Большое затруднение вызывает вопрос места проживания героя очерка. К сожалению П.И. Энгельгардт похоже проживал не в Поречском уезде, хотя во многих работах, где рассказывается о событиях Отечественной войны 1812 года, его называют жителем здешних мест. Хотел бы ошибиться, опровергая утверждения авторов.
Согласно сведениям приведённым в монографии Е.И. Кашпровского «Борьба Василия III Ивановича с Сигизмундом I Казимировичем за обладание Смоленском (1507 – 1522)» опубликованным в Сборнике историко-филологического общества при институте князя Безбородко. Нежин. 1899. в XVII веке деревня Дягилево, где предположительно впоследствии будет проживать наш герой, находилась в Рудской (Руцкой) волости на реке Рубенке, вероятно маленьком притоке Жереспеи, но не в Порецкой. Согласно данным Списка населенных мест Смоленской губернии по сведениям на 1859 год владельческая деревня Дягилево находилась по левую сторону тракта на реке Жереспея Духовщинского уезда.
По своему местоположению сельцо, поскольку там находился господский дом П.И. Энгельгардта, на начало войны 1812 года находилось в Духовщинском на самой границе Поречского уезда, но не на его территории. В самом уезде деревень с подобным названием не было.
В 1912 году, к столетию Отечественной войны Краснинский земский гласный В.М. Вороновский написал книгу «Отечественная война в пределах Смоленской губернии» где в частности указал: « В Краснинском уезде, в первую голову занятом неприятелем, партизанам было тесно действовать. Поэтому они переходили в другие уезды. Краснинский помещик Энгельгардт вооружил 19 человек дворовых людей из своего имения Путятина в 6 верстах от Монастырщины. Он пошел в Поречский уезд, и там преследовал отдельные шайки неприятелей, отбивая у них награбленное добро». Однако это был другой представитель рода Энгельгардтов - Василий Петрович Энгельгардт.
Как бы там ни было, не хочется заканчивать очерк лишь на том основании, что Павел Иванович не проживал в Поречском уезде. В конце концов, земляк он наш или не земляк существенного значения не имеет.
Конечно наш герой был крепостник, что в принципе его и погубило. Но кто из дворян не был крепостником? Гений русской поэзии Александр Пушкин, имевший только в Болдино свыше тысячи крепостных душ, мечтавший о свободе крепостных крестьян в своей оде «Вольность», воскликнул:
Владыки! Вам венец и трон
Даёт закон - а не природа
Стоите выше вы народа
Но вечный выше вас закон.
Александр Сергеевич, почему-то забывал - крепостных ему дала природа и закон. Выдержка из письма А. Пушкина к П.А.Плетнёву в феврале 1831 года: «Через несколько дней женюсь. Заложил двести душ, взял 38 тысяч ...». Как всё просто – взял и заложил двести душ. Не брезговали жить на крестьянские деньги правдорубы Пётр Чаадаев, Александр Герцен… Но не о них речь.
В 1907 году П.И. Энгельгардт в подвижном земском ополчении во время похода, командуя батальоном, за отличную службу Царю и Отечеству получил чин подполковника. Вероятно, это был человек крутого нрава, так как его жена предпочитала жить отдельно в своем имении под Ельней. А что обладал незаурядной физической силой – подтверждают современники.
После ухода регулярных наполеоновских воинских частей на Москву оставшись в имении, первое время помещик действовал в полном согласии со своими крестьянами. Организовав из их числа отряд, отбивал нападения французских мародеров и фуражиров; перемещался по соседним уездам, истребляя бандитов.
Но вскоре под влиянием неприятельской пропаганды крестьяне начали выходить из повиновения. Энгельгардт вызвал из Поречья казаков. (Вероятно власть на местах у администрации Наполеона была минимальной). Прибыв по вызову, казаки устроили порку непокорным. Экзекуция озлобила часть крестьян и они донесли на своего барина французскому начальству, вероятно полагая будто они уже свободные граждане.
Энгельгардта задержали, но доказать причастность помещика к убийствам солдат неприятеля не удалось. Помещик повторно вызвал казаков и их повторно выпороли за доносительство. И тогда по утверждению некоторых источников мужики, убив двух французов, закопали их трупы в расположении поместья. Улики оказались налицо. На суде крестьяне показали, что их барин собственноручно убил 24-х солдат армии Наполеона. Этого оказалось достаточным, чтобы приговорить дворянина к смертной казни. По утверждению тех же источников после суда Энгельгардту предложили чин полковника французской армии с тем, чтобы он перешел на их сторону, в таком случае ему даровалась жизнь, однако дворянин отказался изменить отечеству.
Наиболее достоверные сведения о последних днях и часах жизни отставного подполковника изложил в своем дневнике и письме на имя жены Энгельгардта Смоленский священник и историк Никифор Адрианович Мурзакевич (отец Никифор).
15 октября сделана запись о том, что он был приглашен французами в Спасскую церковь, где содержались под стражей русские пленные и среди них отставной полковник Павел Иванович Энгельгардт. (о. Никифор вероятно ошибся Энгельгардт имел чин подполковника). Далее священник отмечает, что пленили офицера за то, что на него показали как на лицо убивавшего французских мародеров. Мурзакевич исповедовал приговоренного, приобщив к святым тайнам, и в час казни проводил на место. После расстрела тело подполковника предали земле за Молоховскими воротами. Французские власти разрешили отслужить панихиду.
11 декабря 1812 года о. Никифор написал письмо жене казненного Е.А Энгельгард, в котором сообщил: «Милостивая государыня, Елена Александровна! По случаю несчастного последствия, когда от водворившихся в Смоленске неприятелей объявлена была сентенция: предать смерти мужа вашего, Павла Ивановича Энгельгардта, то он призвал меня в Спасскую церковь, где содержались их арестанты и соотечественники, просил меня исповедовать и приобщить Животворящих Тайн, что я выполнил, и, по желанию его, для утешения и утверждения в непоколебимом уповании на милость Божию я от него не отходил до самой полуночи. И на следующий день, по просьбе ж его, придя к нему очень рано, выслушал объясняемые им мне душевные мысли и расположения относительно его дома и верных людей. Между прочим, с сердечным сожалением сказал мне, что он погрешал пред вами, и чрез то причинял в вашей жизни великое расстройство, почему просил меня исходатайствовать у вас от имени его христианское прощение. – В то ж самое время написано им своеручно к матери его особое письмо относительно духовной, сделанной им, и о доносителях на него. И оное отдавши мне, лично просил доставить, которое я и вручил. – Удостоверяю вас, что покойный супруг ваш в таком был чистосердечном сознании, что Бог его во всем простил, а я вас прошу ему все отпустить. Он и в письме своем к матери просил ее попросить у вас и вашей матери прощения.
Итак, выполняя возложенное на меня покойным Павлом Ивановичем доверие, желаю вам душевного спокойствия.
Священник Никифор Мурзакевич.
Далее отец Никифор делает довольно длинную приписку: «Смерть Павлу Ивановичу объявлена 13-го октября. Он весь день был покоен и с веселым духом говорил о кончине, судьбою ему назначенной, и нынешний год какое-то было предчувствие, что он должен был умереть 15-го октября. – В 11 часов утра пришел к нему бывший здесь в генеральном заседании членом польский полковник Костенецкий и принес полбутылки простого вина, и просил его с ним оное распить, извиняясь при том, что он сожалеет, что во время суда из Смоленска был откомандирован, иначе участь была инакова чрез обследование. Он, хотя от того ослабел несколько, и по 14-е число ничего не пил и не ел, и всю ночь не спал, но показал геройский дух: поблагодоря его за учтивость, отвечал, что смерть христианину не страшна, а сожалею, что многие дворяне подвергнутся подобной участи, ибо не будут у вас просить должностей или залога. Я с радостию умираю, как невинный, и смерть моя сделает осторожными других против злодеев, которым скорое, неминуемое последует наказание. И требовал, чтоб скорее его вели на место, дабы не видеть и не слышать тиранства. Когда пришли за ним, он просил меня идти с ним, что он некоторые записочки мне вручит, и чтоб отпеть по нем провод и предать земле тело. – За Молоховскими воротами, в шанцах, начали читать ему приговор, но он не дал им дочитать, закричал по-французски: «полно врать, пора перестать. Заряжайте поскорей и пали! Чтоб не видеть больше разорения моего отечества и угнетения моих соотечественников». Начали ему завязывать глаза, но он не позволил, говоря: «Прочь! Никто не видел своей смерти, а я ее буду видеть». Потом попрощался со мной и с двумя детьми, которые его в тюрьме со мной навещали, и с Рагулиным Федором Прокофьевичем, которому, вынувши из-за пазухи, духовную отдал, чтоб по оной последнюю его волю выполнил, а мне дал 2 записки, чтоб по оным в селе Дягилеве сыскал скрытыя вещи, которыми он благодарит за неотставление, о чем и в духовной упомянул. Потом, сказавши: «Господи! Помяни мя егда приидеши, во царствии Твоем; я в руки Твои предаю дух мой!» - велел стрелять. И из 18 зарядов 2 пули прошли грудь, и одна живот. Он упал на правое колено, потом навзничь пал, имея поднятые руки и глаза к небу, по примеру первомученика Стефана, начал кончаться. И как дыхание еще в нем длилось, то 1-й из 18 спекуляторов, зарядя ружье, выстрелил в висок, и тогда скончался. Я начал здесь отпевать погребение, а Рогулин достал людей выкопать могилу. Не успел я долг христианский кончить, и спекуляторы раздели его донага и ничком в 3 четверти выкопанную яму вбросили, а окровавленную одежду и обувь разделили себе. Октября 24-го такая же участь постигла Шубина, а пятеро дворян и до 15 Рославльских мещан, особенною Божиею милостию, избавились от казни, а именно: Петр Михайлович Храповицкий, Тит Иванович Кусонский, Яков и Александр Петровичи, Николай Иванович Адамович. Первый из них, быв отпущен для покупки хлеба, уверил часового, что он не арестант и из усердия к родным содержался, для прислуги к ним живет; часовой, поверяя ему, не смотрел за ним, и он ушел, за что прочих строже содержали; и за сие, пред выходом из Смоленска неприятелей, ведены были на место казни, но бомба пала пред конвоем и всех ранила; несчастные отведены были в Молоховскую кордегардию, где они содержались два дни. И когда Молоховскую башню взорвало, часовые повели их за собой в город, и как сами спешили бежать, то при темноте они одни отстали и, воротясь в город, пришли в дом капитанши Лебедевой, а от нее, по вступлении наших в Смоленск, поутру, пошли по домам своим. Из оных почти все теперь больны, а Тит Кусонский преставился.
О себе ж скажу вам, что неоднократно был в руках смерти, но Бог не только меня, но и церковь мою в целости соблюл, и чрез мое старание все в ризнице архиерейской оставленное сбережено. Генерал Жомини велел сделал в Успенском соборе магазин, и того убедил отменить. Итак, собор со всем его имуществом и имуществом здешних граждан, в оном сокрытом сбережен».
За несколько часов до смерти П.И. Энгельгардт написал письмо матери:
15 октября. Тюрьма. Смоленск
Дражайшая матушка!
Я по лживому доносу четырех крестьян: Григория Борисова, Михаилы Лаврентьева, Корнея Лавренова и Авдея Свиридова осужден на смерть, и сегодня покончат нить дней моих. Молите бога обо мне. Прощайте, попросите прощения мне у жены моей и тещи. Я сделал духовную: исключая подаренных попу Одигитриевскому Мурзакевичу [и отпущенных] нескольких на волю, предоставил в Ваше владение все свое имение. Вот участь несчастных, благословите меня хотя мертвого, много поможет моление матерние к благосердию Владыки. Сестрице моей Виктории Михайловне мое почтение. Прощайте, дай Бог, чтобы эта участь многих не постигла. Мне остается только полчаса наслаждаться светом.
Истинно и усердный сын Павел.
Перед смертью приговоренный также написал духовное завещание. Во-первых, о. Никифору за хлопоты по его погребению, отпеванию и поминовению в его доме, что в сельце Дягилево позволил взять серебряные вещи и деньги, которые укрыты в поместье, а также беглого крестьянина вместе с женой. Во-вторых, отпустил на волю из крепостной зависимости принадлежащих ему шестерых крестьян с семьями. Смоленскому мещанину Дмитрию Иванову отписал надел земли. Все остальное имущество завещал своей матери коллежской асессорше Энгельгардт Варваре Васильевне.
30 августа 1913 года император Александр I издал Указ Правительствующему Сенату, где отмечая геройство и доблесть подполковника Энгельгардта назначил денежные пособия родным и близким казненного.
3 сентября 1816 года во время проезда через Смоленск графа Аракчеева вдова Павла Ивановича - Энгельгардт Елена Александровна (урожд. Корсакова) подала прошение о материальной помощи. На выделенные деньги поставила скромный памятник мужу на месте его гибели.
