Семейная жизнь. Взаимоотношения мужа и жены. Дети.
Описание свадеб и последующей совместной жизни представляет интерес не только с бытовой, этнографической, стороны, но и с точки зрения обычного права. Здесь, в первую очередь, имел значение вопрос закладываемого во время сватовства начал старшинства в семье, в роду, принципы семейной власти. Обычное право зачастую вступало в противоречие с юридическими нормами государства, однако на практике, крестьяне чаще всего следовали обычаю, не зная государственных юридических норм.
Когда замуж выходила вдова, то новый муж принимал на себя долги прежнего мужа. Если вдова имела землю оставшуюся от первого мужа, то во владение этой землей мог вступить и новый муж. Подобного рода сделки заключались, как правило, устно. Крестьяне объясняли это тем, что при их совершении всегда присутствуют посторонние люди и они являются как бы свидетелями. До судов в спорных случаях дело не доходило. Община сама решала подобные вопросы.
Жена обязана была повиноваться своему мужу. Но при этом физическую силу беспричинно в отношении жены, муж применять не имел права. В противном случае жена могла пожаловаться в волость и мужа подвергали телесным наказаниям. В других случаях, отмечал исследователь, жена брала паспорт и уезжала, скажем, в Москву, нанималась в прислугу, бросая драчливого мужа.
Общее правило о главенстве мужа в семье имело и исключения. Бывало и так, что видя как жена умело управляется с хозяйством муж добровольно уступал лидерство.
Что касается имущества поступавшего в семью в виде приданого, то в случае смерти одного из супругов, приданое возвращалось родителям утратившей своего ребенка.
Обычное право частично регулировало отношения родителей и детей. Исследователем описан случай, когда сын отпрашивался у отца жить отдельно, но помогать ему материально ежемесячными денежными суммами. Отец зная гулящий нрав сына пожаловался в волость. Волостной суд присудил в пользу отца ежемесячные алименты в размере трех рублей. Другой случай. Женатый сын не хотел жить в семье отца, собираясь переехать к тестю. Отец был против. В волостном суде сельчане подтвердили, положительные качества отца, его умение вести хозяйство. Волостной суд приговорил сына к порке розгами и оставил проживать его у отца. Таким образом обычное право стояло на защите прав родителей. Народный обычай исходил из того, что родительское благословение первостепенно. Если какие либо действия не благославлялись родителями, то не подчинившиеся дети считались пропащими.
При рождении сына в семье крестьянина отец больше жены радовался данному обстоятельству. В сыне он видел своего будущего помощника. И наоборот, если рождалась дочь, то это доставляло большую радость жене. Девочка росла как помощница матери.
Интересен вопрос вступления малолетних детей в совершеннолетие. Происходило это постепенно. Подросток по мере взросления получал все больше прав в решении семейных дел, пользовался все большим доверием, мог приобретать какое либо имущество от имени и в пользу семьи и т.д. В таких случаях старшие жаловались, что молодежь нынче не слушается старших и притесняет стариков. В общем, с тех пор мало что поменялось в народном менталитете.
Что касалось дочерей-невест, то им тоже предоставлялось больше свобод перед младшими сестрами. Старшая дочь получала лучшую одежду, освобождалась от некоторых работ, что могло навредить ее нравственному облику, воспитать ее иждивенкой, неуживчивой в семье мужа, ввиду чего семья могла впоследствии распасться.
Имелась еще одна категория девушек в семье родителей – «вековуши». Не вышедшую замуж девушку ожидала незавидная судьба. Она никому не была нужна даже в собственной семье. Единственным ее спасением было исключительное трудолюбие. Только им она могла компенсировать статус изгоя.
Раздел имущества.
Серьезным вопросом, наряду с урегулированным законом, являлся обычай при разделе имущества в семье. Разделы и выделы были весьма часты. Главной причиной являлись раздоры между женщинами - женами взрослых сыновей. Последствием таких разделов являлось измельчение хозяйства и последующее обеднение. При большой семье, например, болезнь одного человека незаметна и она никак не сказывается на общем состоянии хозяйства. Один мужчина мог спокойно уходить на заработки для уплаты податей, оставшиеся продолжали вести хозяйство, которое при трудолюбии оставшихся могло процветать. Иное дело, когда один хозяин должен и вести хозяйство и найти деньги на уплату податей и несение повинностей. Постепенно такое хозяйство могло придти в упадок. Тем не менее, при понимании последствий, число разделов и выделов на территории уезда было велико. Исследователь проследил такую закономерность, что если разделы происходили мирно по взаимному согласию, то впоследствии отношения между членами рода продолжали оставаться добросердечными, а иногда выделившийся член семьи снова присоединял свое хозяйство к общей массе.
В качестве примера исследователь описал раздел домовладения между двумя братьями. У них было две усадьбы, три ветряные мельницы и много скота. На одной усадьбе находилось два дома, на другой – один. Сначала разделили мельницы. Две мельницы разделили по жребию, третью оценили в 200 рублей. С общего согласия старший брат приплатил младшему 100 рублей и мельницу оставил за собой. Матери с общего согласия оставили избу и корову. Младший брат добровольно ушел с корня, хотя по обычаю должен был остаться, а уйти должен был старший сын. Однако по какой-то причине мать захотела остаться со старшим сыном. На том и порешили. Также по согласию поделили и остальное имущество. Землю поделили по числу лиц мужского пола. Домашних животных делили по жребию. Поскольку наличных денег не было, а были долги то также по жребию поделили лиц которым были должны. В заключение исследователь сделал вывод, что все движимое и недвижимое имущество оценивалось, делилось на части и по жребию распределялось между сторонами. Земля подлежала разделу по числу лиц мужского пола. По обычаю младший из детей оставался на корню, однако имелись исключения, как мы видели выше. В общем владении практически ничего не оставалось, за исключением бани, овина и других общих объектов. Общесемейные долги распределялись пропорционально получаемых долей, повинности и подати распределялись по такой же схеме.
Как правило никаких письменных актов при разделе хозяйства не составлялось. Но иногда возникали споры того или иного порядка. При обращении в волость должностные лица волостного правления больше полагались на сельские общества, адресуя вопросы тяждущихся «миру», которому на месте было виднее и сельский сход мог более справедливо разрешить спор.
Что касается наследования имущества домохозяина, то по обычному праву вся наследственная масса делилась между сыновьями. Дочери своей доли не получали, за исключением личных вещей. Кроме этого они имели право жить в отцовском доме, а братья обязаны были о них заботиться. При отсутствии сыновей земельный надел временно переходил дочерям. Окончательно его судьбу решал «мир». Если сельский сход находил, что дочери в состоянии самостоятельно вести хозяйство, то за плату в размере от 5 до 10 рублей за душу, передавали надел в пользование дочерям. Разделом усадьбы «мир» не занимался. Дочь вышедшая замуж в своей или чужой деревне прав на оставшуюся землю не имела. Другое имущество получала в наследство, если не было иных родственников проживавших с умершим отцом; усадьба поступала в таком случае в распоряжение деревни.
Сын выделившийся при жизни отца и ушедший в зятья в другой дом, получал, при отсутствии других сыновей, все наследство, кроме земли, которая шла в распоряжение деревни. Если же оставалась дочь или внучка, то она не получала из родительского дома ничего.
При отсутствии нисходящих родственников, ближайшим, по мнению крестьян, наследником считался родной брат умершего, несмотря даже на то, что жил на момент смерти раздельно. При отсутствии брата в наследство мог вступить дядя или же племянник. Но сестры при имеющихся братьях в наследство вступать не могли.
Имущество, принесенное матерью в дом ее мужа, доставалось после ее смерти дочерям, но собственно только т.н. «коробья», а одежда делится ими смотря по обстоятельствам, лишь с позволения братьев. Если после смерти матери не осталось дочерей, то ее имущество делили между собой сыновья. Однако при жизни мать могла сама распорядиться кому из детей что наследовать. Если после смерти крестьянки у нее совсем не осталось детей, имущество, за исключением постели, переходило к ее родителям. Если в приданом жены имелся домашний скот, то приплод оставался мужу. Если после смерти умершей оставались малолетние дети, то ее имущество не передавалось ее родным, а оставалось во владении мужа до совершеннолетия детей.
Член крестьянской семьи, призванный для отбывания воинской повинности, не лишался прав на имущество. По окончании службы он считался равным с братьями жившими при хозяйстве. Вдова-солдатка, если имела сыновей, то получала часть имущества мужа, если же сыновей не имела, то могла претендовать на свою одежду и одежду мужа.
Кроме вышеуказанных случаев описаны иные принципы посмертного дележа. Например, если имущество наследуют несколько сыновей и они желают его поделить, то могут призвать в качестве свидетелей соседей. Старший брат распределял на части сначала имевшиеся деньги, после чего строения, домашних животных, земледельческие орудия, семенной материал, усадьбу и т.д. После чего предлагал раздел: по жребию или по согласию. В случае если один из братьев оставался недоволен доставшейся ему долей имущества, то призывались в понятые жители других деревень. В присутствии сельского старшины имущество оценивалось в денежном выражении, после чего делилось на «жеребья» и посторонние лица вытаскивали «жеребок» в пользу кого либо из братьев. Таким образом делилось все имущество. На этом раздел заканчивался, несмотря на наличие недовольных. Такой раздел считался самым точным. (Обычай деспот средь людей. А. Пушкин).
Несмотря на видимый последующий упадок хозяйств, разделы в Поречском уезде проходили весьма часто. Так, исследователь описывает один случай, когда два женатых сына ввиду частых ссор, после смерти отца решили разделиться. Все движимое и недвижимое имущество разделили на две части и старшему брату предоставили выбор. Выбрав одну из частей старший сын разрезал краюху хлеба пополам, взял одну половину и помолясь Богу перешел жить с семьей в свою избу. Как замечено, в одной из деревень, если у делящих имущество братьев имелась мать, то она имела право на свою долю и если никто из братьев не пожелал взять ее к себе в дом, то она получала от них определенную долю хлеба ссыпаемого в ее пользу разделившимися братьями. Если один из сыновей брал ее на содержание, то право на долю хлеба от другого сына она теряла.
Следует заметить, что смерть хозяина не всегда вызывала обязательность раздела. В случае сохранения хозяйства происходила замена «большака» кем либо из членов семьи, или даже посторонним человеком, в случае если члены семьи умершего малолетние или неспособны вести хозяйство.
Земельный вопрос.
Весьма ответственным было отношение крестьян к обычаям раздела земель, о порядке пользования общинной землей. По разному называли лиц производящих разграничения наделов. Так, пахотная земля, делилась «межниками», а луга делились «копцами». При разграничении лугов на границах ставились колышки или копались лунки куда набрасывались кости различных животных. Существовали поговорки: «Межи – святое дело». «Межи да грани – ссоры да брани». На границах участков зачастую происходили не только ссоры, но и драки не только между сельчанами, но и жителями смежных деревень. Народ был суеверен и считал, что на межах есть что-то особенное. В прежние времена на межах, чаще всего на концах участков хоронили самоубийц; также вбивали на межах колья если умирал кто либо из знахарей или знахарок. Крестьяне говорили, что если не вбить кол после смерти знахарей, то они будут приходить в деревню и не давать людям покоя. Исследователем приведен случай, когда крестьяне будто бы заметили когда умершая женщина, слывшая за колдунью, после смерти приходила домой. Родственники вбили в меже осиновый кол и покойница после этого в доме не появлялась. Существовало также поверье, когда селяне возвращались после похорон домой, то они должны были бросить в межу пук соломы или клок сена. В одной из деревень, рассказывали крестьяне, женщина идя в другое село нашла в меже черезседельник (предмет лошадиной упряжи) и припрятала его здесь же в яму, думая захватить его при возвращении домой. Вечером подобрав находку пошла домой, но неведомая сила, подняла ее над землей и ударила о землю с такой силой, что она едва пришла в себя, после чего будучи больной пролежала три дня. (Автор данных сток слышал от старших великое множество рассказов о таинственных силах. Куда вот только они с тех пор подевались?).
Что касается инструментов при помощи которых измерялась земля, то для полевой земли, луговой и усадебной использовался шест, т.е. палка аршина в четыре.
Относительно права пользования чужой землей и угодьями, то общим правилом являлось то, что ездить по чужим полям, малым дорогам и проулкам можно было лишь с позволения хозяев наделов. Пасти скот на чужих участках разрешалось лишь за условленную плату. На барской земле можно было пасти скот, предварительно обговорив это с последующей отработкой при уборке урожая или обязательством накосить определенное количество сена. Если крестьянам деревни требовалось прогнать свой скот через территории занятые крестьянами другой деревни, то также требовалось разрешение, кроме того жителям смежной деревни выставлялось угощение.
Для пользования водой на чужой земле обязательно требовалось согласие, Это касалось и колодцев. Кроме того пользователи должны были помогать ремонтировать колодец. На реках забор воды не возбранялся. Сбор грибов и ягод, а также мха на чужих территориях не мог быть безвозмездным. Интересно, что ловля рыбы удочками, сетями на реках разрешалась, но охота безвозмездно не разрешалась.
Переделы пахотной земли на территории уезда производились каждые 15 лет. Со временем законодательно закрепили передел земли с интервалом в 12 лет. Однако крестьяне обходили закон и делил ее по своему усмотрению. Перед разделом в деревне подсчитывались все души мужского пола, не обращая внимания на возраст, за исключением стариков. Престарелым, не могущим работать на ней, земля не полагалась. Что касается новорожденных мужского пола, то их также включали в раздел, несмотря на исключительно высокую детскую смертность. Иногда и женщинам давали тягло, если в доме мужчин мало или совсем не было, а женщин много. Если детей мужского пола много, но трудоспособных работников мало, то детей из раздела могли исключить.
Переделы совершались на сходах, при участии сельских старост и десятских. После распределения наделов запахивались межи, разграничивающие наделы. Сенокосы делились сначала на десятки, а потом по дворам. В каждом десятке от 10 до 15 душ. Ежегодно крестьяне собирались на лугу и бросали жребий, кому какой десяток достанется. Таким же образом десятки делили по дворам. Другие угодья не делились, так что крестьяне имели равное право пользоваться разными угодьями деревни: ловить рыбу, охотиться на дичь, собирать ягоды и т. д. Количество единиц домашних животных не ограничивалось.
Вместе с тем на общинного землепользователя накладывались некоторые ограничения. Он не имел права огораживать свою полосу, обязывался удобрять землю, а не истощать ее. Сроки для проведения полевых работ не определялись, однако начало их всегда устанавливалось с общего согласия. Вообще-то никто не вправе был отступать от общепринятой в деревне системы землепользования.
С отдельного разрешения «мира» крестьянин мог передать закрепленный за ним участок в аренду или даже в пожизненное пользование. Само собой разумеется, просящий должен был выставить «миру» угощение. «Мир», как правило такое согласие давал если община была уверена, что подати с участка будут вноситься исправно. Здесь мы видим как не урегулированные законодательно вопросы решались на основе обычного права – обычая. Имели место случаи, когда крестьянин одного сельского общества обменивал землю с крестьянином другого сельского общества. По сути дела совершался обмен земли между общинами. С разрешения начальства, это тоже допускалось.
Каждый член общины обязывался платить подати. В нашей местности ее размер составлял 6 рублей с души. Безземельные оброки не платили. Община связывалась круговой порукой в вопросах обязательств перед государством. Поэтому у нерадивых хозяев могли землю отобрать и передать тому, кто способен вести хозяйство, платить подати и нести повинности. Беспомощные старики, не имевшие детей, получали от общины пособия.
Вновь принимаемые в общину члены, делали вступительный взнос, который равнялся 20 – 30 рублям.
Сделки крестьян.
Купля-продажа, например, лошади сопровождалась также ритуалом. После урегулирования вопроса цены продавец брал обернутой в полу (пола – нижняя часть полушубка или кафтана) рукой за поводок на который привязана лошадь, а покупатель брал также рукой за поводок повыше и отводил лошадь. Сделка считалась совершенной. Помолившись Богу стороны отправлялись «спрыскивать покупку». (По древнеримскому праву: стороны в присутствии свидетелей били монетой о весы, произносилась ритуальная фраза и покупатель с продавцом разбегались в разные стороны. Так обозначался момент перехода права собственности. Прим. авт.).
При покупке другого домашнего скота, также били по рукам и, помолившись, шли на могарыч. При продаже семян не молились, но по рукам били и пили могарыч. Обыкновенно самая пустячная покупка сопровождалась выпивкой. Существовала даже поговорка: «кнут на кнут меняют, да и то два дня гуляют». Разнимание рук посторонними лицами бывало лишь в случае спора, который доходил до «заклада». Продавался скот большей частью «прасолам» - так обыкновенно назывались городские зажиточные мужики занимавшиеся оптовой торговлей.
Хлеб крестьяне продавали, как правило, осенью. У кого бывали деньги для уплаты подати дожидались глубокой осени, когда цена на зерно повышалась. Коноплю зачастую продавали на корню. Происходило это так. В конце весны приезжал известный деревне маслобойщик, созывал крестьян и предлагал продать ему коноплю, когда та вырастет. Платил задаток. При этом цена еще не называлась. Осенью когда устанавливалась рыночная цена заключалась сделка.
Покупателей называли по разному. «Прасолами» звали покупателей домашнего скота. Покупателей хлеба, овчин, щетины называли «кулаками». Покупателей лошадей – «барышниками».
Сдача в наем (аренду) земли происходила часто по причине отсутствия у крестьянина собственных семян для посева, и когда он сам не мог обрабатывать землю. Земля сдавалась другому крестьянину у которого имелись семена. Осенью урожай делился пополам, без вычета семенного материала. Если же крестьянин отдавал землю и для обработки и для засева своими семенами, то при таком виде аренды земли происходил раздел урожая, но уже с учетом удержания семенного материала.
Займы весьма частые явления среди крестьян. Взаймы давали все у кого имелись лишние деньги. Часто взаймы давался семенной хлебный материал. Осенью следовало отдать зерно в том же количестве и такого же качества. Предметом займа могло быть оставшееся до лета сено. Обычно взаймы давали до осени, до сбора нового урожая. По суеверным причинам не давали взаймы в дни рождения, венчания, погребения, чистый четверг и т.д.
Займы без процентов были редки. Однако, взамен последних, заемщик брал на себя выполнение какой либо работы в пользу заимодавца. Впрочем, бывало, что займы давали и без процентов. Сам долг, при невозможности его возврата в деньгах, возвращался посредством отработки, где стоимость работ устанавливалась по соглашению.
Займы и вообще долги иного рода могли обеспечиваться закладом. При неуплате долга во время, закладываемое имущество поступало в собственность заимодавца. Такой способ заключения сделки противоречил юридическим нормам, но обычное право деревни его допускало.
При найме на работу желающий трудоустроиться шел в дом, где требовалась рабочая сила и оговаривал при свидетелях условия найма. Совершалось рукобитие, молились Богу, в завершение пили вино и чай. Затем шли в волостное правление, где работнику выдавалась наемная книжка (прообраз нашей трудовой книжки). Заключив сделку заказчик не имел права без уважительных причин уволить работника, а подрядчик оставить работу до истечения установленного срока, в противном случае волостным правлением в отношении стороны - нарушителя могли применяться карательные меры. Девушки имели право прекратить работу досрочно, в случае если она выходила замуж.
Чаще всего нанимались на сезон. У зажиточных крестьян где имелась потребность в постоянной рабочей силе работник мог заключить договор на целый год.
Жнецы и молотильщики нанимались только за денежную плату, но не из чести. Работники на мельницу нанимались на одинаковых условиях с полевыми рабочими. Помельщики (владельцы зерна) заключали договор с мельником на год. Плата мельнику устанавливалась с надельной души по 50 копеек. Мельник не мог отказаться от помола, сколько бы зерна ему не привезли. Если оказывалось, что приехало много крестьян, желавших смолоть зерно, то соблюдалась очередность. Без очереди мог смолоть свое зерно лишь приехавший священник. Это делалось из "чести".
Специальные правила существовали в отношении найма пастухов. Обычно пастухов нанимало сельское общество. Для этого опять же в волостном правлении выдавалась рабочая книжка. При заключении договора специально оговаривалось, что пастух не имеет права односторонне расторгнуть трудовой договор. Нанимались пастухи на полный деревенский пансион. Крестьяне кормили его, давали одежду, кроме шапки и сапог. Для пастьбы скота выдавали пеньку, что бы он мог сплести себе пугу (кнут). Рабочий сезон заканчивался при первом выпадении снега. В течение сезона пастух имел право на отпуск продолжительностью в три дня, который обычно приурочивался к престольным праздникам.
Плата пастухам раскладывалась на три срока. Первый раз оплачивали его труд в Николин день (9 мая), второй- в Петров день (29 июня), и третий - по окончании сезона. Если крестьянин животное из стада забирал досрочно, то в одних деревнях плату за взятое животное исключали, в других оплачивали на общих основаниях. Это зависело от условий трудового договора.
В случае причинения ущерба, ответственность наступала в зависимости от вины пастуха. При нападении диких животных на стадо, пастух от ответственности освобождался. Если животное пало от болезни, то пастух ответственности не нес. При потраве допущенной лошадьми, пастух нес ответственность в размере 1/3 причиненного ущерба. Оставшийся убыток возмещал владелец лошадей. Что касается потравы допущенной другими домашними животными, то пастух за это не нес материальной ответственности.
Плата пастухам устанавливалась с «кучи». За одну «кучу» работник получал по одному рублю и мерке хлеба (за «кучу» принято было считать дойную корову, пять овец и 2 – 5 свиней). В течение сезона пастух мог заработать до 20 рублей деньгами и столько же мер хлеба. В праздничные дни ему полагалось угощение.
Особый вид личных услуг составляла так называемая «помочь». Обычай помогать друг другу в полевых работах был весьма распространен среди крестьян. Особенно это касалось случаев выполнения работ, где предпочтительнее работать группой. Если крестьянину необходимо, скажем, смять насаженный овин льна, то он приглашал жителей из своей деревни или другой – на толоку. Плата в таком случае помощникам не полагалось, но выставлялось угощение. Сам крестьянин должен был также оказывать подобную услугу другим сельчанам. Если мужик строил избу, то соседи привозили ему бесплатно лес для строительства. На остальные постройки привозили стройматериалы за угощение.
Иногда у крестьян возникала потребность выбрать доверенное лицо для решения каких либо общинных дел. Ходоков крестьяне выбирали из своей же среды. Старались выбрать человека опытного, ловкого и расторопного. Например, для представительства в суде выбирали ходока на общинном сходе, имея в виду природную сметку, ловкость, умение солгать, смелость. Такие ходоки чаще всего встречались среди разорившихся кулаков, у которых уже нет собственности. Поверенные принимали поручение за обусловленное вознаграждение. В случае постигшей неудачи поверенный ответственности перед обществом не нес.
Широко распространены были трудовые артели. Группа крестьян собиралась и убывала на отхожие промыслы. Артель могла насчитывать два человека, могла двадцать и более. Собирались артели для выполнения плотницких работ, грабарских (землеройных) и т. д. Во главе артели стоял «рядчик». Рядчик – это специалист своего дела. Он набирал артель, выступал от ее имени, вел все дела артели искал работу, организовывал ее выполнение и получал расчет по завершении дел. Внутри артели не было никаких письменных соглашений. Все знали друг друга и доверяли рядчику вести за них дела.
Оплата за объем выполненных работ производилась не поровну среди членов артели, а с учетом квалификации и трудового вклада каждого работника.
Последствия нарушения обычаев.
К вопросу о нарушениях законов и обычаев. Следует иметь ввиду, что нарушитель мог подвергаться наказанию как со стороны общины, так и со стороны государства. Применялись арест, денежные штрафы, телесные наказания. Если нарушался деревенский обычай, то нарушитель выставлял «обчеству» определенное количество спиртного.
Самым тяжким нарушением, после убийства, считалась кража. Чаще всего, в таких случаях вор представал перед судом общины. Наказание могло быть только позорящим. Часто привязывали украденную вещь к вору, одевали хомут для упряжки лошадей или что-то в этом роде и гремя заслонками от печей несколько раз проводили его по деревне. После чего, в зависимости от тяжести проступка, присуждали к штрафу от 3 до 10 рублей, на которые покупалось спиртное. Виновный должен был попросить у деревни прощение публично. Этим дело и заканчивалось. Если же виновный не соглашался на условия селян или не признавал себя виновным, то жители деревни вешали на него украденную вещь и вели в волостное правление. Там убедившись в виновности приговаривали виновного к порке или денежному штрафу.
Тяжким грехом считались поджог, воровство в храме, конокрадство. Пойманный конокрад обыкновенно подвергался тяжкому самосуду. Тайная порубка леса, не считалась по деревенским понятиям, преступлением. Крестьяне это объясняли тем, что лес вырастил Бог для всеобщего использования. Паны лес присвоили и пользуются им незаконно. Часть денег от продажи украденного леса мужики жертвовали на нужды церкви. В ходу была поговорка: «когда срубил да увез, то и Бог унес».
При всей строгости наказания за кражи имущества, случаи огородного, садового воровства были весьма распространены (вам это ничего не напоминает читатель? Я имею ввиду детское озорство). Многие крестьяне в деревнях, например, близко расположенных к городу Поречью не высаживали овощи вообще. К воровству в садах и огородах иногда побуждали своих детей родители. За кражу овощей и фруктов полагались денежные штрафы.
Строже спрашивалось за самовольное скашивание травы и жатву чужого клина. В этом случае крестьяне сами скашивали у нарушителя урожай, продавали его, а деньги пропивали.
Отдельно стоит сказать о потравах на полях крестьян. В случае обнаружения потравы крестьяне сами не вправе были оценивать причиненный ущерб. Созывали «третейский суд» состоящий из жителей другой деревни. Комиссия оценивала размер потравы в денежном выражении и выносила свое решение, которое было обязательно к исполнению.
Как уже отмечалось, пастух не отвечал за потраву причиненную домашними животными, за исключением потравы причиненной лошадьми.
Хозяева плохих изгородей также не отвечали за потравы, поскольку само селение должно было обеспечить ее исправность.
Говоря о нарушениях касающихся имущественных прав, нужно упомянуть о том, что даже преступления не всегда осуждались, а считались просто «грехом». Имеются в виду случаи причинения вреда без умысла, по неосторожности.
При причинении имущественного вреда также подход был своеобразный. Например, житель деревни вырыл яму для хранения овощей и в эту яму угодила и погибла соседская лошадь. Община присудила крестьянину вырывшему яму лишь половину стоимости лошади в пользу владельца, так как посчитала, что владелец лошади тоже виновен, раз оставил ее без присмотра.
Снисходительно крестьяне относились к личным оскорблениям. На оскорбления словами отвечали обычно тем же. До суда такие дела не доходили. Оскорбление действием, избиение могли доводиться до волостного суда и там дело заканчивалось денежным штрафом, а также уплатой отступных.
Оскорбление детьми своих родителей считалось тяжким проступком. Виновные, как правило, подвергались телесным наказаниям. Но независимо от суда волостного, родитель сам или при помощи родственников или соседей мог наказать своего ребенка.
Весьма тяжким считалось оскорбление сыном или дочерью своей матери. Исследователь приводит случай по Иньковской волости, когда мать умирая лишила благословения и прокляла своего сына. По народному поверью такой человек считается погибшим. Случаи душевной болезни часто приписывали проклятию родителями своих детей.
Как уже отмечалось муж мог побить свою жену, но за ее нерадивость. Вместе с тем общественное мнение резко выступало против пьяных драк в семье.
Позорящими действиями являлись обмазывание дегтем ворот, порча овощей в огородах, но репрессий со стороны селян эти поступки не вызывали.
Источники, использованные в работе.
1. С.В. Пахман. Очерк народных юридических обычаев Смоленской губернии. Сборник народных юридических обычаев. Том 2. СПБ. 1900г.
2. Н. Бржеский. Очерки юридического быта крестьян. СПБ. 1902г.
3. Сборник юридических обычаев. Том 2. Записки Императорского русского географического общества. Том 8. СПБ. 1878г.
4. А.Н. Энгельгардт. Письма из деревни. Алгоритм. Москва. 2010г.
5. М. Марченко. Теория государства и права. В 2 частях. Зерцало-М. 2011г.