Я медленно открыла глаза. В поле моего зрения оказались две волосатых ноги, потом появились еще несколько голых ног, приближавшихся и удалявшихся. «Жива! Она жива!» Я не могла пошевелиться. Лежала, любуясь белыми, пушистыми облаками, плывшими по густо-синему небу. Мало-помалу чувства возвращались ко мне, а с ними — удивительное ощущение довольства. Я была уверена, что умерла, а мои родители пережили уничтожение всего зла в битве Армагеддон. Они были ревностными, верными христианами, значит, наша семья скоро воссоединится. Как радостно будет снова увидеть сияющие глаза родителей! Кстати, а сколько времени я спала смертным сном?

Память моя понемногу оживала. Помню папа пригласил меня прогуляться, набрать новых колышков для помидорных кустов. По дороге он предложил мне искупаться. Жара стояла невыносимая. Я не могла дождаться, когда же удастся, наконец, окунуться в прохладную воду. Папа знал, что плаваю я хорошо и потому оставил меня одну. К тому же кругом были люди. Я прыгнула в освежающую, прохладную реку, чтобы переплыть ее в самом глубоком месте. На середине пути мне показалось, что под ногами есть какая-то опора. Попытавшись встать на нее, я ушла под воду. Я билась, стараясь всплыть на поверхность, но погружалась все глубже. Я вынырнула, пытаясь позвать на помощь, однако изо рта вместо крика полилась вода, и я снова пошла на дно.

Чудесное ощущение легкости наполнило мое тело, перед глазами проплывали картины рая, где дети играют со львами. Одновременно возникли родители, плачущие над моим телом. Я ощутила такую жалость к ним! Бедные мои! Для них моя смерть станет ужасным испытанием. Однако густая синева неба над райской землей была наполнена огромными пушистыми облаками и мысли о вечной жизни в таком прекрасном окружении отгоняли боль.

В глазах прояснилось. Я лежала на боку, поверх горячей, мокрой гальки. Чьи-то руки давили мне на спину. Когда я села, все вокруг словно перевернулось вверх ногами — мысли вернулись в реальный мир.

— Тебе нужно походить в бассейн, чтобы избавиться от страха перед водой, — посоветовали родители.

И со следующей недели я, с помощью тренера по плаванию, начала борьбу с новым страхом — страхом воды.

Жара стояла страшная. Мы закрывали ставни, вешали перед открытым окном влажные простыни, старались как можно меньше выходить наружу. Мама держала сливочное масло в воде, а сыр, чтобы не пересох, заворачивала в капустные листья. Зита лежала на полу, вытянувшись во всю длину и высунув розовый язык. Я спасалась от жары, растянувшись на полу рядом с Зитой. А когда мама это не одобрила, я заперлась в ванной и, раздевшись догола, разлеглась на прохладном кафеле!

Жара с каждым днем нарастала и, наконец, наступила кульминация — большая гроза. На следующий день, в первое воскресенье месяца, у нас была назначена тайная встреча с Альфредом Цингле.

Родители спали неспокойно. Они сомневались из-за ненастья и опасностей в необходимости этого мероприятия, но все-таки решились. С нами отправился парикмахер Адольф. Поезд оставил позади станцию Обербрук, за окном проносились леса и луга. За деревушкой Римбах дорога начала подниматься на горный кряж, к которому сходились три долины. Одна из них — долина Танна — место жительства всей нашей родни и родни Кёлей. Поезд пересек вторую долину. Третья располагалась уже на французской стороне. Там сейчас Альфред Цингле.

С эльзасской стороны вдоль границы была установлена трехкилометровая охраняемая зона, для входа в которую требовался специальный пропуск.

Документы здесь проверяли очень строго, однако самая сложная задача досталась Альфреду — пересечь границу, двигаясь в обход горной вершины. Эта местность постоянно патрулировалась солдатами.

Мы напоминали альпинистов. В руках — палки, в рюкзаках — шерстяные одеяла, на ногах — тяжелые башмаки. Даже кожаные фляжки, и те взяли с собой. Нам встретился старик, отдыхавший в тени одного из деревьев. Он стоял, опираясь обеими руками и подбородком на трость.

— Добрый день, далеко направляетесь? Солнце-то вон как припекает, да и погода скоро снова испортится. К тому же везде такая сырость. Зря вы сегодня выбрались за город.

Неужели мы похожи на городских? Скорее уж, на горных коз! Воздух был наполнен самыми разными ароматами. Когда мы, наконец, попали в тень, на смену сладкому благоуханию лугов пришел запах влажного леса. Тут выяснилось, что в нескольких местах ручьи залили дорогу, пришлось идти в обход. Мы попытались срезать путь, двинувшись через лес по крутой тропе, однако мокрые еловые иглы, скользившие под ногами, сильно замедляли ход.

В конце концов, мы вышли к маленькому озеру, называвшемуся Штернзее (Озеро звезд). Вода его, заполнившая подобие кратера, окруженного лесом и каскадами каменных насыпей, казалась стеклянной. Отражая солнечные лучи, озеро сверкало, как изумруд в шкатулке для драгоценностей. Наша тропа, огибая озеро, вела к голому и изрытому пещерами скалистому берегу. В одной из пещер и была назначена встреча с Альфредом. Мы сильно опоздали, и Альфред уже ушел. В пещере, спрятанная под большим камнем, лежала пачка журналов «Сторожевая Башня» на французском.

Я быстро заскочила, внутрь и расстегнула одежду. Мое тело обвивал широкий пояс, еще дома я упрашивала родителей позволить именно мне нести «Сторожевую Башню». Это был поступок, преступный вдвойне — потому, что журнал выходил на запрещенном в Эльзасе французском, и, разумеется, потому, что он издавался «той самой сектой». В конце концов, мама согласилась и пришила к моему поясу сзади что-то вроде потайного кармана.

Пока мама накрывала импровизированный стол, журналы быстро перекочевали в мой потайной карман. Увидеть нас никто не мог — лишь озеро молчаливо смотрело на нас своими синими глазами. Звук камней, осыпавшихся под чьей-то ногой, внезапно заставил нас насторожиться. Но испуг сменился радостью — перед нами стоял Альфред, решивший вернуться и проверить, лежат ли еще номера «Сторожевой Башни» в тайнике.

Мама окинула взглядом набежавшие облака и сказала: «Надо идти как можно скорее, иначе попадем в дождь и спускаться будет трудно». Мы попросили Бога благословить наш путь и попрощались с Альфредом. Он пошел вверх, направляясь к границе, а мы заспешили вниз, временами оглядываясь на вершину. Воздух становился все холоднее, однако родители все же решили устроить короткий привал, чтобы прислушаться и осмотреться — не звучат ли где чужие голоса, нет ли патрулей. Однако, вокруг лишь стенал ветер, а по небу плыли тяжелые тучи. Поверхность озера стала свинцовой.

— Похоже, Альфреду удалось перейти границу. Однако как бы нам ни пришлось туго. Видите те переваливающие через вершину тучи? Они мчатся в нашу сторону, что твоя кавалерия. Надо спешить, пока нас не накрыло туманом!

Бегом, задыхаясь, мы добрались до Ризенвальда. Еловый лес стал негостеприимным и угрюмым. Мы углубились в него, скача по покрытым водой камням и разбрызгивая во все стороны грязь. Ветки елей походили на тысячи рук, пытающихся задержать гнавшуюся за нами грозную темноту. И мы бежали, точно от врага, спускаясь еловым туннелем. Остановились, измотанные, но счастливые, лишь, завидев зелень лугов. Скоро начнется настоящая дорога.

Мы почти уже добрались до пересечения дорог, когда нас заставил замереть на месте резкий оклик

— Хальт!

Перед нами возникли, двое мужчин в серой форме. Все мы словно окаменели — все, кроме мамы, всплеснувшей руками и закричавшей:

— Помогите, мы заблудились! — И она медленно пошла прямо на наставленные дула ружей, показывая солдатам пропуск.

— Ужасный туман! Нам нужно попасть в Урбис-Шторкенсон.

Так называлась деревня, лежавшая в долине, куда у нас имелись необходимые пропуска. Солдаты не удовлетворились нашими бумагами и заявив, что требуется более полный досмотр, велели следовать за ними. Пришлось повернуть назад и вновь карабкаться в гору. Все шли молча. Я совсем окоченела, к тому же у меня разболелся живот.

Дорога привела нас на ферму. Мы вошли в комнату с покрытыми копотью стенами. Свисавшая с потолка лампочка облеплена мухами. Сидевшая в комнате женщина взглянула на меня и воскликнула:

— Бедное дитя, ты вся зеленая! Похоже, ты простыла.

«Так и есть», — подумала я, держась обеими ручками за живот. Женщина принесла чашку горячей подслащенной воды, в которую было добавлено спиртное. Она отвела меня в хлев и сказала ласково:

— Приляг на сено. Сейчас согреешься.

Я не только согрелась, меня потянуло в сон. Немцы дотошно обыскали всех остальных, заглянув даже в ботинки и носки, я же тем временем крепко спала.

Когда мама разбудила меня, я услышала указание солдата:

— Спускайтесь в долину. Нигде не останавливайтесь и уезжайте первым же автобусом.

Мы понеслись также, как до этого шли по лесу. Опасность еще не миновала — позади были слышны шаги солдат. Добравшись до Римбаха, мы поблагодарили Иегову за его руководство.

Как только мы оказались на равнине, небо расчистилось, легкий ветерок разогнал облака, нависшие между Вогезами и тянущимися параллельно им немецкими горами Шварцвальд. Тени облаков неслись по полям пшеницы, колышущейся словно морские волны. Мы достигли фермы Декуиль, где обычно покупали молоко. Фермерский дом стоял, словно часовой, посреди созревающей пшеницы, вдоль дороги цвели чудесные красные маки, тлеющие в лучах вечернего солнца. Той ночью я видела цветные сны.

Люди стояли в очередях перед пустыми магазинами и обсуждали последние известия. Немецкая армия приближалась к Москве. Эта занимавшая умы новость вызывала волнение и страх. Другая новость — о появившемся в округе неизвестном, нападавшем на девочек. Последними его жертвами стали десятилетние сестры-двойняшки, одна из которых погибла.

В очереди рассказывали, что полиция выманила убийцу из укрытия, послав в поля девочку без видимого сопровождения. Его арестовали и вскоре приговорили к смерти за убийство полудюжины девочек-подростков. Люди хвалили быстроту немецкого правосудия. Разговоров ходило множество— про раскаяние того мужчины, про его исповедь и принятое перед смертью причастие. Некоторые даже предположили, что он теперь на небесах и смотрит оттуда на свою единственную уцелевшую жертву, которая борется за жизнь, лежа в больнице! Немало рассказывали и о том, как происходил арест. Похоже, каждый имел свою версию на этот счет.

Однако мы-то знали, что случилось на самом деле. Одна мать пришла в полицию и рассказала о том, что произошло с ее дочерью. Она разрешила дочери прокатиться на велосипеде до фермы Декуиль. Когда девочка вернулась, едва дыша, то стянула с себя платье и бросила его в мусорное ведро, потом побежала в ванную комнату, вымыла себе одеколоном лицо, шею, даже зубы и упала без чувств.

Когда она очнулась, то была молчалива и подавлена. Солнце уже садилось. Мать решила вывести дочь на воздух. Девочка продолжала молчать. Мать положила руку ей на плечо и ласково произнесла:

— Бедняжка, ты, наверное, увидела что-то ужасное.

И тут девочку прорвало:

— Мужчина, мужчина, мужчина... — твердила она сквозь рыдания.

После долгого молчания мать спросила:

— Как он выглядел?

— Высокий, кожа да кости, отвратительные волосы и...

У девочки вновь перехватило дыхание. Мать, едва сдерживая волнение, стала утешать ее — ведь она жива, а это главное. Девочка отвечала ей каким-то странным голосом, твердя как заведенная:

— Я была послушной, я ни за кем не ходила! 

Стемнело, а они так и продолжали бродить по улице. И только когда мать сумела уверить дочь в том, что не сомневается в ее послушании, девочка рассказала, что произошло.

Она остановилась на принадлежащем ферме Декуиль поле, чтобы нарвать немного цветов. Проезжавший мимо на велосипеде мужчина тоже остановился и сказал:

— Зайди поглубже, там очень красивые маки. Она ответила:

— Пшеница — это хлеб, я не могу ходить по хлебу.

Мужчина отъехал немного, говоря:

— Ты такая маленькая, что пройдешь между колосьями. А маки на соседнем поле намного красивее.

Девочка срывала маки, но лепестки осыпались. Тогда она прислонила велосипед к стволу тополя и принялась собирать цветы осторожнее.

— На, возьми этот, — произнес мужчина, внезапно возникший у нее за спиной. И, внезапно схватив девочку, крепко прижал ее к себе.

Девочка закричала:

— Отпустите, я заразна! У меня туберкулез! 

Она сумела вырваться, проскользнула между ног мужчины и побежала к дороге. Его велосипед был прислонен к ее. Девочка отбросила его, вскочила на свой и понеслась так быстро, как только могла. Однако у первого же дома деревни мужчина нагнал ее.

— Почему ты убежала? Куда направляешься? 

Девочка, подъезжая к своему дому, ответила:

— Я тут в гостях у тети.

— Ладно, увидимся, — сказал мужчина, помахав на прощание. И теперь девочка умоляла родителей перекрасить ее велосипед в зеленый цвет.

На следующий день мать девочки пошла в полицию, а отец перекрасил красный велосипед дочери в зеленый. Однако еще несколько ночей, до самого ареста мужчины, ее донимали кошмары.

Этой девочкой была я. Моя дорогая мама помогла мне по-настоящему оценить то, что я осталась в живых.

— Будем благодарить Бога за то, что тебе удалось убежать, — сказала она, — А маки... не надо их ненавидеть. Они же ни в чем не виноваты. Постарайся вспоминать всякий раз, как увидишь эти цветы, какая тебе выпала удача. Ты — единственная, кому удалось уйти от чудовища целой и невредимой.

— Погибнуть! Ты могла погибнуть! — вопил старик, выпучив глаза, точно лягушка. Я словно окаменела, — Да слезай же! — кричал он, высунув голову из окна машины. — Ты могла помереть из-за собственной глупости, а я оказался бы убийцей!

Медленно, не говоря ни слова, я соскользнула с капота машины. Все произошло так неожиданно. Стараясь нагнать Зиту, я бежала по круто спускавшейся вниз дороге. Увидев, как она сворачивает направо я, с ужасом поняла, что не успею повернуть. Ноги несли меня прямиком к обрыву.

Неожиданно из-за поворота выскочила одинокая машина. Мне оставалось либо запрыгнуть на нее, либо оказаться под ней! Вот я и заскочила на капот, словно на гимнастического коня. Теперь же страх, а за ним и уязвленная гордость отняли у меня все силы. С трудом передвигая ноги я удалилась — и очень вовремя. Хорошо, что родители не видели, как их дочь оседлала автомобиль. Так лучше и для них, и для меня.

Родители стали уделять мне больше внимания и заботы, давали множество советов, гораздо чаще обнимали и целовали меня. Мне трудно было сохранять мои страхи в тайне. Легко сказать, за прошедшие шесть недель я могла погибнуть четыре раза: сначала тонула в реке, потом меня задержали немецкие солдаты, потом я встретилась с убийцей, а теперь еще эта история с автомобилем. Рассказ о моем последнем спасении так и вертелся на языке, но все же я решила оставить его в тайне. То были чудесные, полные покоя недели в обществе мамы и папы. Вдали от школы, вдали от всякого рода опасностей, мы ощущали себя свободными — свободными, чтобы играть, веселиться и наслаждаться обществом друг друга. Я чувствовала себя самой счастливой.

Папа решил запечатлеть на бумаге мамин расцветший кактус. Меня же вдохновили три розы, поставленные на кружевную скатерть. Папа выдал мне первый в моей жизни лист дорогой акварельной бумаги, и я, следуя его наставлениям, начала потихоньку рисовать на нем розы — две желтых и одну красную. Однако, прежде чем я успела закончить их, тетя Евгения пригласила меня съездить с ней в Бергенбах.