Embedded Files
Издание всесоюзной организации ветеранов войны и труда
№10 (114) 1990 г.
АНОНС
В смутные времена — так было уже не раз — оживляется всякого рода мистика, являются «великие» целители и пророки, «святые старцы» и прочая, прочая...
Одна из таких фигур на заре XX века в России — Григорий Распутин. Написано о нем немало...
Новый свет на эту зловещую личность, на силы, стоящие за ним, проливает основанное на документах расследование доктора философских наук, врача-психиатра Евгения Черносвнтова «Акафист Григорию Распутину», которое «Ветеран» начинает публиковать в ближайших номерах.
Газета «Ветеран» №13 (117)
Евгений ЧЕРНОСВИТОВ
АКАФИСТ ГРИГОРИЮ РАСПУТИНУ
«Распутье, распутство,
распутинщина...»
Бабушка Мария Алексеепна Новокрещенова.
1. Вместо предисловия.
Мой давнишний друг, из донских казаков, уж веки-вечные проживающий в небольшом дальневосточном поселке на мысе Лазарева, где с одной стороны Татарский пролив с гуляющими по нему амурскими волнами, а с другой — сам батюшка Тихий океан, вдруг прислал мне в Москву рассерженное письмо. Он вообще-то не любитель писать, ну так, раз в пять лет я получаю весточку: то поздравительную телеграмму, то открытку. А тут письмо! На четырех тетрадных листках мелким почерком. «Куда вы там смотрите, врачи-психотерапевты - психиатры, философы — материалистические диалектики и диалектические материалисты?» — обращается он в моем лице к моим, как видно, коллегам из Всероссийского общества невропатологов и психиатров и Философского общества СССР. Да, именно так он начал: «Что ждать от нас, глубинки, когда столица с завихрениями от инопланетян и барабашек типа Чумака и Кашпировского...» И все письмо только об этом «нахальном, примитивном, агрессивном шарлатанстве», овладевшем средствами массовой информации; «...обалдеваешь, когда видишь эти китайские тени в мертвом свете телеэкрана, вычурно принимающие позы то Христа, то фюрера...» Анатолий Журавлев таково имя моего друга) сам врач, хирург. Во всех районах, прилегающих к Николаевску-на-Амуре, имя его хорошо известно — не одному человеку жизнь спас, а здоровье вернул за долгие годы своей медицинской практики — тысячам. Личность разносторонних дарований, и дом его — своеобразный краеведческий музей, и кабинет его в этом доме — кинофотолаборатория, оснащенная великолепной аппаратурой (он лауреат многих конкурсов любительских кинофильмов). «Покажи мое письмо кому следует.— настаивает мой друг,— не за себя прошу—за нас всех. Прекращайте этот балаган, это средневековое всесоюзное радение... Стыдно! Кости шаманов амурских гремят от стыдобухи в своих песчаных могилах— и их ремесло порочатся, не только наше с тобой, эскулапово!»
В 1973 году я, тогда еще начинающий психиатр-психотерапевт, поступил учиться на кафедру психотерапии Центрального ордена Ленина института усовершенствования врачей (ЦОЛИУВ) в качестве клинического ординатора и одновременно в заочную аспирантуру на кафедре диалектического материализма философского факультета МГУ им. М. В. Ломоносова. Вот по совету выдающегося советского психотерапевта Владимира Евгеньевича Рожнова (тогда и ныне заведующего кафедрой психотерапии ЦОЛИУВ) я и начал собирать «архив Григория Распутина». Завел на него, значит, «дело».
Письмо А. Журавлева явилось для меня толчком для принятия решения — пора!
Пора написать акафист Григорию Распутину. Великому, непревзойденному нетрадиционному жулику.
2. Разговор, подслушанный филером Борисом Яковлевым летом 1903 года за дверью спальни Константина Петровича Победоносцева, обер-прокурора Синода.
Еще твердый, но уже с явными старческими нотками голос Константина Петровича: «Александру я понимаю. Царица — женщина правильная: России нужен наследник престола. От четырех девчонок впадешь в отчаяние. Она постоянно чувствует себя беременной мальчиком. «Алексей, сыночек! -— не сходит с ее уст. Ах мы... И что только не перепробовали... Отт, лейб-акушер придворный, хмурится — зачем везли в Париж к этому колбаснику Низьяру Вашолю, зачем его здесь, в Петербурге, одаривали и деньгами, и чинами: только позор на всю Европу; мнимая беременность Александры Федоровны. Шенк этот, из Beны магнетизер, ну чем он лучше Оськи Фельдмана? Опять же деньги, опять же слухи...»
Приятный, совсем юный голос супруги Победоносцева: «Замысел, может быть, и хорош. Да, императрица внушаема и истерична. Но каков должен быть этот спектакль в саратовских луговинах? Сколько людей должно участвовать?! Если бы жив был Дмитрий Сергеевич...»
«Да, нынешний министр внутренних дел не масштаба Сипягина...»
«Да и Николай II не твой Александр-император». (Обер-прокурор Синода был человек талантливый в своей области, имел научные труды, которые высоко ценили в Европе; но самое главное — Константин Петрович имел безграничное влияние на Александра III и собственно определял его политику последних трех лет; сейчас он был готов на любую авантюру, чтобы восстановить свое заметно пошатнувшееся положение при дворе Николая II.)
«Одними филерами здесь не обойтись — от Петергофа до Арзамаса дорога длинная, а ведь вся должна быть заполнена... ха-ха... жаждущими исцелиться; придется вывозить из богаделен...»
«Ловко придумано — чья идея?»
«А кто знает? Не впервой вывозить сирых и убогих: привезешь, поставишь или посадишь на землю — и ждет горемычный, пока не заберут обратно, и позу-то, в какой оставишь, не меняет, все бубнит: «Чудо!», «Чудо!» или: «Подайте Христа ради!» Для саратовского чуда нужно побольше калек безруких-безногих и всяких исковерканных подобрать — для общего колорита. А паралитиками, слепыми, глухонемыми и бабами бесплодными филеры наши петербургские будут. Феофан обещал с десяток смышленых ребятишек подкинуть: выздоравливающие на глазах детки — это впечатляет!»
«Народу может оказаться больше, чем вы думаете, — валом повалят из ближайших сел... Помнишь, родной, как тогда, в Казани?»
«Это только кажется, что сами повалили, прослышав про чудотворца-лекаря... Ты недооцениваешь роли кликуш, организовавших это паломничество, — они ведь все на службе в жандармском управлении!»
«Ну, так уж все?»
«Все, голубушка, все!»
«Что, и Николай в этом спектакле будет участвовать?»
«А что ему остается? Наследник нужен престолу — не Михаилу же отдавать корону? Гроб понесет с останками Серафима».
«Пошто так далеко? Можно было бы и в окрестностях столицы устроить действо?»
«Мизансцена нужна соответствующая: степь-ковыль, луна-полынь, а самое главное — озеро, поросшее камышом. Серафим похоронен в Сарово. Все остальное разыскали ближе к Саратову. Александру ночью повезут из Арзамаса в сторону Саратова и как бы случайно обнаружат озеро, где в полнолуние она и будет купаться... Несколько верст Николаю придется тащить гроб со святыми мощами на себе — несчастный!»
«Тряхнете казну!»
«Цель оправдывает средства, как говорили при дворе Катерины Великой».
«Владыка освятит?»
«Сотня его агентов уже на месте».
(30 июля Александра Федоровна приняла купель в степном озере в полнолуние, как раз на полпути от Арзамаса к Саратову. 3 месяца она неистово молилась и делала добро. Затем зачала. 30 июля 1904 года она родила цесаревича и нарекла его Алексеем. Серафим Саровский был канонизирован. «Исцелившихся» в арзамастом газеты, было несколько тысяч. В тот год население России пополнилось исключительно за счет ранее бесплодных: рожали даже старухи. Степное озеро, где произошло чудо, вскоре зарыли. Находилось оно как раз на распутье почтового тракта от Арзамаса к Саратову и Самаре. В 10 верстах от него была маленькая деревенька, жителей которой так и именовали — Распутины. Отсюда родом была мать нашего главного героя — Пелагея. Но об этом—дальше.)
3. Из архива тибетского врача Джамсарана Бадмаева: записка Илиодора о Распутине (подлинник этого письма хранится у высокопоставленной особы, близкой ко двору. Она выдаст его только для личного представления).
(Иеромонах Илиодор. В миру Сергей Труфанов, из донских казаков. Природа наделила его прекрасной внешностью — высок, статен, громадные карие глаза, редкие усы и бородка, длинные волнистые волосы захватывал в косичку, плечи имел тяжелые, но покатые, огромную физическую силу хранили его буйволоподобные мышцы, большой, но быстрый и резкий в движениях, в мыслях имел сплав идей христианства и военного коммунизма. В судьбе Григория Распутина сыграл значительную роль.)
В начале 1904 года в академии (Петербургской духовной академии. — Е. Ч.) заговорили, что в Сибири есть пророк. Звать его Григорий Ефимович. Он скоро приедет. Особенно ждали его отец Феофан (архимандрит, магистр богословия и инспектор Петербургской духовной академии, владыка. — Е. Ч.) и епископ Сергий (ректор Петербургской духовной академии). В мае он прибыл. Остановился у отца Феофана. В первый раз встретил я Гришу в коридоре академии. Он сказал мне: «Ты круто (хорошо) молишься». Тогда мне Гриша не понравился. Он был некрасивым, грязным мужичком. Я инстинктивно почувствовал к нему отвращение. С этого времени я его не видел. Слышал только, что с отцом Феофаном бывает у Милицы Николаевны (великая княгиня. — Е. Ч.) и у царя с царицей. Я на это не обращал внимания и вообще этими вещами очень мало интересовался.
Через два года я служил на Волыни. Однажды архимандрит Антоний (Храповицкий, епископ Волынский. — Е. Ч.) говорил про Гришу, что он в Казани ездил к одной женщине, его захватили (купчихе Яблоковой — эта история будет рассказана дальше. — Е. Ч.). Этому сообщению я не придал значения, ибо мало интересовался личностью Гриши. В марте месяце меня погнали из Царицына в Минск, запретили священнослужение (за пропаганду и некоторые попытки реализации его идей. — Е. Ч.). В субботу на страстной я приехал к отцу Феофану. Здесь встретил Гришу. Он был чище, одет в шелк и дорогое сукно. Когда епископ Феофан (Илиодор повышает в сане владыку. — Е. Ч.), мой духовный отец, отказался за меня ходатайствовать перед царем, я попросил Гришу. Он охотно согласился, и через день мне из Царского по телефону сказали, что я буду в Царицыне. Говорила Вырубова (Анна Танеева — потомственная дворянка, зловещая фигура при дворе Николая II, нянька царевича Алексея и подруга Александры Федоровны, весила свыше 7 пудов, ходила на двух костылях, но везде поспевала первой. С Григорием Распутиным была в «доверительных отношениях». — Е. Ч.). Гриша в этот раз устроил мне свидание с царицей. В этот раз я познакомился и с Лохтиной (генеральша, приближенная Александры Федоровны. — Е. Ч.). Гриша показался мне странным, хитрейшим, скрытным человеком, а Лохтина глубоковерующей женщиной; Вырубову я почитал красивым куском мяса, но почувствовал, что в этом куске сидит здоровый человек себе на уме. Я уехал в Саратов, а потом, когда пришел указ Синода, —в Царицын. В начале ноября этого же года в Царицын приехали владыка Гермоген и с ним Гриша. Гриша везде по городу ездил с владыкой. Народ начал говорить, что владыка ездит с жуликом. Я начал внушать народу, что Гриша великий человек, он благодетель наш, он бывает у царей и т. д. Народ мне верил. Владыка уехал в Саратов, Гриша остался и заставил ездить вместе с ним по моим почитателям. Везде принимали Гришу, как ангела божия. Кланялись ему в ноги. Целовали руки. Называли отец Григорий. Целовали руки и простые люди, и образованные. Гриша охотно целовал в каждом доме молодых красивых женщин и девушек, а старых от себя отталкивал. На это никто тогда не обращал внимания. Гриша у меня исповедовался. Грехов не говорил, хотя я спрашивал, а только сказал: «Что я буду делать, когда царица меня шугнет от себя?» Эта фраза и некоторые другие дали мне понять, что против него около царицы собирается кампания. Он мучился, но мне прямо ничего не говорил... В конце ноября я с ним поехал в село Покровское — на его родину. Ехали в первом классе. За всю дорогу он меня ничем не удивил, хотя со всей тщательностью хотел увидеть в нем что-либо чудесное, выдающееся. Говорил все больше о женщинах. Я от этих слов очень смущался и усомнился в праведности Гриши.
Дорогой он мне говорил о царе с царицей, о наследнике, о великих княжнах, говорил он следующее: «Царь меня считает Христом. Царь, царица мне в ноги кланяются, на колени предо мной становились, руки целовали. Царица клялась, что, если от Гриши все отшатнутся, она не поколеблется, но вечно будет считать его своим другом. Я царицу на руках носил. Давил, прижимал, целовал... Все дети на мне верхом ездили». И многое другое, не так важное.
Слушая все это, я пред Гришей благоговел. Приехали в Покровское. Я начал проверять жизнь Гриши. Гриша живет богато, имеет прекрасный дом. В доме дорогие ковры, иконы, портреты и разные вещи — подарки царских особ. Гриша роскошно одевается. Мужики считают его за ничто, священники его ругают и меня после называли мошенником за то, что я с ним связался. Архиерей Тобольский был против него. Все считали его жуликом, хлыстом, большим распутником и дураком. Я недоумевал, соблазнялся, но разочаровываться не хотел. Мне больно стало. В доме у него жили две подозрительные девки. Один раз они хотели лечь со мною в одной комнате, но я этому воспротивился. Уж после я понял, что Гриша хотел сделать меня хлыстом (хлысты — секта духовных христиан, вышедшая из православия. Верят в воплощение святого духа в живых людях — «христах», «богородицах», отвергают духовенство и многие обряды. На радениях доводят себя до
Газета «Ветеран» №14 (118)
Евгений ЧЕРНОСВИТОВ
АКАФИСТ ГРИГОРИЮ РАСПУТИНУ
Гриша не договорил. Вообще Гриша очень осторожно открывал картину отношений к нему царей. Но я понимал, что в этих отношениях есть много таинственного. В марте 1911 г. уехал Гриша в Афон или Иерусалим отмаливать свои какие-то тяжкие грехи. Около этого времени меня погнали в Новосиль. Потом я остался в Царицыне. Здесь Гриша мне нисколько не помог, хотя Лохтина и другие последовательницы Гриши старались доказать, что милость царицы ко мне — дело Гриши. Вообще ученицы Гриши старались поддерживать его авторитет. В июле 1911 г. Гриша приехал в Царицын. Народ за ним уже не бегал и от него отшатнулся. Карточку его отрезали от меня и от владыки. Гриша огорчился и на меня. Гриша выхлопотал на Саровское паломничество (начавшееся, как выше стало известно, в июле 1903 года. — Е. Ч.). Он заставил меня торжественно с народом проводить его из Царицына и поднести ему дорогой подарок и цветы. Я все это сделал, ибо боялся Гриши. Гриша уехал. По пути заехал к владыке (Гермогену. — Е. Ч.). Владыка принял его холодно. Высказал свой взгляд на него. Гриша был удручен: вообще он дорожил дружбою с нами и этою дружбою прикрывался при дворе.
В декабре 1911 года я приехал в Питер к владыке, приехал из Ялты и Гриша. Из Москвы он прислал телеграмму заискивающего характера. Мне сказали, что ходят в свете слухи, что Гриша живет с царицей. Эти слухи подтвердил и Митя (юродивый Митя Козельский. — Е. Ч.). Я возмутился и сказал: «Я его больше всех защищал, я его и погублю».
Я отвез Гришу к владыке. Владыка заклинал Гришу не ходить без его и моего благословения в царский дом. Митя начал браниться и хватать его за член. Гриша обещался с клятвою перед иконою с мощами не ходить к царям. Свидетели этому я и Ив. Ал. Родионов (сотрудник «Нового времени». — Е. Ч.). Об Орлове (генерал Александр Афиногенович Орлов — приближенный Александры Федоровны. — Е. Ч.) никто не упоминал, о наследнике тоже. Гриша испугался, и его отпустили. Он пожаловался в Ялту. Говорил: «Митю нужно прибрать, а владыке достанется за то, что он так про царицу говорил, будто она живет со мной».
Я почувствовал, что дело плохо кончится. Недаром я настаивал после заклятия не упускать Гришу, а прежде убедить царей, что Гриша не Христос и не праведник, а подлец и развратник.
Владыка меня не послушал и сказал: «Запрещаю вам иметь дело с Гришей; если будете с ним возиться, я отказываюсь от вас, живите с ним». При этом владыка плюнул.
Я сказал: «Владыка, я повинуюсь, но вам и мне придется из-за Гриши пострадать». И пострадали...
Саблер ,(обер-прокурор Синода) и Даманский (помощник Саблера. — Е. Ч.) — ставленники Гришки. Гришка говорил, что Саблер поклонился ему в ноги за то, что он сделал его обер-прокурором. Епископ Варнава — ставленник Гришки. Варнава 21 января выезжал в Царское Село.
Мое мнение о Гришке таково: «Он хлыст, развратник, неисправный, его нужно удалить от царей и наказать за то, что, будучи развратником, он так нагло считал себя праведником и лез к царям. Если Гришка не будет теперь удален и запрятан, то царский престол опрокинется, а Россия погибнет».
Это написал иеромонах Илиодор 25 января 1912 г.
У него же находим: «У Гришки есть жена. Женщина она добрая, но скрывает, ради корысти, шалости Гришки. Священник из села говорил мне, что она много раз вытаскивала за косы из своего дома девок, с которыми жил Гришка. Он же от этого упорно отказывался, говоря, что этого никогда не было.
У Гришки трое детей: Матрена — 16 лет, Митя... (здесь какая-то описка в подлиннике. — Е. Ч.) лет, Варя — 12 лет. Митя мальчик блудливый, развратный, сквернослов. Матрена — девочка наглая, отвратительная, учится в Питере в институте, учится музыке и танцам.
Григорий, по словам односельчан, жил сначала бедно, и все считали его дураком. Сам он о себе говорил: «Я был пьяница, табакур, потом покаялся, и вот видишь, что из этого вышло».
3. Биография Григория Ефимовича Распутина, рассказанная им самим нижегородскому мужику Геннадию Ивановичу Шевелеву 26 января 1912 года.
(Желающих проверить истинность автобиографических данных Г. Е. Распутина отсылаем к книге Илиодора «Святой черт», к обширным дневникам одной из первых петербургских поклонниц Распутина О. В. Лохтиной, а также к воспоминаниям о нем его верной подруги А. А. Вырубовой (издательство «Земля и фабрика», 1923—1924 гг.) и к запискам председателя 3-й и 4-й Государственной Думы, председателя временного комитета Государственной Думы в 1917 г. М. В. Родзянно, выпущенным в свет под заглавием «Крушение империи».)
...Достигнув возраста Христа, Григорий Ефимович почувствовал, что в него вошел дух пророка Серафима Саровского — последнего покровителя Романовых, скончавшегося сразу после казни мятежников 25-го года в своей Саровской обители. Тогда Распутин пошел в столицу и прибыл туда в день рождения цесаревича Алексея, ибо знал, что должен постоянно находиться при нем. Александра Федоровна узнала Григория Ефимовича. Она видела его во сне, ночуя у могилы Саровского чудотворца...
...Родители у Григория Ефимовича были староверами, жили семьями в небольшом селении Саратовской губернии на почтовом тракте у развилки (распутья) от Арзамаса к Самаре и Саратову и приходились друг другу двоюродными братом и сестрой. Старая вера запрещала браки со стороны. По линии отца, Ефима, все были Развилкины или просто Вилкины (но не от слова «вилка», на этом Григорий Ефимович настаивал). По линии матери, Пелагеи, — Распутины (что, собственно, то же самое, что и Развилкины, но для того лишь, чтобы как-то разделять находившиеся в кровном родстве семьи). «Семейские» по-прежнему плевались при слове «Никон», называли этого патриарха Никитка, считали, что ведут свой род от Аввакума Петрова Огненного. В каждой семье свято хранилась какая-нибудь вещичка Аввакума. Так, у Развилкиных — ложка, у Распутиных— кружка. Раз в три года ходили в Пустозерск, где последние 15 лет прожил в землянке Аввакум и где он был сожжен по указу царицы Софьи.
Из царей старообрядцы почитали Петра Великого за то, что он сверг свою сестричку Софью и заточил ее в Новодевичий монастырь и за то, что знался с раскольниками. А также Александра III. который якобы тайно был поповцем (раскольником. — Е. Ч.) и подготовил указ о прекращении преследования старообрядцев — Николай II получил этот указ готовым и лишь утвердил его в 1906 году.
Детей в семьях раскольников рождалось много — делали это сознательно, несмотря на то, что постоянно были в великой нужде и в страдании по причине своей веры. От кровосмешения рождалось много больных детей — «выродков», которые и умирали, не достигнув 15 лет, по слабости легких или от заворота кишок. Но рождались и юродивые, и «христы» с «богородицами» (здесь автобиограф, по нашему мнению, умышленно отождествляет хлыстов с их верой в земных «христосов» и «богородиц» со старообрядцами, на самом же деле хлысты oтделились на сто лет позже раскольников, как секта, и ничего общего с ними не имеют. — Е. Ч.). В семье Григория Ефимовича старший сын Лавруша был «выродком» и умер, действительно не дожив до 15 лет, правда, уже в Сибири простудившись. Сестричка Григория Ефимовича Марьюшка страдала падучей и утонула в проруби во время припадка («юродивые» часто страдали «падучей». — Е. Ч.). Григорий Ефимович познал в себе великое призвание спасти и миловать наследника русского престола, достигнув божественного возраста.
Когда готовилось послабление по отношению к старообрядцам «наверху» (указ Александра III. — Е. Ч.), «внизу» на местах преследование их ужесточилось: владыки и исправники злобствовали усердно. Семья Григория Ефимовича вынуждена была подняться с благодатных саратовских земель и двинуться крестным путем Аввакума в сторону Тобольска. Шли вдоль рек. Путь был тяжек, но староверы — народ крепкий и духом, и телом — все выдюжили. Прошли реку Тагил, повернули на восток, туда, где Ермак воевал. Остановились недалеко от Тюмени (раскольники всегда селились на окраинах деревень и городов. — Е. Ч.). Срубили церковь Пресвятой Богородицы — Покровскую. Так возникло село Покровское близ Тюмени (с семьей Григория Ефимовича приехали и другие семьи). Местные жители, как полагается, сторонились поселенцев, относились к ним настороженно. Последние в свою очередь также в дружбу к местным жителям не лезли. Староверов-переселенцев из центральных районов России на Урале и в Сибири издавна называли «Новые» или «Новокрещеновы» (от появления вместе с ними и новых церквей, и новых крестов на погостах. — Е. Ч.)...
...Впоследствии, когда Григорию Ефимовичу пришлось выбирать себе фамилию между Вилкиным и Распутиным, он выбрал фамилию матери («Ну, какой я «вилкин», — сказал он исправнику, — скорее «топорков» или «штопорков»), но так и остался Новых по прозвищу.
Как все староверы, отец Григория Ефимовича был человеком трудолюбивым, упорным в работе и грамотным (иначе не выживешь!). Вскоре в Покровском он стал церковным старостой, а затем и волостным старшиной. Дом у него был самый богатый в округе. Держался он независимо, осознавая свою правоту и духовную силу. Как к грамотному, к нему вынуждены были постоянно обращаться местные жители. Хорошо знали его во всей губернии. За эту независимость и самостоятельность и еще за то, что вина не пил и табак не курил, невзлюбили его местные мужики. Как-то мужики собрались, хорошенько выпивши, и большой толпой ворвались в избу Ефима, избили его до полусмерти, переломав хребет и ребра. От побоев отец Григория Ефимовича вскоре скончался. «Пострадал за веру», — так сказал о нем Распутин...
...Гриша рос мальчиком любознательным, но недоверчивым, склонным с раннего детства ко всяким наблюдениям и думам. Тянулся к таинственному, хотел хорошо понимать людей и животных. Часто, задумавшись, мог замирать в одной позе надолго. Людей это пугало, особенно если он, ничего не говоря, впивался в них своими черными, пронзительными, как буравчики, глазами: «А я в то время думал, все думал», — пояснял Распутин. Родители относились к нему со вниманием и всячески поощряли Гришино духовное развитие. Мальчик мог месяцами не выходить из избы, а затем внезапно появляться там, где люди собирались — будь то церковь, трактир или лечебница. С большим уважением относился с детства Гриша к лекарям.
В молодость Гриши лекарей в России было немного — один на 2—3 уезда. А лечебниц в Сибири — одна на 100—300 верст в округе, ибо тогда «вопрос о пользе врачей оставался спорным». Крестьяне со всеми недугами и травмами шли в церкви или монастыри, но чаще к бабкам и знахарям. Таковых в российских деревнях было предостаточно — лечили настоями, порошками и заговорами. Гриша ходил ко всем в своей округе — зайдет в избу, встанет на пороге и молча наблюдает за лечением. Его все знали и на его появление не реагировали. Гриша никогда никого ни о чем не спрашивал — наблюдал и вникал.
После смерти отца Григорию самому пришлось зарабатывать себе на пропитание. Он пошел в Тюмень и устроился в больницу санитаром. С работой справлялся легко. Врачи полюбили расторопного и грамотного парня и вскоре поручали ему несложные лечебные манипуляции. Вечерами же все собирались и говорили на запрещенные политические темы (среди лекарей Сибири в то время было много политических ссыльных. — Е. Ч.). Гриша, как всегда, молчал, слушал, вникал. Когда освоился и смог уже сам заменить любого врача, ушел из лечебницы дальше, в глубь Сибири, все той же дорогой Аввакума. Всю Сибирь-матушку протопал ногами. Добрался аж за море-Байкал до бурятских земель. Долго бродил и в горах Акатуя. Никакой работой не гнушался. Многому научился. В том числе вино и водку пить и травку нюхать, ибо народ в Сибири был «серьезный». От старообрядства отошел. Некоторое время пробовал себя в тибет-ламаизме (отсюда его такое глубокое понимание Бадмаева.— Е. Ч.). Появились наития, что предназначен для Новой религии. Но умом понимал, что для этого «нужно и Новое царство». В 20 лет стал много думать о крестьянском государстве и как его организовать в Сибири, где и земель много, и народ труженик, крепостничества не знал, и от проклятой Европы далеко. Именно из-за этих своих «политических» идей «круто поссорился» с сибирскими семейскими: его сильно избили, «по-свойски». Лоб раскроили. Около месяца был без сознания — выходила одна молодая бурятка.
Жену выбрал из тобольских мещан Серихиных и с ней вернулся в Покровское.
К этому времени (1902— 1903 гг. — Григорий Ефимович называет оба года) Покровское превратилось в уездный центр, включив в себя и те деревни, мужиками из которых был убит Ефим Вилкин. Распутина встретили недружелюбно, частью, очевидно, потому, что знали за собой вину, ибо были живы еще убийцы его отца. Частью же по причине самого Григория Ефимовича. Вернее, из-за его бросающейся в глаза внешности: громадный, жилистый, заросший, с тяжелым взглядом — посмотрит, как припечатает. Распутин знал эти свои особенности — и в губернии не затерялся бы, не то что в уезде. А в волости-то прямо у всех сразу оказывался на виду!
Газета «Ветеран» №15 (119)
Евгений ЧЕРНОСВИТОВ
АКАФИСТ ГРИГОРИЮ РАСПУТИНУ
На второй день его возвращения в Покровское с ним долго говорил урядник Владимир Николаевич Прокудин, который спасал Ефима Вилкина от мужицких батогов и кулаков. И он рассказал Григорию Ефимовичу прескверную историю, которую успели сочинить о нем покровские мужики: и убивец он, и развратник, и в конокрадах ходил, и жену из веселых домов взял. Но самое интересное, что познакомился Григорий с нечистой силой, колдует, ворожит и черный глаз имеет. Были и приятные моменты — молодухи покровские в ночь появления в селе Распутина не могли спать, ибо чувствовали в своем теле сладкое и бодрое томление. Распутин молча выслушал урядника, а в ответ неожиданно рассказал ему вот такую байку...
...Жизнь Григория Ефимовича всегда была трудной. Не нашел он успокоения и в родном Покровском. Сразу став в центре слухов и всякого рода разнотолков, он лелеял себя только тем. что периодически слушал свой внутренний голос: Христос рождается. А в округе вот что происходило. Детки стали рождаться мертвыми и недоношенными. Куры перестали класть яйца, несли же исключительно гусиные и без желтка. Многие красивые молодые женщины и девки стали покрываться коростой и терять волосы, а лысые мужики — отращивать шевелюры. Исчезли седые старики, ибо волосы их стали ярко-рыжими, как у дьякона в соседнем уезде, который пил без пересыху. В нескольких избах вещи поднимались со своих мест и уходили в двери и окна, собаки потеряли голос, а кошки стали задумчивыми.
Конечно, все это прямо связывали с черным глазом Распутина. Зазывали его в кабак, поили, чтобы рассказал о своих навык чарах или угомонился, да он пил и отмалчивался. Про себя думал: «Дабы добро ко мне липло, а то все зло людское и горе». Но в себе не переставал сомневаться. Детки, однако, подрастали — и о них нужно было думать. С религией было туго — искал. Много размышлял о древних иудеях, о которых слышал рассказы в Сибири. И лечили они. и просвещали. Ловко, суровые, действовали! Облегчая телесные страдания, делали человека от себя зависимым. Просвещали — закабаляли его духовно. Иллюминистов (просветителей, подготовивших Великую французскую революцию. — Вольтера, Руссо. Дидро. Д'Аламбера. Монтескье и др. — Е. Ч.) ненавидел лютой ненавистью — обман большой не только Европе, но всем народам учинили.
В Покровском так и сочли — Распутин черт. В странствиях своих познался с нечистой силой. А сам Григорий Ефимович думал: «Святой я. пойду в старцы. пойду по святым местам и наследника спасу». «Святой черт» — это Распутин сам подсказал монаху Илиодору.
…В 1911 году, когда посетил он Киево-Печерскую лавру и другие святые места — а было это его внутренней, духовной потребностью, — он написал «Письма к царям» и озаглавят «Григорий Распутин. Мои мысли и размышления» Краткое описание путешествия по святым местам и вызванные им размышления по религиозным вопросам». Вот что было там:
Я прибыл в святую лавру из Питера и назову светом Питер, но свет этот гонитель мыслей на суетный мир, а в лавре свет светит тишины («не свет, но покой» — основное в мировоззрении дохристианской Руси. — Е. Ч.). Когда опускают матерь божию и пение раздается «Под твою милость прибегаем», то замирает душа, и от юности вспомнишь свою суету сует и пойдешь в пещеры и видишь простоту: нет ни злата, ни серебра, дышит одна тишина, и почивают угодники божий в простоте без серебряных рак, только простые дубовые гробики. И помянешь свое излишество, которое гнетет и гнет и ведет в скуку. Поневоле помянешь о суете жизни.
Горе мятущимся и несть конца.
Господи, избавь меня от друзей и бес ничто. Бес в друге, а друг — суета.
И увидел пещеры дивные, чудеса чудес. Как их бог благословил, как же нам не верить, поневоле вздохнешь. Они в диком камне, сама рука божия творила их, и укрывались там иноки от нашествия инородцев.
Тяжелые воспоминания о мучителях иноплеменниках, но в настоящее время большее мучение — брат на брата и как не познают своя своих. Поэтому и мучения более тяжелые. Обида берет. Потому я уверен, что венцы будут ближе к лицу божию от этих мучителей в настоящее время. Тех мучили инородцы, а теперь сами себя, наипаче батьки — батьков. монахи — монахов, и вот слово божие на нас брат на брата и сын на отца — конец приближается.
И увидел Иова в пещерах Печерских, где его конурочка тесная-претесная, и несет ароматом благоухания.
И за что несет. Очень просто: за то. что не избрал себе чертог, а возлег в яслях убогих и терпеливо и покой но перевес свою тесноту, а нам хоть бы в простоте и в роскоши перенестись духом в его тесную .конурочку и попросить его молитв, и господи не откажет его святым молитвам, и мы будем участниками с ним одесную отца, а высказать о его терпении не возможно: сами книги не вместят…
Продолжение рассказа Г.Е. Распутина нижегородскому мужику Г.И. Шевелёву:
…В Почаевской лавре (из «Писем к царям»).
Дивная Почаевская лавра. Что меня удивило? Во-первых, увидел я людей божиих и возрадовался богомольцам очень, что нашел я истинных поклонников: тут явился страх в душе, и наука искания бога, как они собирают жемчуг истинный; а потом увидел и матерь божию. и объял меня страх и трепет, и получил тишину и заметил в себе кротость. После всякой святыни прибавляется дорогой жемчуг смирения.
И вот я вступил в собор, и обуял меня страх и трепет. И помянул суету земную. Дивные чудеса! Где сама матерь божия ступила своим следом, там истекает источник сквозь каменную скалу вниз пещеры, и там все берут воду с верой, и нельзя, чтобы не поверить.
О, какие мы счастливые русские люди и не ценим и не знаем цену чудесам! Горе православным христианам, что мы не хотим их посмотреть, и лень съездить, а едем за границу смотреть разные горы: но ведь мы смотрим на них, как на роскошь, а не как на божие создание...
...И еще рассказал мне Григорий Ефимович о своем казанском чуде.
4. Рассказ о лысой купчихе Яблоковой, или Казанское чудо. Шестнадцатилетней отдали свою дочь богатые купцы казанские уральскому заводчику Вениамину Перетягину в жены. Это был с обеих сторон удачный брак, и свадьба была знатная. Долго люди ее помнили. Речь идет о купчихе Яблоковой, которая в одну ночь потеряла все свои волосы, когда собственные рабочие бросили Вениамина (Веньку) в доменную печь с расплавленным чугуном. Детей у них еще не было, а родители Яблоковы уже умерли своею смертью. Вернулась она с Урала в Казань и зажила несчастно и уединенно — и горе свое, и стыд свой — безволосая! — от людей пряча. Редко выезжала со своим старым и глухонемым кучером за город на лошадях.
Случилось это в апреле 1904 года, в яркий, весёлый и по-летнему жаркий день — лошади понесли под гору. Могли разбиться вдребезги. Но на их пути оказался Григорий Ефимович Распутин — потный и задумчивый, он шел пешком за чем-то в Казань. Шел. ничего не видя вокруг, глядя себе под ноги. Грохот коляски Яблоковой даже не услышал. Лошади домчали до него но не сшибли, а остановились перед ним как вкопанные. Только тогда Распутин поднял глаза и сказал «Вот и прикатили, родимые!» Распряг их, а затем как надо запряг вновь. Яблокову же приласкал словами: «Пужаться не надо. Надо радоваться. Вот и встретились!».
Благодарности не было конца со стороны купчихи, но и стыда — ведь лысая молодуха! — тоже много было. Что делать? Деньги Григорий Ефимович отвел сразу же твердой рукой: не обижай. значит. А на чай напросился. Делать нечего — поехали вместе в дом Яблоковой. Там все она ему и рассказала в слезах. Он же взял и погладил ее гладкую, как колено, голову своей огромной и теплой ладонью: «Это поправимо. И не то бывает, а лучше становится». Было это вечером. На утро же следующее вся волосистая часть головы покрылась густыми, нежными, как лебединый пух, русыми локонами. Заволосила купчиха! Утром же Григорий Ефимович, покушав чаю, пошел со двора. Народная молва — кто ведает ее законы и силу? В ста верстах в округе узнали об этом казанском чуде и пошли догонять Распутина. А он шел, не останавливаясь и не оглядываясь, только мимоходом прикасался к несчастным, сплошным рядом стоящим от Казани до Петербурга. К одному прикоснется — боль в зубах пройдет, к другому — экзема мокрая вмиг исчезнет. Бородавки отпрыгивали от кожи от одного взгляда Григория Ефимовича, и рубцы от страшных ран исчезали. Прозревали, обретали голос, теряли лишний вес и беременели на ходу страждущие. Император Николай II и императрица Александра Федоровна прослышали о казанском чудотворце. Правда, имя его узнали не сразу, а от Феофана…
...Продолжение мыслей Г. Е. Распутина из «Писем к царям». 1911 г.
«Краткое описание моря»
Что могу сказать о своей тишине? Как только отправился из Одессы по Черному морю — тишина на море, и душа с морем ликует и спит тишиной: видно, блистают маленькие валочки как златница. и нечего более искать. Вот пример божий — насколько душа человека драгоценна: разве она не жемчужина? что и море для неё?
Безо всякого усилия утешает море. Когда утром встанешь, волны говорят, и плещут, и радуют. И солнце на море блистает, словно тихо-тихо поднимается, я в то же время душа человека .забывает все человечество и смотрит на блеск солнца; и радость у человека возгорается, и в душе ощущается книга жизни и премудрости жизни — неописуемая красота! Море пробуждает от сна сует, очень много думается, само по себе, безо всякого усилия.
Море постоянно, а ум ещё более постоянен. Человеческой премудрости нет конца, не вместима всем философам.
Ещё величайшая красота, когда солнце падает на море и закатывается, и лучи его сияют. Кто может оценить светозарные лучи, они греют и ласкают душу и целебно утешают. Солнце по минутам уходит за горы, душа человека немного поскорбит о его дивных светозарных лучах... Смеркается.
О, какая становится тишина... Нет даже звука птицы, и от раздумья человек начинает ходить по палубе и невольно вспоминает детство и всю суету и сравнивает ту свою тишину с суетным миром и тихо беседует с собой и желает с кем-нибудь отвести скуку, нагнанную на него от его врагов...
Тихая ночь на море, и заснем спокойно от разного раздумья, от глубоких впечатлений... Христово море. На тебе дивные чудеса. Самим богом посещено и чудесам сотворено.
Виднеются берега, и блистают деревца, как не порадоваться? Где не видно было ни кустика и ни листочка, там вдруг виднеются берега, и подъезжаем и смотрим на природу божию и хвалим господа за его создание и красоту природы, которую не описать человеческим умом и философией...
(В Камероновой галерее Царского Села в креслах уютно расположилась вся семья Романовых — Николай II. Александра Федоровна, их дети — Ольга, Анастасия, младшая, сидели рядом с отцом. Татьяна и Мария — ближе к матери, на руках которой находился 8-летний Алеша: из чужих была только фрейлина Вырубова — в кресле, несколько поодаль. Распутин восседал на высоком жёстком кресле и в свете оплывших свечей монотонным голосом читал свое «Краткое описание моря». Все были расслаблены, умиротворены, благоговейно молчали, лишь маленький Алешенька периодически шептал на ухо матери: «Мамочка, как пахнет морем... слышишь, как шумят волны». — он спал: Вырубова мотала головой в дреме, видимо, представляла себя большой голубой волной, император посапывал. как большой океанский пароход, на лицах Ольги и Анастасии — сладкая истома, средненькие. Татьяна и Мария, не находились во власти распутинских чар, лица их имели лукавое выражение. Марийка едва сдерживала хохот, умиротворенный хохоток: сеанс продолжался...)
...Забили волны на море — сделалась тревога в душе. Человек потеряет образ сознания, ходит, как в тумане... Боже, дай тишину душевную!
На море временная болезнь, на берегу же всегда такая волна. На море всем видна болезнь, а на берегу никому неизвестна — бес душу смущает.
Совесть — волна, но какие бы ни были на море волны, они утихнут, а совесть только от доброго дела погаснет. На берегу больше хвораем. О, какой обман, беда — скажут ей. и взглянут, и увидят... Совесть всем без языка говорит про свой недостаток, всем надо поглядеть на нее, тут никакой грех не утаим и в землю не закопаем. А всякий грех все равно что пушечный выстрел — все узнают...
...Ещё немного о лысей купчихе Яблоковой.
…Купчиха была первой пациенткой Григория Ефимовича Распутина. Нужно здесь напомнить, что «пациент» от латинского слова «patiens», то есть «страдание», от этого же слова и «пассия», то есть возлюбленная. По благодарности за двойное спасение — от понёсших её лошадей и от безволосия — она возлюбила в Распутине… нет, не мосластого и жилистого мужика, распространяющего от себя на версту специфический запах, а Христоса. Она и первой назвала его «старцем», что в сознании русского человека связанно не с возрастом, а со святостью.
Газета «Ветеран» №16 (120)
Евгений ЧЕРНОСВИТОВ
АКАФИСТ ГРИГОРИЮ РАСПУТИНУ
Старцем Г. Е. Распутин явился и перед голубыми очами Анны Танеевой-Вырубовой, а затем Александры Федоровны. Но вот что интересно: старшая дочь императора Ольга и самая младшая Анастасия видели в Распутине «своего возлюбленного... друга»(...) А Танечка и Машенька — «смешного и вечно растрепанного дядьку Гришу». Но катались на нем верхом-то все четверо. Отношение Алешеньки к Григорию Ефимовичу особенное. Но об этом — позже.
Яблокова, как потом неоднократно признавался Распутин, особенно случайным попутчикам, натолкнула его на мысль заниматься исцелением различных болезней. Благо, что он работал санитаром в Тюменской лечебнице. Но по его-то масштабам — если лечить, то лечить массово: всех, кто желает исцелиться, и от всех болезней, с которыми к нему обращаются. Но и перед самой смертью, когда за плечами остались десятки тысяч «излеченных», не переставал наедине с собой недоумевать о глупости людской и доверчивости. Перефразируя известную поговорку: «покажи ему мизинец — он и излечится». Женский пол-то, он знал, по какой причине идет к нему. Пациентки все больше двух возрастов — в момент, когда бутон вот-вот распустится, и тогда, когда он вот-вот сбросит свои лепестки, завянув. Сколько «лямура» вначале, еще не растраченного, свежего, горячего и ласкового, как восходящее на юге солнце, столько же его и в конце, уже не растраченного, горячего, алчного, как заходящее солнце на юге, сжигающего в своих еще сильных лучах. Г. Е. Распутин постоянно перечитывал записки француза Дидерота (Дени Дидро — французский философ-просветитель. -- Е. Ч.) Екатерине II, где он сообщал ей тайны человеческой души: «Во всякой женской душе непременно прячется монахиня, жаждущая падения... Всякая человеческая душа подобна механическому пианино — нужно знать только расположение ее клавиш и уметь на них играть».
Купчиха научила его — собственно, за одну ночь! — и тому, что от него ничего не требуется, чтобы сильно воздействовать на людей, манипулировать ими. Необходимо только его присутствие. И он вспомнил слова молодой бурятки, излечившей его от тяжелой травмы головы. Она все приговаривала: «Я побуду с тобой рядом, и тебе полегчает». И молча, тихо сидела около него часами. И вспомнил он одного беглого, повстречавшегося ему за Байкалом — как только тот войдет в кабак, так бутылки с шампанским сами по себе начинают вскрываться. О таких в народе еще говорят: «От тебя молоко киснет». Трофим — звали этого мужика — оправдывался: «Я тут при чем, когда все. к чему бы я ни прикоснулся, разрушается? И там, где я, там ничего не ладится!»
Отдыхая в этих своих воспоминаниях, Григорий Ефимович вспомнил сейчас, год спустя после гибели его, «самого крепкого мужика столицы. Да, что столицы — России». Петра Аркадьевичи Столыпина. Вспомнил, как он внутренне робел, когда его сопровождали в кабинет Столыпина, как лихорадочно перебирал в голове, чем удивить, а если удастся, то и смутить Столыпина. Когда же зашел, то сам удивился, что этот сильный, умный и властный человек напрягся и не смог выдержать взгляда Распутина. Если бы он знал, что в душе Григория Ефимовича тогда творилось, как трусил и мельтешил он в мыслях своих! Да, нужно молчать и присутствовать, и люди сами тебе все скажут, что ты захочешь узнать от них, и сами для тебя все сделают, что ты захочешь, чтобы они сделали. Только не показывай удивления, держи фасон и принимай все без суеты, как должное... Он встретился со Столыпиным незадолго до его гибели. И когда узнал о ней — мелькнула странная мысль: «А так и должно было быть, после моей встречи с ним, вскоре!» На душе стало так, как будто что-то потустороннее, большое коснулось его. Внутренний голос подтвердил уверенно: «С каждым так будет, кто пойдет против меня... кто заставит меня робеть перед собой».
(П. А. Столыпин 1862 — 1911 гг., русский государственный деятель, министр внутренних дел и председатель совета министров с 1900 года. Определял курс правительства с 1907 по 1911 гг., собирался повести в стране аграрную реформу — она получила название столыпинской, в результате которой разрешалось выходить из крестьянской общины на хутора и отруба (закон от 9.11.1906), укрепление Крестьянского банка, принудительное землеустройство (законы от 14.6.1910 и от 29.5.1911). Реформа не была до конца осуществлена, так как оказывалось сильное сопротивление и со стороны помещиков — землевладельцев и финансовой буржуазии (сверху), и со стороны крестьянства, которое отказывалось брать землю в аренду. Убит эсером Д. Г. Богровым). Вот как вспоминал эту встречу с Распутиным сам Столыпин: «Распутин бегал по мне своими белесоватыми глазами, произносил загадочные и бессвязные изречения из священного писания, как-то, необычно разводил руками, и я чувствовал, что во .мне пробуждается непреодолимое отвращение к этой гадине... Но я понимал, что в этом человеке большая сила гипноза и что он производит на меня какое-то довольно сильное, правда, отталкивающее, но все же моральное впечатление. Преодолев себя, я прикрикнул на него! Я сказал ему прямо, что на основании документальных данных он у меня в руках и я могу раздавить его в прах, предав суду по всей строгости закона, ввиду чего резко приказал ему немедленно, безотлагательно и притом добровольно покинуть Петербург, вернуться в свое село и больше здесь никогда не появляться...». Да, волновались и суетились оба. Видимо, в чем-то равны были мужик, опиравшийся на авторитет лишь своей физиономии, и государственный муж, занимавший столь высокие посты. Дворянин и крестьянин из бывших крепостных... Тут есть о чем подумать!
Начнем издалека. Тэффи¹, когда Г. Е. Распутин ходил по святым местам и писал свои «письма к царям», сочинила «Бедного Азра». Это стихотворение небольшое, и мы приведем его целиком:
Каждый день чрез мост Аничков,
Поперек реки Фонтанки,
Шагом медленным проходит
Дева, служащая в банке.
Каждый день на том же месте,
На углу, у лавки книжной,
Чей-то взор она встречает —
Взор горящий и недвижный.
Деве томно, деве странно,
Деве сладостно сугубо:
Снится ей его фигура
И гороховая шуба
(так называли в столице филеров. — Е. Ч.).
А весной, когда пробилась
В скверах зелень первой травки,
Дева вдруг остановилась
На углу, у книжной лавки.
«Кто ты? — молвила. — Откройся!
Хочешь — я запламенею
И мы вместе по закону
Предадимся Гименею?»
Отвечал он: «Недосуг мне.
Я агент. Служу в охранке
И поставлен от начальства,
Чтоб дежурить на Фонтанке».
(1911 г.)
Это, так сказать, светская хроника столичных времен наших прабабушек и прадедушек. Следующие же мысли Г. Е. Распутина отражают духовную сторону тех давних событий. Ну а деяния? Готовилось убийство П. А. Столыпина. По инициативе В. И. Ленина была создана Российская организационная комиссия (РОК), которую возглавил Г. К. Орджоникидзе для созыва 6-й (Пражской) Всероссийской конференции РСДРП.
Из «Краткого описания Константинополя». Мысли Г. Е. Распутина.
...В настоящее время, как у греков, все епископы грамотные и боголепие соблюдают и служат, но нищеты духа нет, а народ только и идет за нищетой духа, толпами пойдет за ней, потому что боголепие высоко, а нищета духа выше. Без нищеты епископ заплачет, если креста не дадут, а если она есть в нем. то и худая ряса приятна — и за худой рясой пойдет толпа. Этому я очевидец — простите, я со многими епископами очень знаком, да спасет их господь за их единение.
...А почему теперь уходят в разные вероисповедания? Потому, что в храме духа нет, а буквы много — храм и пуст. А и в настоящее время, когда отец Иоанн (Кронштадтский. — Е. Ч.) служил, то в храме дух нищеты был, и тысячи шли к нему за пищей духовной.
...И теперь есть, да мало таких служителей: есть епископы, да боятся, как бы не отличили простых монахов, более святых, а не тех, которые в монастыре жир нажили — этим трудно подвизаться, давит их лень. Конечно, у бога все возможно, есть некоторые толстые монахи, которые родились такими, — ведь здоровье дар, в некоторых из них тоже есть искра божья, я не про них говорю... (1911 г.).
Путь наверх Г. Е. Распутина — накатанная дорожка, не первый он прошел по ней. Церковь регулярно поставляла высшему обществу и царскому двору своих агентов — чудотворцев, кликуш, юродивых, странников, целителей, старцев, ведунов и лекарей нетрадиционной медицины вроде тибетского народного врача Дж. Бадмаева (он сам по себе личность интереснейшая, и в дальнейшем мы расскажем об этом, тем более что располагаем не только документами, но и дружбой родственника Бадмаева. — Е. Ч.). Владыка Феофан довел до ушей царских слух о чудотворце из Сибири Григории Распутине, сам узнал о нем по донесению агентов из Казани. Конечно, Распутин, имея получестолюбивое-полубредовое намерение быть покровителем наследника русского престола, мог попасть в столицу и другими, неофициальными, так сказать, каналами. Но он шел, подчеркнем, готовым коридором. После Феофана — Анна Вырубова (остальные звенья, на наш взгляд, незначительные, случайные). Здесь не обошлось без вмешательства Святейшего Синода, одного из высших органов государственной власти в "России (1721 -1917 гг.), который управлял делами православной церкви, в том числе вопросами духовной цензуры и просвещения, и вел последовательно борьбу с еретиками и раскольниками. Синод имел в своем распоряжении обширнейшую агентурную сеть по всей стране. Жандармерия — политическая полиция в России (1827 -1917 гг.) — также имела мощную агентуру. И новое лицо, взятое под опеку высшим сановником Синода, не могло долго оставаться без ее внимания. Гладя по лысине купчиху Яблокову, Григорий Ефимович вряд ли догадывался, что и с ним начинает происходить метаморфоза: из вольного странника, раздираемого темными страстями, он превращается в один из маховиков громадной машины, именуемой царской Российской империей. И этот маховик заработал в 1904 году. А к 1911 году стало понятно, что он работает в каком-то своем, особом ритме, ритме, способствующем расшатыванию и развалу всей государственной машины.
О Столыпине еще современники говорили, что он сделал все, чтобы подавить революцию 1905—1907 гг., но ничего, чтобы предотвратить грядущие революционные потрясения в России. Тогда, да и сейчас явно недоговаривают, что Столыпину не далисделать второе. Вокруг Распутина интриговали, да и смерть его была такая же насильственная, как и смерть Петра Аркадьевича. Но ему никто и ни в чем не мешал! Вернее, не мог помешать, ибо он не был государственным мужем. А у нас привыкли, что на дела государственные могут влиять лишь государственные мужи. Политическая партия — это уже государственный институт. А член партии, даже если она находится на нелегальном положении, уже государственный функционер хотя бы потому, что он политический преступник. Что мог Столыпин против Распутина? Ничего! Связать его как уголовного преступника? Распутин был уже над уголовным правом. Заговорщики — монархисты (князь Ф. Ф. Юсупов, В. М. Пуришкевич и др.), убившие Распутина, выбрали единственно правильный путь: частная акция, направленная против частного лица. Дело, конечно, сугубо уголовное. Это не было даже террористическим актом.
Побег в святые места нужен был Распутину, чтобы привести в порядок мысли и собраться с силами, ибо в столице, что ни говори, он занимался не своими делами. Да, не своими! Разве политические интриги — это его дела, мужицкие? И финансовые аферы не по его уму: он никогда не понимал и не мог понять ни механизмов политических интриг и финансовых афер, ни их законов. Не он включался в них (к 1911 году как весьма значительная сила) — его включали. Собственно, он всегда был большой марионеткой в чьих-то руках. Своего ничего не имел. Он не обладал ни в малейшей степени созидательным, так сказать, началом. Именно поэтому из-за своей полнейшей пустоты и бесполезности распутинщина есть громадная сила. Сила вакуумной трубы, вакуумного пресса. Бездна, которой страшное название ничто.
Чудотворцем и лекарем он стал случайно. Так уж на Руси повелось — необходимы, видимо, они в смутное время. Серафим Саровский — почти его. Распутина, земляк. Повезло с казанской истеричкой — кто сейчас установит, когда начали отрастать у Яблоковой волосы? Все знали, что она полысела в одну ночь. Так бывает, верно. Но так же за одну ночь ее голова и могла покрыться волосами. Правда, росли бы эти волосы не одну ночь. «Покрылась локонами», то есть густыми и длинными волосами. Ну и что, подумаешь, маленькое преувеличение. Если кто-то и видел эти локоны, допустим, через месяц, — это достоверно. Время же не в счет. Все тогда и всех кругом лечили (кстати, и фрейлина Вырубова лечила императрицу Александру, а та в свою очередь — свою лучшую подругу, Аннушку).
--------------------------------------------
¹ Тэффи — псевдоним писательницы Н. А. Лохпицкой-Буминской (1876—1952 гг.)
Газета «Ветеран» №17 (121)
Евгений ЧЕРНОСВИТОВ
АКАФИСТ ГРИГОРИЮ РАСПУТИНУ
Повышенная внушаемость и ее различные телесные проявления вроде язв христовых на руках верующих, отпадения бородавок и оволосения истеричек (в арсенале Распутина был и такой случай, что не уступившая его притязаниям монахиня, кажется, Почаевско-Успенского монастыря в одну ночь вся покрылась волосами и залаяла собакой) при дестабилизации общественных устоев — явление характерное для всех времен и народов да и при всех религиях. Вот оказался Распутин в столице. Что он мог предложить алчному городу, охваченному всеобщей тревогой (перед 1905 годом!)? Какой капитал принес с собой? Если и было что настоящее, то это навыки, приобретенные в тюменской лечебнице. И кой-какие знания, например о древних иудеях, лекарях и просветителях, через видимость блага подчиняющих себе и тела, и души страждущих, там же, в лечебнице, приобрел. Бродяжничество по сибирским трактам и трактирам — тоже в то время вещь поучительная. Ну вот и все. С этим в Петербурге далеко не поедешь. Но еще великолепная привычка стоять и молчать — присутствовать. Смотреть бессмысленно и молчать — опять же только присутствовать. Благо что физиономия подходящая. Молчи с такой физиономией — остальное за тебя «людишки додумают». К 1911 году Григорий Ефимович, как показывают его письма к царям и многочисленные телеграммы, записки, записи его телефонных разговоров, научился говорить. Но по-особому. Не на слова делал акценты, а на неожиданные паузы, которые ловко вставлял в самых неподходящих местах («Маменька, — так он звонит из Петербурга в Царское Село Александре Федоровне, — сообщаю тебе и жалуюсь, так... (длительная пауза. — Е. Ч.), как Столыпин готовит (длительная пауза)... бяку мне... (пауза). Гриша»). Если же и говорил плавно, то монотонным, убаюкивающим, заговорщическим полушепотом, заставляя свою аудиторию пассивно воспринимать его (как в случае в Камероновой галерее). Сам он с детства погружался в грезы наяву и знал, как погружаются в них и другие. Знал и мог тому ловко способствовать.
Но, стараясь проникнуть во внутренний мир этого вулканоподобного темного создания, появившегося на свет божий в облике Григория Распутина, мы все больше и больше убеждаемся, что был он, Григорий Ефимович, существом верующим. И верил он... в себя, как в бога. Думаю, что он действительно периодически очень сильно ощущал себя Христом, и это передавалось другим, его приближенным: и Александра Федоровна, и Анна Вырубова, и сам Николай II называли его Христом не из-за большого к нему уважения (а последнее, конечно, имело место быть) и не для того, чтобы польститься (что нередко все они делали), а в силу внушения, которое шло к ним от Распутина. Натура раздвоенная, внутренне болезненная (все тот же результат кровосмешанных браков). Распутин невольно передавал свое сильное внутреннее напряжение окружающим. А это воспринималось то как гипнотизм, то как магнетизм, то как аура или индусское биополе. На самом деле что было обычное психическое напряжение и непроизвольное индуцирование (психологическое заражение) легко поддающихся этому лиц.
Как-то Распутин сказал: «...Когда мы получаем от господа какое-нибудь боголепие и его потопчем, то сделается в нас пустота, святыня не у места». Говорил он это под впечатлением о Бейруте, где Распутин побывал по пути в Иерусалим, где Георгий Победоносец сокрушил змия.
Говорил он, конечно, не о себе. Но сказал о себе весьма точно.
5. Иезуиты в России.
«Правительства нашего века принуждены считаться не только с монархами и правительствами других стран, но также и с тайными обществами, которые в последний момент могут разрушить все наши планы; они имеют повсюду своих агентов, притом агентов деятельных, неразборчивых в средствах, способных на убийство и в крайнем случае могущих вызвать целую резню».
(Бенджамин Дизраэли, премьер-министр Великобритании, 1876 год).
В феврале 1918 года возле ворот купчихи Яблоковой остановился банкир Морис Мак-Арон, одним из первых финансистов Казани признавший Власть Советов. Яблокова была уже три года как замужем за профессиональным революционером, ныне видным деятелем местного реввоенсовета. Между ними произошел интересный разговор, который потом Яблокова слово в слово переписала в свой дневник. Вот выдержки из этого разговора...
...Яблокова:
— Почему никто из жалеющих царскую семью не задает себе вопрос: кто истинный виновник трагедии Романовых? А это ведь такпонятно!
Мак-Арон:
— Что понятно?
— То, что сам Николай — виновник!
— Вот как?
— Цареубийства-то не было. Не царскую семью расстреливали, а врагов революции.
— Что-то не понимаю...
— Не понимаете? Полноте! Царь отрекся и он больше не царь и семья его — не царская семья. Вот и все. Если бы он не отрекся — мы бы (Яблокова к этому времени называла себя революционеркой) не победили. Своим отречением он подписал не только себе и своей семье смертный приговор, но и целому классу. Вот вспомните мои слова — белое движение погибнет, и их Николай обрек на трагедию.
— Иезуитство какое-то в ваших словах, сударыня... Изуверство, и только!
— А вы подумайте! Ну у какого православного поднялась бы рука на царя? Что говорят о русском человеке, потерявшем рассудок?Без царя в голове. Николай своим отречением весь свой народ ввергнул в безрассудство!
— Сущее изуверство, — вздохнул Морис, и не было понятно, к кому эти слова были обращены, — то ли к Яблоковой, то ли к Николаю, бывшему императору.
— Интересно, кто его надоумил отречься? Конечно же, не Александра! Она-то понимала, к чему это приведет... Григорий Ефимович (при этом имени лицо Яблоковой просветлело, глаза заискрились), царство ему небесное, не раз предупреждал Николая — «не за голову свою бойся, а за корону! Крепко держи её, а я тебе помогать буду»...
— Как вы, сударыня, супруга рев-воен-советчика, можете вспоминать об этом изверге-изувере Распутине?
— Для кого — изверг, а для меня — спаситель... Григорий Ефимович смог бы примирить царя и революцию. Он один знал особыйпуть России.
— Собаке собачья смерть!
— Я с вами поссорюсь, Морис Яковлевич, если вы так будете при мне обзываться о Григории Ефимовиче. Ничего-то вы о нем не знаете! Святой был человек и провидец: знал ведь, что покуда будет жив, будет и престол незыблемым. А каким умницей и красавцем рос цесаревич?! Алексей воспитывался по-современному. Это был бы новый Петр! Благодаря Распутину.
— А если я расскажу о нашем разговоре твоему комиссару?
— Морис Яковлевич, почему вы так со мной непочтительны? Комиссар все знает и разделяет эти мои взгляды! Да, разделяет, — закончила сей разговор Яблокова твердо.
...Распутин сильно испугался, когда накануне, рождественских праздников ему позвонил князь М. О. Меншиков и сообщил, что с ним очень хочет познакомиться его давнишний приятель итальянский князь Эджидио Бацарелли, находившийся сейчас в Петербурге. Григорий Ефимович и сам не понимал, откуда такой страх. «Что ему надо?» — грубо спросил он Михаила Олеговича. «Узнаете при встрече», вежливо ответил князь и положил трубку. Паника охватила Распутина — так иногда бывало с ним по малейшему поводу. Но так бывало с ним и тогда, когда он, как степной волк, нижним чутьем чуял беду. Мысли запрыгали в лихорадке. Он вдруг вспомнил, что недели две назад принял на «дачке» по чьей-то рекомендации (убей бог, по чьей — не помнит!) молоденькую итальянку, лет 16—17, не более, и тоже княжну. Которая мало того что сразу без лишних слов отдалась ему, но пригласила его и всю его семью к себе на виллу на «чудный остров Капри», к тому же подарила драгоценный перстень. За что? Тогда он как-то не задал себе этого вопроса, а сейчас подумал. «Что им от меня нужно?» — напрягся Распутин, ибо понимал, что дело тут нечисто. Итальянцы ни с кем из его друзей не якшаются. Значит, это чистая политика, то есть то, чего никогда не понимал, боялся и сторонился Распутин. Русскому мужику лучше ничего не иметь общего с европейцами, все они — жулики, заговорщики и обманщики», — не раз повторял он по случаю.
И точно, итальянец вскоре подловил Распутина, когда он находился у себя дома один и сразу же признался ему, что он вовсе не князь, а священник ордена иезуитов, посланник черного папы, то есть генерала ордена, и зовут его не Эджидио Бацарелли, а падре д'Эрбиньи. Он лукаво спросил Григория Ефимовича, понравился ли ему перстень, который он принял от Анны (так звали молодую итальянку).
Распутин молчал. Молчал, потому что его вновь охватила паника, он не мог вымолвить ни слова. А падре ласково и спокойно изложил, в чем суть его дела к Распутину.
— Передадите лично в руки императора один листочек — вот этот, — при сих словах падре вынул из портфеля чистый листок бумаги, в правом верхнем углу которого Распутин увидел коричневый знак — овал величиной с серебряный рубль, составленный из цепочки овалов, уменьшающихся в размере равномерно полуовалом, сверху вниз слева направо и другим полуовалом снизу вверх. В большой овал были вписаны тоненький католический крест и две даты: в нижнем левом углу — 1491 и в правом верхнем углу — 1540, а под овалом три латинские буквы IHS. Григорий Ефимович рассматривал этот знак и не мог от него отвести взгляд как завороженный.
— Сейчас при вас я напишу на нем несколько имен. Это масоны-заговорщики. Они устраивали еврейские погромы в России. Это они убили Столыпина. Они же спровоцировали дело Бейлиса... Кстати, хорошо, Григорий Ефимович, что вы за него не заступились, не послушались Бадмаева!.. Сейчас они готовят заговор, по сравнению с которым все предыдущие — лишь детские забавы. Если император примет этот листочек — я передам ему другой, в котором будет подробно сообщено, как заговор готовится.
Распутин молчал, а падре, вынув из портфеля перо и чернильницу, начал быстро красивым почерком по-русски писать знакомые Григорию Ефимовичу имена. Среди них — великий князь Дмитрий и Феликс Юсупов. Когда он закончил писать и поднял голову, то оторопел: лицо Распутина было багровым, глаза широко раскрытыми и стеклянными, огромный лиловый язык вывалился изо рта. Он что-то мычал, надвигаясь на падре, опрокидывая по пути кресла, столик, тумбочку...
Когда Григорий Ефимович пришел в себя, падре и след простыл. Разжав правый кулак, Распутин обнаружил в нем обрывок бумаги — как раз с этим странным коричневым знаком и латинскими буквами IHS.
Он тут же позвонил отцу Сильвестру, сказал, что сейчас к нему выезжает, только заедет за Илиодором. Сильвестр начал было возражать — зачем Илиодор? (они недолюбливали друг друга, ибо в вере чувствовали себя соперниками). «Надо!» — тявкнул Распутин (как пес шелудивый испугался, думал он о себе).
— У меня был иезуит, — сообщил Распутин Илиодору с порога, — поехали к Сильвестру, а то я сильно испугался.
— Что ему нужно от тебя? — очень тихо, как показалось Распутину, спросил Илиодор, начиная быстро одеваться.
— Бумажку просил передать царю, а на ней коричневый знак с крестом и Феликс с Дмитрием... и Аннушка (Вырубова. — Е. Ч.) тоже...
— А меня там нет? — уже громко, со смешком спросил Илиодор, когда они садились в автомобиль.
— Тебя нету. Вот у Сильвестра покажу тебе что-то, тогда и похохочешь.
Сильвестр встретил их по-боевому: подтянут, собран, кулаки сжаты.
— Не шуточное это дело. Гриша, — сказал, не глядя на Илиодора (он был маленьким, сухоньким и доставал Илиодору лишь до плеча).
Сели на кушетку. Заговорили.
— Про Бейлиса упомянул? — спросил Распутина Сильвестр. — Путают тебя! Помнишь святых Гавриила и Евстратия, мучеников наших?
— А как же! — ответил Распутин. — Преподобный Евстратий был иноком Киево-Печерского монастыря, где особенно прославился постничеством. Половцы взяли Евстратия в плен и продали в рабство одному еврею в Херсонесе Таврическом, иудею-извергу. Он хотел склонить Евстратия к отречению от Христа и мучил его голодом. Так как Евстратий не умирал, то он распял его на кресте в святую Пасху. Было это в 1097 году. Мощи Евстратия засвидетельствованы Богом как чудотворные... Святой мученик Гавриил был шестилетним мальчиком и жил в деревне Зверки Гродненской губернии. Арендатор этой деревни, тоже иудей-фанатик, вместе со своими единомышленниками похитил мальчика и зверски умертвил его. Убийцы потом были уличены, осуждены по закону, а мощи святого Гавриила были найдены нетленными и также получили от Бога особую благодатную силу. Было это в 1690 году.
— Изверги были и среди раскольников, — вставил Илиодор, — они заставляли старообрядцев семьями, с детьми малыми, сжигать себя...
— Не преследовали бы их — не сжигали бы себя, — вставил Сильвестр.
Газета «Ветеран» №20 (124)
Евгений ЧЕРНОСВИТОВ
АКАФИСТ ГРИГОРИЮ РАСПУТИНУ
— Всякий фанатизм — суть сатанизм. И иудаизм в том числе. Вспомните слова Спасителя: «Я пришел во имя Отца Моего, и не принимаете Меня; а если иной придет во имя свое, его примете». Иной — это антихрист, сатана, вельзевул... Вот ты, Гриша, ходил в Иерусалим. А зачем? Палестина давно уже не обетованная земля. Обетованная земля в действительности— это Царствие Небесное. Божие. И город Иерусалим с горой Сионом — это давно уже не возлюбленный Богом город. Град Божий — это Иерусалим небесный, как вечное царствие праведников, возвещенное Богом в Откровении. Тот, кто обещает рай на земле, и есть сатана. Тот, кто будет звать строить рай на земле или искать землю обетованную,— дьявол, фанатик-изувер.
— Вот ко мне и приходил изувер. Вот его знак, — Распутин разжал кулак и показал клочок бумаги со знаком иезуитского ордена.
— Иезуиты не изуверы, хотя в сознании православного эти слова путаются, — вставил Сильвестр и добавил: — Иезуиты это католики. Наша Уния — это их рук дело... Но они действительно всегда боролись с масонами. Папа всегда возлагал на них самые трудные и щекотливые задачи.
— Я встречал иезуитов на Урале, в Сибири и за Байкалом, в Бурятии и всегда их боялся. Они школы там свои строили и народ совращали!
— Гриша, я тебя понимаю, почему ты боишься иезуитов... Они умнее и образованнее тебя, — съязвил Илиодор и продолжил, — а знаешь, что у тебя с ними есть много общего?
— Что есть?
— Они и ты ненавидят иллюминистов одинаково! Они и ты против цареубийства...
— Иезуиты и изуверы в сознании русского человека — одно и то же. — прервал Илиодора отец Сильвестр, — помнишь изверга Иосафата Кунцевича? Незадолго до своей «мученической» кончины (он подох, забросанный камнями 12 ноября 1623 года в Витебске) Кунцевич приказал выкапывать тела умерших православных и бросать их собакам. По всей своей Полоцкой епархии, в Могилеве, в Орше наводил он террор на православных, закрывал и сжигал их церкви... От его действий содрогнулся даже литовский канцлер, представитель самого короля польского Лев Сапега... Вот что он писал Кунцевичу (отец Сильвестр, не вставая с кушетки, протянул руку и снял с полки толстую в потертом переплете книгу и ловко открыл ее на нужной странице): «Необдуманными насилиями притесняете вы русский народ и толкаете его на бунт. Вам известны нарекания простого народа, что ему лучше быть в турецкой неволе, нежели терпеть такие страшные преследования за веру и благочестие... Вы пишете, что вам свободно топить православных и рубить им головы... что надо отдать их церкви на поругание... Вы запираете церкви, чтобы люди без благочестия и христианских обрядов умирали, как нехристи... Вместо радости, ваша льстивая Уния принесла нам только горе, непокой и нестроение, так что предпочитаем быть без нее. Вот плоды вашей Унии...».
— Погоди, отец Сильвестр, вмешался Илиодор, — разве Кунцевич принадлежал Ордену иезуитов?
— Уния — дело рук иезуитов, — ответствовал Сильвестр и дальше спросил: — Хотите, еще почитаю о них? — Не дожидаясь ответа, также не вставая с места, сначала положил только что читаемую книгу о Кунцевиче, затем одним движением достал другую, потоньше и поновее. — Вот слушайте,— начал:
—...В южных и западных русских областях, принадлежавших польскому-литовскому государству, иезуиты появились очень скоро по утверждению ордена в этой стране. В 1569 году иезуиты впервые явились в Вильне, в следующем году здесь была открыта ими школа. В 1571 году устроена была в Ярославле иезуитская коллегия. Правительство Стефана Батория особенно заботилось о распространении в русских землях иезуитов, видя в них наилучших помощников себе в деле ополячения и окатоличения православного русского населения. Взяв в 1579 году Полоцк. Баторий основал здесь иезуитскую коллегию, отдав в ее распоряжение все местные православные монастыри и церкви с их имениями. Иезуиты немедленно открыли здесь семинарию для воспитания юношества. Иезуитов стали приглашать к себе знатные люди в качестве духовников... Довольно рано начались и попытки иезуитов проникнуть в Московское государство. Первый иезуит, явившийся в Москву, был посол Папы, посредник между Баторием и Иоанном Грозным, знаменитый Антоний Поссевин. Ему не удалось, однако, не только открыть пути другим иезуитам в Москву, но и получить разрешение на постройку католических церквей в Московском государстве — Иван Грозный скоро разоблачил его как шпиона и изгнал из Москвы. Интересно, но даже первый Лжедимитрий, будучи католиком, отказался впустить иезуитов в свое государство. Вокруг царевны Софии некоторое время вертелись два иезуита под предлогом получения разрешения проехать в Китай. Они имели грамоты от французского короля Людовика XIV... А вот, кстати, — отец Сильвестр передохнул и продолжил, — ответ царя Михаила Федоровича королю Франции Людовику XIII, который также собирался открыть в Москве католические церкви: «Ксенжанам, иезуитам и службе римской не быть, о том отказать накрепко»... Петр Великий 18 апреля 1719 года издал Указ об изгнании иезуитов из России… Когда иезуитов изгнали из всех государств Европы, пригрела их одна Екатерина II. При ней в России было около 200 иезуитов, которые открыли 6 коллегий — в Полоцке, Витебске, Орше, Мстиславле, Могилеве и Динабурге и несколько миссий и резиденций в Белоруссии, — Сильвестр кое-что читал, кое-что прибавлял от себя, но выходило интересно и складно. Распутин и Илиодор слушали, буквально раскрывши рты.— В «Прибавлении» к «Московским ведомостям» за 1784 год, №№ 69—70. русский издатель Н. И. Новиков напечатал статью «История ордена иезуитов», содержащую некоторые неприглядные для этого ордена сведения¹. Екатерина II была взбешена и написала 23 сентября в Москву обер-полицмейстеру Архарову следующее: «Уведомившися. что будто бы в Москве печатают ругательную историю ордена иезуитского повелеваем запретить таковое напечатание; а ежели бы оная издана была, то экземпляры отобрать, ибо, дав покровительство наше сему ордену, не можем дозволить, чтобы от кого-либо малейшее предосуждение оному учению было». Оберполицмейстер арестовал тираж «Прибавлений», приказав отбирать номера у тех подписчиков, которым они уже были направлены...
— Екатерина была мудрая царица, — вдруг прохрипел Распутин, — и езуверов при себе держала, и масона-иллюминиста Дидерота в советчиках оплачивала...².
— Но послушайте дальше, — перебил его отец Сильвестр. — Иезуиты упрочили свое положение при императоре Павле I, который подружился с иезуитом Грубером. Павел I издал Указ от 18 октября 1800 года о передаче церкви Святой Екатерины в Петербурге иезуитам. В этой церкви была сразу же открыта иезуитская коллегия. Александр I, наоборот, 20 октября 1815 года издал Указ Сенату «о высылке всех Иезуитского ордена монахов из Санкт-Петербурга» и «о воспрещении им въезда в обе Столицы»...
— Выгнал иезуитов и впустил масонов! Все бунтовщики-заговорщики 25 года были масоны, — вставил Илиодор.
— Не все, — опять как бы неожиданно сказал Распутин, — в Акатуе сидел монах-езуит Лунин, его там хорошо помнят... и еще один. Мухин (Муханов П. А. — Е. Ч.), кажется, тоже был езуит: они и помешали заговорщикам убить Николая, внедрившись в их ряды...
— Ну ты, однако, грамотей, Гриша, — сказал отец Сильвестр.
— Я не грамотей, я бывал там, за Байкалом — красивые больно места! Так бы и остался жить там навечно, если бы не голос...
— Иезуиты совращали дворян Руси в католичество, — рубанул Илиодор, — князей Голицыных, Одоевского, Гагарина, графиню Растопчину, графиню Толстую... они ограбили княгиню Волконскую...
— Да, ты прав, — поддержал монаха Сильвестр, — Александр I сказал как-то князю А. Н. Голицыну: «Иезуиты будут лизать тебе сапоги, потом руки... пока не доберутся до горла».
— А Павла-то кто задушил, масоны или езуиты? — спросил Распутин.
— Свои, родимые, — ответил отец Сильвестр.
— И те, и другие — заговорщики и ловцы православных душ, — вставил Илиодор.
— Вот и я попался. — прокашлял Распутин и, откашлявшись, продолжил: — убьют меня или езуиты, или масоны...
— А может быть, как Павла, свои, родимые? — съязвил Илиодор и добавил:
— Не лезь, Распутин, в политику...
— Да, эта баба не для тебя, старец, — поддержал его Сильвестр, — с ней не порадеешь...
— Что мне делать? — испуганно воскликнул Григорий Ефимович.
— Расскажи все царям. — посоветовал отец Сильвестр.
— Да это только езуиту и надо! — прервал его умный Илиодор. — На то он и иезуит, чтобы продумать все ходы и подцепить царя на крючок. Молчать надо, Гриша!
— Молчать... — задумчиво произнес Распутин, — как — молчать, когда я уже все вам разболтал... А вдруг вы езуиты или масоны?
— Мы православные, Гриша, и, следовательно, — строго начал Илиодор,—ни тем и ни другим, кхм, быть не можем!
— Вот видишь? За нас будь спокоен, — поддержал его Сильвестр.
— Православные... — недоверчиво протянул Распутин, — а у тебя, Илиодор. слишком много ума книжного, как у масона... А ты. Сильвестр, хитрый, как езуит. Один из вас меня обязательно предаст...
— Сейчас дам тебе по морде, — спокойно сказал Илиодор и зачем-то перекрестился.
— А я не позову сегодня к тебе ни Варьку, ни Ксюшку,— захихикал, словно заблеял, Сильвестр, —со мной радеть будешь!
— Ладно, — примирительно сказал Распутин, — и правда, Сильвестр, приглашай их, надо тяжесть с души снять.
— Опять вы за свое, богохульники!, — сказал Илиодор и плюнул на пол. — Пойду тогда пить водку.
— Иди-иди, монах, — продолжал подхихикивать Сильвестр, — бог не выдаст, глядишь, и свинья не съест!
6. Одна приватная беседа между Распутиным, Бадмаевым и монахом Илиодором о странностях русской души или... абракадабра.
Распутин и Илиодор направились в гости к Бадмаеву, предварительно созвонившись с ним по телефону. Бадмаев принял их сегодня в своем доме на Невском (дом № 4. вход со двора). Поднявшись на третий этаж по крутой лестнице с деревянными перилами, гости, очутились на небольшой площадке перед тяжелой, обитой железом дверью. Три раза, как договорились с хозяином, крутнули, звонок. После некоторой паузы дверь бесшумно стала отворяться кнаруже, оттесняя Распутина и монаха к самому краю лестничной площадки. За входной дверью оказалась еще одна дверь, покрытая тисненой кожей. Она была открыта внутрь квартиры. На высоком пороге между дверьми стоял Бадмаев, широкое лицо его ласково и добродушно улыбалось. «Да какие гости к нам пожаловали, — встретил он Распутина и Илиодора, мягким жестом приглашая их войти, — ну проходите же, осматривайтесь. Чай будем пить, у меня тепло».
Григорий Ефимович был в этой квартире впервые. Его привел Илиодор, который бывал здесь у Бадмаева неоднократно. Пришлипросто так, пообщаться, попить чайку. В прихожей, большой и квадратной. Распутин осмотрелся. Скромно, чисто. Слева — обычная вешалка с верхней одеждой. Справа — зеркало в раме из красного дерева, по краям которого — по бронзовому канделябру.
Широкий простенок разделял двери: правая вела в гостиную, левая — в рабочий кабинет. От прихожей вправо уходил длинный узкий коридор в подсобные комнаты. Влево — короткий, такой же узкий коридор, соединяющий прихожую с комнатой для гостей. Бадмаев жил одиноко, прислугу отпускал рано и «дорогих гостей» принимал сам.
Так вот, на этом широком простенке Распутин увидел много знакомых и незнакомых лиц на фотографиях разных размеров, вставленных в одинаковые простенькие деревянные рамки и под стеклом. Под каждой фотографией или прямо на ней дарственная надпись (слова благодарности, признательности, любви и дружеские слова) того, кто на ней запечатлен. «Вот так иконостас у тебя. Петр Александрович! — воскликнул Распутин, несколько обескураженный этой коллекцией. — Ты их что, всех лечил?».
— Да нет, так, — за скромничал вроде бы Бадмаев, — друзья, товарищи... помогаем вот друг другу!
Распутин подошел поближе. Прямо перед ним висел Щегловитов Иван Григорьевич, министр юстиции, председатель Государственного совета. Веером от него располагались портреты двух Струве — Отто Васильевича, академика, директора Пулковской обсерватории, и его однофамильца писателя и философа Петра Бернгардовича (того и другого Распутин знал лично). Знал он также и журналиста Суворина Александра Сергеевича, редактора «Нового времени».
----------------------------------------------
¹ Новиков Николай Иванович (1744—1818) — русский просветитель, писатель, журналист, издатель. В издаваемых им сатирических журналах «Трутень», «Живописец» «Кошелек» выступал против крепостного права. Организатор типографий, библиотек, школ в Москве, книжных магазинов в других городах России. В 1770 г. принял масонство. В 1792—1786 гг. по приказу Екатерины II был узником Шлиссельбуртской крепости. Освобожден при Павле I.
² В работе с историческим материалом для данного раздела существенная помощь оказана автору М. А. Яблоковой и П. В. Флоренским.
Газета «Ветеран» №21 (125)
Евгений ЧЕРНОСВИТОВ
АКАФИСТ ГРИГОРИЮ РАСПУТИНУ
...Рядом с Сувориным — благородное с иудейским профилем лицо, слова благодарности и подпись — «И. А. Ефрон». Чуть повыше незнакомый Сабашников С. В. Совсем маленькая фотография князя Феликса Юсупова, и прямо на ней каллиграфическим почерком выведено: «Бадмаеву — великому лекарю. Дружески». Неестественно узкая фотография молодого человека с печальным лицом, на груди у которого мелким почерком написано: «Петру Александровичу Бадмаеву... Друг мой, брат мой!» и подпись— «Семен Надсон».
Григорий Ефимович прямо-таки растерялся, мысли у него заплясали: эти лица, эти люди. Все они вот здесь, у Бадмаева, вместе. Открыто и откровенно благодарят его и возносят как великого человека и лекаря. Как ученого (оба Струве) и писателя (Суворин, Сабашников, Ефрон). Он, пораженный таким сборищем, не сразу обратил внимание на две фотографии без рамки, просто наклеенные на твердый картон. Они висели несколько поодаль — рядом, совершенно одинаковые и по размеру, и по тому, что на них было изображено. А была на них — белая лебедь на правой и черная лебедь на левой... Одилия и Одетта. «Да это же Малечка Кшесинская!» — мысленно воскликнул Григорий Ефимович, и в голове его сразу просветлело. Образ примы-балерины Мариинского театра на одной стене с другими «образами» словно внес в сознание Распутина какой-то сокровенный смысл, объединяющий все, что он сейчас рассматривал, и его, рассматривающего, тоже, и самого хозяина Бадмаева, сопящего за спиной, и даже замешкавшегося у порога еще холодного с дороги Илиодора. На этих словно зеркальных фотографиях (балерина была запечатлена в одной и той же позе, в одинаковой пачке, только черной в Одетте и белой в Одилии) не было ни слов благодарности, ни даты. Лишь автографы и тоже как бы зеркальные: «М. Ф. Кшесинская».
«А может быть, она не тебе это подарила?» — спросил со слабой надеждой Распутин, тыча пальцем в фотографии Кшесинской и поворачиваясь к Бадмаеву. Широкое лицо бурята сразу же расплылось в лукавой улыбке, а кисть левой руки плавно повела в сторону двери, ведущей в кабинет. Там над дверью в роскошной позолоченной раме висела, словно картина, еще одна фотография — Кшесинская на балконе своего особняка простирает руки к нарядной толпе, собравшейся около парадного. На этой фотографии надпись: «Люблю, люблю, милый мой Бадмайчик, — пай-мальчик!».
Прошли в гостиную. Огромный из тонкой кожи диван и точно такие же два кресла сразу привлекли внимание Григория Ефимовича. Рядом с диваном низкий, инкрустированный перламутром журнальный столик. Напротив у стены рояль. И книги, книги, книги! Везде! Аккуратно расставленные на стеллажах, расположенных по стенам этой большущей — 100 человек поместятся свободно — комнаты, в серванте и даже в «горке». Старинные в кожаных переплетах и современные, и все на разных языках, есть и с иероглифами, нарисованными сверху вниз, и с арабским письмом справа налево. Все это увидел Распутин и еще раз удивился: «Голова, однако, Бадмайчик».
А «Бадмайчик» подкатывал уже ловко столик, уставленный напитками — анисовая, мадера, коньяк и. конечно же, шампанское «Le Marechal», чашечка из фарфора не толще яичной скорлупы с соленым миндалем и хрустальная ваза с пирожными, хрустальные крошечные рюмочки и большие бокалы. Ничего лишнего!
«Садитесь, располагайтесь на диване, — ласково приглашал хозяин, — расслабьтесь, попейте пока что-нибудь… пока чаек не сварился».
Распутин и монах сели на диван и словно провалились в пуховые перины — такой он был мягкий. Илиодор потянулся к анисовой: «Ты что будешь?» «Подождём, однако, хозяина», — ответил Распутин. «Да он ведь не пьет!» «Как не пьет?», — не понял Григорий Ефимович. «Совсем ни капли,— и, наклонившись к уху Распутина, монах прошептал:
— Пять лет назад пил запойно Петр Александрович, но вот два года как прекратил — лечил его от этого дела Бехтерев... да, тот самый, из Военно-медицинской академии. Ты слышал о нем, наверное, от царей и Феофана». И еще раз удивился крепко Распутин: «Вот так Бадмайчик — пай-мальчик!»
Петр Александрович как из-под земли стоял уже перед ними и словно все слышал: «Да-да, я был настоящий алкоголик. Погиб бы наверняка, если бы не Владимир Михайлович! Вот с кем тебе, Гриша, надобно бы познакомиться. Силища в нем магнетическая великая, биополе мощное, а сознание открыто космосу. И при этомрусский человек». «Русский» было произнесено по-особому — с глубоким уважением, легкой грустью и детской завистью.
«Чай готов, однако». Тут и началась беседа за анисовой, «Le Marechal», коньяком и крепким китайским чаем, который пил, правда, только хозяин.
«Я что-то не пойму тебя. Петр Александрович, — начал Распутин. — Все у тебя в доме по-европейски. И одеваешься ты как европеец, и подстригает тебя француз, вот и бородка на европейский лад. Сам лечишься у русского врача, православие принял, Петром Александровичем нарекся... не мешает ли тебе все это с клиентами-то твоими, которым морочишь голову всякими «чжунь», «сзянь», «шу»-абракадабрами!»
«Ну не все европейское — вот пойдем, однако, в мой кабинет, увидишь! — совсем не обидевшись, отвечал Бадмаев. — А как начну дудеть в шэн — на себе испытаешь чары Востока. Я признаю европейскую медицину, ибо я россиянин, значит — православный. Но я бурят и практикую как тибетский древний лекарь. Ты что, против? Разве я один? Вон сколько в столице лжелекарей поразвелось! К тому же и лжекитайцы, лжеяпонцы, лжеиндийцы. Помесь всякая ни духом, ни рылом к Востоку не имеет никакого отношения... Деньги, деньги и еще раз деньги — вот что им надо... А доверчивая до экзотики русская душа тянется к ним, раскрывая рты и кошельки!» Бадмаев покраснел, возбудился, при этих словах стал бегать взад и вперед, плавность и мягкость исчезли из его жестов. «Я христианин, я россиянин, — продолжал он в той же манере. — Но я знаю Восток, его культуру, его традиции. Я перевел на русский 25 глав «Шуцзин» — книги древнейших восточных преданий. Я практикую по «Чжуд-ши», уже заканчиваю перевод на русский «Вайдурья-онбо», трактата по индо-тибетской медицине...»
«Вот именно — «дурья-бей-бок», — передразнил Распутин.
«Не обижай хозяина, — вмешался монах Илиодор. — Он тут ни при чем — мы сами, русские, с придурью, коль легковеры. Лучше уже он, грамотный, морочит нам голову, чем Оська Фельдман—полуумок, полуграмотный лекарь».
А Бадмаев, не слушая, продолжал: «В недрах каждой русской души гнездятся сумбур, суеверия и смута и рвутся наружу. Я бурят, россиянин. А кто тот русский, который женится на бурятке, разводит от нее кучу детей, перестает говорить на родном языке и детей ему не обучает, да и общение ведет только с бурятами? Я знаю такого — живет у меня на родине, из казаков, как и ты, Илиодор... Кстати (мысли Бадмаева скакали!), и ты, монах, предал свое казачество!»
Илиодор был весьма и весьма грамотным человеком. И то, что он сейчас сказал, вмиг охладило Бадмаева: «Я согласен с тобой. Петр Александрович... Но наша беседа, к сожалению, не похожа на диспут, который произошел между китайским монахом Махаяной и индийским монахом Камалашилой в монастыре Самье в 793 году...»
«А ты откуда это знаешь? Ведь ни на русском, ни на европейских языках об этом ничего нет?!» — воскликнул Бадмаев.
«Я знаю душу Востока, — несколько высокопарно ответил Илиодор и продолжил, — и читаю твои, Бадмаев, мысли».
«А свою-то душу ты знаешь?» — вмешался Григорий Ефимович.
«Знаю историю нашу, значит, душу свою русскую тоже знаю», — ответил спокойно монах.
«Да, странная русская душа, однако», — перешел опять на певучий лад Бадмаев, взяв себя в руки.
«В душе только то, что в истории, — ни больше ни меньше», — продолжил Илиодор и запил эти слова анисовой.
«Сумбур, суеверие и смута...» — вздохнул Распутин.
«В щели безверия всякого рода волхвы, как тараканье, лезут», — икнул и произнес монах.
«Церковь виновата! Вот Феофан пьет и к Бехтереву не идет, а бурят идет и не пьет», — сказал Распутин.
«Не так все, не так, Гриша! — запротестовал Илиодор. — Вот узнай же, что церковь православная всегда народ свой против всяких чародеев и волхвов предупреждала. Митрополит Фотий в послании своем к новгородскому архиепископу Иоанну в 1410 году писал: «Учтите, чтобы басней не слушали, лихих баб не приимали, ни узлов, ни примолвления, и где таковые лихие бабы находятся, учтите их, чтобы престали». В грамоте Мисаила, митрополита белогородского и обоянского, написанной в 1673 году, к Никодиму, архимандриту Курского Знаменского монастыря, сказано: «Да в городах же и уездах мужескаго и женскаго полу бывают чародеи и волхованием своим и чародейством многих людей прельщают. Многие люди тех волхвов и чародеев в дом к себе, к малым детям и к больным младенцам призывают, а они всякое волхование чинят, и от правоверия православных христиан отлучают»...»
«Русские люди не падки до суеверия: они носят его в душе, ибо доверчивы. Вот если бы вместо доверия да вера!» — эти слова произнес Бадмаев, но Распутину показалось, что говорил Илиодор.
«Язычество, погань неистребимы в русской душе, отсюда и всякого рода чертовщина», — продолжал монах.
«А ты, Гриша, сам-то, — вдруг взяв Распутина за руки, начал Бадмаев, — чернокнижник! Нашел, наверное, Черную книгу в Сухаревой башне? И чаруешь, и вещуешь, и узорочаешь, и обморочить кого хочешь можешь!»
«Да, я народный чародей. Это верно. И кудесник, и знахарь, и лекарь...»
«И пекарь», — добавил Илиодор, прикрывая огромной ладонью зевотину.
«...Знаю все заговоры и наговоры. Мои заговоры крепки, как камень Алатырь. Хочешь, и тебя, Бадмайчик, кровью повяжу или слюною приклею к себе и будешь ходить за мной и скулить, как собачонка. Хочешь, тоску на тебя наведу... Впивайся, тоска, вгрызайся, тоска, въедайся, тоска, в голову, грудь и печенку, в глаз, живот и мошонку. В костях ной, в суставах крути, в сердце щеми, камнем лежи...»
«Кончай, Гриша», — взмолился Илиодор.
«Ух и силен же ты, однако, Распутин! Видишь, Илиодор затосковал от твоих слов».
Распутин и монах пили много, пока говорили. Пили все подряд. Не один раз Петр Александрович менял пустые бутылки на полные на столике. Разговор шел какой-то напряженный и раздраженный, недобрый. Так у него никогда не говорили. Но самое главное, в этом разговоре он участвовал как лицо второстепенное. Это больше всего вызывало у Бадмаева досаду: к такому он не привык. Распутин психологически подавлял Бадмаева и делал это без всякого усилия, и монах был на его стороне, хотя и спорил с Распутиным, и язвил, и демонстрировал, что ему от слов Григория скучно.
Вот такой получился расклад. До чая.
«Чаек поспел, однако», — наконец твердо сказал Бадмаев, подкатывая другой столик с чайными принадлежностями, тем самым показывая, что винопитие закончено.
«Ты обещал показать мне свой кабинет», — сказал Распутин, наливая себе чай.
«Подожди, успеется!»
Стали пить молча, напряжение не исчезало. Тогда Бадмаев встал и сказал: «Принесу, однако, шэн, подудую немного, а то вы какие-то сосредоточенные больно».
Он вышел, и Распутин услышал, как открылась дверь в кабинет — этот таинственный шэн был там.
Бадмаев вернулся скоро. В руках у него был небольшой инструмент из бамбуковых трубок с длинными медными наконечниками, похожий на большую губную гармошку. Бадмаев уселся прямо на пол, поджав под себя ноги, напротив гостей. Облизал губы и начал дудеть. Лицо Илиодора приняло суровое выражение: он еще больше сосредоточился. Распутин напрягся, словно собираясь встать с дивана, и весь как-то вытянулся: «Как змеев нас заклинает», — пронеслось у него в голове. Звуки выходили из трубок такие, что скорее ощущались ртом, чем ушами воспринимались. Словно камешки гладкие во рту перекатываться стали. Да, ушами эти звуки он, Распутин, не воспринимал. Стало приятно, словно кто-то ласковый стал щекотать пятки. Нежные девичьи руки игриво взъерошили Гришины волосы, разгладили морщинки лба, слегка надавили на веки, провели теплыми ладонями по щекам, расправили напряженные тугие складки за ушами и полезли за шиворот, к хребту...
«Он уснул, — сказал Бадмаев, прекращая играть, Илиодору. — Ты иди, однако, домой, а он пусть подремлет покуда». Монах встал и, не сказав ни слова, быстро одевшись, ушел. Пошел по Невскому в сторону Казанского собора против движения. Зацепил кучку юнкеров и затеял с ними драку, отмолотив заодно и подбежавшего разнять их жандарма. Затем довольный, отплевывая красную от крови слюну, пошел спать.
Газета «Ветеран» №22 (126)
Евгений ЧЕРНОСВИТОВ
АКАФИСТ ГРИГОРИЮ РАСПУТИНУ
Распутин проснулся от духоты. Первое, что он увидел, — огромные лапы сосен, близко растущих от окна, напротив которого он лежал на широкой деревянной кровати. В этой же небольшой комнате находилась русская печь, которая сейчас топилась и была раскалена. Григорий Ефимович был в длинной холщовой рубашке и кальсонах. Комнатка была свежевыбелена. В красном углу Владимирская богоматерь под полотенцем. «Где я?» — тихо спросил Распутин, и тут же скрипнула боковая дверь и появилась аккуратненькая сухонькая старушка. «Дома, родименький, дома», — сказала она.
«Где я?» — на сей раз зычно рявкнул на старушку Григорий Ефимович.
«У меня, — не заробела ничуть старушка, — я сдаю этот домик Петру Александровичу».
«Где это?» — уже спокойнее спросил Распутин.
«Станция Сиверская».
«А-а, знаю!»
«Тебя привез Петр Александрович тяжелобольным и в беспамятстве два дня назад... Горячка!».
«Горячка, — повторил за старухой Распутин. — Какая к черту горячка — дудка бамбуковая, а не горячка!»
«Поспи, поспи еще маненько», — стала быстро уговаривать его старуха, а про себя подумала, что в головке у него еще бо-бо...
...Вернувшись от Капитолины (так звали старушку), где он оставил Распутина, приказав ей за ним ухаживать и отпаивать его различными отварами, которые он привез с собой, Бадмаев долго не мог найти себе места в своей огромной и такой казавшейся сейчас пустой квартире. Несколько раз подбегал к телефонному аппарату, но так же быстро отбегал от него: куда звонить? зачем звонить? Затем вдруг решительно подошел к столу, на котором остались после гостей стоять бутылки. Взял чуть тронутую бутылку коньяка и вылил в бокал. Выпил одним залпом. Выдохнул. Стало полегче. Побежал в столовую, где хранились запасы алкогольных напитков, — пусто! Вернулся к столику, стал осматривать другие бутылки — в некоторых немного оставалось содержимого. Стал изо всех бутылок сливать в бокал. Так набрал еще два бокала. Спокойно выпил и пошел спать. Утром Петр Александрович Бадмаев предстал пред тяжелым взглядом заведующего кафедрой душевных и нервных болезней Военно-медицинской академии Владимира Михайловича Бехтерева.
Разговор, который произошел между ними, вряд ли интересен потомкам.
Неделю-две Бадмаев своих пациентов не принимал (в его журнале приема больных, который он вел аккуратно и ежедневно, записывая в соответствующие графы — Ф.И.О., год рождения, социальное положение, жалобы, диагноз, метод лечения, результаты лечения и сумму гонорара, за это время — пропуски).
С Распутиным он встречался еще несколько раз, примерно столько же раз и с Илиодором. Но больше никогда с ними обоими сразу. Не встречаться с ними он не мог: жили-то в одно и то же время и в одном и том же месте. Круг интересов не одной точкой соприкасался. Одни и те же действующие лица закручивали их, Бадмаева, Распутина и монаха Илиодора, в одни и те же события... Но вот позволить себе не принимать никогда Распутина и монаха вместе Бадмаев мог и выполнил это твердо.
Апокалиптическая секта
«Ввиду того, что мы еще не в состоянии сказать свое последнее слово, найдено полезным и уместным распространять повсюду свет и встряхивать все, что стремится к движению. Для достижения сего мы рекомендуем вам стараться присоединять возможно большее число лиц ко всякого рода конгрегациям, но при условии, чтобы в них господствовала полная таинственность... Под самым простым предлогом (но отнюдь не под политическим или религиозным) создавайте или лучше заставьте других создавать разные союзы, сообщества, имеющие целью торговлю, промышленность, музыку, искусства. Собирайте свои невежественные стада в определенных местах (можно даже в храмах и часовнях), поставьте во главе их какого-нибудь благочестивого, но доверчивого священника, который был бы на хорошем счету, но которого было бы легко обмануть, затем маленькими дозами впускайте яд в избранные сердца, делайте это как бы невзначай, и вы вскоре сами удивитесь полученным результатам. Главное — это отделить человека от семьи и заставить его потерять семейные привычки... Исподволь приучайте его тяготиться своими ежедневными трудами, когда же вы окончательно разлучите его с женой и детьми и докажете ему всю трудность всех семейных обязательств, внушите ему желание изменить образ жизни... Мы овладеваем разумом, волей, душой человека, мы просматриваем, изучаем его, узнаем его наклонности, вкусы, привычки, а когда видим, что он для нас созрел, направляем его к тайному обществу, по отношению к которому масонство является лишь плохо освещенной передней».
(Из дневника декабриста А. Я. Муравьева: «Маленький Тигр. Мысли о масонстве»).
Не прошло и месяца после встречи Распутина с «езуитом», как страшная тревога вновь сжала ему горло. «Опять!» — констатировал с раздражением Григорий Ефимович и закрылся в своей комнате. По Петербургу вот уже вторые сутки ползли слухи, связанные с появлением в «Новом времени» статьи, подписанной «Сожитель». Статья эта была без названия, в две полосы. Говорили, что за «Сожителем» скрывается Тэффи. Итак — «сожитель Тэффи»¹. Другие были уверены, что написал ее сам Суворин, редактор и издатель «Нового времени». А когда появилась статья академика Котляревского Нестора Александровича в «Экономисте», то есть на другой день после публикации «Сожителя», стали говорить также и о «коллективном авторе». Статья была туманная. В ней говорилось о плохом моральном климате в армии, участившихся доносах и о том, что «некоторые военные круги хотят превратить русскую армию в отряды новых преторианцев» (преторианцы — в Древнем Риме первоначально охрана полководцев, затем императорская гвардия, затем воины, участвовавшие в дворцовых переворотах; в переносном смысле — наемные войска, служащие опорой власти, основанной на грубой силе). Эти круги, якобы писал «Сожитель», под предлогом необходимости реформы в армии (кайзер, видите ли, угрожает России войной!) проводят деспотические маневры. Милитаризация России — да, именно так писал «Сожитель» — идет вразрез с общеевропейскими тенденциями, направленными к уничтожению границ между европейскими государствами и к торжеству принципа всемирного братства.
Были также нападки в статье и на юстицию, прокуроров и следователей. «Сожитель» предлагал создать комиссию «свободных адвокатов», которая взяла бы под контроль следственно-судебное производство в империи, а также тюрьмы. В статье много чего было! И о благотворительных обществах, которые еще «как-то нерешительно проявляют себя в общественной жизни». Но не этим «Сожитель» привлек к себе внимание. Привлек он неожиданной концовкой статьи, ни логически, ни тематически не связанной с ее содержанием. Вот она: «Чтобы отвлечь дорогого читателя от мрачных мыслей, — писал «Сожитель», — что у нас, в России, все плохо, я позволю себе маленький экскурс в историю и процитирую письмо королевы Франции Марии-Антуанетты ее сестре Марии-Христине, написанное 27 февраля 1781 года: «Мне кажется, — писала королева, — вы придаете слишком много значения масонству во Франции; оно далеко не играет у нас такой роли, как в других странах, благодаря тому, что здесь все к нему принадлежат, и таким образом нам известно все, что там происходит. В чем же вы видите опасность? Я понимаю, что можно было бы опасаться распространения масонства, если бы это было тайным политическим сообществом, а ведь это общество существует только для благотворительности и для развлечения: там много едят, пьют, а король говорит, что люди, которые пьют, не могут быть заговорщиками. Также нельзя назвать масонство обществом убежденных безбожников, ибо я слышала, что там постоянно говорят о Боге; кроме того, там раздают много милостыни, воспитывают детей бедных и умерших членов братства, выдают их дочерей замуж — во всем этом я, право, не вижу ничего дурного. На днях принцесса де Ламбалль была избрана великой мастерицей одной ложи; она мне рассказывала, как там с ней мило обращались, но говорила, что выпито было больше, чем спето: на днях предполагают там дать приданое двум девицам. Правда, мне кажется, что можно было бы делать добро без всяких таких церемонии, но ведь у каждого своя манера веселиться (выделенные слова орала возбужденная толпа, когда голова Марии-Антуанетты ложилась под гильотину. — Е. Ч.), лишь бы делали добро, а остальное не безразлично ли нам?» На этом статья кончалась.
Распутин не любил газет и вообще всякого рода «писак». Но эту статью он прочел, привлеченный подписью. Сразу за ней был небольшой раздел криминальной хроники, где сообщалось, что на берегу Невы в камнях обнаружен труп молодой женщины, которая вскоре была опознана как подданная Италии. И что следствие ведется. «Езуитка!» — сказал себе спокойно Распутин и начал напряженно думать, подстригли ли королеву Марию-Антуанетту перед тем, как гильотинировать, или нет. В его сознании куски из статьи «Сожителя» и сообщения криминальной хроники слились воедино.
Статью в «Экономисте» Распутин не читал. А зря! Она была сдержанна и лаконична. Мысли свои Нестор Александрович Котляревский излагал ясно и логично. Было только непонятно, почему в «Экономисте»? Статья также была без названия и начиналась... письмом королевы Франции Марии-Антуанетты, но другим, чем у «Сожителя». А именно — брату королевы императору Леопольду XI от 17 августа 1790 года: «Прощайте, дорогой брат, верьте нежности вашей несчастной сестры. Главное, остерегайтесь всякого масонского общества: этим путем все здешние чудовища стремятся во всех странах к достижению одной и той же цели».
Дальше академик писал, что Александр I последовательно проводил в жизнь конституционную политику. Он в марте 1818-го публично обещал «даровать России конституцию», проект которой был подготовлен в 1819 —1820 гг. в канцелярии Н. Н. Новосильцева в Варшаве и назывался «Устная грамота Российской империи». А. А. Аракчеев в это же время готовит по распоряжению императора проект постепенного освобождения крепостных крестьян, то есть важнейшую реформу. Такой же проект был подготовлен С. М. Кочубеем, полтавским губернским предводителем дворянства. Большие надежды Александр I возлагал на генерал-губернатора А. Д. Балашова, который был послан императором управлять пятью центральными губерниями России с единственной целью — проведение крестьянской реформы. Кто помешал Александру I? Европейское свободомыслие! Цвет нации — русское дворянство, зараженное свободомыслием по-европейски, не поддержало императора и Аракчеева в их реформаторской деятельности и предпочло тайные общества, масонство, заговоры. Так возник декабризм. «Дальше, — писал Котляревский, — император Николай I не уловил ситуацию, срезал вершки, оставив корешки, и фактически уничтожил цвет нации, расправившись жестоко с декабристами. А когда корешки дали новые ростки и появились петрашевцы, император вторично допускает ту же самую причину, уничтожая на сей раз ум нации, отправляя, собственно, ни в чем не виновных петрашевцев в Сибирь на каторгу. Реформа 1861 года, — заключает этот раздел статьи академик, — провал верно намеченной конституционной и реформной политики Александра I и председателя военного департамента Государственного совета».
Второй раздел статьи Котляревского посвящен краху столыпинской реформы и убийству реформатора...
«Действуют все те же силы, — заключает академик, — все та же система Маццини: масонство убило династию во Франции. Похоронило реформу в России».
Было в статье этой и несколько слов о Распутине: «Не темных сил нужно остерегаться — легенды о их мощи и влиянии на государственные дела создаются искусственно, — а полусвета, вернее, сумерек просветительства, манипулирующего громкими словами вроде свободы, прав человека, прогресса, равенства, братства, деспотизма, тирании, рабства; сил, использующих могущественные рычаги: деньги, тревожные слухи о неурожаях, голоде, пожарах, разграбленных селениях, о потоках крови, погромах, бред ужаса и ненависти...».
Закрывшись в комнате, Распутин снял трубку телефона и рявкнул: «Бадмаева!» Услышав вкрадчивый голос бурята, он сразу же без предисловия сказал: «Сними масонов со своей стены, Бадмайчик, а то скажу Александре!» При этих словах он бросил трубку и закончил свою злую мысль: «Я покажу тебе великий восток в Питере!» Вроде бы полегчало — разрядился! Сегодня нужно быть в форме. Сегодня — тайная вечеря у Сильвестра.
Священник Сильвестр Медведев организовал вокруг себя «православный собор» (который потом русский философ В. В. Розанов назовет «апокалиптической сектой», а Распутин — «ляжбьем»), ибо его христианская душа была возмущена разгулом в России, с одной стороны, восточной мистики («Бхагават-Гита», — негодовал Сильвестр, — заменила Евангелие!»), с другой стороны — революционности, которая становится профессией. «И кто идет в эти сатанинские кружки? — спрашивал Сильвестр и отвечал: —Дворянство».
---------------------------------
¹ Тэффи — псевдоним писательницы Н. А. Лохпицкой-Буминской (1876—1952 гг.)
Газета «Ветеран» №24 (128)
Евгений ЧЕРНОСВИТОВ
АКАФИСТ ГРИГОРИЮ РАСПУТИНУ
И какие там фамилии! (Он был, видимо, хорошо осведомлен.) Чарторыжекие, Долгорукие, Голицыны, Воронцовы, Строгановы, Вяземские, Толстые, Меншиковы, Орловы... Из Смольного — в кришнаиты или профессиональные революционерки!» Священник больше был обеспокоен падением нравов в лучшей половине русского общества, и его «собор» больше состоял из молодых женщин весьма знатного рода. Несколько раз посетила его и императрица, часто в заседаниях «собора» участвовали Анна Вырубова и Ольга Лохтина. Из мужчин — Горемыкин Иван Логинович, председатель Совета министров (1906 и 1914—1916 гг.), Петр Николаевич Дурново, министр внутренних дел в 1905—1906 гг., Коковцев Владимир Николаевич, председатель Совета министров в 1911 — 1914 гг., Сазонов Сергей Дмитриевич — министр иностранных дел 1910 —1916 гг., раза два-три был и Сергей Юльевич Витте, тот самый, кто провалил, разрабатывая, столыпинскую реформу, но успешно осуществил винную монополию (1894 г.), денежную реформу (1897 г.). построил Сибирскую железную дорогу и подписал Портсмутский мир (1905 г.); перед войной Витте чрезвычайно высоко ценил государственную деятельность Распутина. У Сильвестра Распутин познакомился и подружился с Владимиром Александровичем Сухомлиновым, генералом от кавалерии, начальником Генштаба с 1908 по 1909 гг. и военным министром по 1915 г. Цена этой дружбы — жалкое состояние русской армии перед войной.
Григорий Ефимович перед тем, как прийти сегодня к Сильвестру, позвонил ему (после звонка Бадмаеву) и прошептал: «Столыпина убили, Чагина¹ убили. Распутина убьют... В сумерках вижу дельту: под знаком ее идем!»
— Ты что (пьян, Гриша, — спокойно ответил Сильвестр, хорошо знавший подобные шуточки Распутина, и твердо закончил: — Пьяный не приходи, не пущу!
— Я трезвый, — невозмутимо сказал Распутин, — а мир идет к деспотизму.
Сильвестр занимал весь третий этаж на Мойке в доме № 6. Сегодня на «тайную вечерю» собралось человек 25—30. Для Распутина несколько лиц были новыми. Сцену Тайной вечери разыгрывали серьезно. Иисусом, конечно, как всегда был Григорий Ефимович, Происходило это так. «Иисус» берет большой хлеб (который пекли для этого специально на Невском), отламывает кусок и съедает его, затем он оборачивается к своему соседу, кланяется ему в пояс, целуется и говорит: «Примите, ешьте и дайте есть алчущим». Сосед его съедает кусок и с теми же церемониями передает его дальше, пока хлеб не обойдет весь стол. Затем «Иисус» берет большую чашу, наполняет ее вином (обычно мадерой, столь любимой Распутиным), отпивает глоток и обтирает край чаши салфеткой. Затем снова обращается к соседу и после поклона и поцелуя говорит: «Примите, пейте и дайте пить жаждущим». Тот делает то же самое со своим соседом, и чаша идет кругом стола. Когда это окончено, каждый может есть и пить сколько хочет и что хочет — стол вмиг накрывается роскошной скатертью, и на нем появляются всевозможные яства. За несколько минут, пока накрывается стол, участвующие в действе Тайной вечери превращаются в обычную светскую галдящую за пиршественным столом толпу. На каждом таком вечере присутствовали журналисты, которые потом писали отчеты в .рубрике «церковная хроника» и рассказывали о виденном и слышанном у Сильвестра в суворинском клубе журналистов.
Сегодня, войдя в роль Иисуса и отломив кусок от свежевыпеченного хлеба и поднося уже его ко рту, Распутин оторопел — напротив него, там, где сидел Иуда Искариот, из сумерек (Тайная вечеря проходила при слабом освещении) на Григория Ефимовича смотрели большие черные очи... езуита!
Распутинской растерянности никто не заметил, ибо каждый был углублен и сосредоточен. Мысли в голове Григория Ефимовича заплясали, почему-то особенно болезненно вонзилась одна: «Зачем храню записочки от царей и цесарок у себя дома, а не сжигаю!» А то, что «Сильвестр — предатель», пришло потом, когда во время пиршества священник подвел к Распутину «езуита» и представил: «Князь Эджидио Бацарелли. наш друг из Рима». Бацарелли ловко выхватил руку Григория Ефимовича и крепко стиснул ее в своих белых ладонях. На указательном пальце правой руки Распутин увидел сразу же перстень, точно такой, какой подарила ему молоденькая итальянка.
Сильвестр тут же исчез, оставив их наедине. Между Распутиным и лже-Бацарелли произошел примерно такой напряженный и молчаливый разговор, слова шли из глаз в глаза, из черных игольчатых глаз Григория Ефимовича, тобольского мужика, в черные бархатные глаза отпрыска древнего флорентийского рода (д'Эрбиньи был в родстве с Медичи. — Е, Ч.).
— Отдай мой перстень, — сказали глаза Распутина.
— Отдай мою бумажку царю, — ответили глаза иезуита.
— Зачем убил княжну, изверг!
— Ее убили твои друзья. Следующая очередь за тобой.
— Не запутаешь, не запугаешь! Скажу все царям...
— Ты и Сильвестру не скажешь, что я — это я!
— А если я сейчас тебя подомну и харей об стол?
— Попробуй! Не успеешь и шелохнуться — у меня стилет!
— Ты шпион?
— Я друг царей!
— Хи-хи! Папство выше царства!
— Хм... Отдай бумажку царю... Сильвестр в руках масонов-заговорщиков!
— Дурак! Езуит!
— Сильвестр, друг твой, — игрушка в чужих руках и не догадывается, чья воля им управляет!..
На этом затянувшаяся пауза была прервана.
— Григорий Ефимович, — взяв Распутина под локоть, начал д'Эрбиньи, — вы любите всякие байки, я знаю. Вот и я вам расскажу одну, а вы подумайте, а потом оглянитесь: где вы и с кем?
Быль-притча иезуита, рассказанная Г. Е. Распутину накануне войны.
Суть ее в следующем. В окрестностях Парижа некий фальшивомонетчик занимался подделкой стофранновых билетов. В своей «студии» он широко принимал гостей, всем давал понять, что он художник. Люди верили этому и невольно способствовали сокрытию его преступной деятельности. Можно сказать, что они даже были заинтересованными соучастниками, ибо извлекали из этого предприятия выгоду: вкусные обеды и веселые вечера...
— А теперь под этим углом,— заканчивал итальянец свой рассказ о фальшивомонетчике, при этом он не упускал локоть Распутина и водил его за собой кругами по комнате, — посмотрите на то, что происходит сейчас в России, на всю эту эпидемию разномастийных и, простите, разнокалиберных объединений людских резервов — кружки, союзы, фонды, общества, содружества, группы и т. д., и т. п. Не важно, по каким вкусам, мотивам и интересам. Не важно, как они себя называют — «благотворительное общество», «фонд призрения» или «ка-де», «эс-эр»... Важно другое: все эти объединения при определенных обстоятельствах суть боевые дружины, хорошо подготовленные и, что самое смешное и интересное, в большинстве случаев отдрессированные исподволь, неосознанно для себя! Да, им трудно сказать: «пойдите и убейте!» или «пойдите и разрушьте!» Приказать можно только тому, кто готовит сознательно себя для исполнения приказа... В наших же случаях приказ-то и не нужен! Действует другая сила — внушение! Ведь вы, Григорий Ефимович, не хуже меня знаете, что это за сила и как она действует на человека и на массу! Есть только два способа заставить людей исполнить чужую волю: или приказать, или внушить. Масоны действуют внушением и готовят для этого разными путями свои стада... Сильвестр тоже готовит стадо, и не подозревая того сам. Он так, наверное, и никогда не узнает, кто им самим управляет. А дрессировщик Сильвестра в свою очередь не знает своего дрессировщика. Это и есть масонская система Маццини... Не пугайтесь итальянского имени — там другая кровь.
— Пошто ты мне все это говоришь? — наконец опомнился Распутин и остановился. — Все равно бумажку твою порву и царю не дам!
— Да и не надо, дурья твоя голова... Вот ты меня послушал, и хорошо.
— Свидимся, глядишь, еще! — сказал Григорий Ефимович и пошел прочь из дома отца Сильвестра.
«Система Маццони — Распутин, виданное ли дело?! — шел домой от Сильвестра пешком, широко и мощно размахивая руками, громко выкрикивая слова и пугая своим видом шарахающихся от него случайных прохожих.— Может, царю пожаловаться? Зачем, скажет, с езуитом якшаешься? Нельзя этого никак. Зачем изверги италечку убили? Вот и меня тоже в Неве утопят, убьют и утопят. Нет правды в людях, и голос молчит что-то... Сходить к Бадмаеву, что ли? Может, великий восток Питера поможет? Однако нельзя!»
Это были последние мысли, с которыми Распутин вошел к себе в подъезд.
На другой день «Новое Время» перепечатало свою же статью за 26 августа 1910 года о посвящении Теодора Рузвельта, 26-го президента США, в тайный орден «Ак-Сар-Бен». Эту же статью «с разрешения редактора «Нового Времени» напечатали также «Русское слово» и «Санкт-Петербургские Ведомости», а также газеты Екатеринбурга, Казани, Барнаула, Читы и Хабаровска. Так как содержание этой статьи имеет определенное отношение к содержанию событий, происходящих вокруг Г. Е. Распутина в 1913 году, мы приведем некоторые выдержки из «Нового Времени».
О посвящении Рузвельта в тайный орден «Ак-Сар-Бен».
«...Схватившись за канат, он летал под звуки каких-то диких взвизгиваний по туннелям и коридорам обширного здания, в котором помещается орден; затем он должен был встать на вершину большого глобуса, вертящегося под ногами и проваливающегося вместе с ним в какую-то бездну... Но самое любопытное по своей нелепости испытание заключалось в следующем: магистр ордена предложил Рузвельту сесть на автомобиль вместе с несколькими избранными членами, но вместо автомобиля он очутился на какой-то платформе, с ужасающей быстротой кружащейся по арене, причем рядом с ним восседало шесть незнакомых красавиц, которые все оказались восковыми куклами; арена была наполнена ревущими людьми, которые неистово рукоплескали, когда шесть спутниц Рузвельта одна за другою падали с платформы. Это развлечение кончилось тем, что раздался взрыв, платформа разрушилась, и Рузвельт упал на подстилку из сена...
...Согласно сообщению, в тайном ордене «Ак-Сар-Бен» числится целый ряд общественных деятелей, сенаторов, членов конгресса и пр., которые все прошли через эти испытания.
Итак, мы видим, что в наш реалистический век в наиболее практичной и «передовой» стране — в Соединенных Штатах Америки совершаются какие-то дикие, бессмысленные обряды, напоминающие собою представления в цирке, причем роли клоунов исполняют государственные люди, и даже сам президент этой могущественной державы летает, ухватившись за канат, и участвует в карусели с восковыми куклами при рукоплесканиях каких-то диких ревущих людей.
Чем объяснить такое умопомрачение?
Эксцентричность испытаний может привлекать молодежь, жаждущую сильных ощущений. Но государственные мужи подвергаются риску и неудобству всех этих приключений, очевидно, с какою-то другою целью.
Ключ к пониманию их поведения заключается в политическом значении тайного масонского ордена в стране со всеобщим избирательным правом. Общественные деятели, желая заручиться на выборах поддержкою масонства, вступают в члены ордена.
Но масонство даром не дает своей поддержки: оно требует, чтобы лица, обращающиеся к нему за содействием, изъявили бы ему свою покорность, а в дальнейшей карьере служили бы его интересам; за полученные на выборах голоса «избранники народа» должны будут щедро отплатить ордену».
В тот же день, в какой была перепечатана статья о Рузвельте, и в тех же самых городах в книжных лавках и у книгонош появилась книжка с яркой и добротной обложкой, на которой была изображена большая красная шестиконечная Звезда с черной дельтой в середине. Книжка называлась «Начала хатхи-йоги».
-----------------------------------------------------
¹ Иван Иванович Чагин. контрадмирал, герой Цусимы, командовал «Алмазом», по официальной версии покончив жизнь самоубийством, когда посадил яхту «Штандарт» с царской семьей на риф в шхерах. Участвовал в разработке программы модернизации Российского флота.
Газета «Ветеран» №25 (129)
Евгений ЧЕРНОСВИТОВ
АКАФИСТ ГРИГОРИЮ РАСПУТИНУ
8. Это мы, те самые насекомые...
Mишель д'Эрбиньи четырежды побывал в Росии. Тогда, в первый раз, — нелегально. Это потом, в 1925 году, когда д'Эрбиньи стал ректором Папского восточного института в Риме и признанным папами Бенедиктом XV и Пием XIзнатоком русских дел, в Советскую Россию он ехал открыто как посланник папской мисси для наблюдения за религиозным положением в России после перехода власти к Советам.
Сейчас трудно установить, была ли эта его нелегальная поездка личным делом (интересы были — он изучал русский язык и литературу, писал книгу о русском философе В. С. Соловьеве) или акцией ордена — д'Эрбиньи был офицером ордена иезуитов, А может быть, была она благословлена папой?
Так же нелегально в 1903 году явился в Петербург иезуит Феликс фон Вирчинский, галитчанин немецкого происхождения. Скрывая свою принадлежность к иезуитам, фон Вирчинский под покровительством весьма высокопоставленного лица старался духовно объединить немцев России — для столичных немцев добивался отдельного прихода, наладил контакты с немецкими поселениями на Волге и Алтае. Несколько известных русских дворян под его влиянием стали католиками. Проводил он работу и среди раскольников и сектантов. Разоблаченный как иезуит и обвинённый в прозелитстве среди православных и старообрядцев, фон Вирчинский был выслан из России в 1911 году. Зато он сделал свое дело и подготовил почву для легального приезда иезуитов в Россию после революции 1905 года.
У д'Эрбиньи, естественно, была задача, восстановить контакты, налаженные фон Вирченским, с русскими дворянами и немцами, разбросанными еще Петром I по России. Нелегкая задача, ибо в русском обществе в 1913 — 1914 годах творилось что-то невероятное. Умному человеку со стороны ясно было, как стремительно рушатся вековые устои Российской империи.
Д'Эрбиньи был умный, сильный и смелый человек. Может быть, он хотел спасти царский престол, как искренне хотел его спасти и Григорий Ефимович Распутин? Кто знает! Но он искал прямых контактов с царем решительно и отчаянно.
«Я это знал!» — дважды произнес Мишель д'Эрбиньи в феврале 1917-го, когда произошла революция в России, а ликующие толпы Петрограда кричали: «Николашку скинули!», и в конце 1918 года, когда узнал, что всю царскую семью большевики расстреляли в Екатеринбурге, а народ и не содрогнулся.
Но вот убийство Раеспутина в 1916 году, весть о котором облетела всю Европу, и застала д'Эрбиньи в Париже, его потрясло. «Этого не; должно было случиться,— воскликнул иезуит,— его убить мог только я, но я его не убивал, это точно!.. Неужто я просмотрел третейских судей в России?» И тревожные мысли вернули его вновь в заснеженный предвоенный Петербург: «Какие силы управляли убийцами Распутина?» Да, это был вопрос вопросов для иезуита д'Эрбиньи, знатока России.
Мишель д'Эрбиньи вспомнил, что во время его пребывания в Петербурге (тогда, он это никак не относил на свой счет) три предмета, обсуждались, в лучших салонах Европы: 1) как поднять интерес к ужасам, какие творятся, в русских тюрьмах, и вызнать со стороны европейской интеллигенции протест (в связи с этим в Берлине был создан даже специальный комитет, в который вошли в качестве инициативной группы Либкнехт, Бернштейн, Луиза Каутская, Давид и Клара Цеткин, которые разослали письма русским писателям и преподавательско-профессорскому составу Петербургского, Московского и Казанского университетов, в политехнические институты, и другие учебные заведения); 2) кто всё-таки убил Пушкина? 3) кто же все-таки такой Распутин, фаворит императора и любовник императрицы (да, именно так), — святой или черт? Крупными аншлагами пестрели петербургские газеты, экземпляры которых попадали и во все европейские столицы.
Распутин интересовал иезуита не только как ближайший и верный путь к императору (ведь через Григория Ефимовича у д'Эрбиньи естественно, установились бы связи со всей императорской семьей, и отношения неформальные, неофициальные). Был и научныйинтерес: офицер ордена иезуитов это всегда крупный учёный. Тотальное окатоличивание россиян — вот та цель, которая оправдывала в данном 'случае средства. Через какую, так сказать, щель могло бы проникнуть католичество в православную душу? Конечно же, в первую очередь через раскол. А Распутин — выходец из старообрядческой семьи. Отец его, можно сказать, погиб за свою веру. Распутин — личность колоритная, человек опытный, жизнью тёртый, много видевший. Корче, Распутин для иезуита являлся и чрезвычайно интересным предметом научного исследования.
— А может быть, ключик-то простои в загадке Григории Ефимовича— рассуждал Мишель. — Для русского человека действительно уж лучше Распутин, чем «вожди — партии — классы»! «Распутин» — психологический оплот самодержавия. Над этим стоит подумать!
В то время, когда д'Эрбиньи думал, посещая салоны знати, суворинский клуб журналистов, особенно часто Политехнический институт, Психоневрологический институт и другие петербургские казенные и неказенные дома, газеты и газетенки травили Распутина по принципу моськи, лающей на слона, слухи, и анекдоты гуляли по столице, обрастая живыми подробностями. Да, легенду вередикт Г. Е. Распутину создавали профессионально. И правые, и левые в этом участвовали. Одни — с благой целью обезвредить русский престол от нечистой силы, другие — с не менее благородной целью опорочить царя и царицу. И только кликуши и юродивые были на стороне Григория Ефимовича. А церковь? Она еще окончательно не решила — петъ ему акафист или кричать анафему.
Много фальшйвок связано с образом Распутина было и тогда, и в будущем, д'Эрбиньи один из первых разоблачил одну из таких фальшивок, как «Дневник» Анны Вырубовой, распространяемый в Европе в 4о-х годах.
В то время когда иезуит пытался довести до сознания мужика-раскольника Распутина сакраментальную мысль, что иезуиты борются с масонами, другой человек, личный массажист и доверенное лицо военного министра Владимира Александровича Сухомлинова, а по совместительству и Григория Ефимовича, внушал ему, разомлевшему, от сильных и упругих пальцев, бегающих по. хребту Распутина, что «язва для России — католицизм, а её вирусы (тоже тогда, в 1913-м, модное для петербуржцев слово) иезуиты».
Имя этого человека можно найти разве .что в архивах Читы, куда попали бумаги из военного министерства, украденные оттуда эсерами, да в Омске, куда могли попасть они. со штабом, верховного правителя Российского государства Александра Васильевича Колчака. Массажист был одним из чиновников управления делами военного министра и ставил свою подпись под подписью Сухомлинова как «исп.». Но интересная деталь: бумаги, выходившие из управления за подписью военного министра, редко попадали к нему на стол. Ведь их было так много, а министр один. Для этого (уже тогда) и было изготовлено факсимиле подписи Сухомлинова, которое, и хранилось у его «массажиста».
Полное имя его — Бонжур Ахмедович Праздников, гигант-татарин двухметрового роста, порвавший с мусульманством, принявший православную веру (из Рамазанова превратился в Праздникова) и, по его словам, «западный образ мыслей» (отсюда его новое имя — Бонжур). Когда-то Магомет Абдул Ахмедович Рамазанов учился в военной гимназии в Казани. Вместе с ним учился еврей, принявший православие и русское имя сразу после рождения, ибо отец его уже был православным, Иван Хаймович Осиновский. Да, именно православие сдружило этих двух, столь не похожих людей. Иван Хаймович маленький, чрезвычайно вертким человечком. Бонжур Ахмедович был в движениях медлительным и экономным, как и подобает богатырю. По дружбе они переехали и в Петербург. С Сухомлиновым Бонжур познакомился в качестве массажиста кто-то из его клиентов порекомендовал министру Праздникова. Проникнувшись вскоре к нему симпатией и доверием, Владимир Александрович и взял его к себе в канцелярию, благо за плечами у Бонжура была военная гимназия. В это время Иван Хаймович уже владел маленькой аптекой на Васильвеском, которая пользовалась хорошей репутацией в столице среди знати, созданной, вероятно Бадмаевым, поддерживающим с Осиновским приятельские и деловые отношения (некоторые снадобья, изготовляемые из трав Бадмаевым, продавались в аптеке Осиновского). Он выдал свою единственную красавицу дочь Машу за простого русского парня — Вячеслава Васильевича Беляева, которого сразу полюбил и стал называть не иначе как мой «липецкий затек» (Беляев был из-под липецкого села Троицкого). И Мария Ивановна Беляева, дочь знаменитого петербургского аптекаря, в 1916 году становится профессиональной революционеркой, а в 1919-м сражается в Красной армии против своего бывшего мужа-белогвардейца...
Ни о Праздникове, ни об Осиновском иезуит д'Эрбиньи ничего не знал. Не знал он и того, что Бонжур поведал Распутину, как иезуиты под предлогом помощи русскому императору установить границы с Китаем чуть не погубили все дело, ибо преследовали свои собственные цели — проникнуть в Китай, Монголию, Корею и Японию.
«Иезуиты тогда усиленно обрабатывали приближенного к генерал-губернатору Восточной Сибири Николаю Николаевичу Муравьеву золотопромышленника из дворян Рафаила Александровича Черносвитова, того самого, кто помогал Муравьеву в проектировании Айгунскоо договора¹ и был послан им к петрашевцам, — рассказывал Бонжур Распутину, — в качестве своего эмиссара для установления контактов с революционерами. Муравьев в своих честолюбивых замыслах представлял себя императором нового Российского государства, отделившегося от старой России — от Урала до Тихого океана. Он собирался сделать это, воспользовавшись предреволюционной напряженной ситуацией в Петербурге и Москве… Кстати, этот Черносвитов помогал иезуитам устанавливать контакты и с раскольниками, которым в новой империи предстояло организоваться в новую Церковь. Они тогда на Урале и в Сибири представляли, собой огромную силу...»
— Я знаю все это, — в полудремоте, вызванной глубоким массажем, отвечал Распутин, давший себе слово ни за что не проговориться о своих сношениях с иезуитом.
Если бы д'Эрбиньи знал, тогда об этом разговоре, он понял бы, почему напали в его Европе вновь на отца Иоанна Гагарина² и князя, — эмигранта П. В. Долгорукова. Может быть, он и подумал бы, что есть и третейские лица в Россия, особенно если бы он принял во внимание определенное беспокойств среди российских немцев.
Газета «Ветеран» №26 (130)
Евгений ЧЕРНОСВИТОВ
АКАФИСТ ГРИГОРИЮ РАСПУТИНУ
16 ноября 1937 года английская газета сообщила об авиакатастрофе лайнера великобританской авиакомпании, потерпевшем крушение над Швецией. Погиб член королевской семьи, летевший к своей невесте со свадебными подарками. В этих подарках было обнаружено наследство Г. Е. Распутина, фаворита последних Романовых, как писали потом газеты Англии, Бельгии, Германии и Швеции, а именно — бумаги, удостоверяющие, что, Г. Е. Распутин является владельцем земель в Богемии и Палестине (потерявшие свою силу в 1917 году), ценные бумаги банков Монреаля. Неаполя, Рима, Франции, банка «Хандлевы» (Варшава), «Байкерс Траст компани» (Нью-Йорк, банк Морганов), Америки и Бразилии (все потеряли силу в 1918—1919 гг.), а также драгоценности из золота и камней (сумма не указывалась). Газеты об этом писали долго: откуда и как все это попало принцу и чьей собственностью все это является — Великобритании или Советского Союза (кстати, наши газеты, как нам известно, ничего не сообщали)? Последнюю публикацию можно найти в «Berliner Zeitung» за 29 января, воскресенье, 1938 г.
В 1946 году в связи с самоубийством в тюрьме немецкого преступника Германа Геринга в газетах (наших и западных) промелькнуло сообщение, что он якобы в благодарность за доставку в его камеру яда для самоубийства передал американскому (или английскому) офицеру информацию, где он спрятал «несметные богатства Распутина» в окрестностях Кенигсберга.
Кроме частных бумаг (телеграмм, писем, записок), в архиве Г. Е. Распутина вряд ли найдешь следы его государственной деятельности, разве что в закрытых архивах Министерства иностранных дел. Но зато — какое обилие счетов! Начиная от счетов ресторанов и отелей и кончая банковскими счетами. Вот эти документы могут сказать очень много не только о жизни и деятельности самого Григория Ефимовича, но и других лиц, персонифицирующих собой эмитированный капитал банков различных стран в России.
Но сначала вот о чем. Еженедельник Синода «Колокол» все же пропел Распутину акафист, правда, не называя его имени в конце 1913 г.: «Благодаря святым старцам, направляющим русскую внешнюю политику, мы избегли войны и будем надеяться, что они и в будущем спасут Россию от кровавого безумия». Статья была небольшая, но выдержана в духе хвалебной песни.
Она была напечатана как раз в дни пребывания в Петербурге болгарского царя Фердинанда I Саксен-Кобург-Гота. основателя династии Кобургов с 1908 г., в связи с чем по столице пронеслись слухи, что его сначала принял Распутин (за большую взятку), а затем уж Николай. Можно было бы, конечно, выяснять, в каком из банков мира в это время появился счет и в какой сумме на имя Г. Е. Распутина. Жаль, что это не возможно сделать (а ведь во многих банках счета и драгоценности Г. Е. Распутина ждут его наследников и сейчас, в 1990 г.)!
Всевозможные «общества», «центры», «кружки», «ассоциации», «союзы» и т. п. имели. конечно, не только определенную цель (Объединить людские резервы, играя на их интересах, вкусах, наклонностях и привязанностях, чтобы пасти и пестовать стада (по системе Маццини) для того чтобы, манипулируя их сознанием (через эти общие интересы, вкусы, наклонности), в нужное время локализовать их в нужном месте или в качестве «возмущенных народных масс» или криминальной толпы... Была и другая, вполне определенная цель — создать возможность эмиссии капитала на внутреннем «рынке» Российской империи, капитала преимущественно иностранного. «Система Маццини» — это также система централизованных и децентрализованных фондов денежных средств, которые можно тратить с любыми целями (от проведения банкетов и «соборов» у Сильвестра до оплаты боевиков и подкупа должностных лиц). Сюда же нужно присоединить и фонды всевозможных научных и культурных мероприятий, внутригосударственного и межгосударственного характера — симпозиумов, съездов, конференций, обмен научными, кадрами, концерты и гастроли знаменитых артистов, совместные издания журналов, книг и газет и т. д. и т. п. Так, например, в 1912 — 1913 гг. вся Европа, а затем и Россия пережили настоящую психическую эпидемию увлечения восточной мистикой (секты, культы, братство йогистов, буддистов, кришнаитов, ламаистов и т. п.) и... ритмической гимнастикой! Десятки и сотни тысяч людей объединялись по этим интересам. Откуда-то внезапно появились и сен-сеи, гуру, «мастера» и просто тренеры. А кто платил за все это? Кто знает! Здесь же — аукционы и акции благотворительности (кто потребует декларацию, когда деньги тратятся на богадельни?). Здесь же, наконец, неприкрытые финансовые операции — меценатство.
Как ни страшно звучит «экспроприация экспроприаторов» (грабь награбленное) — таким путем денег ни на что серьезное не наберешь. Это всего лишь отвлекающий маневр при сделках с финансистами. Финаисовая империя, сложившаяся к первой мировой войне, при всех своих метаморфозах сохранна, и поныне. «Банкерс Траст компани», организованный Морганом в 1903 году, пережил все войны и революции, увеличивая свой капитал, отделения и представительства за рубежом, не говоря уж о банке Рима и банке «Хандлевы», швейцарских банках.
Вокруг Григория Ефимовича к 1913 году сложилась весьма интересная ситуация — через него и его руки (как посредника или акционера) текли огромные суммы капитала, брошенного на финансовую войну. Любой мировой войне или «вооруженному конфликту» между несколькими государствами сразу предшествуют в эпоху империализма, финансовые сражения. Не Европа и Америка, а Россия стала ареной этих битв. Англия. Германия и Япония вели бои на финансовых полях России. Америка находилась в стороне в качестве наблюдателя. А Рим? Рим старался овладеть духовной стороной этих грандиозных событий. Если кайзер сказал, что война будет как «решающая битва между германцами и славянами», то Рим добавлял — «и победит католичество». Конечно же, правители и государи, политические деятели и дипломаты видели и знали в лицо и вождей, и партии, и классы революционного движения. Но в общем священном деле отводили ему, то есть революционному процессу, роль способа или средства для достижения своих целей. А Г. Е. Распутин в этой большой игре был также способом и средством отмывания инвалюты через царскую казну. Его жульничество было примитивно. Но каждый украденный им рубль мгновенно оборачивался тысячами рублей, брошенными на финансирование пока еще невидимых армий.
Можно было бы определить некую суть распутинщины как состояние общества, когда жульничество из мелкого уголовного преступления превращается в действие, социально опасное, в преступление государственное.
Не кликуши, юродивые, целители и провидцы, наводнявшие Петербург до Распутина, явились его знамением и предшественниками (они в общей массе своей бессребреники или мелкие мздоимцы), а Сен-Жермен и граф Калиостро — финансовые и политические аферисты¹.
Великолепно суть распутинщины схвачена В. Пикулем. Вот как он пишет: «Судьбы международных капиталов вообще запутаны. Но они трижды запутаны, когда проходят через руки сионистов. Деньги в этих случаях выносит наружу в самых неожиданных местах, словно они прошли через фановые глубины канализации. Распутин скоро обнаглел! Он поступал с евреями-банкирами, как грабитель со случайными прохожими.
Встречаясь на улице с Гинзбургом или Гинцбургом, Гришка бесцеремонно распахивал на них шубы, забирал бумажники, дочиста очищал карманы, не забывая при этом оставить ограбленным полтинник: «Это тебе на извозчика, чтобы до дому добирался...» Но кто в конечном итоге выигрывал от этого?
И вот что интересно Распутин, конечно же, не хотел крушения царского престола и искренне, видимо, верил в свою миссию при дворе и в свою роль при царевиче Алексее. Пил, блудил и т. п. — не так страшно. Участвовал в подкупе и перемещении должностных лиц — не его заслуга, ибо все это осуществлялось бы не менее успешно и без Распутина. Морочил царям голову? Расплывчато. Неприятие Распутина князем Ф. Юсуповым и ему подобными понятно: патологически утрированное отношение потомственного дворянина к холопу, ставшему фаворитом и советником царя.
А в чем же скрытая от многих суть дела?..
Вот такой примерно разговор мог состояться в одном из представительств американского банка в Бейруте² накануне первой, мировой войны.
Мистер Али Сейед Фэй (крупный финансист, держатель двух третей акций акционерного общества) посмотрел на свои часы:
— Мы имеем пять часов до открытия биржи в Нью-Йорке.
— Этого недостаточно для перераспределения десяти миллионов фунтов стерлингов, господин Али, — Якоб Бруни, швейцарский банкир, сказал с тревогой, ловя взгляд мистера Фэя,— и уже поздно отзывать требования покупателей.
Джон Билли-Джонс, английский компаньон Бруни, закивал: «Да, это невозможно, уверяю вас, господин Фэй».
Дьюк Кэрридж (секретарь и доверенное лицо мистера Фэя) наблюдал за своим шефом из дальнего угла просторного кабинета. Лицо Фэя оставалось невозмутимым — слова английского банкира его не тронули. Достаточно было поднять трубку и сообщить Абу Сааду. как поворачивается дело. Но в один миг он изменил свое решение, поняв, что они у него в руках. И он не дурак, чтобы упустить свой шанс. Упустить после стольких лет упорной и рискованной битвы за свою финансовую независимость. Никто на свете не сможет ему помешать сейчас, даже если это будет сам президент США.
— Моя позиция остается неизменной, мистер Билли-Джонс, — холодно сказал Али Сейед Фэй, — я не собираюсь заниматься оружием. Если бы я хотел, я мог бы это сделать пять лет назад.
Англичанин молчал.
Фэй повернулся к швейцарцу: «Сколько нужно от меня сейчас?»
Банкир погрузился в свои бумаги и быстро ответил: «Пять миллионов фунтов наличными, господин Фэй».
— И займа?..
— При сложившихся сейчас обстоятельствах? — спросил швейцарец.
Фэй кивнул.
— Займа не будет, если вы не измените своей позиции. Потом, конечно, неограниченно.
Фэй спокойно улыбнулся уголками рта, банкиры везде похожи: «Если я сделаю это, я не буду нуждаться в ваших деньгах, господин Бруни», — он полез к себе в карман и вынул чековую книжку.
— Вот ручка, — поспешил швейцарец, протягивая ему автоматическое перо.
Фэй отложил книжку в сторону. Затем, выдержав паузу, резким движением взял ручку и быстро написал чек, оторвал его одним движением и вместе с автоматическим пером протянул швейцарцу. Банкир взял чек, посмотрел, и брови его поднялись в удивлении: «Мистер Али Фэй! Ееси мы оплатим этот чек в пять миллионов фунтов, ваш счет будет аннулирован».
Фэй поднялся: «Да, господин Бpyни. Закрывайте его. Копию решения пришлите в мой банк в Нью-Йорк, а вторую копню я жду через час в своем отеле», — сказав это спокойно, Фэй направился к двери. У двери чуть задержался и продолжил: «Завтра вы также получите инструкции о перераспределении фондов некоторых своих вкладчиков, которые находятся под моим контролем. Надеюсь, что и их счета вы найдете возможность закрыть».
— Но, господин Фэй... — голос швейцарца задрожал, — ни один банк на свете не в состоянии сейчас выдать сорок миллионов фунтов наличными в один день!
— Вы ошибаетесь, — засмеялся Фэй и, взяв под руку Кэрриджа, захлопнул за собой дверь.
Они уже спускались по широкой лестнице в холл, когда услышали за собой голос англичанина: задыхаясь от быстрой ходьбы, тот произнес:
— Господин Фэй, мы пересмотрели свою позицию… О'кей! Что мы были бы за финансисты, если бы не могли понять друг друга. Вы получите заем в пять миллионов фунтов!
— Десять миллионов... Пока мы шли, положение мое несколько изменилось
Англичанин некоторое мгновение тупо смотрел на него, ошарашенный такой беспардонной наглостью. «О'кей, о'кей, десять миллионов, — заторопился англичанин, — но, позвольте узнать, зачем вам столько денег наличными?»
— В Россию, для Распутина, — спокойно сказал Али Сейед Фэй.
— О! Так бы и сказали сразу... Какой, разговор! — с явным благоговением и на глазах растущим уважением к американцу произнес, английский банкир.
На пути в свой отель Дьюк осмелился спросить шефа: «В Россию, для — Распутина — это же блеф, не так ли, мой господин?!»
----------------------------------
¹ Сен Жермен в действительности был сыном эльзасского еврея Вольфа. Калиостро, прославившийся благодаря «истории с ожерельем», бросавшим тень на королеву Марию-Антуанетту был еврейского происхождения, уроженец из Аравии. Оба — члены масонских лож.
² Ныне Бейрут — столица Лиана, с 1516 по 1918-й 4 в составе Османской (Оттомансой) империи финансовый центр Ближнего Востока.
Газета «Ветеран» №27 (131)
Евгений ЧЕРНОСВИТОВ
АКАФИСТ ГРИГОРИЮ РАСПУТИНУ
— И на вас тоже? — дерзнул Дьюк и натолкнулся на ледяное молчание шефа.
В камероновой гостинице перед рождеством 1913 г. произошел такой вот разговор между Николаем II. Александрой Федоровной и Распутиным:
— Россия представляется мне большим муравейником, — сказала Александра Федоровна.
— Скорее пчелиный улей, в котором много трутней, — вздохнул император.
Григорий Ефимович сегодня был в плохом настроения, с головной болью и озлобленный.
— Улей? — спросил он язвительно. — А кто его построил, улей-то, князья и цари? А мед кто качает? Пчелкам-то мед не достается...
— Пчелиный улей напоминает сейчас Германия, — тоже вздохнув, сказала Александра Федоровна — а Россия... Россия...
Но Распутин не дал ей закончить:
— Россия не муравейник, — и пристально посмотрев в глаза императору, продолжил: — Ты видел, Николай, когда-нибудь, как живут муравьи? А ты пойди, посмотри. Подойди и брось в муравейник горящую спичку.
— Зачем? — искрение удивился царь.
— Бросишь спичку, с огнем на муравейную кучу и диво увидишь: как муравьи со всех сторон, обгоняя друг друга, побегут к спичке и будут ложиться на нее, чтобы своими тельцами потушить пламя. И потушат! Быстро потушат, цари мои дорогие, — закончил Распутин, и лицо его приняло тяжелое задумчивое выражение; он стал рассматривать свои огромные и твердые, словно когти у хищного животного, ногти. Затем тихим и мрачным голосом сказал:
— Россия твоя, Николай, уверенно превращается в гадюшник. И гады-то все заморские.
— Не понимаю я тебя,— вырвалось одновременно и у Николая, и у Александры Федоровны.
— Вот то-то и оно, что не понимаете! — отрубил Распутин и пристально, тяжело посмотрел сразу обоим в глаза, при этом глаза его разошлись в сторону так широко, что стали похожи на глаза двух разных людей, самостоятельно впивающиеся в переносицу собеседника.
В тот же вечер на квартире обер-прокурора Синода Владимира Карловича Саблера происходило «домашнее» совещание за чаем, на котором присутствовали митрополит петербургский Владимир (Василий Никанорович Богоявленский), настоятель Казанского собора Орнатский Философ Николаевич (один из организаторов общества трезвости и деятельный участник зубатовщины¹, приятель Мани Вильбушевич²), бывший сотрудник «Биржевых Ведомостей» Фейерман Исаак Борисович (публиковавшийся под псевдонимом Тенеромо), княгиня Мария Августовна Лобанова-Ростовская, председательница Петербургского комитета Российского Общества Красного Креста (постоянный участник сильвестровского «собора»), Василий Михайлович Скворцов, редактор синодальной газеты «Колокол» (автор статьи о «старцах, управляющих внешней политикой России»), экзарх Грузии отец Иннокентий (Иван Васильевич Беляев, брат Вячеслава Васильевича, «липецкого зятька»), все, кстати, клиенты Бонжура Праздннкова, за исключением, правда, дамы. Центральным вопросом была организация Фонда денежных средств при Красном Кресте для оказания помощи увечным воинским чинам и их семействам. Мария Августовна требовала свободных денег и просила поддержки у Саблера, который имел большое влияние на В. Н. Коковцева (крупного банкира, министра финансов и председателя Совета министров). Она сообщила, что «имеет сношения с одним из филиалов Нью-Йоркского банка в Бейруте, который готов выложить для нее от 5 до 10 миллионов фунтов стерлингов (это необходимо для строительства больниц, домов инвалидов, закупки медицинского оборудования и лекарства за границей и для других расходов, связанных с деятельностью Красного Креста). Посовещавшись в уютной домашней обстановке, решили помочь княгине в ее богоугодной деятельности и даже пропагандировать это в печати.
На другой день Б. Праздников по дипканалам отправил распоряжение военного министра Сухомлинова о «временной приостановке» закупки стали у Крупна (германский металлургический и машиностроительный концерн). Министр также велел Бонжуру позвонить в Морское ведомство и сообщить, что стали не будет, ибо у него нет денег. «Черт побери этих американцев,— пожаловался Владимир Александрович своему массажисту, — пообещали пять миллионов и надули. Теперь вот выкручивайся!»
...Вот и распутай этот клубок! На чьей стороне будет общественное мнение, если ему придется выбирать между помощью Красному Кресту или Военному министерству на вооружение? Мнение, подготовленное печатью и проповедями духовенства? А это было накануне 1-й мировой войны...
10. КЕНТАВРЫ
«Утром пришел Рузский и прочел свой длиннейший разговор по аппарату с Родзянко. По его словам, положение в Петрограде таково, что теперь министерство из Думы будто бессильно что-либо сделать, так как с ним борется социал-демократическая партия в лице рабочего комитета. Нужно мое отречение. Рузский передал этот разговор в Ставку, а Алексеев всем главнокомандующим. К 2½ ч. пришли ответы от всех. Суть та, что во имя спасения России и удержания армии на фронте в спокойствии нужно решиться на этот шаг. Я согласился. Из Ставки прислали проект манифеста. Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с которыми я переговорил и передал им подписанный и переделанный манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого.
Кругом измена, и трусость, и обман!»
(Николай II. Дневник. 2-го марта 1917 г. Четверг).
«Верность ложе неизмеримо выше партийной дисциплины любой партии».
(«Диспозиция № 1»)
Вскоре после расстрела царской семьи в Екатеринбурге между двумя комиссарами — Самуилом Львовичем Либхиным и Михаилом Абрамовичем Фишманом произошел следующий разговор³.
Либхин:
— А ловко мы загнали медведя в капкан? Царский поезд метался между трех огней — Петроградом, Царским Селом и Ставкой, а в поезде, как медведь в клетке, метался Николай!
Фишман:
— Это подстроили Родзянко, Гучков и Керенский, а также генералы Алексеев и Рузский. «Избранники народа» договорились и спелись с царскими приспешниками. И детки Николая вовремя заболели корью.
— А кто подстроил голод в Петрограде и повышение цен на хлеб и хлебобулочные изделия? Ведь из-за этого начался бунт, никто тогда ведь не помышлял царя свергать и династию уничтожать.
— Мы-то здесь ни при чем. И не мы помешали царю удрать в Англию, а английский наблюдатель в Ставке, генерал Вильяме. Вообще царя свергли не большевики.
— Николай второй раз попадает в ловушку, первый раз он таким же образом вынужден был отречься от Распутина.
— Слух тогда пронесся, что убийство организовали все те же Родзянко, Гучков и... граф Фредерикс.
— Фредерикс?! Да старик и мухи-то за всю жизнь прибить не смог!
— Это так, но с царем и убийцами переговоры в качестве посредника вел Фредерикс.
— Ты имеешь в виду Феликса Юсупова и Пуришкевича?
— Да нет же! Феликс просто подвернулся под руку убийцам. Кровь русского мужика на руках потомственного дворянина — это то, что надо.
— А Пуришкевич? Ему-то зачем было убивать Распутина?
— Говорили, что он проиграл его в карты. Карточный долг нужно платить, а то сам будешь трупом.
— Вот и Алексеев с Рузским тоже подвернулись под руку и вынудили Николая подписать манифест об отречении.
— Не так просто все это. Какая сила запрягла в одну упряжку с ними и Гучкова с Шульгиным, ярым монархистом?
— А нас, ха-ха, какая сила запрягла?
— Сила эта — воля сознательного народа, нас, русских.
...2 марта, после того как царь подписал манифест об отречении, генерал Рузский в раздраженной форме попытался оправдаться перед верными императору генералами в купе князя Долгорукова:
— Теперь уже трудно что-нибудь сделать, — с досадой и резко начал Рузский, — давно настаивали на реформах, которых вся страна требовала. Не слушались. Голос хлыста Распутина имел больший вес, вот и дошли до Протопопова, до неизвестного премьера Голицына. До всего того, что сейчас! Посылать войска в Петроград уже поздно, выйдет лишнее кровопролитие и лишнее негодование толпы. Надо их вернуть.
— Меня удивляет, при чем тут Распутин, — спокойно возразил граф Фредерикс, — какое он мог иметь влияние на дела? Я, например, даже совершенно его не знал.
— О вас, граф, никто не говорит, вы были в стороне, — парировал Рузский.
13 августа 1915 года газета «Утро России», принадлежавшая Павлу Павловичу Рябушинскому, из семьи промышленников и банкиров, владевшему (совместно с братьями) известным московским банком Рябушинских, опубликовала список будущего правительства во главе с Родзянко, поголовно состоявшее из кадетов и октябристов. 6 апреля 1916 года на квартире Сергея Николаевича Прокоповича, идеолога экономизма, активного деятеля масонского «Союза освобождения», состоялось тайное совещание, где этот список был утвержден, правда, Родзянко был заменен князем Львовым (после февральской революции этот кабинет встал у власти, пополненный Керенским и Чхеидзе). Альтернативной фигурой Львову был Александр Иванович Гучков, через которого осуществлялось сближение армии и Думы. (Гучков в третьей Думе был председателем комиссии по государственной обороне, поставившей своей целью возрождение военной мощи России, утраченной во время русско-японской войны, имел в качестве думца обширные связи в военных и военно-морских кругах, среди той части офицеров и генералов, которые тоже стояли на позициях необходимости радикальной военной реформы и возрождения былого военного могущества России). Гучков не имел никакого отношения к «Великому Востоку», но был через свои интересы и цепочку посвященных, полупосвященных и не посвященных в масонство лиц управляем. Перед убийством Распутина одновременно с формированием нового правительства по Петрограду и Москве был распространен слух о якобы готовившемся заговоре против Николая. В планы заговорщиков входило убийство царя, провозглашение царем малолетнего Алексея, регентом — Михаила, министром-председателем — князя Львова, министром иностранных дел — Милюкова. В запасном варианте предполагалось вовлечь в заговор великого князя Николая Николаевича (опять же альтернативная фигура малолетнему Алексею при регентстве Михаила). Русские масоны придерживались ритуала, и убийство Николая должно быть ритуальным. Но вместо Николая пал Распутин. В ритуале также основные фигуры предполагается брать в альтернативной форме, чтобы в нужный момент одну быстро подменить другой. В сознание толпы нагнетается мысль, что готовится цареубийство, а в результате трупом оказывается его «дублер». Но ритуал еще не завершен, пока жива «альтернатива». И, согласно законам и механизмам этого ритуала, следующей жертвой становится царь и его семья. Вот тогда ритуал завершен.
«А где же иезуиты?» — возникает вопрос.
Отношения иезуитов и масонов в европейских и русских делах можно проследить по минутам и мелочам, в сферах чистой эмпирии и обыденных земных событий.
В конце прошлого века ученый иезуит француз Габриэль Тард публикует «Законы подражания», в которых популярно описывает, как действует система Маццини (правда, по понятным соображениям не называя этого имени) на толпу. Она сформирована свыше двухсот лет назад и с тех пор, кто знает историю, неоднократно и успешно апробировалась. Любое «стихийное» народное возмущение — результат действия этой системы. В 1892 году эта книга выходит в Петербурге на русском языке с предисловием... масона Николая Николаевича Баженова, известного психиатра, неоднократно консультировавшего Александру Федоровну и царевича Алексея (кстати, друга лейб-хирурга его величества профессора Сергея Петровича Федорова, сыгравшего не последнюю роль в деле окончательной редакции манифеста об отречении, — об этом ниже).
-----------------------------------------------
¹ По имени С. В. Зубато,ва, с 1896 г. начальника Московского охранного отделения. Вместе с московским обер-полицмейстером Д. Ф. Треповым и под покровительством великого князя Сергея Александровича основатель т. н. «полицейского социализма», а также Еврейской независимой рабочей партии. После февральской революции покончил жизнь самоубийством.
² М В. Вильбушевич, дочь богатого купца, с момента организации Еврейской партии, то есть с 1901 г. ее руководительница, после распада партин в 1903 г. уехала за границу, некоторое время вела активную работу в сионистских кругах Америки, затем уехала в сионистскую колонию в Палестине, где принимала Распутина.
³ Оба закончили жизнь в 1935 г. и похоронены в Александро-Невской лавре, в трех шагах от входа в Троицкий собор, где покоится прах Александра Невского. На их надгробнях из черного мрамора нет крестов. У Фишмана во весь рост стоит мраморный красногвардеец с винтовкой.
Газета «Ветеран» №28 (132)
Евгений ЧЕРНОСВИТОВ
АКАФИСТ ГРИГОРИЮ РАСПУТИНУ
В своем предисловии Баженов почти с первых слов опровергает основной тезис Тарда, что «сомнамбулизм толпы—искусственное явление». Он соглашается с автором, что толпа часто впадает в гипнотическое состояние или действует как сомнамбула, но категорически против того, что эти состояния можно вызвать, умело манипулируя общественным сознанием, формируя общественное мнение, вызывая искусственно фантомы страха, всеобщей ненависти, агрессивности, подозрительности и отчуждения. Баженов настаивает, что все это имеет место быть в толпе, но естественным путем, как и у человека, психически поврежденного...
Как известно, было две редакции манифеста об отречении Николая II от престола до того, как генерал-адъютант Алексеев подал манифест императору на подпись. Один вариант составлял... иезуит (?) Базнли (отречение в пользу Алексея при регентстве Михаила), другой — масон Лукомский (отречение в пользу Михаила).
Психологическая сторона отречения крайне любопытна, ибо Николай был искусственно доведен до состояния, в котором он один раз уже побывал перед убийством Распутина. Как оно создавалось?
1. Отъезд царя в Ставку из Царского Села был неожиданным не только для его окружения, но и для него самого — он был поставлен перед такой необходимостью 20 февраля 1917 года.
2. В это время тяжело болеют корью (?) великие княжны и наследник.
3. Не успел царь приехать в Ставку (Могилев, 24 февраля), как получил телеграммы о беспорядках в столице: панического характера от командующего Петроградским гарнизоном генерала Хабалова, военного министра Беляева и брата царя Михаила; просит отставки премьер-министр Голицын: председатель Государственной Думы Родзянко просит о назначении ответственного министерства.
4. Принимает решение направить в Петроград для наведения порядка генерала Николая Иудовича Иванова, героя победоносных операций в Галиции, бывшего командующего Южным фронтом, с четырьмя пехотными и четырьмя кавалерийскими полками; Георгиевским батальоном и пулеметной командой Кольта (28 февраля). На прощание говорит ему: «Я берег не самодержавную власть, а Россию. Я не убежден, что перемена формы правления даст спокойствие и счастье народу». Но вскоре после доверительных бесед с С. П. Федоровым, лейб-хирургом, и под влиянием генерала Алексеева приостанавливает поход Иванова.
5. Направляет поезд в Псков, где надеется на поддержку главнокомандующего Северным фронтом генерал-адъютанта Рузского, - а слышит от него, что «нужно сдаться на милость победителя». Рузский ведет переговоры с Петроградом и Ставкой, открыто игнорируя присутствие царя и не информируя его о содержании переговоров.
6. В Петрограде разъяренная толпа сжигает дом графа Фредерикса. Царское Село, где семья Николая, недалеко.
7. Попытка прорваться в Царское Село оказалась безуспешной, ибо на путях неспокойно, в городах власть переходит к солдатам. Кольцо вокруг царского поезда сжимается.
8. Через Рузского и Алексеева царь получает телеграммы о необходимости отречения от всех командующих фронтами (Брусилова, Эверта, Сахарова и адмирала Непенина — все масоны).
9. Николаю становится известно, что по всем железнодорожным узлам на пути его поезда распространена телеграмма некоего Бубликова, члена временного комитета, приказывающего железнодорожникам арестовать царский поезд.
10. Принимает решение отречься в пользу своего сына Алексея при регентстве Михаила, тщательно изучая правовую сторону такого отречения.
11. Внезапно получает следующую консультацию от своего лейб-хирурга С. П. Федорова.
(Из воспоминаний полковника А. А. Мордвинова)
«...профессор Федоров по собственной инициативе как врач направился к государю. Было около четырех часов дня, когда Сергей Петрович вернулся обратно в свое купе, где большинство из нас его ожидало. Он нам сказал, что вышла перемена и что все равно прежних телеграмм теперь нельзя посылать (об отречении в пользу Алексея. — Е. Ч.). «Я во время разговора о поразившем всех событии. — пояснил он, — спросил у государя: «Разве, ваше величество, вы полагаете, что Алексея Николаевича оставят при вас и после отречения?» «А отчего же нет? — с некоторым удивлением спросил государь. — Он еще ребенок и, естественно, должен оставаться в своей семье, пока не станет взрослым. До тех пор будет регентам Михаил Александрович».
«Нет, ваше величество,— ответил Федоров. — Это вряд ли будет возможно, и по всему видно, что надеяться на это вам совершенно нельзя».
Государь, по словам Федорова, немного задумался и спросил: «Скажите. Сергей Петрович, откровенно, как вы находите, действительно ли болезнь Алексея такая неизлечимая...»¹.
«Ваше величество, наука нам говорит, что эта болезнь неизлечима, но многие доживают при ней до значительного возраста, хотя здоровье Алексея Николаевича и будет всегда зависеть от всякой случайности».
«Когда так, — как бы про себя сказал государь, — то я не могу расстаться с Алексеем. Это было бы уж сверх моих сил... К тому же, раз его здоровье не позволяет, то я буду иметь право оставить его при себе».
В память о старшем брате
Вот так было сделано, что Николай отрекся в пользу Михаила, то есть прошел масонский вариант отречения. Это случилось 2 марта. Михаил в свою очередь отрекся 3 марта. Его отречение написано в духе и букве отработанных заявлений европейского парламентаризма. И сейчас к нему вряд ли можно было бы придраться. Это образец уже нового законодательства (а царь, собираясь отречься, еще рылся в династических законах, боясь их нарушить) и нового мышления.
Николай, прочитав отречение Михаила, записал в своем дневнике: «Оказывается, Миша отрекся. Его манифест кончается четыреххвосткой для выборов через 6 месяцев Учредительного Собрания. Бог знает, кто надоумил его подписать такую гадость!» (3 марта 1917 г.). Царь хорошо понимает, что его брат писал отречение под диктовку. И совсем не догадывается, что сам-то он был и остается в тех же руках, что и Михаил.
Но «пьеса» еще не кончается двумя отречениями (как все же ловко придумано — «Бубликов» в роли российского самодержца! Вот такие штучки и добивают сильную личность — тонкий психологический расчет. И беспощадная жестокость в «консультации» лейб-хирурга). Видимо, по замыслу, Николая необходимо добить окончательно. Морально уничтожить, потом уж можно совершать и ритуальное убийство. Итак, пьеса продолжается...
12. Последовательно Николая лишают верных ему людей: флаг-капитана, генерал-майора Владимира Николаевича Нилова, дворцового коменданта генерал-майора Владимира Николаевича Воейкова и, наконец, графа Фредерикса. Его приближенным, кроме Федорова, остается незаметный генерал-майор князь Василий Александрович Долгорукий (масон?).
13. Николай узнает, что ему не избежать встречи по процедуре отречения с членом исполнительного комитета Думы В. В. Шульгиным, тем самым ярым монархистом, который на каждом углу проповедовал, что православный царь на Руси от бога, и еголичным врагом — военным и морским министром Временного правительства А. И. Гучковым.
14. Встреча с матерью Марией Федоровной лишь усугубила переживания за судьбу жены и больных детей, оставленных теперь в качестве заложников в Царском Селе.
15. Англичанин генерал Вильямс остается до конца при Николае и назойливо ему повторяет, что «английское правительство ручается за безопасный проезд царской семьи в Англию».
Все было так. И нужно прислушаться к признаниям генерала Алексеева, возглавлявшего процедуру моральной казни, царя: «Это все равно должно было случиться... Если не теперь, то случилось бы потом, не позднее, как через два года».
Генерал был хорошо осведомлен о происходящем.
Почему о масонском заговоре против русской правящей династии так долго молчали? Вернее, против русского народа, ибо только этим объясняется гражданская братоубийственная война. И большевики вынуждены были брать на себя не ими пролитую кровь.
Молчали, ибо не понимали и не догадывались тогда, в горячке роковых событий? Отнюдь! Генерал Дмитрий Николаевич Дубенский, находившийся в дни отречения в царском поезде, опубликовал в 1922 году в Париже воспоминания «Как произошел переворот в России» («Русская Летопись», кн. III, с. 11—111), где есть и такие слова: «Давно идет ясная борьба за свержение государя, огромная масонская партия захватила власть и с ней можно только открыто бороться, а не входить в компромиссы». И не он один. Но правильное понимание происходящих событий, их механизмов, рычагов и действующих сил сильно осложнял тот факт, что шла война. И поэтому врагом России, конечно же, считалась Германия. Следовательно, все, что происходило в России, было происками тайных агентов Германии. Так, в своей наивной книге «Распутин» (воспоминания бывшего французского посла в России) Морис Палеолог в 1923 году пишет: «Из всех тайных агентов Германии, которых она имеет в русском обществе, я думаю, нет более активного, ловкого организатора, чем банкир Манус». Курьезно, но факт: и Ленина считали немецким шпионом, и... Николая II!
Все путано и перепутано, и концы в воду, как с Распутиным, его ролью в драме последних дней Российской империи и с его убийством. Как и кто убивал Распутина — это в последней главе. А здесь еще нужно подчеркнуть, что личных мотивов и интересов у Николая II в отречении не было никаких. И не страх за себя или за свою семью заставил его сделать это. И не в горячке он подписал манифест об отречении, а при здравом осмыслении сложившейся вокруг него ситуации. Как ее, эту ситуацию, «складывали», как осуществлялся тонкий психологический расчет, мы увидели выше. То же самое и при убийстве Распутина. Те же самые силы действовали, тот же психологически взвешенный расчет с учетом личностных и характерологических особенностей не только жертвы, но и тех, кто выбран палачами.
Ну а царь? «Для России я не только трон, но и жизнь, все готов отдать». И в это верится, если принять эти слова не за признание императора — самодержца, а человека — Николая Александровича Романова.
Вместо заключения. Последний сон Григория Ефимовича Распутан, или о том, о чем и не подумаешь
Приняв пост министра внутренних дел, Александр Дмитриевич Протопопов счел своим долгом сразу же встретиться с Григорием Ефимовичем. Эта встреча произошла 10 сентября 1916 года на одной из явочных квартир на Васильевском острове в доме купца Ф. И. Юнкера на четвертом этаже (ныне Большой проспект, дом 8).
— Тебя убьют скоро,— без обиняков сказал Александр Дмитриевич.— Феликс Юсупов, великий князь Дмитрий и Пуришкевич—вот твои убийцы. Но они лишь исполнители. Решение принято... Морским министерством, замешан Григорович. Его поддержал Родзянко.
— Я знаю, — спокойно сказал Распутин.
— Уезжай в Сибирь. Мой тебе совет.
— Нет, я Сибирь привезу сюда.
Разговор длился не более пяти минут, затем Протопопов и Распутин разъехались. Больше они не виделись. Было еще несколько телефонных переговоров.
В том году Григорий Ефимович чаще всего ночевал в доме купца С. Е. Ефимова, что по Гороховой, 64 (дом не сохранился. Сейчас улица Дзержинского, участок дома 61). Занимал все три этажа. Дочери его проживали здесь постоянно. Здесь же постоянно останавливались и земляки Распутина — покровские, тюменские, тобольские и саратовские жители, участившие свои набеги на Петербург. Приезжали за покупками, с бумагами или по каким другим делам. Распутин принимал всех. И помогал всем чем мог. «С родней порывать не следует, — часто поговаривал. — С ней якшаться надо».
Кроме дома на Гороховой, он держал еще несколько квартир в полном собственном распоряжении — на Васильевском в доме купцов И. И. Загемеля и А. А. Берга — весь второй, последний этаж каменного дома (ныне Волховской переулок, 4), на Невском — дом купца И. Ф. Лопатина — квартиры на третьем и пятом этажах (ныне дом перестроен. Невский проспект, 68), на Средней Мещанской в доме коллежского советника Ф. Ф. Семизорова, на первом и третьем этажах (ныне Гражданская, 14), на Литейном переулке в доме вдовы генерал-майора Е. П. Пистолькорс — на первом и третьем этаже и. наконец, на Захарьевской в доме надворного советника Н. М. Гартинга — всю двухэтажную часть дома (не сохранился. Ныне улица. Каляева, участок дома 23). Вот по этим квартирам Распутин и расселил тюменских и тобольских крепких мужиков в возрасте от 20 до 40 лет, в количестве сотни. Экипировал и вооружил их, разбив на боевые группы.
----------------------------------------
¹Тщательно анализируя различные документы и записи очевидцев, касающиеся болезни наследника русского престола Алексея Николаевича, мы обнаружили чрезвычайную противоречивость симптомов — одни исключают другие, — и перед нами возник вопрос: был ли болен Алексей или его «неизлечимая болезнь» — важное звено в заговоре против династии.
Газета «Ветеран» №29 (133)
Евгений ЧЕРНОСВИТОВ
АКАФИСТ ГРИГОРИЮ РАСПУТИНУ
Протопопов в каждую группу дал своего инструктора: мужики умели хорошо драться и кулаком, и башкой, и каблуком, но не умели стрелять и совсем не знали филерского дела.
Почти все они были из крестьян, смекалистые. Григория Ефимовича глубоко уважали. Жизнь столичная понравилась сразу. Вывез Распутин и около трех десятков здоровенных девок из села Покровское кухарить, стирать и мужикам помогать по дому. Все они были набожные и крещены самим Распутиным. Так что тоже надежные. Остальным окружавшим его «шушерам» не доверял. Душу же свою Григорий Ефимович доверил священнику Сильвестру Медведеву¹, с которым давно вел тайные святые дела. «Как уйду из Питера, — говорил он Медведеву, — ты будешь вместо меня».
Распутин приготовился не отдавать себя за понюх табаку...
...В 1912 году по плану адмирала Эссена Николая Оттовича в Финском заливе создавалась эшелонированная оборона, опиравшаяся на минно-артиллерийские позиции. Посмотреть, как идут дела, прибыла царская фамилия на яхте «Штандарт», которая встала на рейде в шхерах. В районы шхер были вызваны отряды заградителей для постановки пробных заграждений и отряд миноносцев для конвоя. Адмирал Эссен находился на миноносце «Пограничный», который, выполняя свою задачу, шел в непосредственной близости с заградителем «Амур», сбрасывающим мины. Капитаны этих отличившихся кораблей были приглашены императором на яхту «Штандарт» на завтрак. Командовал «Пограничным» тридцативосьмилетний Александр Васильевич Колчак.
Перед завтраком командиры «Амура» и «Пограничного» были представлены адмиралом императорской семье. Николай поздравил моряков с успешным выполнением задачи и наградил их ценными подарками. Колчаку он подарил свой золотой портсигар².
Распутин в тот момент, когда император протягивал Колчаку портсигар, шепнул на ухо Александре Федоровне: «А ты пригласи его после завтрака к себе. Поговорим немного»...
Из автобиографии Александра Васильевича Колчака, рассказанной им при допросе Чрезвычайной следственной комиссии в Иркутске 21 января 1920 года³.
Я родился в 1873 году, мне теперь 46 лет. Родился я в Петрограде, на Обуховском заводе. Я женат формально законным браком, имею одного сына в возрасте 9 лет. Моя жена — Софья Федоровна Омпрова. Я женился в 1904 году здесь, в Иркутске, в марте месяце. Моя жена — уроженка Каменец-Подольской губернии. Отец ее был судебным следователем и членом каменец-подольского суда. Сейчас моя жена и мой сын Ростислав во Франции. Отец мой Василий Иванович Колчак служил в морской артиллерии. Как все морские артиллеристы, он проходил курс в Горном институте, затем он был на уральском Златоустовском заводе, после этого — приемщиком морского ведомства на Обуховском заводе. Когда он ушел в отставку в чине генерал-майора, он остался на этом заводе в качестве инженера или горного техника. Мать моя — Ольга Ивановна, урожденная Посохова. Отец ее происходил из дворян Херсонской губернии. Состояния они не имели никакого. Отец участвовал в Севастопольской войне, был в плену у французов. Вся семья отца моего содержалась исключительно только на его заработки. Я православный. У меня одна сестра Екатерина. Сейчас она замужем, фамилия ее Крыжановская. Она осталась в России, где она находится в настоящее время, я не знаю.
Свое образование я начал в 6-й петроградской классической гимназии, где пробыл до 3-го класса, затем в 1888 году я поступил в Морской корпус и окончил в нем свое воспитание в 1894 году. Я был фельдфебелем. Из корпуса вышел вторым и получил премию адмирала Рикорда. Мне было тогда 19 лет. В 1893 году я пошел в первое заграничное плавание на крейсере «Рюрик». Во Владивостоке я ушел на другой крейсер — «Крейсер», в качестве вахтенного начальника. До 1899 года плавал на нем в водах Тихого океана. С 1900 года «Крейсер» вернулся в Кронштадт, я был произведен в лейтенанты. С этого года начал заниматься наукой. Я готовился к южно-полярной экспедиции, но занимался этим в свободное время: писал записки, изучал южно-полярные страны. У меня была мечта найти Южный полюс, но я так и не попал в плавание на южном океане.
В 1900 году я встретился с адмиралом Макаровым, который ходил на «Ермаке» в свою первую полярную экспедицию. Я просил взять меня с собой, но по служебным обстоятельствам он не мог этого сделать, и «Ермак» ушел без меня... С адмиралом Макаровым мы очень близко познакомились.
...Я прибыл в Порт-Артур примерно в марте месяце или начале апреля. Прибывши в Порт-Артур, я явился к адмиралу Макарову, которого просил о назначении меня на более активную деятельность. Он меня назначил на крейсер «Аскольд». На этом крейсере я пробыл до гибели адмирала Макарова, которая произошла на моих глазах 31 марта... После того как был июльский неудачный бой и прорыв во Владивосток и началась систематическая планомерная осада крепости, центр тяжести всей борьбы перенесся на сухопутный фронт. Здесь последнее время мы уже занимались главным образом, постановкой мин и заграждений около Порт-Артура, и мне удалось в конце концов поставить минную банку на подходах к Порт-Артуру, на которой подорвался японский крейсер «Такосадо»... Я жил в Порт-Артуре до 20-х чисел декабря, когда крепость пала... В плену японском я пробыл до апреля, когда начал уже несколько поправляться. Оттуда нас отправили в Дальний, а затем в Нагасаки.
...Осенью 1905 года занимался в Академии наук, работал в физической обсерватории и приводил в порядок свои работы. Это относится к периоду моей большой связи с Академией и с Географическим обществом; я получил научную высшую награду за свои последние экспедиции — большую Константиновскую золотую медаль... 1906 — 1907 гг. — период, если так можно выразиться, борьбы за возрождение флота... Прежде всего была выдвинута планомерная судостроительная программа... Это был период изучения общей политической обстановки, и еще в 1907 году мы пришли к совершенно определенному выводу о неизбежности большой европейской войны. Изучение всей обстановки военно-политической, главным образом германской, изучение ее подготовки, ее программы военной и морской и т. д. совершенно определенно и неизбежно указывало нам на эту войну, начало которой мы определили в 1915 году... В конце концов в 1908 году Главное географическое управление выступило с проектом организации экспедиции для изучения вопроса о Северном морском пути из Тихого в Атлантический океан кругом северного побережья Сибири. Я, оставаясь пока в штабе, принимал в разработке этого проекта активное участие — ездил на заводы, разрабатывал с инженерами типы судов. Решено было построить два ледокольных стальных судна, которые были названы «Таймыр» и «Вайгач»... Я прибыл в Петроград зимой 1910 года и оставался там до весны 1912 года. В штабе я главным образом работал над деталями судостроительной программы и ее реализации, установкой нового типа судов и вообще ведал всей подготовкой флота к войне...
...После завтрака на яхте «Штандарт» Колчак действительно был приглашен в кают-компанию для «беседы» с императрицей и другими членами царской семьи. Приглашению он не удивился, хотя мог бы, ибо командир «Амура» не удостоился такой чести. В кают-компании его ждали трое — Александра Федоровна, великая княгиня Ольга, красавица с умным лицом и печальными глазами в пору своего цветения — ей было неполных 18 лет, и... Распутин.
Беседа длилась около получаса — Александра Федоровна, плотно позавтракав и разомлев, говорила тихим голосом, слова тянула, на Александра Васильевича почти не смотрела — он ей был неинтересен («Только для тебя, Гриша,— сказала она потом Распутину, — лучше бы поспать»). Ольга не проронила ни одного слова, но с явным любопытством рассматривала Колчака, лукаво пряча взгляд под длинными пушистыми ресницами. Распутин в беседу тоже не включался, но постоянно что-то бормотал про себя, а лицо его приобретало попеременно противоположные выражения — то максимальной сосредоточенности, то полнейшей прострации.
Колчак держался так, как и полагалось в данном случае по этикету, — ни больше, ни меньше (в Иркутске, отвечая на вопросы эсера Алексеевского, он честно забудет об этой встрече, только благодаря наводящим вопросам он ее вспомнит, но кое-что от пребывания на «Штандарте» останется у него в памяти навечно)4.
Возвращаясь к себе на «Пограничный», прямо у трапа, спущенного с яхты на шлюпку, посланную за ним. Колчак внезапно был остановлен — кто-то тяжело положил руку на его плечо. Александр Васильевич шел, глубоко задумавшись: нужно было еще разбросать около сотни мин. наметить узлы береговой зенитной обороны. Поэтому в ответ он резко вскинулся. «В чем дело, черт побери!» — чуть не сорвалось у него. Подняв глаза. Колчак увидел... Распутина. Тот громадную лапищу свою не убирал с плеча Александра Васильевича, держал крепко и по-доброму улыбался. «Погоди, милай, — обратился он к Колчаку,— не торопись! Оно. морское твое дело, — нехитрое. А у меня для тебя есть подарочек». Он протянул Колчаку футлярчик из драгоценного голубого камня: «Подарочек-то,—он стал ловко открывать футляр своими грубыми узловатыми пальцами,—от императрицы нашей. Александры, иконка-складень золотая, на ней приснодева. Я дышал на иконку-то, слышь, Сань!»
Александр Васильевич опешил. Взгляд метнулся по сторонам. Матросы стояли у трапа с каменными лицами — ничего не видя, ничего не слыша. Колчаку показалось, что на капитанском мостике мелькнула фигура Николая. «Прочь, сволочь!», — прошипел он, сбрасывая сильным движением руку Распутина, и, занося ногу для прыжка в шлюпку, неожиданно для себя внезапно сменил раздражение на веселость: «Только из рук маменьки!» С этими словами он прыгнул в шлюпку...
...Операцию по нейтрализации дружины Распутина и прикрытие заговорщиков осуществляла группа моряков-добровольцев, собранных для этого А. В. Колчаком. В прямые контакты с заговорщиками он не входил. Планами обменивались через министра императорского двора Владимира Борисовича Фредерикса. Сам Колчак с одним из своих близких товарищей по Географическому обществу были дублерами заговорщиков и находились в задних комнатах юсуповского дворца. Именно Колчак, а не кто иной, преследовал раненого Распутина вместе с Пуришкевичем. Он исчез в ночи, лишь убедившись, что дело сделано. 25 моряков военно-морского флота в течение двух часов обезвредили сотню вооруженных крестьян — охранников Григория Ефимовича: колчаковщина началась в Петербурге в ночь на семнадцатое декабря 1916 года. У Александра Васильевича были свои мотивы убийства Распутина: многочисленные финансовые аферы, торговля военно-стратегическими секретами, постоянное перемещение ответственных лиц и специалистов на постах — все это полностью блокировало грандиозные планы Колчака по радикальной перестройке Русского флота. Были и более глубокие, личные мотивы расправы с мужиком Распутиным, возымевшим наглость править Российской империей...
Николай II не мог не знать о заговоре против Распутина и его участниках. Незадолго до убийства он произвел Колчака в контрадмиралы и назначил командующим Черноморским флотом. Он же самолично сжег и «Дело» об убийстве крестьянина Г. Е. Распутина. О причастности Колчака к убийству Распутина знали Родзянко и некоторые члены Государственной думы, у которых Александр Васильевич пользовался большим уважением.
...В 1918 году, став Верховным правителем Российского правительства в Омске, Александр Васильевич Колчак, несмотря на то, что не был в разводе со своей женой Софьей Федоровной, решил венчаться с госпожой Тимиревой5. Это был естественный результат глубокого, светлого и романтического чувства. Но, будучи человеком верующим, исповедующим православие, Александр Васильевич все же испытывал определенную неловкость и перед своей совестью, и перед женой, и... Поэтому он венчался тайно.
Венчал их омский епископ Сильвестр. После окончания ритуала, когда Колчак стал щедро одаривать священника, Сильвестр вдруг произнес: «А у меня для вас, Александр Васильевич, тоже, есть подарок». И он протянул небольшой футляр из драгоценного голубого камня, в котором находилась золотая иконка пресвятой Богородицы. «Да хранит она вас и брак ваш в любви и радости», — закончил владыка. По дороге домой Александр Васильевич раскрыл футляр. На его крышке с внутренней стороны было выгравировано: «Адмиралу флота Российского Колчаку Александру Васильевичу от императрицы Александры Федоровны и старца Григория Распутина. Да хранит она Вас, как мы славим. 1916 год»6.
...16 декабря 1916 года Григорий Ефимович, вернувшись из бани около 6 часов вечера, не раздеваясь, плюхнулся на тахту и сразу же погрузился в тяжелый сон. Это был его последний сон, ибо в ночь на 17 декабря он был зверски убит. Где-то между 6 и 9 вечера (проснулся он ровно в 9 часов) ему снилось следующее. Он, Григорий Ефимович, стоит на Большом Петровском мосту, широко расставив ноги и раздвинув руки. К левой его руке тянется Петр Аркадьевич Столыпин, а к правой — молодой морской адмирал с твердым взглядом и очень знакомым лицом, которое Распутин никак не мог вспомнить. Какая-то страшная сила мешала им трем схватиться за руки. «Странно, — удивлялся во сне Распутин,— а где же цари?»
С этим чувством удивления он и проснулся, а спустя два часа встретил у себя на пороге князя Юсупова.
В оправдание домысла
Акафист Григорию Ефимовичу Распутину окончен. Должен сказать, что ни одно из действующих и упомянутых мной лиц не является вымышленным. Все события, описанные мной, также подлинные. При описании событий, многие из которых воистину исторические, я соблюдал корректность в отношении ко времени и месту их происхождения, таким образом, здесь нет ничего придуманного, кроме некоторых взаимосвязей реальных событий с не менее реальными лицами. Вот в этом я и допустил художественный домысел. Так, например, я, наверное, не смогу доказать, что Колчак участвовал в заговоре по убийству Распутина. Но пусть мне попытаются доказать, что он не участвовал в нем. Убежден, что это же невозможно. Есть логика и история фактов. И есть логика и история смысла фактов. Я придерживался смысла. Не претендую на раскрытие образа Григория Распутина. Не претендую на пополнение великолепной книжки В. Пикуля «У последней черты». Я написал всего лишь «акафист», что значит с древнегреческого — хвалебная песнь, которую исполняют стоя. Ибо права, ох как права моя бабушка Мария Алексеевна — царство ей небесное! — которая не раз встречалась с Григорием Ефимовичем Распутиным, по простодушию своему веря, что он поможет ей в делах ее тяжких староверческих! Многие тогда обращались к нему за помощью!
-------------------------------------------------
¹ О деяниях Сильвестра Медведева, духовного брата Распутина, читайте в частности В. В. Розанов. «Апокалипсическая секта», СПб., 1914.
² В Сибири до сих пор бытует легенда об этом портсигаре, который чудом удалось сохранить Колчаку до самого последнего времени перед расстрелом. Колчака расстреляли в ночь с 6 на 7 февраля вместе с его премьер-министром Пепелявым. Стоя под дулами винтовок красноармейцев за мгновение до смерти, Александр Васильевич обратился к самому молодому солдату; «Ты убьешь меня!» Словно приказал ему убить себя. «Вот тебе за это, — были следующие слова Колчака, затем он быстрым движением вынул спрятанный на груди портсигар и протянул его красногвардейцу. — Возьми, ты его заслужил!»
³ Чрезвычайная следственная комиссия, допрашивавшая Колчака, была создана Политическим центром, во главе которого стояли эсеры и меньшевики. Они и начали допрос, но продолжали его уже будучи под властью Ревкома и реорганизованы в ГубЧКа. Состав следственной комиссии не изменялся.
4 Алексеевский спросил Колчака также, не встречался ли он с Распутиным? «Нет. ни разу не видел» — был ответ. И еще: «Насколько мы получали эти сведения, и, в частности, о распутинской истории, они глубоко возмущали ту среду, и меня, и тех, которые об этом деле осведомлялись. Я, например, помню такой случай. В 1912 году, когда я плавал на «Уссурийце», прошел слух, что Распутин собирается из Петрограда прибыть на место стоянки императорской яхты, в шхеры, и для этого будет миноносец. Со стороны офицеров было такое отношение: что бы там ни было, но я не повезу, пусть меня выгоняют. Это было общее мнение командиров»
5 Тимирева хранила свою любовь и верность А. В. Колчаку. Она и в настоящее время проживает в Москве. По бытующим опять же в Сибири преданиям, известный романс «Гори, гори, моя звезда» написан Колчаком для Тимиревой. Один из допрашивающих Колчака К. А. Попов задал ему и такой вопрос: «Здесь добровольно арестовалась г-жа Тимирева. Какое она имеет отношение к вам?» Колчак ответил: «Она моя давнишняя хорошая знакомая: она находилась в Омске где работала в моей мастерской по шитью белья и по раздаче его воинским частям больным и раненым».
6 Эта иконка-складень в каменном футляре была отобрана у Колчака во время его ареста и предъявлена ему в качестве доказательства его контактов с Распутиным.
Газета «Ветеран» №38 (142)
Евгений ЧЕРНОСВИТОВ
ОБЪЯСНЕНИЕ С ЧИТАТЕЛЯМИ
Уважаемые товарищи! Пишу вам повторно в связи с окончанием замечательного историка-художественного произведения “Акафист Григорию Распутину” Евгения Черносвитова. Читали всей семьей и всем нашим домом художников, передавая номера друг другу по очереди. Сейчас вот ксерокопируем и создаем самиздатовские книжки "Акафиста" для наших домашних библиотек. Кстати, планируется ли издание "Акафиста Григорию Распутину" отдельной книжкой, что было бы крайне желательно? Эта книга, несомненно, явилась бы бестселлером!
Да, "Акафист" окончен. Жаль! В наше время сенсационных "размываний" белых пятен истории, всевозможных "открытий" и "разоблачений", от которых уже порядком тошнит, эта вещь Черносвитова совсем другого плана. Она просто потрясла неожиданным взглядом на, казалось бы, известные исторические явления. И дело не столько в том, что автор пускает в оборот новый архивный материал (а он у автора чрезвычайно богат это хорошо чувствуется)... Не только в этом дело. Глубина осмысления происходящего в те роковые для нашей истории годы и умение избавиться от каких-либо шор, от влияния конъюнктуры. Убежден, что Григорий Распутин до Черносвитова и Григорий Распутин после Черносвитова — совершенно разные люди, и вряд ли думающий человек теперь будет обращаться к старому образу Распутина, пугалу, созданному в угоду обывателю. А значит, и многое в истории Государства Российского той поры благодаря работе Евгения Черносвитова будет переосмыслено заново.
Но вот почему я пишу в редакцию: много вопросов, возникших в моей взбудораженной памяти "Акафистом", осталось без ответа. Не будет ли так любезен автор и добра редакция, чтобы найти возможность осветить их в дополнении к "Акафисту"? Уверен, что не только я один оказался в таком состоянии. Вопросов много, поэтому я не буду их перечислять автор должен знать, где он не договорил и где может досказать. Еще бы побольше об иезуитах в России. В начале века в Питере с их именем открыто связывали религиозный фанатизм, всякого рода коварство и изуверство, нагнетая это в сознании толпы (например, "Поцелуй Бронзовой Девы" Романа Лукича Антропова, писавшего под псевдонимом Роман Добрый). О роли масонов в октябрьском перевороте и развязывании гражданской войны. О раскольниках. И, конечно, сакраментальный вопрос: видит ли Черносвитов аналогии с тем временем и сегодняшним днем? Действует ли сейчас, по мнению автора "Акафиста", "система Маццини"? И еще — "Кто сейчас играет роль Распутина?" Не могу удержаться, чтобы не высказать своего мнения на последний вопрос: "Мы все — коллективный Распутин".
С уважением, Анатолий Давыдов, ветеран Великой Отечественной войны, член Союза художников СССР.
Ленинград
Подобных откликов в почте редакции немало, и мы попросили автора "Акафиста..." прояснить суть своего замысла, ответить хотя бы на некоторые из возникающих вопросов.
"Туманна речь моя, но смысл-то ясен!"
Ксения Петербургская
"Акафист Григорию Распутину" замышлялся как психологический этюд на всякого рода мошенничества вокруг человеческого здоровья. Эти темы стары, как божий свет, и всегда актуальны, когда на дворе смутное время. На одной автобусной остановке в Москве я недавно увидел огромный плакат, рекламирующий деятельность медицинского кооператива, где "излечивают любые недуги методомфито-мануальной-гипиотерапии"! Вот до какого идиотизма мы дожили, если учесть, что "фито" - растение, "манус" - рука, а "гипно" и объяснять не надо.
Хотелось высказаться как врачу-клиницисту, проработавшему в стационарах свыше 20 лет, и как философу, столько же лет исследующему феномен сознания.
Но, прикоснувшись к Распутину, я вскоре понял, что получается совсем иное, чем задумывалось. Этот "старец" и со мной, и с моей жизнью стал творить чудеса. То, что я написал о Распутине, знала только моя жена (кстати, ей это очень не нравилось, она полагала, что "распутинщина" — неинтересная тема). И тем не менее ко мне, словно по мановению волшебной палочки (кто дирижер-волшебник, честное слово, до сих пор не знаю), со всех концов земли, и наших, и заморских, стала стекаться информация о Григории Ефимовиче, каждая порция которой заставляла меня долго оставаться в растерянности — "не может быть!" А вслед за ней, информацией, появились люди. Да какие! Фрейлина императорского двора, лично знавшая Распутина, тюменские и тобольские жители, свято чтившие память о "добрейшем и святом Григории Ефимовиче", и, наконец... мюнхенский потомок Распутина (по его просьбе пока не могу назвать его имени, ибо речь идет о наследовании распутинского имущества)!
Это одна сторона чудес. Другая в том, что, роясь в архивных материалах, я вдруг совершенно по-иному увидел все, что происходило с нашим государством за последние... 200 лет. Ни иезуиты, ни масоны никогда ранее не интересовали меня. В свою очередь я не полагал, что их интересовала Россия, — разве Европы и Америки им мало? Я, обучаясь в советских школах и вузах, искренне полагал, что царскую династию свергли большевики. Не мог сердцем человека и врача принять кровь убиенных Романовых, гражданскую войну. Такие объяснения, как "неизбежность", "жестокое время" и т. п., меня не удовлетворяли. Сейчас благодаря Распутину я убежден в обратном — не большевики свергли царя и развязали гражданскую войну. И вообще они на себя очень много взяли и крови, и бед наших, российских. Революция революцией, но до этого был заговор против династии и русского народа, заговор против веры, царя и отечества. Но я не историк, и моим методом был метод клинический. Это когда выставляется диагноз на основании симптомов, синдромов и общей клинической картины заболевания. Когда выясняется этиология (то есть причина) и патогенез (то есть механизм) заболевания. Этим методом я исследовал архивные материалы за 200 последних лет. Из каких архивов — умолчу.
Это преамбула. Дальше я буду касаться тех моментов, не получивших, как следует из ваших писем, дорогие читатели, должного освещения. Попробую ответить на все вопросы, которые повторяются хотя бы дважды в письмах.
1. "Действует ли "система Маццини" в наше время?" — А почему ей не действовать, не вижу оснований. Оглянитесь вокруг что с нами, со страной делается? Вот лишили нас мебели, одежды, доброкачественной пищи, в небывало урожайный год нет в магазинах овощей и фруктов... Это ведь, кроме всего, удар по самоуважению народа: перед всем светом нищие; Когда лишили нас сахара всю страну, тотально, то расправились с нами как с нашкодившим сопляком, которого наказали, оставив без сладкого. Алкоголя лишили под трескотню демагогических лозунгов типа "трезвость— норма жизни", "алкоголь— яд" и т. п. — не получилось. Оказалось, что не так уж много в нашей стране гибельных пьяниц, иначе все бы уже давно вымерли. Когда вдруг от Москвы до самых до окраин вмиг исчезли спички и соль, то страна сначала вздрогнула, а потом расхохоталась— ибо этот дешевый номер не удался. Сейчас вот уж не первая попытка манипулировать хлебом и хлебобулочными изделиями (точь-в-точь как в феврале 1917 года!). И все же попали в десятку, когда исчез табак. Нет, это не просто игра на дефиците, это доведение огромных масс людей до страшного состояния абстиненции, в которую впадает курящий и быстро заражает своим мучительным состоянием близких ему людей, даже не курящих и детей. Одно дело— нищий и голодный бунт толпы, другое дело бунт, так сказать, толпы абстинентной. Теперь удавка прочно накинута. Может ли быть что-нибудь более жестокое и страшное? Может! Это тотальное состояние медикаментозной абстиненции. Оставим в стороне даже вопрос, как лечить без лекарств, а подумаем о так называемых медикаментозно зависимых людях, которые не могут без валидола и нитроглицерина выйти на улицу, без желудочных таблеток принять пищу, без цитрамона или анальгина начать трудовой день, не говоря о тех, кто не спит без снотворных, не может выдержать наш "образ жизни" без успокаивающего... Как скажется на окружающих вид умирающего от боли и страха сердечника или агонизирующего в приступе удушья астматика? Стоит ли искать какие-то иные причины резкого увеличения количества так называемых скоропостижных смертей, а также самоубийств, убийств и преступлений с особой, бессмысленной жестокостью? И все это под знаком БОЛЬШОЙ АЛЬТЕРНАТИВЫ— древнего изобретения: альтернативные правительства, альтернативные партии, альтернативные лидеры, альтернативные экономические программы. И все это под демагогические разглагольствования о свободе, гласности и правах человека (взято из "системы Маццини"). Изводят беспощадно, манипулируя нашим настроением, вниманием, здоровьем.
2. "Кроме убийства Распутина, играл ли Колчак еще какую-нибудь значительную роль в происходящих тогда событиях, до того как стал Верховным Правителем Российского государства в Сибири?" — Во-первых, его как командующего Черноморским флотом опасались и Германия, и Антанта. Последняя, учитывая блестяще подготовленную им операцию десантного захвата черноморских проливов. В осуществлении этой операции Колчаку "помешали" союзники, ибо при ее успешном проведении Россия как бы сама побеждала Германию. Во-вторых, в горячие летние дни, когда правительство Керенского не справлялось со своими, так сказать, обязанностями, лидер кадетов П. Н. Милюков ведет тайные переговоры с Колчаком об установлении военной диктатуры. Колчак дает согласие и со свойственными ему талантом и оперативностью приступает к разработке плана. Примерно через неделю, однако, получает приказ из Ставки командироваться во главе русской военно-морской миссии в США, затем его отправляют на Дальний Восток. Именно тогда, не только в правительственных кругах, но и среди петербургской и московской интеллигенции, пронеслось знаменитое — "или Корнилов, или Ленин, но только не Колчак". Нужен был правитель, способствующий развалу государства. Но и Корнилову не удалось войти в столицу. Когда я читаю "корниловский путч", "корниловский мятеж" и т. п., то недоумеваю — почему "путч", "мятеж"? Ведь в столицу должны были войти войска регулярной армии по согласованию с правительством! Но тем силам, которые тогда правили бал, никакая крепкая власть не была выгодна. Выбрали Корнилова, зная его ненависть к Керенскому, а они чуть было не договорились, и тогда войска Корнилова отправляют в столицу тремя (!) железными дорогами в эшелонах, растянувшихся на сотни километров, на путях следования войск снимали рельсы, линии перекрывали переполненными хламом вагонами, на каждой станции работали "агитаторы"... Нет, не крепкая власть нужна была, а разруха, голод, гражданская война, война против крестьянства и казачества. Вот поэтому убирают со сцены Колчака, сталкивают Керенского с Корниловым. А потом, когда началась гражданская? Врангель враждует с Деникиным. Подъесаул Г. М. Семенов, "походный атаман всех казачьих войск и главнокомандующий русской армией на Дальнем Востоке", ворует часть золотого запаса страны, отправленного Колчаком на восток для сохранения его в России... Все та же система Маццини! Летом компрометируют Родзянко, которого якобы уличают в афере с поставкой военным заводам негодного металлического сырья. Не раз выплывает фигура генерала Алексеева— то вместо Корнилова на диктаторство, то вместо Керенского на правление. А карьера Корнилова? 7 июля назначается главнокомандующим Юго-Западным фронтом. Через десять дней становится вместо генерала Брусилова Верховным главнокомандующим. Интересно в этой связи признание члена Государственной думы Бубликова, того самого, имя которого в качестве "российского самодержца" доконало Николая II. В своих мемуарах это "историческое лицо" (а сколько сейчас на современной политической арене появилось таких вот бубликовых?) пишет: "...Петербургские дельцы рассчитывали, что справятся с большевиками, когда нужно будет, легко... Ленин и Троцкий скоро вернут нас к доброму старому времени".
3. "Как отрекся Михаил?" — Отречение Михаила также готовилось не один день. О его регентстве и даже императорстве (при случае смерти Алексея — то, что ему готовилась участь царевича Дмитрия, очевидно, отсюда легенда о "неизлечимой болезни" наследника) слухи поползли в столице с 1911 года, с той самой поры, когда Михаил женился на дважды разведенной тридцатитрехлетней Наталии Сергеевне Шереметьевской-Мамонтовой-Вульферт (в браке с Михаилом Брасовой), отец которой был известным юристом, доверенным лицом Рябушинских, редактором их газеты "Утро России" и членом масонской ложи "Ассоциация свободных адвокатов". Психологически он, видимо, обрабатывался давно, так сказать, в духе "четыреххвостки" (имеются в виду четыре принципа демократических выборов: всеобщие, тайные, равные, прямые). Последний свой конверт перед отречением с запиской к жене он посылает с Миллионной улицы из квартиры князей Путятиных (куда его заманили для отречения), 3 марта, подписав: "Товарищу Наталии Сергеевне Брасовой от товарища М. А. Р." До этого, 1 марта, он телеграфирует Николаю: "Забыв все прошлое, прошу тебя пойти по новому пути, указанному народом. В эти тяжелые дни, когда мы все русские так страдаем, я шлю тебе от всего сердца этот совет, диктуемый жизнью и моментом времени, как любящий брат и преданный русский человек". Текст отречения Михаила составлен бароном Б. Э. Нольде. При отречении присутствовали Родзянко, князь Львов, Гучков, Шульгин, Милюков и другие. Кстати, по династическим законам отречение Николая в пользу Михаила незаконно. Александра Федоровна, как явствует из ее письма императору, расценила его манифест об отречении как тонкий политический ход. Она пишет: "Я вполне понимаю твой поступок... Я знаю, что ты не мог подписать противного тому, в чем ты клялся на своей коронации (то есть передать наследство сыну. — Е. Ч.). Мы в совершенстве знаем друг друга, нам не нужно слов, и, клянусь жизнью, мы увидим тебя снова на твоем престоле, вознесенным обратно твоим народом и войсками... Ты спас царство твоего сына". Такого же мнения придерживался и П. Н. Милюков, написавший в эмиграции: "Отказ в пользу брата недействителен, и это есть тот трюк, который задуман был и осуществлен в отсутствие императрицы, но ею всецело одобряется... При условии передачи власти Михаилу легче было впоследствии истолковать весь факт отречения как недействительный".
4. "Расскажите подробнее о масонах. Масоны— всегда ли это плохо?" - Сейчас много стали писать и говорить о масонах, и вы, дорогие читатели, наверняка в курсе дела. Помните, еще совсем недавно все газеты мира, в том числе и наши, пестрели сообщениями о грандиозном разоблачении могущественной итальянской ложи "П-2"? Меня интересовала не историческая, а психологическая сторона деятельности масонов. Я натолкнулся на эту проблему, работая над статьей для "Нашего современника" о манипуляции некоторыми нашими средствами массовой информации общественным сознанием (читайте "Мы устали преследовать цели..." — "Наш современник", 1989, N 10). Литературы о масонах сейчас много. Пишут о них давно. Вот, к примеру, книга русского историка и публициста Сергея Петровича Мельгунова "На путях к дворцовому перевороту: заговоры перед революцией 1917 года", вышедшая в Париже в 1931 году. Много ли там подлинной информации о масонах, действующих в России? — Думаю, что нет. Архивы масонов, если и существуют, — имеются в виду те из них, которые содержат, так сказать, живую информацию, — то, естественно, недоступны. Изучив, как мне кажется, хорошо психологическую сторону системы Маццини, я не могу доверять и исповедям "бывших" масонов. "Бывший масон, — как признавался один из идеологов масонства, — это мертвый масон". Масонство, по-видимому, возникло— как совершенно новое явление— в начале семнадцатого века в Европе. "Вольные каменщики" имели вполне определенную цель— строить храмы и здания, ибо подневольные, то есть монастырские, каменщики с этой задачей к тому времени перестали справляться. Насколько мне известно, однако, "вольные каменщики" за последние 200 лет не построили ни одного здания, ни в Европе, ни в США, ни в России. Но вот "строительные площадки", по-видимому, готовят они. И весь мир для них— одна строительная площадка. Отсюда — "весь мир... разрушим до основанья". Не дай Бог, если и общий европейский дом начнут строить "вольные каменщики". "Свобода, равенство, братство" — это их лозунг. Но уже Шекспир показал в "Короле Лире", что значит этот лозунг на деле. Мне этот лозунг представляется насквозь лживым, ибо мое сознание имеет представление о братстве, как в той сказке, где были у отца три сына, и когда умирал отец, то старшему завещал дом и хозяйство, среднему — лошадь, а младшему — кота. Какое уж тут равенство: Или "старший, брат был умный, средний — так, а младший, вовсе был дурак". Какая отсюда свобода?!
Бальзак был чрезвычайно тонким психологом и знатоком человеческих душ, но он ведь романтизировал "вольных каменщиков", представив их исключительно положительными героями в своей новелле "Тринадцать".
Не удовлетворен тем, что сейчас говорится и пишется о масонах. Очень насторожен, когда начинают открыто пропагандировать себя такие общества, как "ротари", "аграрники"... А когда сталкиваюсь с такими вот документами, как послание Рерихов (Николая Константиновича и Елены Ивановны), то просто теряюсь: "1 января 1924 года, Сикким. "Была дана нам перед снегами Гималаев заповедь чрезвычайного значения. Христос сказал Будде: "Негоже самим храм строить, самим на колокольне звонить. Брат Будда, собери тех людей, которые могут третий глаз возжечь, помоги им пустыню пройти, надели их достатком строительным, чистую звезду перед ними зажги, воздай меру доверия. Пусть Храм вознесется руками человеческими, чтобы было куда войти нашему Собору. Быть тому на Звенигороде, удумаем, куда посадить строителей, какою мерою честь воздать Тому, кто за нас на весь мир позвонил. Быть тому на Звенигороде". Записана заповедь Христова 1-го января 1924 года перед великою горою. Заповедь пошлите призванным каменщикам. Замечайте нити великой пряжи. Твердым сознанием горы перейдете. Указ явите Тарухану.
Уже вижу, какой путь ему назначен, какой груз повезете на Алтай".
"Чур, чур меня!", — хочется мне воскликнуть. И вспоминаются слова Спасителя: "Я пришел во имя Отца Моего, и не принимаете Меня; а если иной придет во имя свое, его примете".
5. "Почему все-таки "Акафист" ("почему хвалебную песнь поете Распутину")? — Да потому, что я благодарен Распутину в том, что разобрался сам в столь сложных и запутанных событиях рокового для нашей истории периода... И советую каждому, кто хочет также самостоятельно понять, что происходило в последние годы правления династии Романовых и в первые два десятилетия после ее свержения, начинать с Григория Ефимовича Распутина, постараться разобраться в его роли и месте в нашей истории, в его, так сказать, феномене... Да, большевики много взяли на себя, когда историю России с 1903 года стали рассматривать как историю КПСС... Но строительная площадка для здания под названием "светлое будущее" была расчищена в России не ими. Окончательный развал Российской империи произошел при Временном правительстве. Именно оно упраздняет особые гражданские суды, охранные отделения, корпус жандармерии и полиции. При нем масон Новосильцев делает констатирующего характера доклад "О гибели армии". При нем во всех крупных городах империи идут бунты исключительно разрушительного характера, а в деревнях массовые поджоги и разгромы имений и хуторов, варварская вырубка лесов... При нем происходят два подряд съезда казаков — 2-й общеказацкий съезд и съезд забайкальских казаков, столкнувшие лбами атаманов и таким образом фактически и морально разложившие казачью верхушку... И не большевики, наконец, приставили к Колчаку масона В. Н. Пепеляева, будущего премьер-министра в правительстве Александра Васильевича, с его именем нужно было бы связать все зверство "колчаковщины". Пепеляева, предавшего Колчака и постыдно вымаливающего пощаду на коленях у эсэров и меньшевиков перед расстрелом.
Читателей, кто просит меня подробнее рассказать об иезуитах, отсылаем к очерку Е. В. Черносвитова "П. В, Флоренский. "Иезуиты в России. Мы у иезуитов". - "Российский ежегодник", вып. 3, М., "Советская Россия", 1990.
Page updated
Google Sites
Report abuse