Служилое сословие запада Смоленщины в середине XVIII в. Штрихи к портрету.

Автору хотелось бы настоящую заметку поместить в контексте описания какого либо общественно значимого события, отраженного в исторических источниках Смоленщины. Если идти дальше, то можно было бы провести небольшое исследование и написать очерк. Боюсь, однако, что подходящего материала в ГАСО не найдется.  Придется пользоваться усеченным материалом.

  Ниже приведены две заметка из журналов “Русская Старина” №8 1881г. и “Исторический Вестник” №8 за 1882 год которые обратили внимание автора в первую очередь тем, что в них приводятся эпизоды, пусть и незначительные, но показывающие жизнь служивого люда того периода времени.

 Описанные события произошли в период правления императрицы Екатерины II.

 Журналистам, опубликовавшим данные заметки - факты, изложенные в них, также показались интересными.

Итак, первая заметка была озаглавлена:

                             ”Инструкция о воспитании”.                  

1772 -1775 г.г.

  «Не лишена интереса нижеследующая инструкция, которую мы нашли в старых бумагах, находящихся у нас. Ее пишет Михаил Лебедев, смоленский помещик, своему дворовому человеку, отправленному в качестве дядьки с сыном своего барина в Полоцк в Иезуицкий кляштор, чтобы следить за воспитанием барского сына. Сохранились у нас некоторые биографические данные об этом Михаиле Лебедеве. Полное его имя – Михаил Григорьевич Лебедев. Он был не только дворянин, но и, как все лица этого сословия в прежнюю пору, был служилым человеком.    

   Деятельность его для государства началась с 1742 года; а последний год, в котором упоминается имя этого лица, был 1780-й. К этому указанному промежутку годов и относится писанная им инструкция; но в который именно год она писана – этого в ней не обозначено. Однако по некоторым данным мы можем вывести заключение о времени ее написания:

   1) В инструкции говорится, что дядька из Полоцка должон сообщать известия барину в Поречье (пограничный город Смоленского наместничества, прилегающий к Полоцку, бывшему под властью Польши), откуда получал уже известия сам  Михаил Григорьевич. Следовательно, он, когда писал инструкцию, жил в Смоленском наместничестве; а это обстоятельство жизни Михаила Григорьевича относится к последней половине вышеупомянутого промежутка годов: до 1763 года он находился в разных городах, выполняя военную полевую службу; а с этого года он получил отставку в чине «премьер-майора» и поселился на жительство в Смоленском наместничестве.

   2) В числе других лиц в инструкции упоминается: «Его превосходительство Михаил Никитич», к которому дядька, в случае нужды, должен обращаться за содействием. Кто этот превосходительный Михаил Никитич – догадываемся из следующего: после приобретения Россиею Белорусского края, он разделен был на две губернии: Псковскую и Могилевскую. Полоцк вошел в состав Псковской губернии и, как лучший город, сделался местом, где по преимуществу жили Псковские губернаторы. Первым губернатором Псковской губернии был Кречетников, которого звали Михаил Никитич, он был генерал-майор. Такое сходство имени побуждает нас признать, что Михаил Григорьевич наказывал обращаться к его товарищу по службе к Кречетникову, который был Псковским губернатором с 1772 по 1775 год.

   К этому времени и относится предлагаемая инструкция. Таким образом она явилась после того, как вышел «Наказ» Екатерины II со статьею о воспитании и когда литературу занимали многие мысли по этому вопросу.    

   Хотя Михаил Григорьевич исхлопотал себе увольнение от военной службы раньше, чем следовало, (прослужив только 20 лет) на основании того, что он, будучи в генералитетном штате цесарском корпусе, участвовал в «особых командированиях и комиссиях, (Все сведения о Михаиле Григорьевиче получены из его прошения к императрице Екатерине II в котором он прося наградить его чином «Надворного Советника», потому, что служил в прежнем чине 15 лет и трое сверстников его уже получили следующие чины, а он остался в прежнем «с обидою» перечислил свою деятельность)  в Прусскую войну был во всех походах и генеральных баталиях: при Эгерисдорфе, Цоридорфе, Франкфурте, Колбрехте; в одном из сражений был даже ранен, однако и когда он получил увольнение от военной службы, его не оставили в покое; вскоре он понадобился для иной деятельности. В 1769 году вследствие "замешательства", произошедшего в городе Вязьме в военной канцелярии, и "опущения некоторых интересов дел и похищения денежной казны" он был послан туда отрешить воеводу и привести дела в порядок. Возложенную на него миссию он исполнил хорошо, за что получил от Смоленского губернатора аттестат.

В 1771 году, по одобрению гофмейстера и сенатора Елагина, определен главным  правителем в  Смоленские     дворцовые   волости.  Тут  он  обнаружил  большую деятельность:  взыскал   без отягощения  накопившиеся от  давних   пор  недоимки; завел  к  пропитанию магазины; отвратил непорядки,  происходившие  в раскладах  платежа,  и  довел  дело  до того, что сверх платимого оброка  наложено  было  на  смоленскую дворцовую  контору  «еще  в  год  по пятидесяти копеек платить».

  Наконец, в 1776 году, в силу указа Правительствующего Сената, Михаил Григорьевич определен в Верхнюю расправу председателем.

 Из этих биографических данных видно, что лицо, писавшее инструкцию, представляло из себя развитую и умную личность.Такой человек и без побуждений правительства мог сознавать важность воспитания. И действительно, Михаил Григорьевич был весьма озабочен делом воспитания сына. Это видно из того, во-первых, что он отправляет сына в учебновоспитательное заведение, вдаль от места своего жительства, хотя мог, по примеру других дворян, уклониться от школы, выставляя предлог, что сын учится дома. Во-вторых, поместив сына в заведение, он не остался равнодушным к воспитательному ходу дела, но, как видно из инструкции, постоянно через письма следит за состоянием своего сына. В-третьих, забота видна из его наказов к дядьке : «о всей его прилежности к наукам скучай... за леность чтоб не желали наказывать», в случае если дядька усмотрел «учительскую потачку», то он должен обращаться к влиятельным знакомым своего барина и т. д.

 Что побудило русского человека отправить сына своего для воспитания в иезуитский кляштер, в чуждую по вероисповеданию и национальности среду? Прежде всего, недостаток в светских школах на Руси. Первоначальному обучению могли удовлетворить и в Смоленске, но для большего образования приходилось отправлять сына в иное место, где существовали воспитательные заведения. Их так мало было в России, что поступали туда весьма не многие дети, и находились эти заведения в отдаленности от Смоленска; а Полоцк давно славился своим иезуитским коллиегумом в котором был устроен конвикт для благородных и богатых детей, куда с определенною платою могли поступать все благородные дети. Это учебное заведение было близко к Смоленску; притом, и самый город находился под властью русских, в нем Михаил Григорьевич имел знакомых. Все эти обстоятельства и понудили его отправить сына на обучение в Полоцкий иезуитский кляштор. Однако он не вверил всецело сына системе чуждого воспитания, как некоторые другие родители, подвергая через это детей полному влиянию иезуитов. За иезуитами видна личность самого Михаила Григорьевича, направляющая ход дела. Он, во-первых приставляет к сыну дядьку, своего крепостного человека... В других случаях на это можно бы посмотреть как на обычное явление того времени, но здесь дядька имел иное значение: он был зорким надсмотрщиком за воспитанием барского сына и своим вмешательством ослаблял иезуитское влияние. Во-вторых хотя Полоцкая школа представляла довольно большую программу обучения: можно было обучаться языкам – латинскому, польскому, французскому, немецкому, итальянскому; затем преподавали чистописание, историю, географию, астрономию, политику, поэзию, живопись, философию, архитектуру, математику, музыку, правила вежливости, и друг., но Михаил Григорьевич сам предъявил и назначил, что требуется для его сына. Как тем так и другим он обнаружил, с одной стороны, свое отношение к той среде, куда послан был сын его, а с другой - уровень тогдашних требований на Руси от воспитания сравнимого с Западом.

   Михаил Григорьевич, когда писал инструкцию, имел уже, как видно, около 50 лет: в течение этого времени он побывал в разных местностях, сталкивался с разными людьми, видел и испытал многое. Такой человек из житейского опыта мог самостоятельно составить себе представление о том, что нужно молодому человеку, чтобы вступить ему в жизнь. Но как рядом с его инструкцией существовал «Наказ» правительства о воспитании, то здесь возбуждается вопрос о соответствии его инструкции правилам Екатерины о воспитании: насколько эти последние были близки к жизни. Скажем кратко: в некоторых пунктах взгляды инструкции совпадают с «Наказом», некоторые обойдены молчанием (реальность, значит, им не соответствовала); другие есть не что иное, как частное своеобразное развитие общечеловеческой мысли, поставленной в «Наказ» философски и отвлеченно; наконец, есть статьи, которые не согласуются со взглядами Екатерины, выраженными в ее литературных произведениях. Это подтверждает нашу мысль, что инструкция Михаила Григорьевича представляет самостоятельный взгляд на дело воспитания, выведенный прямо из жизни. Разбирая ее мы увидим в некоторых проявлениях и самую жизнь интеллигентных людей второй половины XVIII столетия, к которым должно причислить Михаила Григорьевича. Предлагаем инструкцию буквально, в подлиннике, расставив для себя, для удобства знаки препинания.       С.П. Писарев.

ИНСТРУКЦИЯ

Человеку моему Дмитрию Никитину, по которой исполнять.

   1-е, по прибытии твоем в Полоцк явитца тебе в Езувицком кляшторе и представить сына моего Ректору и Маистру Волфорту; подать писма, и денег сорок рублей вручить. (Плата у Иезуитов была 100 рублей в год; 40 рублей только за полгода. С Михаила Григорьевича потому брали меньше, сын его проходил не весь положенный курс наук. Прим.ред.) Потом неотлагая ни малейшего времени усилно просить, дабы начали учить всем тем наукам, то есть: по французски и по немецки говорить, читать и писать порядочно; переводить и сочинять самому писма не на полской язык, а на русский, в чем крепко надсматривать и усилно прозбою убеждать. А в таковых науках чобы обучали арифметики, всех частей артиллерии, геометрии и фортификации, ибо он те науки уже и в прошлом году учил, то чтоб и теперь продолжать не леностно.

   2) О книгах объявить, а паче артилериской что способу моиво на французском и немецком языках не мог достать. Проси учителя или ректора: не могут ли оне нащет мои выписать, а я деньги пришлю. А если на руском языке потребна артиллериская книга, то пусть учитель отпишет, а я пришлю. (Несмотря на то, что с питомцев брали 100 рублей в год, однако лечение, стирка белья, покупка учебников, бумаги, чернил, карандашей, обуви не относилось к обязанности содержателей конвикта. За обслуживание взималось еще 21 рубль; кроме того вновь поступающий должен был приобрести все необходимое из мебели и одежды. Прим. ред.) Не менше ж то наблюдать, дабы по шебашным дням место реграции писалбы по руски и учился-бы на скрипке или на клавицынбах играть.

   3) Ты сам знаешь, что сын мой по молодости своих лет несколько упрям и уединенен: проси учителя, чтобы ево от тово отвращал; да притом, за сыном моим крайне наблюдай, дабы берег платья, не драл, по садам не бегал; но вел бы себя благочинно, как порядочно притить к людем поклонитца, сидеть за столом, говорить учтиво, а не так, как в бытность ево теперь в доме усмотрено, что ни поклонитца ни за столом сидеть не умеет; а сие для молодова человека дурно будет: в науках учон, а не политик. (К тому времени преподавательские силы иезуитов ослабли. Например, Фридрих II при посещении иезуитской коллегии в Бреславле изумлен был посредственностью преподавателей и низким уровнем их системы воспитания. Ректор Полоцкой коллегии Ленкевич жаловался Черневичу, наместнику Белорусского края, на недостаток в учителях. Прим. ред.)

   4) О всех ево прилежностях к наукам скучаи. Ежели усмотришь леность, учителей проси, чтоб не желели наказывать. В чем буде усмотришь учительскую потачку, проси Михаилу Родионовича, а в случае и Его превосходительства Михаилу Никитича дабы попросили они ректора и учителя. А буде ты сие упустишь  и он будет нехорош и в поступках дурен, за ты не надейся никакой милости от меня: а сына моего тебе поручаю и приказано во всем слушатца, о чем о ево состоянии через каждые две недели, а будут какие или хто из Поречья, то и чаще пиши.

   5) Самому тебе не пьянствовать, но жить порядочно, как чесному человеку. Будут ли тебе в кляшторе содержать на пропитании кляшторном хорошо, а не будут содержать, через Ивчинка тотчас отпиши.

  6) Пред запечатанием писем получил я письмо от Михаилы Родионовича, которым пишет, что будто Волфорт учить не будет; то ты разсмотри об учителе, у кого способнее, к тому и проси. А лучше старайся, чтоб Волфорт учил, ибо он знает о начале; а другому маистру не без скуки на свои мысли переучивать будет. Да притом проси, чтоб Полскому и Латынскому языкам сына моего отнюдь не учили.

  7) Заставляей ево прилежно молитца Богу. В среду и пятницу чтоб отнюдь мяса не ел в чем усилно проси учителя. И буде поснои пищи не дадут, или себе в тягость поставят, то ты купи для него калачеи и что-нибудь посное. А по постам кроме среды и пятницы отдаю на волю. 

 8) Данные тебе писма губернатору и Михайле Родионовичу Сериоже самому вели отдать, и научи, чтоб благопристоино  поклона  по  утрам  отпускали и ты, одев  ево  порядочно, води. И если где будет бал, проси Михайлу Родионовича, дабы, по милости своей,  ево  с  позволения учительскаго брал и заставлялбы танцевать, чтоб не забыл.

Михайла Лебедев.

Итак, что же требуется для воспитания по этой инструкции?

   1) Касательно наук. Сильно было в передовых слоях русского общества пристрастие к западу: Михаил Григорьевич прежде всего, как мы видели, наказывает обучать сына французскому и немецкому языкам. Это было первой необходимостью. Также назвал чтобы обучали арифметике и геометрии. Как человек, который военным званием проложил себе путь к высшим должностям, также и вследствие обязанности дворянского сословия нести воинскую службу, он видел еще надобность для сына в военных науках. Поэтому желает, чтобы сын его обучался артиллерии и фортификации. Вот цикл наук, которыми должно ограничиваться обучение его сына. Ни история, ни география, ни естествоведение, ни какая либо другая из важных наук не входят в программу его требований... Из своего опыта в продолжительную жизнь Михаил Григорьевич вынес сознательное заключение о необходимости не многих же наук! Если принять во внимание изучение французского и немецкого языков, как дань времени; а военные науки как обязательные для дворянского сословия: то останутся только арифметика, геометрия и умение сочинять письма на русском языке, в необходимости чего он убедился самолично.

 2) Касательно эстетической стороны инструкция указывает  на  занятия музыкой, но и то : «по шабашным дням».

  3) Относительно религии инструкция предписывает следующее: «заставляй его прилежно молиться Богу; в среду и пятницу чтоб отнюдь мяса не ел»...и только.

 4) Относительно нравственного направления воли, характера и поступков – Михаил Григорьевич, не предписывая ничего определенного, возлагает это дело на дядьку, с угрозой: «если сын мой будет не хорош и в поступках дурен, за то ты не надейся от меня никакой милости; а сына моего тебе поручаю, приказано во всем слушаться».

  5) Касательно внешности: а) желает, чтобы сын был приучен к опрятности и бережливости в одежде; б) душа Михаила Григорьевича скорбела о недостатке внешнего лоска, выдержанности, вообще относительно приличного поведения сына в обществе, соответственно происхождению. Уже не в первый раз он отправлял сына своего в Полоцкую школу ( Это видно из инструкции: «ибо он (сын) те науки и в прошлом году учил... Другому маистру не без скуки на свои мысли переучивать будет. Прим. ред.) Но дело в этом отношении подвигалось плохо: «в бытность его теперь в доме, - пишет Михаил Григорьевич, - усмотрено, что ни поклониться, ни за столом сидеть не умеет». Хотя отец изъяснил это тем, что сын его «по молодости лет своих несколько упрям и уединен», но тем не менее эта  сторона имела слишком важное значение в глазах Михаила Григорьевича. Он пишет: «для молодого человека дурно: в науках учен, а не политик ». Поэтому строго наказывает, чтобы сын его «вел себя благочинно, как порядочно приди к людям поклониться, сидеть за столом и говорить учтиво... чтобы ходил для отдания поклона, а также на балы и чтоб танцевал.

   Таким образом видим, что хотя заботливость родителя коснулась почти всех сторон воспитания; но важнее всего, как видно, в тогдашнем быту была внешность, - на нее то и обратил особое внимание Михаил Григорьевич. Таков оказался житейский результат его опытности. Михаил Григорьевич, желая заимствовать из Запада через Полоцк, а по премуществу те хорошие стороны общественности, которые слабо развиты были в русской жизни, в тоже время с предубеждением относился к иезуитской жизни. Только нужда заставила его обратиться к ним за просвещением. Он насколько мог, оградить свое родное-русское от совратительных влияний иезуитов. В данном случае дело касалось религии, как она сознавалась русскими людьми. «Прилежное моление Богу», конечно с земными поклонами, соблюдение постов особенно в среду и пятницу – вот что должно было утверждать его сына в национальности. Михаил Григорьевич постарался оградить его от насилия иезуитов: «и буде постной пищи не дадут», или себя в тягость поставят, то ты купи для него калачей и что-нибудь постное»; молитва Сережи должна совершаться под контролем дядьки. Так как польский и латинские языки могли служить незаметными проводниками католичества и средством для влияния враждебной тогда русским польской национальности, Михаил Григорьевич обратил внимание и на это обстоятельство: «проси чтоб Польскому и Латинскому языкам сына моего отнюдь не учили», нужно сыну «переводить и сочинять письма не на польский язык, а на русский в чем крепко надсматривать и усильно с просьбой убеждать».

  Дядька играл тут большую роль. Воображаем его всегдашним везде ходатаем за своего панича (Смоленское и Белорусское слово означающее барского сына) контролирующим занятия в науках, в которых сам «дядька», вероятно ровным счетом ничего не понимал; представляем его одновременно и своеобразным ментором в некоторых сторонах воспитания своего питомца, который был, по всем признакам, уже  довольно возрастной, и в тоже время видим дядьку – слугою своего воспитанника. Нужно много качеств, чтобы выполнить все это, и затем «надеяться милости от барина».

   Имеем некоторые данные из биографии этого бывшего питомца иезуитского кляштора. Будучи так подготовлен к жизни Сережа – теперь уже Сергей Михайлович – быстро пошел по той-же проторенной дорожке с которой начал службу и Михаил Григорьевич. Уже в 1792 году он называется поручиком в бомбардирском батальоне; в 1796 году он был капитаном этого полка; в 1806 году бумаги называют его уже отставным подполковником.

  Одно обстоятельство омрачало его жизнь: он был в разладе с женою своею. Хлопотал через консисторию о разводе его с нею, выставляя на вид ее супружескую неверность, а в частных письмах указывал, что она не способна к супружеской жизни. Она, между тем, хлопотала, чтобы он жил с нею, или же, по крайней мере, уделил ей часть из своих средств. В ней приняли участие некоторые лица из высшего чиновного круга, убеждая Сергея Михайловича, иногда через тексты священного писания, чтобы он помирился с нею; но он отписывался, называя ее злою. Так в одном письме пишет: «позвольте и мне сколько нибудь упомянуть, что и Святые отцы приказывали удалитца от зла и сотворить благо. И великий проповедник слова Божия Иоанн Златоуст сказал: удобие со львом в пещере жить, нежели со злою женою»... Другому миротворителю писал, что он имеет неоплатные долги, так что не только жене, и процент платить нечем. Однако, встретившись с женою своею в доме общего знакомого и покровителя (Энгельгардта), Сергей Михайлович обещал ей выдать две тысячи рублей, если она подпишет, что «за болезнью не способна к сожитию с ним, а через сей способ он мог быть свободным навсегда». Она на это не согласилась, хотя и была «стеснена несчастным своим жребием». Ни консистория, ни миротворители не решили дела ничем: в 1812 году Сергей Михайлович Лебедев умер.

Смоленск                    С. П. Писарев

 Другая заметка: «Пасхальные подарки, розданные Смоленским чиновникам в 1772 году». Действующее лицо все то же.  Итак, её текст:

   «Для характеристики быта России в прошлом столетии может послужить материалом приводимый нами ниже факт раздачи «праздничного» чиновникам в 1772 году. О том, кому что дано, составлен реестр, найденный нами в старых бумагах прошлого столетия. Реестр этот писал некто Федор Бохонов – слуга своего господина, Михаила Григорьевича Лебедева. Дело совершается перед праздником Пасхи; Михаил Григорьевич в это время находился в своем имении, а слуга его пребывал в Смоленске, выполняя распоряжения своего господина, между прочим и касательно «раздачи господам праздничного». Исполнив свою обязанность, слуга и посылает об этом Михаилу Григорьевичу отчет, в форме реестра.

   Читатель, может быть поинтересуется знать о личности Михаила Григорьевича Лебедева. Насколько нам известно, Михаил Григорьевич долгое время служил в армии, участвовал во многих военных походах и, выйдя в отставку с чином «премьер-майора», занимал некоторые гражданские должности; а во время написания «реестра» подарков, он был «главным правителем в Смоленских дворцовых волостях» («Русская старина» 1881г. авг. «Инструкция о воспитании»). Следовательно, Михаил Григорьевич сам был чиновником и занимал высокое место в этой среде. Подарки произведены им не от себя лично, а от тех дворцовых волостей, которых он был главным  управителем, откуда и собраны дары натурою, в виде яиц, дичи и зайцев.

   Реестр, направленный к нему, кроме своего содержания, характеризующего простоту обычаев прежнего времени, особенно интересным является в том отношении, что определяет по рангу кому что дано, начиная с губернатора, затем идет до прокурора, почтмейстера, кончая секретарями; не забыты даже губернские люди.

  Реестр находится на одном листе с письмом слуги Федора Бохонова, выполнившего распоряжение. То и другое представляем читателю в подлиннике.

«Премного милосерднейший государь батюшка Михаил Григорьевич. Христос воскресе!

   По приказанию вашего высокоблагородия, для раздачи господам праздничного, я в Смоленске был, откуда отправился в Касплю сего апреля 19 числа, потому что насилу с Поречья дождался (т.е. он долго ждал высылки в Смоленск господам праздничных подарков, которые должна была представить Поречская дворцовая волость). А что кому от имени вашего высокоблагородия мною роздано, тому прилагаю при сем реестр. И все приказания вашего высокоблагородия благодарить и, повсегдашних роздал: и то за малою присылкою из волостей, да и для того, что не разом присланы. А сколько было, то роздано; а опосле и другим уже пороздал. Только ж все крайне благодарили.АШемякин просил вашего высокоблагородия об одноколе, чтоб ему прислать о дву колесах; коляска же вашего высокоблагородия еще не готова. Выборный Моисей Сергеев, еще до приезду моего, нарочно к плотнику Талуну, во первых, 18 числа сего месяца посылать рассыльщика, который по прибытии объявил, что де будет готова через три дня, о чем и к вашему высокоблагородию писано; а потом и сам ездил. А приехавши вчерашний день к вечеру объявил, что де еще не окончена, а будет де совсем уже готова через неделю; но он – выборный, чтоб та коляска скрее была поспешена, дал плотнику Талуну для вспоможения работников, а для понуждения их приставил двух рассыльщиков. Тараденки же обе отосланы в село Мамошки к кузнецам для оковки. При сем же посылается для дому вашего высокоблагородия пять коновок (деревянное ведро). Итого, отдавая вашему высокоблагородию рабский мой поклон, и остаюсь, «Премного милосерднейший государь батюшка, вашего высокоблагородия покорнейший раб Федор Бохонов».