зигмунд Фрейд сказал однажды: "Пусть пусть кто-нибудь попробует заставить голодать группу самых разных людей. С ростом повелительного чувства голода все их индивидуальные различия смажутся, и они совершенно одинаково будут выражать неутоленную потребность в еде." Слава Богу, Фрейду не пришлось знакомиться с концлагерями изнутри. Его пациенты лежали на бархатной кушетке в викторианском стиле, а не на вонючей соломе Освенцима. Там "индивидуальные различия" не смазывались; наоборот, разница между людьми выступила еще ярче: люди сбросили маски - как свиньи, так и святые. Незачем сомневаться, можно ли употреблять слово "святые"; вспомним об отце Максимилиане Кольбе, умиравшем от истощения и в конце концов убитом инъекцией карболовой кислоты; в 1983 г. он был канонизирован.
Вы, может быть, захотите упрекнуть меня, что я привожу примеры, которые являются исключениями из правил. "Sed omnia praectara tam difficilia quam rara sunt" (но все великое настолько же трудно выполнить, насколько редко оно встречается). Это последняя фраза из Этики Спинозы. Вы можете, конечно, спросить, следует ли вообще ссылаться на святых. Разве не было бы достаточно сослаться просто на порядочных людей? Это правда, что они составляют меньшинство. Более того, они всегда будут оставаться в меньшинстве. Но как раз в этом я вижу призыв присоединиться к этому меньшинству. Мир находится в скверном состоянии, но все может стать еще хуже, если каждый из нас не сделает все, что сможет.
Так что будем бдительны в двойном смысле:
Со времени Освенцима мы знаем, на что человек способен.
И со времени Хиросимы мы знаем, что поставлено на карту.
Скачать книгу Сказать жизни "Да!" (Психолог в концлагере) книга Виктора Франкла
Скачать «Человек в поисках смысла»: http://lib.ru/DPEOPLE/frankl.txt
(Выдержки из книги)
Кристина Гроф пишет во Введении:
Когда я только начинала излечиваться от алкоголизма, мне попался отрывок из письма знаменитого швейцарского психиатра Карла Густава Юнга Биллу Уилсону, одному из основателей общества «Анонимные алкоголики». Имея в виду одного из своих прежних пациентов, Юнг писал: «Его стремление к алкоголю было, на более низком уровне, эквивалентом свойственной нашему существу духовной жажды целостности, того, что в средневековом языке выражалось как соединение с Богом».
Читая, я понимала, что Юнг описывал нечто такое, что мне хорошо известно. Большую часть своей жизни я ощущаю в себе это неопределенное стремление. Так происходит со многими из нас, и я постигла это в своем избавлении от зависимости. Это стремление отлично от физического пристрастия к алкоголю и имеет более далеко идущие последствия. Прогулка по аллее, кусочек торта, объятия – ни одно из этих сиюминутных решений не способно удовлетворить глубинную жажду.
Я беседовала с многими людьми, как не имеющими зависимостей, так и с теми, кто пытается от них избавиться, и они описывали мне то же страстное стремление, пронизывающее их жизнь. Эта жажда – всепроникающий аспект человеческого опыта, который неправильно трактуют, неправильно понимают и под влиянием которого поступают ошибочным, порой – трагически ошибочным образом. Единственный способ, которым мы можем успешно удовлетворять это стихийное стремление к целостности или к Богу – это непрерывная связь с бездонным внутренним духовным источником.
Эта книга адресована тем людям, которые, осознавая в себе жажду целостности, порой пытаются перебороть ее либо найти способ ее утолить. Более всего я сосредоточиваюсь на проблеме зависимости; однако я полагаю, что борьба зависимого человека во многом является ужесточением того испытания, через которое приходится проходить всем нам. Эти проблемы схожи, что также относится и к их решениям. Кем бы вы ни были – студентом, родителем, специалистом, человеком, пытающимся избавиться от одной или нескольких зависимостей, или же просто человеком, пытающимся сделать свою жизнь более наполненной, в стремлении утолить жажду целостности вы всегда можете узнать себя.
Когда я была ребенком, божественное манило меня к себе. Я обнаруживала его отсветы в природе, в церкви, а также в незначительных эпизодах из личной жизни. Лет в двадцать пять я спонтанно пережила яркое мистическое пробуждение, которое унесло меня на несколько световых лет от того, что я всегда считала реальным и допустимым: оно полностью перевернуло мою жизнь с ног на голову. Дабы лучше понять, что происходило со мной, я начала исследовать, читать и задавать вопросы, которые, как я считала, должны дать мне ключ к разгадке. Я встретила духовного учителя из Индии, учения и практики которого помогли объяснить и подтвердить мои переживания. Я стала его ученицей и начала медитировать.
(...за относительно короткое время я стала тяжело больным алкоголиком...)
Я обнаружила, что во мне развивается глубокий конфликт: в то время как мой алкоголизм прогрессировал, я оставалась увлеченной духовными и трансперсональными поисками. Я помню, как я сидела у ног своего гуру, а затем шла домой, чтобы выпить, чувствуя себя ужасно виноватой и несчастной. Ничтожество моего пьянства казалось бесконечно далеким от моего понимания божественного, и алкогольный ад, который я переживала, не имел ничего общего с экстатическими мистическими состояниями и глубокими прозрениями, которые мне довелось испытать.
В конце концов, в январе 1986 года я записалась на 28-дневную программу лечения от химической зависимости, где на десятый день оказалась на самом дне. Мое дно было очень глубоким и чрезвычайно опустошающим. В ходе этого процесса я чувствовала, что все, чем я была или с чем я была связана, кончилось, что я умерла.
Но удивительно – сразу по другую сторону того, что ощущалось как полное разрушение, лежал путь глубокого исцеления и руководства. Долгие месяцы я ощущала связь с миром, с самой собой и с источником внутренней силы и вдохновения, который казался неисчерпаемым. Я чувствовала, что мне дан еще один шанс и что я начинаю обнаруживать ту мистическую связь, которую так долго искала. Я стала осознавать, как во мне бурлит неиспользованная творческая энергия, и начала заново ощущать смысл своего существования. Это было дивное, мистическое время.
Стоя на рубеже новой жизни, я впервые ощутила горечь по поводу того, что за время своей алкоголической «карьеры» я без толку потратила так много дней, месяцев и лет. Однако затем мое восприятие начало меняться, и я увидела, что мрачные годы алкоголизма в действительности послужили важным этапом моего духовного путешествия. Мне были даны уроки, возможности и дары, которые могли прийти лишь посредством такого опыта.
(...)
Я также стала много размышлять о буддийском понятии привязанности. Согласно буддийской философии, корень всех человеческих страданий – привязанность или желание, и путь к освобождению лежит через ежедневную практику, которая включает в себя элемент капитуляции или позволения всему идти своим чередом. Я начала думать, что ужасающая неспособность вырваться из порочного круга зависимости, возможно, является крайней и чрезмерно увеличенной формой той дилеммы, с которой сталкивается каждый из нас, привязываясь в своей жизни к ролям, отношениям, определенным видам деятельности и материальным благам. Я поняла, что действенность программы «Двенадцать шагов» отчасти связана с тем, что она предлагает выход из наших привязанностей через духовную практику, которая на первых трех шагах включает в себя необходимый опыт капитуляции.
Все то, что я узнавала, чувствовала и видела, производило на меня большое впечатление и искренне восхищало. Мне хотелось знать больше. Я сознавала, что в моем личном опыте существует важная связь между духовностью и зависимостью, и я встречала многих других людей, на которых это также распространялось. Я выступила в качестве инициатора и одного из координаторов месячного семинара и двух конференций для специалистов под общим названием «Жажда целостности: зависимость, привязанность и духовный поиск», чтобы самой подробнее изучить эти темы и дать возможность сделать это другим. Я постоянно спрашивала себя, каким образом все это связано и как я могу сформулировать это для себя и для других людей.
В этой книге представлена попытка ответить именно на этот вопрос.
Кристина Гроф пишет во 1й Главе "Жажда целостности. 1. Стремление, скрывающееся за зависимостью":
Сколько я себя помню, я с самых ранних лет искала нечто такое, что не могла бы назвать словами. Что бы я ни искала, это должно было помочь мне чувствовать себя в порядке, на своем месте, ощущать свою принадлежность к чему-то большему. (...) Я также вспоминаю случаи, которые, казалось, были обещанием свободы, единства и любви, – когда после многих часов и дней неистовых испытаний я выслушивала похвалы почитаемого учителя, коллеги или признательных гостей. Я также думала, что чувствовала это в объятиях любовников или когда принимала валиум, или съедала очередное шоколадное пирожное с орехами, или вела свою машину слишком быстро.
И я знала, что находила это в сладостном алкогольном забвении. Мои границы таяли, боль исчезала, и я думала, что стала свободной. Я чувствовала себя комфортно в собственной шкуре и ощущала беспечную веселость, подсказывающую, что мне все по плечу. Мне было легко общаться с людьми, которые в обычной жизни казались мне невыносимыми. Я чувствовала себя включенной в ситуацию, принятой и желанной, – но лишь до той поры, пока алкоголь не обернулся против меня.
Зависимый человек как духовный искатель
С тех пор как я начала излечиваться от алкоголизма, мне довелось выслушать рассказы многих людей, избавляющихся от зависимости, об их поиске какого-то неопределенного переживания единства и свободы, и я помню те территории, на которые их завели эти поиски. Эти люди описывали яркие, вдохновляющие и приятные моменты своей жизни, а также разрушительные и саморазрушительные периоды, во время которых они убеждали себя, что находятся на верном пути. В этих рассказах и наблюдениях я узнала множество знакомых моментов, которые постоянно появляются в моей собственной истории.
Многие алкоголики и наркоманы воображают себя мечтателями, творцами в том или ином смысле, чувствующими силу и красоту жизни. (...) Кроме того, нами часто овладевает всепоглощающее беспокойство, желание чего-то большего. Это страстное желание приводит нас к разрушительным или саморазрушительным отношениям, видам деятельности или к употреблению веществ, которые, как нам кажется, могут на время обеспечить долгожданный покой. Логически обосновывая свои поступки или отрицая их последствия, мы заходим все дальше и дальше. Поначалу нас вроде бы удовлетворяют секс, пирушки, употребление алкоголя и других снадобий, азартные игры и другие занятия, развивающие в нас пагубные привычки. Я слышала, как многие говорили: «Когда я впервые выпил или впервые принял наркотик, я почувствовал, что все мои проблемы решены. Я вернулся домой».
Одна женщина, выросшая в семье алкоголиков, вспоминает, что еще в детстве она клялась никогда не употреблять алкоголь, ибо в свое время воочию увидела его разрушительные последствия. Однако, выйдя замуж, она сдалась «потому что мой муж пил, и мне не хотелось, чтобы он был в этом одинок». «После первого бокала вина, – говорила она, – передо мной распахнул двери целый новый мир. Я поняла, что это именно то, чего мне всю жизнь так недоставало. В этот момент я чувствовала себя цельной».
В конце концов мы обнаруживаем, что попали в порочный круг, который угрожает нашему физическому, эмоциональному, душевному и духовному состоянию. Мы более не контролируем свои отношения с какими бы то ни было веществами и действиями, те самые отношения, которые мы выбрали в качестве ответа на свои проблемы. Мы непрестанно думаем о них, планируем их и по привычке участвуем в них. Встречаясь лицом к лицу с нашим объектом пристрастия, мы становимся все более и более беспомощными, пока что-то не заставляет нас измениться.
Опустившись на самое дно и столкнувшись с осознанием того, что следовать пагубным привычкам больше невозможно, многие из нас впервые начинают находить то, что на самом деле искали. Отказавшись и освободившись от старых, бесполезных способов существования, мы постепенно обнаруживаем понимание, любовь, внутреннюю гармонию, спокойствие и чувство самоосуществления. Эти качества не развиваются в одночасье. Они требуют времени, мужества, терпения, готовности и огромного внимания. Ощутив эти возможности, мы становимся готовы посвятить себя новой жизни.
Всеобщая жажда целостности
Существует множество симптомов и проблем, связанных с состоянием зависимости, которые специфичны именно для этого состояния, однако его более глубокие, более сущностные атрибуты и побуждения, по-видимому, присущи всему человеческому опыту. Рано или поздно большинство из нас в той или иной степени переживают пустоту, одиночество, чувство неполноценности, идеализм или духовное стремление. Мы распознаем в себе недовольство, желание избежать страданий и склонность искать ответы в различных видах деятельности, веществах или отношениях.
Здесь я сосредоточиваюсь на чувстве беспокойства и духовного томления, знакомом многим из нас. Люди рассказывают о неясном желании чего-то, что им кажется отсутствующим в их жизни. Они описывают гнетущую внутреннюю пустоту, которую никогда не удается заполнить. Это непрекращающееся внутреннее волнение настолько сильно, что порой может причинять боль. Оно кажется исходящим из самой сердцевины, и у некоторых из нас ощущается даже сильнее, чем половое влечение или физический голод.
Я осознавала эту пустоту в детстве и пыталась как-то заполнить ее (...).
Я уверена в том, что есть счастливые люди, которые, ощущая эту жажду, все же не утоляют ее разрушительными способами. Однако многие определяют для себя это духовное стремление как некий голос, который непрестанно подсказывает им чего-то добиваться в жизни, и поэтому часто путают его с повседневными желаниями [спорт, интеллект, колледж, мужчины и женщины, автомобиль... в употреблении пищи, алкоголя, никотина или других веществ].
(...)
Но ирония состоит в том, что ни внешняя деятельность, ни прием веществ не удовлетворяют присущих человеку стремлений или ощущения пустоты. (...) даже при осуществление всех желаний, человек продолжает ощущать эту жажду, которая при каждом внешнем достижении может лишь усиливаться, – и эта жажда напоминает нам о внутренней пустоте.
В отчаянных попытках заполнить пустоту некоторые люди потребляют огромное количество алкоголя, курят все больше и больше сигарет, употребляют всевозможные наркотики посредством приема внутрь или инъекций. Однако многие выздоравливающие наркоманы и алкоголики говорят, что хотя физическая тяга к такого рода веществам у них проходит, более глубинная жажда по-прежнему остается.
Что же такое это беспричинное стремление? Я убеждена, что Юнг был прав, сказав, что это сильное и порой мучительное желание являет собой нашу глубокую жажду целостности, жажду открытия в себе духовной сущности, божественного источника или самого Бога. (...)
Искомое нами место, где присутствует целостность, – это наше духовное ядро, сущностная составляющая нашей природы. Развитие отношений с этим внутренним источником – общий для всех и необходимый аспект человеческого бытия. (...) Желание достичь развития всего нашего потенциала естественно. «Жажда целостности, которую испытывает наша душа… единение с Богом», как говорил об этом Юнг, – это наш основополагающий внутренний импульс, который оказывает на нашу жизнь величайшее воздействие. Это побуждение узнать истину о нас самих проявляет в нас некую божественную неудовлетворенность. (...)
Как мы реагируем на наше духовное стремление?
Некоторые люди могут чувствовать в себе жажду целостности, и им удается утолять ее относительно легко. Они спокойно и терпеливо вовлекаются в те виды деятельности, которые постепенно ведут их к соприкосновению с их глубинной Сущностью. По мере продвижения усваиваемые ими уроки начинают проявляться в их образе жизни. Одни чувствуют тягу к регулярной духовной практике, например к молитве, медитации, священным обрядам или богослужениям, проводимым целой общиной. Другие могут открыть в себе талант художника, служащий средством развития связи с божественным истоком. Есть и такие, кто находит в себе духовную сущность, участвуя в повседневных делах, выполняя любимую работу, заботясь о себе и о своих близких или создавая вокруг себя благодатную среду.
Однако немало и таких людей, которые живут, ничего не зная о своем духовном потенциале, ибо им не доводилось непосредственно переживать ничего подобного, или же они усиленно пытаются отрицать эту часть себя. Наши попытки отрицать или подавлять импульсы, обращающие нас к нашему истинному потенциалу, часто происходят от того, что позволение нашей божественной природе выражать себя подразумевает изменение, происходящее вместе с духовным ростом и расширением сознания. Мы чувствуем, что, меняясь, мы можем ослабить контроль над нами привычных и устоявшихся систем убеждений. Даже если мы не особенно счастливы, мы, по крайней мере, можем полагаться на воспринимаемую нами реальность, которая для нас надежна.
Если мы вдруг почувствуем побуждение по-новому взглянуть на себя и на свою жизнь, нам, возможно, также придется столкнуться с новыми и трудными сторонами своей психики. Многих из нас пугает изменение самоопределения и переживание того, что находится вокруг нас и внутри нас, – ведь ступить на неисследованную территорию всегда страшно! – и поэтому мы создаем для себя ограниченное и зачастую жесткое мировоззрение и защищаем его любой ценой. Но сама природа нашей жизни призывает нас отказаться от того, кем, по нашему мнению, мы являемся, и позволить себе перенестись в неизвестное.
Наше стремление к божественному выражено в религиозной поэзии мистиков многих традиций. Яркость образов и настойчивость тона отражают страстную природу духовной жажды.
Мирабай, индийская святая, обращается к Господу Вселенной: «Мое тело болит, мое дыхание горит. Приди и потуши пожар разделения. Я провела ночь, бродя вокруг в слезах».
Христианский теолог Августин в «Исповедях» пишет: «Ты побуждаешь нас наслаждаться воздаянием хвалы Тебе; ибо Ты сотворил нас для Себя, и не упокоятся наши сердца, пока не найдут покой в Тебе».
Кабир, индийский духовный учитель и поэт пятнадцатого века, говорит: «Ни внутри, ни снаружи я не найду покоя. Невеста [ищущий] желает своего возлюбленного [Бога] столь же страстно, как жаждущий желает воды».
Псалом 41:2,3 гласит: «Как лань страстно стремится к источникам вод, так стремится душа моя к тебе, Боже! Моя душа жаждет Бога живого».
Томас Мертон, монах римской католической церкви и поэт конца двенадцатого века, пишет о «живой воде духа, которой мы жаждем испить, подобно раненому оленю, жаждущему найти реку в пустыне».
Разумеется, я здесь никоим образом не имею в виду, что все авторы этих строк, отличающиеся необычайной одухотворенностью, были своего рода «наркоманами». Они понимали и воспринимали свое стремление как духовное. Однако я убеждена, что эта неистовая жажда целостности, а также беспокойство, связанное с ней, являются импульсом, лежащим в основе зависимостей. Это глубокое стремление выходит за пределы психологического желания, реально испытываемого людьми, попавшимися на крючок наркомании или алкоголизма. Наше врожденное стремление заново открыть в себе духовную природу часто является бессознательной движущей силой, которую многие из нас чувствуют на протяжении всей жизни.
Пока мы не признаем присутствия этой живой силы и не дадим ей возможности проявляться, нас будет беспокоить затаенная неудовлетворенность жизнью. Для описания этой силы стремления к Богу многие поэты использовали в качестве метафоры жажду и голод. Жажда, голод и побуждение познать свое подлинное «Я» являются нашими неотъемлемыми внутренними влечениями. Точно так же, как мы для поддержания здоровья отвечаем на жажду и голод, испытываемые нашим телом, мы должны отвечать на внутреннюю жажду, утолив которую мы обретаем духовное равновесие и связь с нашим неограниченным потенциалом.
Я понимаю, что принять такое утверждение многим людям будет нелегко. Я говорю, что наше стремление к переживанию целостности или единения с Богом – это основное побуждение, скрывающееся за зависимостью. Я даже могу сказать, что оно охватывает все другие стороны процесса развития зависимости. Я буду более подробно останавливаться на этой идее и рассмотрю ее в надлежащем контексте.
Я подчеркиваю, что, обсуждая духовные измерения зависимости, я всегда принимаю во внимание и другие стороны этой сложной ситуации. Я ясно вижу, что зависимости воздействуют на все уровни человеческого бытия, и, чтобы понимать и лечить людей, страдающих этим потенциально опасным недугом, мы должны обратиться ко всем сторонам себя – физическим, эмоциональным, познавательным, социальным и духовным. (...)
Мозаика зависимости имеет множество граней, которые существуют одновременно. Выздоравливающие наркоманы и алкоголики регулярно открывают для себя, что их проблема, возможно, отчасти происходит из генетической предрасположенности, из вызывающей привыкание химической реакции организма на то или иное вещество или из истории их семьи. Они признают свою необходимость убежать от реальности, заглушить боль, которую приносит им жизнь, или очиститься от неприятных чувств. Вдобавок к этому многие признают, что давление, оказываемое на людей культурой, поощряющей маниакальный, эгоистический и стяжательский стиль жизни, также является фактором развития их зависимого поведения. Люди, которых посещают догадки относительно того, что они имеют дело также и с глубоким духовным стремлением, говорят, что эта божественная неудовлетворенность охватывает все остальные стороны жизни. И если эти люди, признавая все другие стороны своих пагубных привычек и работая с ними, не обращаются непосредственно к духовному стремлению, они не сталкиваются в полной мере со своей дилеммой.
Есть и такие люди, которые убеждены, что вся проблема в целом носит духовный характер. Такое понимание в значительной степени зависит от того, как мы себя определяем: если мы принимаем, что в глубине каждого из нас присутствует божественная сущность, то, по существу, все мы является отдельными представителями божественного. Если посмотреть под таким широким углом зрения, то любое испытание, с которым мы встречаемся, любой уровень, на котором нами овладевает недуг, является божественным.
Успех общества «Анонимные алкоголики» (АА) и многих групп, занимающихся по программе «Двенадцать шагов», говорит о силе и важности духовного измерения в понимании причин алкоголизма и в его лечении. Несмотря на то, что существуют и другие восстановительные программы, ориентированные на духовное начало, применение которых в лечении алкоголизма показало аналогичный успех, я все же остановлюсь на модели «Двенадцати шагов», которая приобрела наибольшую известность и уже более пятидесяти лет оправдывает себя как чрезвычайно эффективный метод избавления от алкоголизма.
Программы «Двенадцать шагов» говорят о переживании алкоголиком болезни души, – когда алкоголика охватывают приступы, связанные с процессом привыкания. Как только алкоголики «достигают дна», то есть доходят до того момента, когда осознают, что это разрушительное и саморазрушительное поведение их окончательно «достало», они сталкиваются с духовным банкротством. Группы, практикующие «Двенадцать шагов», предлагают вдохновляющую духовную программу, которая помогает их членам не только прекратить следовать своей пагубной привычке, но и вылечить болезни души, а также избавиться от опустошающего внутреннего банкротства.
По мере того как люди при поддержке группы и других выздоравливающих практикуют «шаги», они начинают идти навстречу духовной жизни. Пустота мало-помалу заполняется; желание постепенно утихает. Спустя некоторое время их жизнь становится наполненной счастьем, покоем и состраданием.
Юнг в своем знаменитом письме Биллу Уилсону писал: «Алкоголь по-латыни spiritus, и то же слово, которое мы используем для самого губительного яда, мы используем для и самого возвышенного религиозного переживания. Стало быть, здесь справедлива формула spiritus contra spiritum». Дух (спирит) божественного излечивает от разрушительного действия алкоголя, или «спиртного». Это предписание особенно поощряет развитие духовности как противоядия от алкоголизма, но оно также применимо и к другим видам зависимости, включая привыкание к наркотикам, злоупотребление едой, сексом, отношениями, властью и азартными играми. Если мы вместо следования пагубной привычке начнем утолять свою жажду переживанием Бога, к нам, в конце концов, придет та удовлетворенность, которой мы так страстно желали.
(Выдержки из книги)
В мифологиях мира есть одни и те же образы: жизнь, появляющаяся из зерен, воскрешение, мифические животные (в основном это львы и орлы, образы которых проникли всюду повсеместно).
С образом зерна связаны все праздники весенних и осенних посевов и сборов урожая, которые вошли во все основные религии мира, в т.ч. и в Христианство, хотя само Христианство отрицает любые их "языческие" источники и полностью объясняет эти праздники своими собственными историями (что абсолютно нормально, так делают основные теоцентрические религии мира).
Это "архетипическая идея постоянно продолжающегося природного процесса", как она названа в книге Марии Луизы Фон Франц "О снах и о смерти". Появление жизни из зерен (как и другие мотивы) рассмотрено в книге довольно подробно и интересно. В том числе рассмотрен вопрос о смысле бытия, которые волнует многих из живущих.
Хочу привести один отрывок, который мне очень понравился:
(...) пшеницу и ячмень следует понимать не буквально, а как символы чего-то психического, что существует за пределами жизни и смерти, т.е. таинственного процесса, сохраняющегося на протяжении временно цветущей и увядающей видимой жизни.
Эта архетипическая идея постоянно продолжающегося природного процесса также появляется во сне, который описывается Дж. Б. Пристли в работе «Человек и время»:
"Я в одиночестве стоял на вершине очень высокой башни, глядя вниз на мириады птиц, летящих в одном направлении; там были все виды птиц, все птицы мира. Это было великолепное видение – огромная воздушная река из птиц. Но вдруг каким-то таинственным образом эта форма изменилась, и время ускорилось так, что я видел поколения птиц, наблюдал за тем, как они вылуплялись из яиц, выпархивали в жизнь, росли, слабели, дряхлели и умирали. Их крылья вырастали только для того, чтобы разрушиться; тела были гладкими, но затем в одно мгновение начинали кровоточить и высыхать; каждую секунду всюду торжествовала смерть. В чем был смысл этой слепой борьбы за жизнь, этой полной страсти пробы крыльев, этого поспешного спаривания, полета и движения, всего этого гигантского бессмысленного биологического усилия?
Как только я посмотрел вниз, стараясь немного рассмотреть удручающую историю каждого отдельного существа, в глубине души я почувствовал себя больным. Было бы лучше, если бы не один из них, если бы не один из всех нас не родился, если бы борьба навсегда прекратилась. Я стоял на своей башне по-прежнему в одиночестве, отчаянии и горе. Форма изменилась вновь, время пошло еще быстрее, оно неслось с такой скоростью, что уже невозможно было различить какие-либо движения, это было похоже на огромную равнину, усеянную перьями. Но теперь по этой равнине пробегало белое пламя, мерцающее сквозь тела, дрожащее, танцующее и поспешно уходящее.
Как только я увидел это, я понял, что в этом белом пламени была сама жизнь, квинтэссенция бытия. Затем ко мне, подобно взорвавшейся бомбе, пришло экстатическое ощущение того, что ничто не имело смысла, ничто никогда и не могло иметь смысл, потому что не существовало иной реальности, кроме этих порывов и трепета блистающего бытия. Птицы, люди и другие существа, еще не сформированные и не окрашенные, не имели никакого смысла, пока их не охватывало пламя жизни. Скорбеть было не о чем; то, что я считал трагедией, было всего лишь пустотой, театром теней, а теперь меня объяло подлинное чувство очищения и исступлённой пляски вместе с белым пламенем жизни".
Пристли понял, что пламя в его сне отражает вечную космическую Самость.
Перевод: castalia.ru
Чтобы завершить данную статью на позитивной ноте, мы советуем обратиться к некоторым статьям, где можно найти смысл, а если и не найти, то хотя бы поразмышлять:
Использованные источники:
https://ru.wikipedia.org/wiki/Камю,_Альбер
https://ru.wikipedia.org/wiki/Абсурдизм
https://psylib.org.ua/books/demid01/txt11.htm
https://ru.wikipedia.org/wiki/Миф_о_Сизифе_(эссе)
https://ru.wikipedia.org/wiki/Самоубийство
https://ru.wikipedia.org/wiki/Франкл,_Виктор
https://www.litres.ru/book/viktor-frankl/volya-k-smyslu-7629585/chitat-onlayn/