О двух функциях сознания (№10 1985)

(К анализу субъективной реальности — философский и психопатологический аспекты) 

Е. В. ЧЕРНОСВИТОВ 

Постановка вопроса. При рассмотрении проблемы сознания всегда возникает вопрос о содержательности субъективного отражения. Марксистское определение сознания как «субъективного образа объективной действительности» указывает на источник этой содержательности — внешний мир. Процесс сознательного, субъективного отображения — весьма сложное явление. В его исследовании проходит неуловимая линия, разделяющая гносеологические и экзистенциально-ценностные аспекты субъективной реальности, где человек как носитель сознания предстает как бы в двух статусах — субъекта и значимой для себя ценности — «Я». В любом отношении сознание не теряет своей предметности. В экзистенциально-ценностном аспекте содержание сознания соотносится с «Я», то есть становится субъективно значимым «не-Я» (качество «не-Я» не противопоставление субъекту, а соотнесенность и связанность с ним). Взаимоотношение «Я» и «не-Я», двух реальных феноменов сознания, придает ему личностный смысл. 

Таким образом, субъективная реальность есть предметно-смысловое сознание. Она как бы разворачивается между двумя феноменами «Я» (субъект — смысл) и «не-Я» (предмет — смысл). Если отнести субъект — смысл к сфере самосознания, то в сознании различаются две основные функции: 1) предметности и 2) смысла. 

Проблема сознания и самосознания в экзистенциально-ценностной плоскости в марксистской литературе мало изучена¹. 

Вместе с тем она весьма актуальна, ибо непосредственно затрагивает такие глобальные темы, как вопрос о смысле жизни, конечных ценностях, смерти в их индивидуально-субъективном плане. Сюда же относятся вопросы о внутренних источниках активности личности, ее познания, творчества, достоверности собственной картины мира и самого себя, критериев нормы и патологии психической жизни. В данных вопросах так или иначе представлены гносеологические и аксиологические основы мироощущения и мировоззрения человека. Перенесенные в индивидуально-личностный план, они касаются механизмов внутреннего, смыслового ориентирования субъекта. Сознание, рассмотренное в экзистенциально-ценностной плоскости, раскрывает и более глубинные, фундаментальные механизмы субъективного ориентирования — уровень, где осуществляется пространственно-временное упорядочение содержания сознания, представленное в его предметности. Наиболее сложной оказывается проблема взаимоотношения и взаимосвязи ценностно-смыслового и пространственно-временного ориентирования (здесь пространство и время берутся со стороны их субъективной значимости, индивидуальности переживания). 

Пространство и время в описаниях структуры сознания 

Исследование сознания в плоскости его предметно-смысловой данности— это прежде всего постановка вопроса о структуре субъективной реальности. Подход к этому «строению» возможен через выделение названных выше основных функций сознания. Философский анализ здесь должен базироваться на достижениях современного конкретно-научного знания, касающегося проблемы нашей субъективности (прежде всего медицинской психологии, нейропсихологии, психопатологии, психотерапии и реаниматологии). Накопленные данные (особенно в практике психотерапии и реаниматологии) настоятельно требуют философского осмысления с целью открытия «неожиданных» ракурсов внутреннего мира человека и механизмов его предметно-смыслового ориентирования. Это важно и с позиций непримиримой идеологической борьбы с нашими идейными противниками, избравшими для своих спекуляций человеческую духовность. Загадочное и таинственное в человеческой психике традиционно мистифицируется буржуазными философами не только с целью «новых» опровержений марксизма, но и для прописи готовых рецептов на экстремальные случаи жизни всем и каждому. Для достижения своих целей современные мистификаторы используют какие угодно средства: от применения ЛСД, расщепляющего в искусственном психозе сознание2, до опыта умирающего. 

Выделение экзистенциально-ценностной плоскости в марксистских подходах к сознанию позволяет избежать двух основных крайностей — гносеологизма и объективизации, овеществления идеального как такового 3. В первом случае проблема человеческой субъективности сводится к ее логико-гностическим основаниям (даже если при этом допускаются ценностно-смысловые аспекты предметности сознания). Во втором случае феноменам нашего внутреннего мира придается качество объективно-реального бытия. То и другое достигается процедурой отчуждения субъективности (ценностно-смыслового «поля» сознания) от самого субъекта, «Я». 

Если гносеологизм сталкивается с трудностью представить сознание как нечто «прозрачное и ясное», отвечающее строгим требованиям формальной логики концепт, то объективизация вынуждена, во-первых, отказывать в существовании самому субъекту («Я»), для которого нет места в объективном пространстве и времени (где есть человек как личность, социальное явление и его тело). Во-вторых, для объективированных феноменов внутреннего мира приходится предполагать наличие во внешнем мире некоего особого («супер-», «сюр-», «квази-») пространства и времени4. Интересно, что последовательно проведенные и гносеологизм и объективизация упираются в один и тот же тупик — редукционизм в подходе к феномену сознания. В первом случае сознание редуцируется до структуры формально-логического мышления с его тавтологичным Я — еемь — Я5, во втором случае — или до абстрактной личности — конгломерата тех или иных общественных отношений — социологизм, или до абстрактного человеческого «тела» — суммы тех или иных биологических признаков — натурализм. Это характерно для буржуазных интерпретаций феномена сознания, использующих достижения современных конкретных наук 6. 

Действительно, субъективная реальность — это явление весьма сложное и противоречивое в своих основных качествах: 1) ее «предметы» (т. е. содержание) всегда ориентированы (находятся) в пространстве и времени, кажутся «во внешнем мире» (даже если эти предметы иллюзорного или галлюцинаторного происхождения); 2) эти предметы в ценностно-смысловом значении как актуальные для субъекта состояния как бы конструируются самой субъективностью, ибо «Я» (субъект) всегда предпосылается своему предмету; 3) эта предпосланность создает иллюзию свободного выбора (конституирования) своего предмета (то есть предзаданности и предназначенности всего внешнего для сознания): субъективный предмет экстериоризуется в объективном пространстве и времени; 4) упорядочение предмета субъективной реальности в объективном пространстве и времени обусловливает интериоризацию объективного пространства и времени (возникновение индивидуальности переживания пространственно-временных характеристик объективного события7); 5) субъект («Я»), определяя каждый свей предмет в пространстве и времени, остается тем не менее «за пределами» пространства и времени — неуловимы место и время события, обозначаемого как «Я»,— он всегда «потусторонен» своему предмету. Такое положение субъекта («Я») и предмета («не-Я») придает структуре сознания определенный вид: возникает представление о границе субъективной реальности (субъективный предмет и объективный мир разделены этой невидимой гранью сознания) и о ее пределе (который, конечно, положен не предмету — содержание сознания потенциально беспредельно,— а самому субъекту: он конечен и конкретен как «Я» и теряет себя в своем предмете). В представлении о предметном смысле эти разноплановые понятия — граница и предел сознания — совпадают (как совпадает субъективный образ с объективно отраженным явлением). Рассмотрим это подробнее. 

Предметность субъективной реальности 

Выделяя две основные функции сознания—предметность и смысл, мы предполагаем наличие двух методологических схем, в которые укладывается представление о сознании как личностном явлении. 

Рассмотрим вначале функцию предметности. В соответствии с нашими задачами здесь важно отметить следующее. Предмет сознания есть конкретный, т. е. с определенными пространственно-временными характеристиками, субъективный образ определенного участка объективной реальности8. Предметы сознания находятся субъектом в пространстве и времени (здесь и сейчас) и совпадают со своими объектами (которые там и тогда ранее находились за границей сознания). Это происходит благодаря функционированию сознания как предметно-смыслового явления. Предмет как бы накладывается на пространственно-временные параметры отраженного в нем объекта. Объект, отражаемый сознанием (выбранный субъектом участок объективной реальности), в пространственно-временном отношении может не совпадать со своим предметом: возникает ситуация неактуального знания. Пространство и время как параметры, в которых дается субъективная реальность, отсюда также не всегда актуальны для субъекта. Предмет может быть дан субъекту вне пространственно-временных параметров (есть случаи раздвоенности, когда субъект как бы существует в двух различных состояниях, двух мирах — пространственно-временном, реальном и мире, который «как раз характерен тем, что… слишком плохо очерчивается в пространстве и времени» 9). Совпадение пространственно-временных параметров объекта и предмета сознания—весьма непостоянное явление: то, что актуально в данный момент как реальность сознания, может оказаться совсем или частично неактуально как содержание этой реальности. Отсюда необходимость в понятии норма сознания, т. е. в каких параметрах допустимо несовпадение предмета и объекта. Несовпадение в феномене предметного смысла пространственно-временных параметров, отражаемого с отраженным обусловливает возникновение таких явлений, как «уже виденного» (когда в незнакомой ситуации — здесь и сейчас — субъект находит «знакомое» явление, которое было где-то там и когда-то тогда (предмет как бы опережает свои пространственно-временные параметры) «никогда не виденного» (в знакомой ситуации, опять же здесь и сейчас явление отстает от своих пространственно-временных параметров, создавая иллюзию потустороннего события, имеющего место там и тогда). В этом же ряду находятся и такие явления, как «предвидение», когда предмет не совпадает со своим объектом в актуальном переживании, наконец такое удивительное явление, когда в течение одного мгновения в сознании может промелькнуть вся жизнь (в пограничной10 ситуации предмет теряет свой объект, пространство и время не являются актуальными в переживании: простой пример—обычный испуг, когда сознание «пусто», дальше — психогенный ступор — потеря всех переживаний, в том числе времени и пространства, где происходит событие, в состоянии внутреннего оцепенения и моторного паралича). 

Подвижность нормы совпадения пространственно-временных параметров объекта и предмета сознания подтверждается анализом распада структуры сознания — психопатологическими феноменами. Здесь необходимы некоторые пояснения. 

«Норма» сознания (индивидуальная норма, норма психического здоровья, психическая норма и т. д.) — понятие относительное. Можно говорить о социальной или конкретно-исторической (а также культурологической) обусловленности нормы индивидуального сознания, отражающей нормативные стороны общественного бытия. Подчеркивая, так сказать, объективную сторону содержания понятия нормы сознания, мы не должны упускать из виду, что норма вместе с тем обозначает конкретные механизмы в структуре субъективной реальности. Отсюда всякий сдвиг в явлениях нормы мы можем наблюдать с двух разных сторон: извне (деструкция начинается в сфере общественного сознания) и изнутри (деструкция является выражением эндогенного психопатологического процесса)¹¹. Значит, относительность нормы сознания необходимо рассматривать одновременно в двух планах: 1) Норма — аномалия — норма (внешний план); 2) Норма — патология — норма (внутренний план). Возвращаясь к нашему вопросу, отметим, что в этих диапазонах нормы предмет сознания совпадает (не полностью совпадает, не совпадает) со своим объектом. Это имеет отношение к методологии проблемы сознания. Так, гносеологическое требование логической «чистоты» и «строгости» (точно так же и психологической «ясности») сознания не учитывает его экзистенциально-ценностной реальности, которая находится, так сказать, в состоянии постоянного возмущения и, следовательно, «нечиста», «нестрога» и «неясна». Если же обратиться к клинике, то на основании феноменологии деструктивного сознания (когда предмет и объект предельно разведены, то есть находятся по разные стороны границы сознания) можно сделать вывод, что «человек живет, по-видимому, в своих индивидуальных пространстве и времени» 12. Отсюда следует понятие индивидуальной нормы сознания13. 

Но когда мы говорим о понятии «норма сознания», мы абстрагируемся от содержания двух ближайших понятий — психическая норма и норма поведения личности. Это осуществляется путем рассмотрения нормы сознания в связи с пространственно-временной определенностью субъективной реальности, сложностью предметно-объектных отношений, которые происходят в сфере индивидуального сознания. Так, подвижность нормы сознания зависит, в частности, от того, что субъективное время обратимо: предмет может быть актуальным в пространстве и неактуальным во времени, и, наоборот, актуальным во времени и неактуальным в пространстве. Отсюда вытекает возможность переструктурирования пространственно-временных параметров содержания сознания в направлении, обратном течению времени (прошлое может оказаться настоящим или будущим)14. Далее, подобно тому, как мы не можем зафиксировать место нашего «Я» (субъекта), не отождествляя, конечно, его с человеческим телом или личностью конкретного человека, мы не можем остановить и то мгновение, где бы субъект в своей предметности полностью совпадал с собой (пространственно-временная граница и ценностно-смысловой предел сознания никогда и нигде не совпадают). Норма, определенная предметом сознания, сразу же снимается нормой субъекта и, наоборот, всякая субъективность нормы постоянно коррегируется предметностью. И все же предмет, его объект и сам субъект находятся в диалектической взаимосвязи. Этой закономерности подчинено и соотнесение экзистенциально-ценностного и пространственно-временного планов «прочтения» любого содержания сознания. Можно сказать, что субъект, ориентируясь в пространстве и времени, одномоментно ориентируется и в своем ценностно-смысловом содержании и, наоборот, всякая переоценка ценностей — это одномоментно и изменение пространственно-временных параметров субъективного бытия. 

Итак, мы выделили вышеназванные моменты для раскрытия предметной функции сознания. Следует еще отметить, что идентификация предмета и объекта осуществляется в целостном акте сознания. На это свойство сознания, в частности, обратил внимание К. Маркс15. В акте идентификации сознание обретает качество «ясности»: предмет находится сейчас и здесь, где объект 16. Психологическая «ясность» и экзистенциальная «норма»— суть одно и то же: совпадение предметных и смысловых (в феномене предметного смысла) параметров субъективной реальности. 

Диссоциация предметности и смысла 

«Ясность» сознания нарушается при диссоциации пространственно-временных и ценностно-смысловых сторон содержания сознания. Эта деформация, как говорилось выше, может быть как социогенным, так и эндогенным явлением. В первом случае речь идет о сдвиге в иерархии культурных ценностей, которые в индивидуальном сознании предстают в статусе его «нормы» (этической, эстетической, правовой, теоретико-познавательной и т. д.). Во втором случае речь идет о психическом заболевании. То, что, с одной стороны, нарушает ясность сознания, с другой стороны, может явиться источником творчества (в известном смысле, в нашей субъективности есть грань, где гений и безумие трудно отличимы). Для того, чтобы нагляднее представить механизмы диссоциации предметности и смысла, обратимся к эстетической стороне нормы сознания. 

Как известно, И. Босх, Энгр, Пикассо сознательно вводили в искусство принцип деформации (деструкции пространственно-временных определенностей предмета). Новая эстетическая норма, которую утверждали они, посягая на классический реальный мир, разрушала прежде всего его пространственно-временные параметры (см. Босх «Сад наслаждений», Энгр «Турецкие бани», Пикассо «Авиньонские девушки» и др.). Игнорирование классических пространственно-временных канонов здесь не обесценило предмета, созданного гением, а, напротив, утвердило право иного видения, другую норму. Интересно, что попытка зафиксировать с предельной точностью пространственно-временную наличность предмета, тщательное выписывание его контуров создало мир импрессионизма: предмет-без-структуры (Э. Мане, О. Ренуар, К. Моне, А. Сислей), где пространство заменено светом, а время предстает в гамме цвета. 

Когда ясность сознания замутняется, миру задается тревожный вопрос: существует ли в нем порядок? Бури, возникающие в сфере духа, всегда выносятся за его пределы. Возмущая определенность пространственно-временных основ реальности, субъективное беспокойство подвергает ее самою сомнению. Так возникает почва для спонтанного творчества. Оно, в субъективном качестве, есть поиск ясности, то есть новых координат, в пределах которых субъект мог бы ориентироваться и упорядочить свои переживания. Проясняясь, сознание стремится к своему идеалу — зеркальной чистоте. В этом зеркале субъект видит себя и мир всегда в одном и том же плане. Здесь и сейчас. 

Структурный подход к сознанию, обращая внимание на пространственно-временную определенность предмета, фиксирует, как происходит совпадение экзистенциально-ценностного и пространственно-временного факторов в сознании. Но разве можно согласиться с Фуко, что это «не более, чем уловка»?17. Разве возможны такие игры с собой, где ставкой является не просто жизнь, а сама реальность? Адекватность предмета сознания объекту (обнаруживаемая в качестве ясности) обеспечена функционированием всей структуры субъективной реальности. Но условия и причины такой адекватности транссубъективны. Они уходят из сферы духа в культурно-исторические и генетические начала индивидуального бытия. 

«Внешнее» и «внутреннее» в акте сознания 

Всякое содержание сознания как предмет находится в постоянной тенденции к совпадению со своим объектом. Эта тенденция реализуется путем придания объекту внутреннего смысла: предмет идентифицируется с объектом как ценностно-значимым явлением субъективного бытия 18 (отсюда, объект не только конституируется, но и конструируется субъектом как предмет: любой объект, становясь предметом, обретает качество «не-Я» — ценностную ипостась сознания) 19. Идентификация предмета и объекта осуществляется в интенциальном акте сознания в результате синхронизирования его функций: предметность выступает как объективность, т. е. упорядоченное в пространстве и времени явление. Объективность же приобретает смысл, т. е. становится ценностно-значимым явлением. Таким образом, в каждом акте сознания «внешнее» совпадает с «внутренним». Отсюда каждый акт сознания есть нечто целостное, раскрывающееся для субъекта в качестве реальности. Это функционально. Структурно же качество целостности (тотальной реальности) приобретается через процесс внутреннего раздвоения или бидоминирования 20. В этом отношении предмет сознания является как бы смысловой (ценностной) связкой между двумя субъектами коммуникативной системы «Я» — «Я» (в интросубъективном плане) и «Я» — «Ты» («Мы») (в интерсубъективном плане). Ибо сознание и в своей предметности так же социально, как и по своей ценностно-смысловой сути. Поэтому оно и есть, по словам К. Маркса, «субъективное для себя — бытие мыслимого и ощущаемого общества... как тотальность человеческого проявления жизни»21. Но коммуникативность как таковая не исчерпывается тотальностью субъективной реальности уже потому, что есть «Я» и предмет («не-Я»). Предмет в качестве «не-Я»— это вещность субъективной реальности, ее непременный атрибут. Взаимосвязи «Я» и вещности определяют сознание со стороны бимодальности. С этой стороны «Я» оказывается ценностной (смысловой) связкой между меняющимися предметами в потоке сознания. Субъект связывает свои предметы как нечто смысловое целое — субъективную реальность. Предметность для субъекта — это прежде всего то, что находится во внешнем мире. Объективно реальное выступает одновременно и как субъективно ценностное (актуальное для субъекта) явление. В этом одно из проявлений диалектики субъективно-объективных отношений. Когда мы говорим о субъективно-объективных отношениях, то так или иначе имеем в виду конкретную личность, человеческий индивид. Ибо, как подчеркивал В. И. Ленин, в любом случае, если «рассматривать отношение субъекта к объекту... надо взять во внимание и общие посылки бытия конкретного субъекта (жизнь человека) в объективной обстановке»22. Частным, но вместе с тем фундаментальным случаем субъективно-объективных отношений является отношение человека к собственному телу как предмету. Здесь «Я» ускользает от самого себя, ибо подменяется этим предметом, с которым всякий раз идентифицирует себя (так, мы видим в зеркале не свое «Я», но свое тело). Но и этот предмет легко теряет качество вещности и внешности, так как субъект через него просматривает все же себя: «вещность» телесности становится ценностью в смысловом поле субъективной реальности. Такое двуединство «внешнего» и «внутреннего» в теле человека обусловливает то, что именно оно выступает в качестве первого (ценностного) ориентира в реальном мире. Но реальность для субъекта — это результат целостного функционирования сознания: и упорядочивания предметов в пространстве и времени, и ценностного измерения объективного в контексте личностного смысла. Остановимся несколько подробнее на понятии реальности в связи с некоторыми моментами структуры сознания, обеспечивающими функцию смысла. 

Реальность и действительность в актуальном сознании 

Реальность в субъективном плане всегда и целостность и тотальность. Но это далеко не всегда самотождественность. Во-первых, реальность имеет двойную ориентированность: 1) пространственно-временную (объект совпадает с предметом в акте сознания); 2) ценностно-смысловую (объект предстает как мой предмет, сугубо мое переживание). Во-вторых, реальность в отношении субъективного бытия (бытия-для-субъекта) всегда двузначна. 1. «Я» есть тело (модус вещности); 2. «Я» есть «Я» (самотождественность в интросубъективном плане самосознания) или «Я» есть «Ты» (самотождественность в интерсубъективном плане). Таким образом, предпосылкой реальности для субъекта является характер его структурирования: функционирование бидоминантности («Я» — «Я», «Я» — «Ты») и бимодальности («Я» — «не-Я»). В этом смысле и иллюзии, и галлюцинации, и бред для самого субъекта реальны, так как эти психопатологические феномены в субъективном качестве предстают хорошо структурированными явлениями. Правда, данная структурированность на самом деле есть деструкция сознания, где коммуникативная бидоминантность подменяется схизмом — расщеплением, отчуждение проникает в самосознание, второе «Я» трансформируется в «постороннего», галлюцинаторно-бредового «двойника». Здесь и бимодальность может оказаться самоовеществлением — «Я» преобразуется в «вещь»: вещность овладевает субъектом, превращая его во внешнего постороннего²³. 

Реальность зависит от совпадения предмета и объекта сознания. Следовательно, от синхронности их функций. Тогда реальность выступает как моя действительность. Сущность понятия действительности раскрыта К. Марксом, показавшим диалектику предмета и субъекта. Он пишет: «По мере того, как предметная действительность повсюду в обществе становится для человека действительностью человеческих сущностных сил, человеческой действительностью и, следовательно, действительностью его собственных сущностных сил, все предметы становятся для него опредмечиванием самого себя, утверждением и осуществлением его индивидуальности, его предметами, а это значит, что предмет становится им самим»24. Моя действительность — это фрагмент объективной реальности в том смысле, что она есть реализованные интенции субъекта. Это то, что одновременно (сейчас) и в одном месте (здесь) и сотворено, и оценено, и субъективно значимо. Вне интенций субъекта реальность недействительна (как в бредовом переживании в некоторых состояниях дереализации и деперсонализации)25. В действительности свой субъект, конечно, всегда реален для себя (даже психопатологический схизисный субъект есть для себя «Я»: будь то «Луций» или «золотой осел»!). Критерием совпадения реальности и действительности является практика, в которой субъект находит свой предмет именно как объект внешнего мира, а объект обнаруживается как продукт реализованных интенций субъекта. Субъект схватывает реальность как развернутую пространственно-временную данность. Являясь ценностью для себя, субъект «потусторонен» пространственно-временным параметрам (отсюда в гносеологическом плане он является то эпифеноменально, то трансцендентно). Конечно, здесь реальность оценена, но как предмет — «не-Я». Моя же действительность осмыслена как субъект — «Я». Реальность выступает носителем предметного смысла. Моя действительность — символического, аллегорического смысла. В реальности субъект находит и видит себя как это тело. В своей действительности он изображает себя как это Я. Таким образом, мы подходим к важному моменту функционирования сознания — символической игре как способу коммуникативных отношений субъекта. Остановимся на некоторых сторонах процесса символического самоизображения, которые позволяют подойти к раскрытию такой важной составляющей индивидуального сознания, как функция смысла. 

Символическое самоизображение 

Символично то, что всегда указывает на что-то другое, оборачивает к иному. Путь символического изображения теряет себя из виду ради другого. Рассмотрение себя как другого есть и внутренний мотив ценностного сознания, и механизм его функционирования. Здесь символизация несет коммуникативную нагрузку. Непосредственным носителем символа в процессе человеческого общения является жест («перст указующий», взгляд, пауза и т. п.). «Я» как собственный образ в социально-культурной действительности всегда и демонстративен («Я» всегда есть «Я» для кого-то другого) и маскирован («Я» есть вместе с тем вроде бы то, что прячется от другого за жестом). Демонстрирование и маскирование — два способа реализации коммуникативных отношений. Обусловленные самой структурой сознания (ее бидоминантными и бимодальными качествами), они являются вместе с тем и способами самореализации (что предстает в ценностном поле как символическая игра), демонстрируя себя, субъект в определенном смысле маскируется (за жестом). Маскируя себя, субъект в таком же смысле демонстрирует себя (через маску) 26. В бимодальном плане эти субъективные состояния обнаруживаются как 1) «Я» есть «тело» (мое тело) — моя реальность; 2) «Я» есть вещность (то, что упорядочено в пространстве и времени —здесь и сейчас) — моя действительность. Таким образом, субъект, развертывая свою реальность в качестве действительной для себя объективности, оказывается в положении двойной ориентированности (как некая ценность, т. е. вневременное и внепространственное явление — феноменально, и как некое тело, упорядоченное во времени и пространстве — фактически (и двойного существования) субъективной реальности — смысловом поле и объективной действительности — пространственно-временной наличности). 

Самоидентификация и самореализация 

Совпадение бидоминантных и бимодальных тенденций функционирования сознания обеспечивается процессом самоидентификации (и здесь как совпадение предмета и объекта в единых пространственно-временных параметрах). Субъективный и объективный миры предстают как единое целое, где пространственно-временное человеческое тело обретает свою социально-ценностную качественность — личность. В этом целом «Я» есть «вещь среди вещей» (явление природы среди других явлений природы — тело). Вместе с тем «Я» есть для себя уникальная ценность, так как в своей реальности субъект свободно предопределяет себя как «Я», начальное и конечное явление. 

Самоидентификация и самореализация включают в себя моменты самодеструкции: уже в появлении нормальных феноменов «не-Я» и «другого». Поэтому составить полной картины этих процессов нельзя, не обращая внимания на субъективную деструкцию. Рассмотрим некоторые ее стороны. 

Нарушение координации функции сознания обусловливает прежде всего распад самоидентификации. В психопатологии это обнаруживается в феноменах дереализации и деперсонализации. Эти два патологических явления всегда сопутствуют друг другу. В плане деструкции субъективной реальности нарушение самоидентификации (точно так же и самореализации) предстает как схизис (см. выше). При этом схизис как бы переконструирует сознание в бидоминантном и в бимодальном отношениях. В первом случае, как говорилось выше, бидоминантный «другой» (мое другое «Я», или мой значимый другой) оказывается в положении отчужденного «постороннего» (деперсонализация «Я»). Во втором случае «тело», мой ближайший предмет, трансформируется в чуждую-мне-вещность. Следовательно, нарушается самоидентификация как во внутреннем (субъективном), так и во внешнем (объективном) планах: отчуждение «Я», отчуждение «тела». Вместе с деперсонализацией возникает то состояние, которое в психиатрической клинике определяется как дереализация. «Дереализация» — термин неточный. Качество реальности как таковое не исчезает для субъекта. Изменяется отношение к реальности, вернее взаимоотношение субъекта и данной ему реальности. Это предстает в различных вариантах. Перечислим некоторые из них. 1) «Не-Я» становится чуждой вещностью в этом мире; 2) моё «не-Я» как бы уходит в иной мир; 3) «Я» — посторонний в этом мире; 4) «Я» в ином (чуждом) мире; 5) «Я» нахожусь как бы в двух мирах: и здесь (сейчас), и в ином (там некогда); 6) «Не-Я» мое и другое (иное); 7) Мое внутреннее время течет быстрее-медленнее реального времени; 8) Предметы, окружающие меня, кажутся больше-меньше реальных; 9) Предметы, окружающие меня, не на своем месте; 10) То, что Я сейчас вижу, Я когда-то встречал в ином месте; 11) Все знакомое и вместе с тем странное; 12) Все не знакомо, но мое; 13) Я знал, что это случится; 14) Все, что я сейчас вижу, когда-то уже было; 15) Время остановилось; 16) Время закончилось; 17) Время идет назад; 18) Этот мир уходит от меня; 19) Распадается все. 

Вот те узловые моменты, в которых прежде всего обнаруживается деструкция субъективной реальности, нарушаются механизмы самоидентификации и самореализации. Нетрудно заметить, что линия «надломов» проходит в каждом случае по пространственно-временной «сетке». Но также нетрудно заметить, что предметная деформация захватывает и ценностно-смысловые параметры содержания сознания — деформируется реальность смыслового поля сознания: все, что ни происходит с предметом, имеет отношение и к субъекту, а точнее — все начинается с «Я» и им заканчивается. Эти внутренние катастрофы, экстраполируемые на весь мир, субъект переживает не как личную драму, а как катаклизмы реальности, ибо в мире нарушается порядок. Психопатологические картины деструкции разнообразны и богаты всевозможными красками индивидуальных переживаний. В наши задачи не входит подробное описание этих субъективных состояний («измененных сознаний» 27). Здесь следует только сказать, что и в сфере так называемого обыденного сознания происходят аналогичные сдвиги28, которые, правда, как правило, отыгрываются психологическими защитными механизмами. В действительности нет жестких разграничительных линий между хорошо структурированной (а бред, как мы помним, может быть тоже хорошо структурирован) и деструктурированной (а творческий или любовный экстаз — та же самая субъективная деструкция!) субъективностью. Моменты, через которые проходит линия деструкции, потенциально заложены в каждом нормальном состоянии: это, как образно выразился Арман Лану,— те «шлюзы» между нормой и патологией психической жизни, которые заставляют считать и то (норму) и другое (патологию) двумя сторонами здорового духа29. Наличие пограничных зон в сознании обусловливается дифференцированностью (нормальной диссоциированностью) его функций — предметности и смысла,— которые — каждая в отдельности и независимо одна от другой — по-своему раскрывают мир, ориентируют в нем субъекта. Они в действительности никогда полностью не совпадают и, таким образом, оставляют для каждого акта сознания «пространство» для творческих интенций, где самосознание творит мир, заполняя его пустоту30. 

«Конечность» субъективной реальности 

Дифференцированность функций сознания — социальное явление, отражающее двойственность человеческого бытия, его природное и культурное начала. В этом смысле каждый человек является звеном в цепи, составляющей природную и духовную реальность, ведь личность находит себя и как это тело и как этот дух. Тотальность, где эти два начала совпадают, — жизнь субъекта, развертывающаяся рядом объективных, пространственно-временных событий. В этом ряду находится и смерть — прекращение индивидуального бытия. Оценка этого явления — смерти — с точки зрения философии не может не иметь значения для понимания фундаментальных механизмов сознания. В связи с этим обратим внимание на некоторые весьма актуальные проблемы, связанные со смертью31. 

Во-первых, в точном смысле мы не можем фиксировать ни места, ни времени смерти. С развитием науки реаниматологии это стало особенно понятно: смерть оказывается не элементарным актом, но событием или даже серией событий, субъективно наполненным (от клинической смерти до биологической смерти простирается нередко богатый опыт умирания). Можно предположить, что так называемая скоропостижная смерть, когда человек умирает мгновенно, внезапно, не является таковой для самого умирающего; он проходит ряд субъективных состояний, особенностью которых является дезактуализация именно пространственно-временных параметров переживания. В этом плане и рождение человека как субъективное состояние (событие) не есть начало, равное субъективному нулю: содержательно-смысловая сторона индивидуального рождения расшифровывается в процессе всей жизни и осмысливается в контексте единого целого. Это нуждается в пояснении. 

Сознание как рефлексия в себя (где происходит самоосмысление) осуществляется явно и неявно, в едином контексте рождения и смерти, «начала» и «конца». Все «проклятые вопросы» черпают свое содержание из этого источника. Жизненный опыт легко нам подсказывает различные варианты понимания собственной смерти (это, кстати, все то же проявление психологической защиты!). Каждый отрезок биографии, пережитого, чтобы стать частью внутреннего мира (субъективной реальностью) должен приобрести свой собственный смысл (и осознаваемую ценность), т. е. определенным образом относиться к фактам рождения и смерти. «Начало» и «конец» находятся в равнозначном отношении к «Я», одинаково неизвестны («тайна» и то, и другое). Их роль парадоксальна. Нельзя раскрыть смысл своего рождения иначе, как ценой всей жизни; то же относится и к смерти. Но любой отрезок жизни и вся ее совокупность, имеющие значение для субъекта, осмысливаются как бы в заданных параметрах: событие происходит в известных пространственно-временных координатах, изначально имеющих известное значение. Иными словами, для того, чтобы нечто осмыслить как свое, необходимо знать смысл своего рождения и смерти. Но узнать это можно лишь ценой всей жизни (о своем рождении мы также ничего не знаем — ведь даже место и время рождения мы знаем со слов других: рождение и в этом отношении сродни смерти). Этот парадокс возникает как раз потому, что к понятиям по сути своей беспредметным, какими являются «рождение» и «смерть» (это понятия ценностные), подгоняются вещностные характеристики времени и пространства: жизнь и смерть не могут быть упорядочены в пространстве и времени, это явления ценностно-смысловой реальности. Здесь прошлое, настоящее и будущее представлены в разрезе одного мгновения, разделяющего рождение — жизнь — смерть. Именно здесь, в этом промежутке находится наше «Я». Следовательно, оставаясь в пределах субъективной реальности (ценностно-смысловом поле субъекта), мы не можем говорить ни о каких субъективных перерывах индивидуального бытия, например, утверждая, что в коме нет психической жизни, субъективность отсутствует, прерывается32. Посткоматозный (реанимационный) опыт обнаруживает всю иллюзорность «провалов» памяти. В данных и аналогичных случаях субъективная жизнь протекает как бессодержательное переживание актуализированных в пространстве и времени внутренних событий. Не только психопатология демонстрирует нам такую возможность существования — пребывать в неактуальных пространственно-временных параметрах, но и, так сказать, нормальная физиология старости: старческое изменение интеллекта как раз характеризуется резким снижением (вплоть до исчезновения) уровня актуализации объективных пространственно-временных параметров переживания и вообще психической деятельности. 

Субъективная реальность оказывается действительностью «Я» в процессе функционирования сознания. Это функционирование, протекающее как постоянное ориентирование личности в пространственно-временном и ценностно-смысловом окружении, обеспечивает непрерывный поиск своего объекта. Это начинается, происходит и заканчивается как предметно-смысловая деятельность. Вообще в процессе человеческой продуктивной деятельности субъективные и объективные моменты реальности созданного (или обретенного) предмета являются неразличимыми. Контекст этой неразличенности для самого субъекта предстает зашифрованным в его биографии, где все имеет реально-предметный и символико-ценностный смысл. Событийно-смысловая сторона биографии всегда может быть представлена как предметная деятельность и, таким образом, выведена из сферы субъективной реальности в объективно-реальный мир: предметные «вехи» смыслового поля ориентируют субъекта от одного объективного события к другому. Что же касается тотальности сознания, а точно так же его конечности, то эти характеристики отражают потенциальную незавершенность и фактическую пространственно-временную определенность реального процесса жизни человека. 

* * * 

Итак, мы попытались рассмотреть сознание со стороны его важнейших функций — предметности и смысла: показать диалектическую сложность содержательных и ценностных моментов индивидуального сознания, раскрывающихся при анализе структуры и некоторых сторон деструкции субъективной реальности. Возникающие в этой плоскости вопросы так или иначе касаются извечных проблем человеческого познания и самопостижения, которые на современном этапе все более становятся актуальными в свете достижения конкретных наук, затрагивающих глубинные струны и механизмы человеческой субъективности. Знания, накопленные этими науками, осмысленные с марксистских позиций, обогатят наше представление об источниках и средствах познания, структуре и творческой сути сознательной деятельности, преобразующей мир. 

1 В последнее время этим вопросам уделялось внимание в работах: Д. И. Дубровский. Существует ли внесловесная мысль? «Вопросы философии», 1977, № 9; его же. Сознание и информация. К анализу проблемы идеального. «Философские науки», 1978, №6; В. П. Зинченко, М. К. Мамардашвили. Проблема объективного метода в психологии. «Вопросы философии», 1977, № 7; Д. И. Дубровский, Е. В. Черносвитов. К анализу структуры субъективной реальности. «Вопросы философии», 1979, № 3; Е. В. Черносвит о в. Об основных функциях сознания. «Философские науки», 1983, № 6 и др. 

2 G. Lilly. The Center of the Cyclone. N. Y., 1975; E. A. Rodin. The Reality of Death Experiences: A personal Perspective. «The Journal of Nervous and Mental Disease», 1980, vol. 168, № 5, p. 260. 

3 В этой связи см. Д. И. Дубровский. Сознание и информация. «Философские науки», 1978, № 6. 

4 Вопрос о наличии «запредельных» реальностей сознания проанализирован нами в работе «Об основных функциях сознания». 

5 Это хорошо показал В. А. Лекторский на примере методологии Фихте. См. В. А. Лекторский. Субъект, объект, познание. М., 1980, стр. 90—93. 

6 См., например, «Consciousness and the Phisical World». Ed. by B. D. Gosephson and V. S. Ramachandran. Oxford, 1980. 

7 Это приводит к приписыванию субъективности несвойственных ей пространственно-временных качеств, что в истории философии и психологии отразилось в поисках «места» для души и особого внутреннего времени. Так, Анри Бергсон вынужден разорвать время и пространство. С его точки зрения, время есть свойство нашего сознания, а пространство — внешнего мира. Его концепция в логической основе проста: время соединяется с пространством (т. е. внутреннее с внешним, субъективное с объективным) посредством акта свободной воли. См. А. Бергсон. Непосредственные данные сознания. Соч., т. 2. Пг., 1915, стр. 79— 80. 

8 О различии объекта и предмета сознания см. Е. В. Черносвитов. К философскому анализу структуры сознания. «Философские науки», 1978, № 1. 

9 Т. А. Доброхотова, Н. Н. Брагина. Функциональная асимметрия и психопатология очаговых поражений мозга. М., 1977, стр. 109. 

10 Имеется в виду состояние сознания, за пределами которого начинается субъективная деструкция. 

11 Этот вопрос мы подробно исследовали в работе «К философскому анализу деструкции сознания личности». «Философские науки», 1982, № 2. 

12 Т. А. Доброхотова, Н. Н. Брагина. Функциональная, асимметрия и психопатология очаговых поражений мозга, стр. 286. 

13 Психическая норма и норма сознания не одно и то же, как не одно и то же психика и сознание. Однако здесь интересно коснуться вопроса нормативности в отношении к древней проблеме «гения и безумства». Следует ли считать некоторые особенности одаренной личности — чудачества, странности, непонятность и т. п.— отклонением от психической нормы или ее вариантами, а своеобразие творческого состояния субъекта (феномены которого, кстати, весьма хорошо описываются психопатологическим языком) — аналогом или эквивалентом психотического приступа? Если это аналоги, то нет необходимости искать имманентные и перманентные взаимосвязи между творчеством и психической болезнью (как пытались делать отечественные авторы известного в нашей стране в 20—30-х годах журнала «Клинический архив гениальности и одаренности (эвропатология)». Если же это эквиваленты, то, по-видимому, имеются какие-то имманентные или даже перманентные взаимосвязи между психическим, расстройством и творческим состоянием, как, например, при смене синдрома в едином эндогенном процессе. Нужно отметить, что попытка решить этот вопрос путем психиатрических оценок результата творчества или патографии творческой личности, как показывает история подобных подходов, не приносит результатов (Юнг, осмотрев выставку Пикассо в Цюрихе, сделал заключение: «Типичное проявление шизофрении». Но разве он объяснил этим что-нибудь?). Методология проблемы сознания не может игнорировать подобные конкретно-научные вопросы, она должна опираться на их решение. 

14 Т. А. Доброхотова, Н. Н. Брагина. Функциональная асимметрия и психопатология очаговых поражений мозга, стр. 33—34. 

15 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 23, стр. 82. 

16 Вот как пишут о ясности сознания нейропсихологи и психопатологи: «Ясность сознания обеспечивается, видимо, благодаря переживанию настоящего времени и пространства актуальными, асимметрия между прошлым и будущим временами и между правым и левым пространствами». Н. Н. Брагина, Т. А. Доброхотова. Функциональная асимметрия человека. М., 1981, стр. 181. 

17 См. М. Фуко. Слова и вещи. М., 1977, стр. 52. 

18 Восприятие березы Егором Прокудиным (героем «Калины красной» В. Шукшина) не только несет в себе прямой и символический смыслы, но и является переживанием чистоты, юности, свежести: объективность восприятия совпадает с субъективной значимостью благодаря нормативно-ценностной функции переживания. 

19 Посредством понятия «конституирование предмета», как известно, Гуссерль пытался «очистить» сознание от «жизненного мира», свести (редуцировать) содержание сознания к его логико-гносеологическому каркасу. 

20 Подробнее о бидоминантности сознания см. Д. И. Дубровский, Е. В. Черносвитов. К анализу структуры субъективной реальности. «Вопросы философии», 1979, №3. 

21 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 42, стр. 591. 

22 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 29, стр. 184. 

23 Подробнее моменты деструкции субъективной реальности мы рассматривали в работе «К философскому анализу структуры сознания». «Философские науки», 1978, № 1. 

24 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 42, стр. 593. 

25 См., например, «Деперсонализация (клиника, диагностика, лечение)». М., 1978. 

26 Отсюда, наверное, «личность» есть «personat» — то, что выступает через маску. 

27 В западной, в основном американской, философской, психологической и психотерапевтической литературе много внимания уделяется «состояниям изменённого сознания», которые интерпретируются в духе восточных эзотерических учений — зенбуддизма, йоги и таоизма. Подробнее см. в нашей работе «Об основных функциях сознания». 

28 Они фиксируются как непонятные, немотивированные страхи, тревога,; плохое настроение или просто плохое самочувствие. 

29 См. А. Лану. Свидание в Брюгге. М., 1977, стр. 158. 

30 Ср. у Гегеля со «ступенями развития души», которыми являются сумасшествие и безумие. См. Г. В. Ф. Гегель. Энциклопедия философских наук, т. 3. М., 1977, стр. 183, а также 127, 131, 185, 187, 193, 194, 203. 

31 Игнорирование этих сторон нашего бытия порождает спонтанное мифотворчество и мистику обыденной жизни. Это сопровождается рядом негативных эмоций (смерть имеет своих аффективных знаменосцев). В этих эмоциях каждый из нас обнаруживает свою полную беспомощность и ужасающее одиночество перед лицом собственной смерти. В нашей философской литературе за последние десятилетия появилось лишь две работы, где смерть рассматривается на философском уровне. См. Т. А. Ломидзе. Общая теория фундаментальных отношений личности и некоторые особенности художественного творчества. В кн. «Бессознательное», т. 2. Тбилиси, 1978; И. Т. Фролов. О жизни, смерти и бессмертии. «Вопросы философии», 1983, № 2. Западные многочисленные публикации, посвященные проблеме смерти, с философской точки зрения весьма стереотипны: они не выходят за рамки ортодоксальной теологии или «новейшего» мистицизма. К редкому исключению можно отнести книгу К. Ламонта «Иллюзия бессмертия». (М., 1984). 

32 Исследование функциональной активности мозга при коматозных состояниях позволяет предположить, что «при коме возможно существование неосознаваемой психической деятельности по переработке ранее накопленной и даже вновь поступающей информации». Л. И. Сумский. Некоторые аспекты функциональной активности мозга при коматозном состоянии. В кн. «Бессознательное», т. 1. Тбилиси, 1978, стр. 769.