Глава 4. ФУНДАМЕНТ
СТРУКТУРЫ КМ.
В предыдущих главах были рассмотрены оперативный и мировоззренческий пласты КМ.
Мы выяснили, что внешний оперативный слой формируется текущей информацией,
ещё продолжающей достраивать и формировать наши личности.
ещё продолжающей достраивать и формировать наши личности.
А поскольку информация приходит к нам самая разная,
то и защиты следующий за ним ценностный уровень требует себе самой надёжной.
то и защиты следующий за ним ценностный уровень требует себе самой надёжной.
В качестве такой защиты выступает огромная инерция нашей психики.
Поступающие сведения проходят лишь по касательной к регулятивно-смысловой сфере,
следов на ней практически не оставляя.
Для того чтобы «царапина» всё же возникла,
воздействия на оперативный слой должны «капать» достаточно долго.
Возможность формировать мировоззренческий пласт структуры КМ
получают сигналы, только таким образом пробившие этот заслон.
Этап экопросвещения, занятый внесением принципов ЭКО в оперативный слой КМ,
был обозначен как первый.
Высказаны были некоторые соображения по оптимальной его организации.
Однако сказать что-либо дельное относительно дальнейшего распространения ЭКО
вглубь мировоззренческого пласта КМ мы не сумели.
Только предположили, что, можбыть, предшествовать этому второму этапу экопросвещения
должна тщательная разработка дидактических программ для разных возрастных групп
и включение ЭКО в школьную программу [см. Приложение 6, пп. 11-13].
На этом, похоже, наше продвижение вглубь структуры КМ пока прекращается.
Уровень доступных автору знаний оказался исчерпанным.
Поэтому далее мы, как и прежде, ограничимся лишь беглым обзором литературы,
посвящённой описанию ментального пласта нашей психики (либо иначе - смыслового ядра личности).
…Глубоко в подкорке локализован этот пласт.
Почти не проникает сюда солнечный свет.
Долетают лишь отголоски свирепых бурь, бушующих на поверхности.
Покой. Неподвижность.
Ничто не тревожит ментальный слой.
Но сам он, как дремлющий подводный вулкан, активен при этом.
Нет-нет, а устремляются на поверхность гроздья пузырьков газа...
На всём протяжении жизни генерирует менталитет некие тёмные для сознания импульсы,
расшифровка которых возможна лишь в области мировоззрения.
А после этой расшифровки сознание уже свободно читает те импульсы
в виде набора смысложизненных ценностей,
трактует их как комплексы самых общих программ взаимодействия с миром.
Но чтобы нечто продуцировать, необходимо знать код, генерирующий это нечто.
Формируется менталитет двояким образом.
С одной стороны, за наполнение этого хранилища ментальных программ
отвечает ансамбль черт, передаваемых по наследству.
В архетипах собраны все наши поведенческие признаки, обусловленные генетически.
С другой стороны, составлен менталитет из установок,
воспринятых ещё на досознательном уровне, впитанных с молоком матери.
Понятно, что непрерывная иррадиация из ментального ядра помехи свои
накладывает на протекание каждого из проектируемых этапов экопросвещения.
Но, конечно, вместо буквального понимания этих истечений как собственно «помех»,
нам хотелось бы видеть их в роли мощнейшего фактора катализа реакции внедрения ЭКО
вглубь структуры КМ.
Однако за пределами данного рассмотрения оказался, к сожалению, и этот вопрос.
Напомним: содержание настоящей главы преследует лишь задачу
облегчить восприятие КМ как органичной целостности.
Способное, как бы хотелось, в какой-то степени возбудить
дальнейшую творческую активность пытливого читателя.
4.1. Понятие менталитета.
Несмотря на активное использование этого термина в отечественной литературе последнего времени,
отыскать краткое и в то же время внятное разъяснение
понятия оказывается делом весьма не простым.
Что же такое менталитет ? Каждый понимает это слово, как хочет.
Так, авторы монографии, объединившиеся под редакцией И. Дубова,
договорились «считать менталитетом психическую специфику сознания изучаемой общности» (39, 6).
А, скажем, словарь 1997 ограничивается совсем уж лапидарной формулой:
«Ментальность (лат.) - образ мысли, общая духовная настроенность группы людей» (65, 263).
К счастью, свет некоторой ясности проливает всё та же книга И. Дзялошинского (23),
посвятившего разбору понятия целую главу.
«Из истории науки известно, что понятие "ментальность" ("менталитет")
было предложено Леви-Брюлем, который использовал его для описания особого
"пралогического мышления" дикарей.
Люсьен Февр и Марк Блок, заимствовав это понятие у Леви-Брюля,
применили его для обозначения общего умонастроения, склада ума,
коллективной психологии, "умственного инструментария", "психологической оснастки" людей,
принадлежащих к одной культуре...» (23, 104).
В настоящее время это понятие, как отмечает М. Рожанский,
«утвердилось в интеллектуальной жизни Запада как поправка ХХ века
к просветительскому отождествлению сознания с разумом» (45, 459).
Общий менталитет обеспечивает единый тип реакции людей,
объединённых одной социальной общностью.
Благодаря этому достигается единообразность восприятия и осознания ими
своего природного и социального окружения.
Возникает общий для нации тип рефлексии.
Этим понятием политизированное европейское общество в начале ХХ века
выразило необходимость и факт существования дополитических основ мышления.
Всего того, что обеспечивает «суверенность мировоззрения индивида
по отношению к идеологическим образованиям, общественному мнению,
по отношению к политике» (45, 459).
В недрах ментальности запрятано нечто общее,
лежащее в основании сознательного и бессознательного, логического и эмоционального.
Там таится глубинный, а потому трудно фиксируемый источник мышления,
идеологии и веры, чувств и эмоций.
А. Гуревич под ментальностью понимает такой уровень индивидуального и общественного сознания,
который выступает как
«вся живая, изменчивая и при всём том обнаруживающая удивительно устойчивые константы
магма жизненных установок, моделей поведения, эмоций и настроений,
которые опираются на глубинные зоны, присущие данному обществу и культурной традиции...» (45, 454).
Всё разнообразие индивидуально-психических складов коренится именно в многообразии модификаций
единого общенационального менталитета.
Различают, к примеру, религиозную, национальную, номенклатурно-бюрократическую, тоталитарную,
сервилистскую, сциентистскую и другие разновидности ментальности,
в полной мере не детерминируемые ни социальным строем, ни производственными отношениями.
Таким образом, являясь основным хранилищем юнговских архетипов
и обеспечивая связь индивида с родовым, общечеловеческим опытом его взаимодействия с миром,
менталитет объединяет входящие в смысловое ядро психики
наиболее фундаментальные знания, ценности и нормы,
задаёт «естественные», нерефлексируемые, самоочевидные для субъекта формы поведения и деятельности.
Именно в этих иррациональных глубинах
В. Франкл видел истоки этического, эстетического и эротического в поведении человека.
4.2. Типы ментальностей.
В предыдущем параграфе мы выяснили, что в понимании менталитета
будем придерживаться терминологической системы,
закрепляющей это понятие за наиболее фундаментальными структурами смысловой сферы.
То есть менталитетом будем обозначать слой коллективно выработанных схем поведения,
деятельности или эмоционального реагирования, присущих этносу или устойчивой социальной группе.
Теперь же перед нами стоит задача классификации великого множества
модификаций такого многоликого, но, в конечном счёте, единого общечеловеческого менталитета.
«Рассматривая менталитет ... как глубинную структуру.., (можно) вычленить ...
три генеральные программы, передаваемые индивиду от общества» (23, 106).
1) В качестве первой из этих программ предлагается увидеть
«комплекс» индивидуальной ответственности за сохранение и развитие человечества
как биологического вида в целом.
В качестве обозначения для такой ответственности
выбирается термин «космоцентрический менталитет» (либо, кое-где в литературе, «сверхсознание»).
Индивид, внутренний мир которого задан доминантой космоцентрического менталитета,
воспринимает всё сущее в качестве единой, взаимосвязанной системы.
Принцип его мировосприятия основан на признании суверенности всех,
даже самых мельчайших элементов мироздания.
Естественная органичность эволюционных изменений не приемлет никаких революционных ломок.
Космоцентрический менталитет можно назвать также теократическим,
поскольку всё сущее понимается либо как творение Бога, либо как тело Бога.
Он прослеживается у разных народов на всех этапах человеческой истории.
Начатки основополагающих принципов космоцентризма
различимы и в священных текстах христианства,
промодулировавшего Европу единым пакетом культурообразующих импульсов.
Так, апостол Павел призывает колоссян туда,
«...где нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания,
варвара, Скифа, раба, свободного; но всё и во всём Христос» (Кол. 3:11).
Эта традиция, подхваченная трудами средневековых европейских мыслителей,
была продолжена в работах Н._Фёдорова, К._Циолковского, В._Вернадского, А._Чижевского,
А._Швейцера, Э._Фромма, П._Тейяра_де_Шардена и др.
К примеру, Е. Блаватская ставила целью своей «Тайной доктрины» доказательство того,
что «природа не есть случайное сочетание атомов» и что необходимо
«указать человеку его законное место в схеме Вселенной..,
приоткрыть до некоторой степени основное единство, откуда все произошли» (8, 5).
А, допустим, уже наш современник Ю. Лотман итожит:
«Эпоха мелких конфликтов и частных столкновений кончилась.
Мир един, и то, что происходит в одном конце, неизбежно отзывается на другом.
Спрятаться не удастся никому» (33).
2) Второй тип внутриядерных программ регулятивно-смысловой сферы
ответственен за сохранение и развитие той социальной общности,
членом которой сознает себя данный индивид.
Это — социоцентрический менталитет (иногда его называют языческим).
«Фундаментальной особенностью социоцентрического менталитета является
ориентированность носителя на растворение своей личности в некоем "Мы", какой-либо общности,
которая выступает по отношению к этому индивиду как высшая власть и высшая сила» (23, 107).
«Мой народ», «мой класс», «моё племя»...
Тут происходит добровольное и подчас самим индивидом не отрефлексированное
усвоение образцов мышления и поведения, шаблонов и схем, принятых в данной общине.
Такой тип ментальности, не позволяя человеку стать свободной, воистину творческой личностью,
обеспечивает ему чувство стабильности и уверенности,
обусловленное принадлежностью к могучей целостности.
Это позволяет ему «прочно занять в ней своё бесспорное место,
страхуя от наихудшего — от полного одиночества и сомнений» (67, 39).
Регламентацию своего поведения со стороны общества носитель «МЫ‑менталиталитета»,
как правило, воспринимает весьма спокойно, а то и вовсе не замечает.
Однако деление людей на «своих» и «чужих»
оказывается питательной средой для цветения идеи насилия.
Самая прямолинейная форма реализации этой идеи
состоит в стремлении к буквальному, физическому уничтожению «всех, кто не с нами».
«Этому жестокому, но наивному взгляду ... противостоит другой, не менее жестокий,
но уже менее наивный, "умудрённый" пониманием бессмысленности прямолинейного уничтожения "иных".
В его основе — желание не уничтожить врага, а сделать его неотличимым от "своих",
одержать не внешнюю, а внутреннюю победу» (23, 107).
Не вполне понятен тут, правда, этот осуждающий оттенок.
...Что, собственно, представляет собой обычное желание переубедить?..
Ведь именно это понятие выражает принцип цивилизационного развития,
основу Научного прогресса.
Да и сами мы тут только недавно переубеждали воинствующих атеистов,
пытаясь доказать обратимость смерти...
Ведь, по сути, все воспитывают всех.
Увещеванием или примером мы переубеждаем друг друга от зачатия и до летального исхода.
А после смерти воспитателя воспитывать нас продолжает память.
Вообще-то предельно расширенный социоцентризм,
для которого Мы – это всё человечество,
и не особо отличался б от рассмотренного выше космоцентризма...
Кабы не одна характерная черта последнего.
Дело в том, что социоцентрическое «Мы» оформляется только при наличии оппозиции «Они».
Чем могущественней и страшней выглядит этот монстр «Они»,
тем сильнее потребность сплотиться, раствориться в каком-нибудь «Мы».
Как на пике холодной войны сказал Р. Рейган,
если б над Землёй нависла реальная угроза вторжения враждебных марсиан,
то СССР и США быстро нашли бы общий язык.
3) Наконец, третья генеральная программа организации знаний, ценностей и норм,
провозглашает приоритет собственных прав и свобод.
Этот эгоцентрический (или «антропоцентрический») тип ментальности
принуждает своего носителя целью своей жизни считать борьбу за расширение этих прав и свобод.
Угроза их ущемления мерещится ему отовсюду.
Такая жизненная позиция связана с представлением о том,
что «каждый человек — кузнец своего счастья,
а счастье заключается в обладании (или в потреблении и созидании)» (23, 108).
Всё же нацеленность на созидание есть наш родовой признак.
Право творить, созидать является неотъемлемым правом каждого.
А для многих ещё и потребностью.
Понятно, что особо ценными обладание и потребление оказываются при условии,
когда сосед данным предметом или свойством не обладает.
Поэтому, естественно, сосед рассматривается только как конкурент.
Поэтому, ради достижения своей цели,
эгоцентрику приходится овладевать искусством манипуляции другими людьми.
Он вынужден постоянно учитывать их интересы.
К примеру, за себя говорят даже только одни названия книг знаменитого публициста Д. Карнеги:
«Как завоёвывать друзей и влиять на людей» (1937),
«Как выработать уверенность в себе и влиять на людей…» (1948).
Можно сколько угодно осуждать ту или иную манипулятивную технологию или,
подобно Э. Фромму, сетовать на то, что ребёнка уже на ранней стадии воспитания
учат одевать «чужую маску»,
«любить людей (обязательно всех),
...быть некритически дружелюбным, улыбаться и т.д.» (67, 203),
— на человека это не повлияет.
Понятия «хорошо» или «плохо» сюда, в общем-то, даже не применимы.
Просто, готовясь к изменению мира, нам остаётся только учитывать,
что подлежащий реорганизации социум составлен такими психотипами.
Ведь способность к самоонализу проявляется у нас много позже,
чем те ментальные программы, которые закладуваются в нас обществом.
Точнее сказать, модальные оценки были бы тут неуместны,
ежели б не допускали мы, что менталитет всё-таки можно формировать.
Формировать целенаправленно.
Не можно, а нужно.
Речь, конечно, идёт о младенцах.
А специальных исследований здесь пока, наверное меньше, чем требуется...
Кстати, в тексте http://stanu-mamoy.narod.ru
автор, как может, пытается недочёт сей восполнить.
Реализация эгоцентрической закодированности стимулирует дальнейшее усугубление
процесса индивидуализации, направленного на позитивное (с точки зрения ЭКО)
расширение свободы мыслей, эмоций, действий.
Однако такая эгоистическая свобода чревата потерей чувства идентичности с другими людьми,
что в прогрессирующих случаях ведёт к изоляции.
«Потеря первичных уз с "Мы" превращает свободу в невыносимое бремя:
она становится источником сомнений» (23, 108).
Э. Фромм различает два пути бегства от этой свободы: хищнический и гуманистический.
Первый из них ищет способа спасения от неуверенности,
исчезновения связи с людьми — любой ценой,
обычно за счёт потери собственной свободы, ухода в подчинение.
Гуманистическая эволюция эгоцентрического менталитета заключена
в развитии индивидом внутренней силы и творческой активности.
Именно эта внутренняя сила и может привести человека
к достижению принципиально новой солидарности и близости со всеми людьми,
что, естественно, теорией Конструктивного Ожидания
восприниматься может только с энтузиазмом.
Правда, зачастую, как показывает Э. Фромм,
реализовать свою человеческую сущность такой эгоцентрик оказывается не в состоянии.
Что и приводит к нарушению тех естественных уз, которые, связывая людей друг с другом,
могли бы подключать их к некоторой общности.
Потребность разрешения этого конфликта побуждает психолога
дифференцировать понятие эгоцентрического менталитета.
Для каждого из вариантов учёный находит свой путь выхода тупика.
Однако, оставив густой лес этих тонкостей практикующим специалистам, заметим,
что в любом случае субъект, чьё подсознание залито эгоцентризмом,
ценность собственного существования воспринимает максимально драматично.
Становясь причиной безостановочной погони за жизнью,
переживание страха смерти оказывается у этих людей наиболее острым.
Очевидно, с наибольшей теплотой этика КО встречена будет
как раз натурами эгоцентрическими.
Неукротимая энергия их деятельности, быть может, окажется основным двигателем,
приближающим всех нас к «светлому завтра».
Таким образом, выше были кратко охарактеризованы три разновидности
того фундаментального склада личности, который каждый индивид,
входя в возраст самостоятельной рефлексии,
обнаруживает в себе как данность, полученную от общества.
Человек, оправданно считающий себя «гражданином Мира»,
обладает менталитетом космоцентрическим.
«Общинная» организация мышления соответствует социоцентризму.
Наконец, базис тех, кто понимает себя центром вращения светил,
обозначается как ментальность эгоцентрическая.
ВОЗМОЖНО, очень упрощённо можно говорить о том,
что в процессе духовного роста человек последовательно
проходит все три этих стадии развития.
Видимо, рождается каждый из нас эгоцентриком.
Затем, под влиянием генетики и воспитующих факторов среды,
способных существенно менять нас лишь в течение того
кратковременного периода,
пока не окостенели ещё ткани смыслового ядра, —
происходит расщепление статистики.
Часть из нас так и остаётся до гробовой доски на уровне эгоцентризма.
Другие же продолжают восхождение.
В принципе дальше возможны два сценария.
Первый вариант должен учесть возможность того, что все индивиды,
оторвавшиеся от эгоцентризма,
становятся носителями ментальности социоцентрической.
А уже после этого, по прошествии определённого срока,
часть из них превращается в космоцентристов.
Второй возможности придётся учесть вероятность
не последовательного «взросления»: эго‑социо-космо, —
а мгновенного перескока части эгоцентриков на орбиту космоцентрическую.
А СКОРЕЕ ВСЕГО, три этих глубинных программы,
постоянно друг с другом взаимодействуя и попеременно
выступая на первый план, уживаются в каждом из нас.
Ну а формально фиксируемая принадлежность индивида
к той или иной форме реализации менталитета,
будучи функцией некоего архетипического
«коэффициента ментальной предрасположенности»,
задаётся просто частотным параметром.
4.3. «Советский менталитет».
Выше были рассмотрены основные базисные константы
ментальных оснований индивидуальной картины мира.
А данный параграф посвящён описанию того
своеобразного сращивания этих ортогональных векторов,
которое соответствует портрету нашего современника и соотечественника.
Исходить будем из того, что почему-то отставая от Запада примерно,
как принято считать, на столетие, Россия медленно и не очень верно движется
в магистральном для европейского выбора направлении.
В литературе отмечается, что на умы и сердца многих образованных россиян оказал
и продолжает оказывать влияние «западный» тип ментальности.
А в этом западном типе «трудно не заметить ... причудливого синтеза космоцентрического
и эгоцентрического менталитета при безусловном приоритете последнего» (23, 110).
Результатом такого заимствования явился весьма своеобразный вариант
дублирования евро-американского типа ментальности, зачастую гротескно пародирующий оригинал.
Сам же этот оригинал покоится на трёх объектах уважения — к собственности,
к правам человека и правовым институтам общества.
В последнем видя техническое средство поддержания первых двух
и понимая обладание собственностью одним из неотъемлемых прав личности,
можно редуцировать основную характеристику «новой» российской ментальности
к ориентации на права человека.
Концепция прав человека покоится на том положении,
что каждый из нас является суверенной личностью,
обладающей идущим от Бога внутренним голосом.
Человеку достаточно слышать этот голос и следовать ему, чтобы в пути ему помог Бог.
Европеец смело идёт вперёд, не особо ожидая соседской поддержки.
Не требуя гарантий, он уверенно ожидает появления какой-то высшей силы,
которая, в конечном счёте, и творит историю.
Европеец принципиально сознаёт себя наедине с Богом.
При этом он, по выражению М. Мамардашвили,
знает, что «дело его будет осмыслено,
а порождённая мысль вернётся к нему в виде дела» (37).
Тут уже другой теоретик снова метит в самое «яблочко»,
словно продолжая описывать специфику работы над созданием теории КО.
Будучи по природе своей свободным, европеец располагает неотъемлемыми «правами человека».
Просто потому, что он человек.
Не претендуя на то, чтобы дать исчерпывающий список, видный советский юрист С. Алексеев
указывает лишь на главные из этих прав:
– на жизнь; на свободу мысли, убеждений и слова;
право согласованного только с законом самоопределения своей судьбы,
что разумеет право избирать себе власть и самому устанавливать законы
(при свободе защиты от произвола властей); а также право свободы труда
и распоряжения собственностью.
И, наконец, право на заботу со стороны общества
в случаях болезни, старости и тп (см. 2).
Характерно то, что эти права даны европейцу не обществом, не государством,
а исходят от самой природы, от Бога, от исключительности места,
занимаемого каждой личностью в мироздании.
Комплекс этих прав естественно ставит благополучие индивида в зависимость лишь от него самого.
Вероятно, только европейское сознание могло выработать формулу:
«На Бога надейся, а сам не плошай!».
Если западный менталитет опирается на веру в познаваемость мира,
на возможность миром управлять, то естественно,
что человечество отыскало и зеркальное отражение этой установки.
Таковым отражением является менталитет «азиатский».
Хотя и «географические привязки в данном случае безнадёжно устарели» (23, 111).
Носители азиатского менталитета исходят из того,
что человек принципиально не способен познать бесконечную сложность исторического процесса.
А уж тем более ею управлять.
Ярким примером такого типа организации мышления явилось творчество Л.Н. Толстого.
Мыслитель видел, по меньшей мере, четыре причины для утверждения того,
что никто не имеет не только права, но и даже физической возможности по собственному плану
устраивать жизнь других людей.
Полагая это за одно из главных людских заблуждений, гуманист назвал бы его комическим,
если бы «последствия его не были столь ужасны» (цит.по 30,7).
1) Избранное кем бы то ни было устройство жизни не может быть
несомненно истинным, поскольку точно так же в правоте своей
уверены и оппоненты.
2) На практике никогда не реализуется устройство, желаемое людьми,
а взамен ему обычно получается нечто противоположное.
3) Всякое устройство жизни означает переустройство, то есть насилие,
которое всегда разъединяет людей, что никак не содействует, а напротив,
только противодействует любому благоустройству.
И наконец, (4) Толстой понимает человеческое призвание как исполнение
только прямых собственных обязанностей перед Богом или совестью.
А это исполнение «никак не может быть ни в том,
чтобы удержать существующее устройство,
ни в том, чтобы установить то или иное общественное устройство» (см. 30, 7).
По всей видимости, в этом перечислении легко нашлись бы спорные моменты,
но цель настоящего обзора состоит лишь в назывании составляющих российского менталитета.
Совершенно отчётливо проявилась азиатская ментальность в исламе.
А ведь это 13 процентов населения России (и это быстро растущие проценты).
Мусульманин в принципе приходит в этот мир не для преобразования его.
Руководит им не европейский принцип самовосхождения,
но седая от времени заповедь нестяжательства.
Толкование этой заповеди, расширенное до всеобщности,
«сделало мусульманских праведников неспособными к любому присвоению – уже не в социальном,
а в онтологическом смысле» (23, 112).
Верующий в Аллаха ориентирован не на изменчивый мир, а на неизменную Книгу.
Причём Коран он видит во всём.
Между полюсами западного и азиатского менталитета располагается множество
переходных вариантов, разрабатывающих тему принадлежности России одновременно обоим мирам.
Причём «магнит евразийства, — по выражению Л. Бежина, — ...заставляет нас
отчаянно сопротивляться деспотизму.., бороться с диктатурой
и в то же время загадочно уводит от устоявшихся, традиционных,
незыблемых форм демократии» (6).
Результатом этого синтеза и явился ментальный портрет сов. человека.
На протяжении трёх поколений активно культивировались конформизм и двуличность,
воровство, пьянство, лень.
Как подсказывает Л. Ионин, «вместо нравственной чистоты — нравственная пустота» (27).
Однако «советский менталитет», несмотря на всю его химеричность, складывался всё же на почве,
основу которой составлял преимущественно космоцентризм.
Последнее утверждение доказано в работах ряда исследователей.
Например, К. Мяло, исколесив Пермскую область, обнаружила,
что российская деревня является самостоятельной цивилизацией,
которая органично складывалась многие тысячелетия.
Для этой цивилизации свойственна изощрённая диалектика космоса, социума и единичной личности,
когда, входя в общину, человек через весь объём её представлений одновременно как бы входил
в «правильный» миропорядок.
«А только через связь с этим миропорядком он и мог обрести то,
что согласно универсальной христианской идее выступало также как высшее благо — спасение души...
Нам нужно было дожить до эпохи глобальных нарушений экологического равновесия
и озоновой бреши, дабы понять, что интуиция наших предков… была безупречна» (42, 253).
Как указывается в литературе (см. 23, 113), бесчисленные данные свидетельствуют о том,
что советский менталитет формировался в период
тотального разложения и вытеснения космоцентрического менталитета,
оставившего своему преемнику в наследство лёгкие, еле заметные отблески былых сокровищ.
Происходило это под могучим влиянием социоцентризма.
Причём одновременно при резком неприятии всего, что связано с менталитетом эгоцентрическим.
Однако исчезновение плотины железного занавеса обрушило на страну
поток закордонного эгоцентризма.
К тому же это воздействие легло на благоприятную почву, возделанную лживостью строя.
«Импортный» эгоцентризм оказался катализатором, ускорившим тиражирование невиданных «там»,
карикатурных форм эгоизма и стяжательства.
Одним из наиболее значимых факторов, усиливших деформацию, стала, возможно,
обрушившаяся (и в форме осознания) на нас как-то «вдруг» имущественная нищета многих из наших людей.
При этом, как подмечает А. Амальрик, характерная для нашего склада «изюминка» состоит в том,
что само слово «свобода» большинством воспринимается как синоним вседозволенности.
Нам трудно понять, что значит уважать, а тем более любить ближнего.
Безотносительно к учёту заслуг его или качеств!
Сама идея эта кажется соотечественнику какой-то иррациональной.
Ведь и сам период такого унижения и подавления человеческой личности,
которого «даже наш народ не знал ранее» (3, 120), обозначение получил
парадоксальное — «культ личности».
Такая сама по себе привлекательная идея, как «справедливость»,
превратилась в желание, чтобы «никому не было лучше, чем мне».
При этом охотно мирятся с тем, что многим гораздо хуже.
В результате большее, а потом и меньшее обладание чем-либо
(вещью или качеством) стало вызывать почти одинаковую ненависть.
Социоцентрическое стремление к равенству внутри общности,
мирно уживаясь с идеей неравенства общностей, трансформировалось в такую зависимость,
при которой «чем больше равенства внутри общности,
тем выше ставили себя члены данной общности по сравнению с другими» (23, 280).
Не напоминает ли это чем-то современный уклад международных отношений?..
Дореволюционный космоцентризм медленно,
но неуклонно трансформировался в социоцентрический менталитет.
Не последней причиной «снижения уровня» советской ментальности
явилось и целенаправленное уничтожение цвета нации, вырезание её генофонда.
Ряды маргиналов существенно пополнили люди, прошедшие ужасную школу тюрем и лагерей.
Ощутимую лепту в дело формирования советского менталитета
внесли невиданные миграционные процессы.
Причём насильственные.
Из своих традиционных культурных систем, преимущественно сельских, были исторгнуты,
а затем «вброшены» в города 160 миллионов человек.
Результатом перечисленных явлений стало явление, которое А. Сахаров обозначил
как «идеология советского мещанина» (цит.по 37).
При этом учёный говорил о худших, но, к сожалению, довольно типичных представителях
как рабочих и крестьян, так и широкой интеллигенции.
Этот комплекс состоит из нескольких несложных идей.
Во-1х, он связан с замешанным на страхе и лицемерии культом государства,
состоящим из противоречивой комбинации преклонения перед силой
и благодарности «благодетелю»
(снова отдадим должное мастерству советских идеологов!).
Во-2х, в комплекс этот входит эгоистическое стремление обеспечить –
зачастую любой ценой! – собственное благополучие.
Правда, для этого достаточно было «жить как все».
Цвели блат, воровство, взятки.
Наконец, 3ей, по Сахарову, составляющей комплекса
являлась идея национального превосходства.
Тяжёлые погромные формы принимает идея эта всякий раз,
когда кому-то нужно указать толпе на «виновного».
Но советский строй не мелочился.
Репрессировались целые малые народы.
Но делалось это тихо, на фоне тотальной демагогии об интернациональном братстве.
Поверхностный обыватель узнал обо всём только теперь.
Хотя и можно, конечно, привести множество иллюстраций, подобных, скажем,
восстановлению Ташкента после землетрясения 1966.
Которые просто явно указывают на «нерушимость братства республик свободных».
Или пример прибалтийских республик: СССР не был классической империей,
выкачивающей ресурсы из провинций.
Скорее, это была «антиимперия», вкладывавшая огромные средства в развитие окраин.
Но всё же «развитой социализм», словами Б._Грушина, представлял собой не просто особое общество.
Это была «особая античеловеческая цивилизация, не имеющая аналогов в современном мире» (20, 4).
Главным ленинским политическим открытием, как считал М. Захаров, явилось то,
что «хорошо легло на душу: предложение грабить и воровать для финансирования пролетарской революции» (цит. по 23, 281).
Что такое «пролетарская революция», никто в точности не знал.
Зато как хорошо делить чужое имущество, знали многие.
Ещё со времён Ивана Грозного (1530-84).
На портрет нашего соотечественника повлияло также и то,
что, в отличие от ряда стран, некогда входивших в «социалистический лагерь»,
«коммунизм» для России не был какой-то занесённой извне болезнью.
Будучи явлением интернациональным, коммунизм,
как отмечал Н. Бердяев, есть «явление русское и национальное» (7, 7).
Ведь при желании зачатки тоталитаризма различимы
и в опричнине Царя Грозного (1565-72),
и в церковных реформах Никона (1653-58),
и в восстаниях С. Разина (1670-71) или Е. Пугачёва (1773-75).
Можно подытожить, что, в некотором смысле, наш «коммунизм»
оказался «квинтэссенцией "мобилизационного типа развития личности"
и логическим следствием реализации
ряда черт русского национального характера» (49, 332).
Разрабатывая стратегию и тактику движения вперёд,
не учитывать всего этого, конечно, нельзя.