Староконный

История Староконного рынка:

Староконный рынок или старый конный

Сразу же - несколько ремарок.

Во-первых, Староконный рынок, несмотря на свое патриархальное имя, вовсе не старейший в городе скотопригонный базар.

Во-вторых, легенда о его героическом прошлом, прямо скажем, несколько раздута. Наши местечковые историки-дилетанты в своем припадочном славословии дошли до того, что Привоз, дескать, младший брат Старого Конного. На самом же деле, торговля на Привозной площади (как составной части Вольного рынка, то есть Старого базара, и одновременно отдельного "колёсного рынка", функционировавшего по своим особым правилам) осуществлялась чуть ли не со дня рождения Одессы, а Старый Конный устраивался лишь в 1832-1833 годах.

Торговля скотом в юной Одессе велась преимущественно на пустырях, примыкающих к Херсонской (Новобазарной) площади со стороны одноименного тракта. Вереницы волов, лошадей, коров, а, кроме того, экзотических мулов, ослов и верблюдов (даже в третьей четверти позапрошлого столетия в окрестностях города имелись целые "парки двугорбых") тянулись от Пересыпи к Херсонской заставе, откуда поднимались в город по крутым спускам до пересечения будущих улиц Конной и Елисаветинской, где тогда стоял приметный дом генерал-майора Егора Селихова, и поворачивали направо, к Новому базару.

Народное название помянутой улицы - улица Селихова - в 1820-х годах сменилось народным же названием "Конная улица". Это и была первая "лошадиная фамилия" в городской топонимии. И если и в самом деле ратовать за историческую справедливость, то именно Конную улицу следовало бы номинировать Староконной.

Стремительный рост города вёл ко всё более отчетливой специализации рынков. Так, Греческий базар на Александровской (Северной) площади становится средоточием зеленной, москательной и так называемой колониальной торговли - как расположенный в элитарном центре. Поставка морепродуктов - почти что монополия Старого базара. Уже в первое десятилетие XIX века оформляется отдельный сенной рынок. А в воронцовские времена назревает проблема устройства самостоятельного скотопригонного рынка. Что связано

с целым рядом обстоятельств.

Прежде всего, скот пригонялся в город не только через Херсонскую, но, с нарастающим итогом, и через Тираспольскую таможню, то есть через Молдаванку. Здесь хватало пустопорожних участков, вполне пригодных для масштабной торговли, имелись водопои. А между тем Новобазарная площадь активно застраивалась, в том числе домами состоятельных горожан, и торговля коровами и быками, а равно козами и овцами становилась не только стесненной, но и не к месту.

В 1832 году было принято решение об организации так называемого "Скотского базара" - на Молдаванке, за Петропавловским храмом, на земле, принадлежащей городу. Решение это было реализовано летом следующего, 1833, года. Если вести отсчет от этой даты, то и выходит, что нынешнему Староконному (в девичестве - Скотскому базару) - около 170 лет.

Скотопригонные рынки оформлялись довольно просто. Территория их нивелировалась, кое-где подсыпалась щебенка, а затем на выровненной поверхности устанавливались деревянные изгороди в соответствии с "сортаментом скота". Высота вольеров для верблюдов была, разумеется, выше, чем для овец или ослов. Каждый загон предназначался для отдельной популяции и снабжался пояснительными надписями, чтобы никто, не дай Бог, не перепутал козу и корову. Каждое проданное животное обилечивалось, то есть как бы легализовывался сам факт купли-продажи. В качестве "кондуктора" выступал государственный чиновник, что затрудняло сбыт краденого скота "угонщиками" и конокрадами. Приезжие продавцы и покупщики останавливались на ближайших постоялых дворах, каких много было вблизи Водяной балки. А свои рыдваны и фуры могли также оставлять в особом "гараже" при Скотском базаре, где, кстати говоря, можно было купить, продать, обменять подобные же транспортные средства.

Однако биография этого базара, я бы так сказал, была написана наперед. Как целостный организм, он не мог висеть в воздухе, а должен был уцепиться за землю, уйти в нее разрастающимися корнями. Постоянные скопления сотен людей, совершающих коммерческие сделки, "торг обильный", предопределяли характер эволюции прилегающих улиц, переулков, пустырей. День-деньской на открытом воздухе кому хочешь поднимет аппетит, а удачная покупка или продажа его утроит.

В Одессе доставало и других соблазнов. Короче говоря, рынок скотский поневоле дополнился рынком съестных припасов, фуража, начали решительно застраиваться близлежащие земельные участки. Получилось точно так, как на Новом базаре, когда значительная его часть оказалось отторженной и застроенной целым кварталом жилых домов. Вот откуда явились у нас две параллельные Княжеские улицы, хищно отхваченные у базарной площади.

А потому независимость Скотского базара продержалась недолго. На рубеже 1840-1850-х специализированный скотопригонный рынок перемещается на Новую Конную площадь, изначально ограниченную улицами Степовой, Болгарской, Мельничной и Малороссийской. После чего, ближе к середине 1850-х, за прежним скотским базаром закрепляется название Староконный. Так что если говорить о возрасте названия, то ему примерно 145 лет.

А что же стало с осиротевшим как бы Староконным? Да ничего особенного, и он так и влачил бы жалкое существование незначительного окраинного базарчика. Если бы не одно счастливое обстоятельство. А дело в том, что основание Скотского базара хронологически совпало с периодом устройства и расцвета регулярных конских ристаний, так называемых Новороссийских скачек. Фактически такие состязания проводились в Одессе еще при Ланжероне, однако официальное, Высочайше утвержденное, оформление получили при Воронцове. В связи с этим во всем крае резко возрос интерес к коннозаводству, покупке-продаже породистых лошадей, и, воленс-ноленс, Скотский базар посещали аристократы и их питомцы голубых кровей.

Реализация, скажем так, спортивных лошадей сопровождалась спросом и предложением охотничьих и комнатных собак, разнообразной амуниции и т. п. Так к Староконному присобачилось другое, не менее известное, имя, - Охотницкий, или Охотницкая (вероятно, имелась в виду площадь).

Даже в 1960-е годы говорили: "Я был на Охотницкой", "Пойду на Охотницкую", "Купил на Охотницкой" и т. п. Рыбалка поначалу не входила в джентльменский набор и была уделом простонародья, пока ни поднялась на аристократический Олимп с развитием яхтенного спорта. Спортивное же голубеводство, напротив, скорее спустилось с неба на землю, и теперь даже трудно поверить в то, что представители нобилитета устраивали голубятни и вели воздушную переписку. Хотя, собственно, "трудное дело птицелова" (см. Багрицкого) получило распространение в Одессе еще во время оно. Когда сам Пушкин, во исполнение родных обычаев, покупал здесь пернатых: "На волю птичку выпускаю / При светлом празднике весны". А, представьте, что это произошло бы десятью годами позднее - тогда бы Староконный числился мемориальным пушкинским местом!

Так причудливо, как умеет только она, распорядилась реальная жизнь судьбою Старого Конного. И судьба эта в общем счастливая. Впрочем, говорю я, имеется сколько-то версий этой реально прожитой жизни, выдающих желаемое за действительное. Но это уже из области литературной истории. Которая, как принято говорить, тоже имеет место быть.

Олег Губарь

Рассказ одесского историка

Староконный рынок?.. А где он находится?..

Человек с Большого Фонтана, чьи белые туфли говорят о скромном желании отдыхать целый год, будет категоричен: «Это на конечной пятого трамвая». В его мыслях плавает малабарский данио, и он знает, кто кушает дафнию каждый день. Молдаванка уже сменила архаичные газовые баллончики на пит-буль-терьеров. Теперь на улицах гораздо свободней. Здесь уверены, что Староконный – на Косвенной. Чтобы поговорить за жизнь, таких великих знаний, конечно, мало, и на Молдаванке спросят:

- «Вы имеете в виду «Птичий?»

Центр, вычесав с утра пучеглазых, подушечных котов, отправится кратчайшим путем: улица Раскидайловская или Градоначальницкая, ныряющая вниз, как в огромную прорубь. Сейчас, впрочем, метут по Ленинградской, там злачная барахолка.

Хаджибеевская дорога, Слободка, камышовый Лиманчик, нагрузившись кроличьими клетками, прикидывают, что место сие всё-таки на Балковской, затем – так себе: немного ножками вверх по спуску.

- «А нутрия вам не нужна?»

- «Значит, с ваших слов, Староконный получается в районе Автовокзала?..»

- «Как мех играет. Прижмите к себе».

Интеллигентные Черемушки, создавшие в микро-пятиэтажках цивилизацию макро-хомячков, оперируют автобусными маршрутами.

Все это так. И не совсем.

Староконный – в любом месте Одессы. Он начинается с голубого птичьего перышка, что плавает по улице над головами. Оно никогда не сядет на тетку с мешком. Перышко парит в воздухе, потому что ищет именно вас, вашу душу. И когда найдет, вы будете страдать, пока не вернетесь. К себе самому, на Староконный.

Вот уже несколько лет, как на Староконный рынок попали дрожжи лихой современной коммерции. Побурлив на газетах, кислых картонках, разложенных на асфальте, и в глубине пятнистых прилавков, они разнесли пышное одесское тесто, обрушив ближайшие дома и завалив ракушечные заборы. Рынок поднялся над серым битым асфальтом, сверху появилась румяная корочка из ярких крыш. Магазинчики теперь считают на дюжины, продавцов – сотнями, а покупателей – на калькуляторе.

На Староконный я спешил впереди себя. У меня постоянный маршрут: через барахолку на Ленинградской. Здесь главное – не наступить и обойти. Два раза в неделю где-то рядом открывается огромный чулан. Занятных вещей предостаточно. Сегодня изобилие всевозможных рогов. Я видел лосиные, муфлона.

– А это чьи?

– Да тоже какой-то скотины.

У бывшего центрального входа продавалась изумительная лисья шкура. Черный мех сиял, как Северное сияние.

– Это, между нами, лис.

– Откуда я знаю? – моя спутница привыкла сомневаться во всем.

– А вот, смотрите, еще лучше – потрогайте здесь.

– Конечно. Думаете, ваша шкура станет в два раза больше?

Мужики прыснули, потом стали хлопать в ладоши. Именно тогда мимо нас пронесли на рынок клетку с большим серым жако...

Громкие аплодисменты, которые я услышал спустя минут двадцать, брызнули мне в лицо, словно ледяная вода. На какое-то мгновенье я испытал полную оторопь. Серогрудый жако провернулся на ветке и, смещаясь на когтистых лапах, перебрался к самым прутьям высокой клетки. Он узнал нас первым и был рад, что доморощенный спецэффект произвел такое бездонное впечатление. Моя спутница, чей профиль волнует даже отражаясь в желтом птичьем глазу, рассмеялась; она сразу сообразила, в чем дело:

– Лисья шкура, – напомнила она мне.

Попугай выждал и что-то про-ш-ш-ш-шепелявил.

– Не делай из себя глупости, – попросила хозяйка. Она сказала это без всякого раздражения, и наш разговор потек ручейком.

Жако – самый талантливый попугай. 300-400 слов норма даже для средней птицы. Замечательно, что жако не просто запоминает слово, а «присваивает» его вместе с ситуацией. И вспоминает больше «по случаю». Бывает так, что через довольно продолжительное время. Слово, фраза, услышанные в условиях необычных, схватываются практически сразу.

Подобно всем большим попугаям, жако обидчив, злопамятен.

Я удивлен:

– А как же можно обидеть птицу?

Попугая легко обижает тот, кто его просто не понимает. Такой человек не составит себе труд сообразить, что, скажем, попугаю нужны свежие ветки, место, где можно поточить клюв. Попугай не только отчаянно любопытен, он – хотя в это трудно поверить, – может быть по-человечески ласков. Глупо и бесполезно кричать: «Ты содрал полировку!» Он сделал это, так как не мог иначе по своей сути. Блестящие сережки в чужом или родном, хозяйкином, ушке приводят птицу в нахальный восторг. Потрогать, покачать клювом, ещё лучше – спереть...

Многие отмечают, что обиженный попугай смотрит в сторону, старается укусить. Клюв, который легко раскалывает грецкий орех, может нанести серьезную рану.

Жако сегодня тоже не очень-то в духе. И погода не располагает – сырой, сумрачный ноябрьский день, и, как выяснилось, его уже продавали. Тоскующую, больную птицу вернули, не попросив деньги назад.

– Теперь только в хорошие руки, – обещает попугаю хозяйка.

Жако молчит.

Я уже слышал про удивительный факт. Человек может внушить страх практически любому животному. Вспомните, как какой-нибудь теленко-подобный «ньюф» прячется от поводка истеричной хозяйки. Попугай человека не боится. Осторожничает, но не боится. Думается, здесь только одно разумное объяснение: он – птица, мы властвуем в разных стихиях. Попугай не случайно встречается в геральдике многих стран.

Рядом с клеткой жако изредка рвет глотку парочка неразлучников. Мне говорят, что «ударяет по Бетховену» вид «неразлучник краснолицый». Ряшки у них и в самом деле пивные. Попугайчики, яркие, будто новенькие игрушки, тесно прижались друг к другу.

«Он когда-то говорил, – рассказывает владелец про желтого самца. – Потом связался с ней...» У мужчины красивый, оперный голос. Тоже, наверное, пел.

Оксана, похожая на куклу Барби, которых делают для продажи в Перу или Венесуэле, разводит «карелл». Это небольшой, тоже говорящий попугай. У кареллы длинный, тонкий хвост, на макушке хохолок из нескольких непослушных перьев.

– Очень привязчивы. Как собачки. А вон тот – так ещё и музыкальный талант. Я выпускаю его раз в день полетать; если услышит музыку, садится на паркет и начинает танцевать.

– Это как – дрыгает лапами?

– Вращается вокруг себя. В одну сторону, другую. Если закружится голова, тогда падает на бок. Очень борщ любит: забирается на стол и лезет ногами в тарелку.

Про волнистых попугайчиков сказано-пересказано. Но мне показали одного оригинала, который треплет нервы хозяйке, хотя бы раз в день прикидываясь дохлым.

В рядах, нахохлившись на сыром воздухе, дремало несколько «амазонов». Этот попугай кричит – поёт? – редко. Когда-то давно я спросил у плосколицего индейца, почему они зовут амазонов «курика»? Малый по-особенному щелкнул пальцами, птица мгновенно встрепенулась.

– Ну и петух! – отшатнулся я прочь.

Любой попугай не может существовать без общения. У одинокой птицы тусклое оперение, виноватый, просящий вид. Молчунам, философам и занятым людям не стоит покупать и губить пернатую душу.

В королевстве кривых носов сегодня был день вручения верительных грамот. В проходе представлялась черная, блестящая антрацитом, великанская курица. «Стопроцентный кохинхин. Будет не менее шести килограмм». Я вспомнил: «Кохинхина» – старинное название Вьетнама. Были еще голуби, чижики и щеглы, в которых влюблена Жевахова гора; канарейки с Ближних Мельниц, вновь куры – пушистые, точно ангорские кролики, нежно-кофейной раскраски. Оказалось, они так и называются – «пуховые».

– А мясо у них черное, – взялся за меня какой-то знаток. Через фразу он сказал, что кроликов больше всего в Алтестово, но зайца подстрелить легче. Ещё легче могли завять мои уши. Я забрал их назад и бросился наутек.

В клетке, что стояла на границе «рыбных» рядов, весело клевали зерно перепелки. На дне лежало несколько веселых конопатых яичек.

– Это снесли только сейчас.

Я прикоснулся к одному пальцем. Оно было теплое. Живое, живое...

Евгений Гуф