Черносвитова Евгения Александровна

Последний секретарь Рильке

Наталья Савельева беседует с Евгением Черносвитовым

«Судьба направила меня к нему, добрая, милостивая, великая судьба!»

(Из письма Е.А.Черносвитовой Л.О.Пастернаку 15.11.1926)

Многое из того, что вы сейчас прочитаете, публикуется впервые. Любящие Марину Цветаеву знают о ее трепетном, поистине неземном отношении к крупнейшему поэту мира, ее современнику Райнеру Марии Рильке. Их переписка опубликована. Наверняка кто-то обратил внимание на одну из фамилий адресатов Цветаевой. Это Евгения Александровна Черносвитова, русская женщина, жившая в Швейцарии. Она была секретарем Рильке в последние два месяца его жизни. В России о ней практически ничего не известно Совсем недавно пришел ко мне человек, принес материал о Египте. Познакомились. Евгений Васильевич Черносвитов. Врач Доктор философии и медицины. Поначалу я никак не связала его с той Черносвитовой — мало ли на свете однофамильцев! Но неожиданно выяснилось, что Евгений Васильевич — племянник Евгении Александровны и даже в ее честь назван. Изумлению моему и тех, кому я об этом рассказывала, не было предела. Уникальным материалом заинтересовались многие. Поэтому, посоветовавшись с Евгением Васильевичем, мы решили опубликовать нашу беседу в парижской газете «Русская мысль».

— Три человека с мировыми именами считались в нашей семье своими. Во-первых, Есенин. Моя бабушка, княгиня Мария Алексеевна Ухтомская, была активной старообрядкой, встречалась с Григорием Распутиным в тот период, когда тот общался с Сергеем Есениным. Бабушка много рассказывала о Есенине.

Во-вторых, Марина Цветаева Я еще совсем маленьким знал, что она вместе с моей тетей была влюблена в одного и того же человека — Рильке. Поэтому я ревновал и довольно поздно начал читать ее.

И третий человек — Рильке. Тогда, в моем детстве, достать его было совершенно невозможно. Мы жили в Хабаровске. Я нашел книжечку 1913 года — стихи и прозу, в архиве краевой библиотеки.

А вообще род наш очень древний. Вот гербы, посмотрите. Когда на Руси впервые появились гербы, появились и наши гербы - Черносвитовых и Ухтомских. Цветаева, кстати, бесподобно расшифровала нашу фамилию (она была гениальна во всем): «Те, кто носит черные одежды». Единственно, в чем она ошиблась, что фамилия эта украинская.

Фамилия Черносвитовы — одна из древнейших европейских фамилий. Еще Геродот в своей «Истории» писал о меланхленах. Это самобытное племя находилось на северо-востоке Европе. В нас течет кровь двух знатных родов — Рюриковичей и Гедиминовичей. Мы потомки великого князя Витовта, да, того самого, единственного мирового правителя, с кем побоялся вступать в бой Тамерлан. Михаил Черносвитов, думский боярин, был женат на дочери Витовта Марине.

Назову несколько имен.

Петрашевец Рафаил Александрович Черносвитов. В нем течет кровь внучки грузинского царя Вахтанга IV, которого опекал Петр I, когда тот вынужден был бежать из Тбилиси. Отсидел шесть лет по делу петрашевцев, хотя на «пятницах» был всего два раза.

Федор Достоевский написал о Рафаиле Черносвитове: «Этот человек говорит так, как Гоголь пишет». В «Идиоте» он пишет о «ноге черносвитовской»: Диалог князя Мышкина с генералом Епанчиным:

«- Ну позвольте же и мне понимать-с; насчёт ног на виду, — то это ещё, положим, не совсем невероятно; уверяет, что нога Черносвитовская.

— Ах, да с Черносвитовскою ногой, говорят, танцевать можно. Совершенно знаю-с; Черносвитов, изобретя свою ногу, первым делом тогда забежал ко мне показать.

— Но Черносвитовская нога изобретена несравненно позже…

— … И к тому же уверяет, что даже покойница жена его, в продолжение всего их брака, не знала, что у него, у мужа ея, деревянная нога».

Рафаил Черносвитов изобрел дирижабль. Потеряв ногу, сделал уникальный протез. Подавил «картофельные бунты» на Урале бескровно, создал проект БАМа (вплоть до расчетов). Пытался открыть судоходство на Байкале. Открыл золотую жилу под Енисейском (Черносвитовский рудник). Был другом Николая Муравьева, генерал-губернатора Восточной Сибири, и разработал для него знаменитый Айгунский договор с Китаем.

Черносвитовы всегда вели бурную общественную деятельность.

В начале века, во время Гражданской войны и позже было очень много жертв и со стороны «белых», и со стороны «красных».

В 1905 году монархически настроенные рабочие утопили в реке Осетр своего помещика Алексея Николаевича Черносвитова, бывшего актера Вологодского театра Светова, владельца конного завода в Туле. (В Туле было свое «кровавое воскресенье», не менее страшное, чем в Петербурге) Алексей Николаевич агитировал за революцию, за «красного попа», как говорили рабочие.

В 1937 году были расстреляны оба его сына, Алексей и Иван, а в 1941-м — родная сестра Александра Николаевна. Все по ложному обвинению.

Кирилл Кириллович Черносвитов.

Депутат Дум всех созывов того времени. Один из основоположников партии кадетов. Представитель Колчака в Петрограде, когда тот был правителем России. Его родной брат Константин известен по знаменитому Ярославскому мятежу 1918 года. Руководил отделом гражданской обороны в штабе мятежников. Оба были расстреляны. Погибли и еще четыре их брата (все они внучатые племянники Рафаила Черносвитова).

Вообще в 1905—1945 годах были репрессированы 50 Черносвитовых. Я много занимался делами своих родственников. С моей помощью удалось реабилитировать 20 человек.

Софья Николаевна Черносвитова, известная революционерка. Была женой Платона Васильевича Луначарского, брата Анатолия Васильевича Луначарского, потом Петра Гермогеновича Смидовича, видного большевика, тогдашнего мэра Москвы.

Две ветви нашей семьи — ярославская и тульская — жили как одна семья. Вместе делили беды, вместе воспитывали детей... Но давайте я расскажу вам о главном — о моей тете Евгении Александровне Черносвитовой.

В России известно о ней немного. Была секретарем Рильке, вела его переписку, встречалась с Мариной Цветаевой. Спасибо книге Константина Азадовского, вышедшей в 1992 году (Небесная арка. Марина Цветаева и Райнер Мария Рильке. СПб, «Акрополь»).

Евгения Александровна Черносвитова родилась в 1903 году в селе Карники Веневского района Тульской области. Ее отец, Александр Петрович Черносвитов, был старше жены Надежды Ивановны Лукьяновой, на двадцать лет. В 1911 году начался в семье разлад. В то время Евгения заболела костным туберкулезом, и это послужило поводом для отъезда матери с дочерью за границу. Надежда Ивановна забрала дочь и в 1913 году уехала с ней в Швейцарию.

Мой отец был сиротой. Это – другая история! Какое-то время, он жил у своей тети (жены брата Александра Петровича, Александры Ивановны Пушкиной — праправнучки Александра Сергеевича. Это ее сын был утоплен рабочими в Туле).

Я увидел фотографию своей тети только благодаря Азадовскому. Жили они с бабушкой в Лозанне. Евгения Александровна получила блестящее образование, знала в совершенстве пять языков. Рано стала гувернанткой, воспитательницей. Потом попала к Рильке.

Бабушка умерла в Лозанне в 1956 году. Евгения Александровна — в 1974-ом. Я нашел их могилы.

— Расскажите, пожалуйста, как складывались отношения Евгении Александровны с Мариной Цветаевой. Читая письма, понимаешь, что они были нелегкими...

— Да, отношения у них сложились противоречивые. С одной стороны, Цветаева восхищалась Черносвитовой, была благодарна ей: ведь Евгения Александровна была не просто секретарем Рильке, а одной из последних, с кем он говорил, с чьей помощью он ходил. С другой стороны, Цветаева считала, что именно она - любовь Рильке, она, Марина Цветаева, — Россия для Рильке. Между тем, последней любовью Рильке — я в этом уверен — была Евгения Черносвитова. Рильке в письме баронессе Т. фон дер Мюлль, говорит о «совершенно прелестной девушке из мелкопоместных дворян, в чьей крови самая горячая и самая вечная Россия».

Зная о своей неизбежной кончине (поэт умер 29 декабря 1926 г.), Рильке бережно отнесся к Евгении Александровне. Пытался за несколько дней до смерти услать ее от себя. Для Азадовского это загадка. Мне же, как мужчине, это очень понятно. Рильке не хотелось, чтобы юная Евгения видела его немощь, его агонию.

И, тем не менее, Евгения Александровна осталась с ним до последнего дня.

Рильке написал рекомендательные письма, позаботился о том, что будет делать Евгения Александровна после его смерти. Это тоже говорит о неформальном отношении.

Единственная встреча Марины Цветаевой и Евгении Черносвитовой была и кратковременной, и бурной. Сначала Цветаева взяла покровительственный тон, написала письмо, где учила Евгению Александровну, что ей нужно делать: ты, мол, была рядом, ты должна все записывать. Она ее учит, очень хорошо о ней отзывается, и в то же время, той же баронессе фон дер Мюлль, пишет: «...светловолосая девушка... обращалась с Рильке примерно как с отпечатками его последних фотографий — ее собственностью: это мое, и я даю их, когда хочу и сколько хочу, и кому хочу... Я встретилась с ней лишь раз и отпустила ее от себя — не тоскуя».

Формально конфликтная ситуация сложилась из-за того, что Евгения Черносвитова не отдала Марине Цветаевой завещание Райнера Мария Рильке, которое он отдал ей. Цветаева считала, что она должна наследовать духовное богатство Рильке. Хотя формально у нее не было на это права. Тут проявилась масса ревностных, чисто женских мотивов.

— Где сейчас завещание Рильке?

— Вот в этом-то и вопрос. Рильке был великий скиталец. Скитался по всей Европе. Изучал языки и страны. Выучил русский язык. Он написал на русском восемь стихотворений. Был в России два раза — в 1899 и 1900 годах; проехал почти всю страну. Когда Рильке особенно бедствовал в Европе, у него была мысль: «Может быть, я пригожусь в России...» Он писал Бенуа и Суворину, чтобы те ему дали работу и жилье. И он бы навсегда уехал в Россию.

— А архив Евгении Александровны? 

— Я занимаюсь поисками архива тети уже много лет. Я знаю швейцарский банк и номер ячейки, где лежит завещание тети и ее личные вещи. Обращался в разные инстанции, помочь мне договорится с швейцарским банком. Даже в Министерство иностранных дел СССР. Мне не помогли! Думаю, кто-то, к кому я обращался, просто обманул меня, забрав все, что было в ячейке! Оттуда в течение многих лет после смерти Евгении Александровны, мы получали уведомление о состоянии нашей ячейки из швейцарского банка. Но, после того, как я сообщил номер ячейки тем, кто мне обещал помочь (персоны уровня МИДА СССР!), извещения из банка перестали приходить!

Мой отец встречался с Евгенией Александровной за всю жизнь два раза. Об этом никто не знает. Впервые — в 1937 году, когда тетя приезжала в Москву на три дня в качестве переводчицы какой-то элитной туристической группы из капиталистической Европы.

Во второй раз — в июле 1945 года в Женеве (отец, военный летчик, был там, в командировке), когда мои родители ждали моего появления на свет. Евгения Александровна тогда активно работала в Красном Кресте Юнеско, преподавала в Университет в Женеве и Лозанне. Уже была профессором.

Тетя попросила моих родителей назвать будущего ребенка Евгением или Евгенией... Так, я стал Евгением. Потом были письма, рождественские открытки. Они приходили через «третьи руки» — мы долго жили на Дальнем Востоке. Евгения Александровна никогда не была замужем. И, в 1954 году (тогда в России наступила «оттепель»), умоляла моих родителей отпустить меня к ней в Швейцарию. Она хотела меня усыновить. Помню, родители целый год думали над предложением тети, но все-таки я остался в России.

Евгения Александровна словно предчувствовала, что будет с ее архивом после ее смерти. Очень боялась за судьбу архива, своих трудов. Азадовский пишет: «утеряны рукописи Рильке — переводы «Чайки», "Бедных людей" Достоевского, Гоголя. Евгения Александровна осталась верна поэту. Она хотела издать по-русски все, что он написал, написать монографию «Рильке и Россия». Евгения Черносвитова перевела на французский и немецкий языки «Вечера на хуторе близ Диканьки», «Мертвые души», «Маленькие трагедии», «Вишневый сад» и многое другое наших классиков. Перевела на два языка: немецкий и французский.

Россия для Рильке олицетворялась, прежде всего, Евгенией Черносвитовой и поэтом Спиридоном Дрожжиным. Ну и, конечно, Мариной Цветаевой. Рильке приезжал к Дрожжину в Тверскую область в 1900 году, перевел несколько его стихотворений, писал стихи, используя мотивы Дрожжина, в том числе и на русском языке, которому тоже учился у Дрожжина. У Рильке была мысль перевести всего Спиридона Дрожжина. Это же, в 1942—1945 годах хотела сделать Евгения Александровна. Дом Спиридона Дрожжина в Низовке, там, где сейчас Московское море, теперь перемещен в Завидово. Это в пяти минутах ходьбы от моей дачи!

— Как вы узнали о смерти Евгении Александровны? Сообщили ли вам об этом?

— Мы ничего не знали об ее смерти. В 1990 году, когда появилась возможность, мы с женой поехали в Швейцарию. Отправились прямо в дом, где жила Евгения Александровна, в Женеве. Пришли, дом существует. Я поднялся на третий этаж, позвонил в квартиру тети. В квартире никого не было. Соседи сказали: «Да, здесь живут русские. Женщина и мужчина. Пожилые». Сердца наше забились! Но,… в квартире тети жила не она! А, профессор физики, из семьи белоэмигрантов, работающий в Женеве по контракту, Захаров Василий Викторович. Он очень хорошо нас принял, но сразу сказал такую странную вещь: «Когда я сюда въехал, никаких вещей Черносвитовой не осталось. Но как-то я шел по улице и смотрю, продаются русские книги по франку за штуку. Открываю, а там автографы великих русских и зарубежных писателей, пометки на полях какой-то Черносвитовой. В некоторых книгах даже были вложены листочки, фрагменты рукописей. Я вспомнил, что живу в квартире этой женщины. Меня это заинтересовало, и я все книжки купил».

Василий Викторович обещал мне выслать все листочки, а также сделать ксерокопии автографов, но так ничего не прислал! Хотя переписка с ним продолжалась года два-три.

Познакомился я и с другими людьми. Одна женщина из женевской православной церкви сказала, что когда умирает кто-то из русских без родственников, мебель вся выбрасывается, а книги может взять церковь, а могут тоже выбросить на улицу.

Вообще здесь много странного. Странно, что церковь, хоронившая тетю, не знает, где ее завещание. Скорее всего, оно написано на меня, или она должна была все завещать церкви. Меня интересуют только архив и книги. Я встретился с настоятелем женевской русской церкви о. Павлом Цветковым и говорил ему об этом! Он обещал помочь мне в поисках. Действительно, квартиру Евгении Черносвитовой женевская церковь арендует, и там живут русские, работающие по контракту. Странно — все помнят Евгению Александровну, помнят, как она хромала. Существует русская община. И вдруг: могила заброшена, в компьютерный банк данных, могила Евгении Черносвитовой, не включена. Выяснилось, что зарегистрирована только могила ее мамы, а Евгения похоронена рядом.

У меня обида на швейцарскую русскую общину: ведь Евгения Александровна была связана с людьми, определявшими духовный облик Европы! Она была известным филологом, переводчиком, профессором Женевского и Лозанского университетов. Мы с Мариной ходили в Женевский университет, но было лето, и мы никого не нашли. Библиотека тоже была закрыта. Труды Евгении Александровны развеяны неизвестно где, книги ее с автографами великих людей, личные книги, в том числе о Рильке и Дрожжине, ее переводы Рильке, Лермонтова, утеряны. Что может быть хуже? Моя задача — сделать так, чтобы Евгению Александровну Черносвитову знали в России, знали ее труды. Хочу найти то, что она успела сделать, ведь сделала она немало, — и переиздать на русском языке в России. Письма Евгении Александровны Черносвитовой к нам, будут опубликованы все сразу, после того, как закончатся поиски. А пока, попробую искать через европейские русские общины, ведь все они живут, как бы одной семьей! У меня в Париже живет двоюродная сестра… Может, после этого интервью, еще кто-то отзовется?

12 февраля 1997 год, для газеты «Русская мысль». Париж. 

Марина Цветаева и Евгения Черносвитова.

Могила Евгении Александровны Черносвитовой в Буа-де-Во.

Марина Черносвитова на кладбище Буа-де-Во.

Могила Надежды Ивановны Черносвитовой (кладбище Буа-де-Во).