• АВТОРСКАЯ КОЛОНКА / AUTHOR'S COLUMN •
Опубликовано moderator в вс, 03/07/2011 - 13:54.
Андрей Портнов (редактор Україна Модерна)
Посткоммунистическая трансформация практически всех стран Центральной и Восточной Европы происходила в форме компромисса между частью коммунистических и частью оппозиционных элит. Тем не менее во многих государствах региона возникли институты национальной памяти, главным предметом изучения которых стал коммунистический опыт и движения сопротивления ему. Для одних эти институты превратились в синоним «исторической полиции» и «охоты на ведьм», для других – в попытку воздать по заслугам и жертвам, и сотрудникам коммунистических режимов. Довольно часто, говоря об институтах национальной памяти в разных странах, забывают о том, что под практически идентичными названиями скрываются кардинально отличающиеся между собой структуры. А люстрацию нередко путают с открытием для общественности архивов бывших спецслужб, хотя это разные вещи. В целом же анализ деятельности и публичного обсуждения институтов национальной памяти в разных странах – занимательная и важная тема для серьезного исследования. В данном эссе я попытаюсь лишь изложить некоторые факты, уделив наибольшее внимание польскому ИНП. Он стал образцом для подражания в других странах и вызвал, пожалуй, самую бурную дискуссию в своей стране, хотя и не был первым подобным учреждением в регионе. Первое по времени в Центральной Европе открытие архивов (при фактическом отказе от люстрации как юридического процесса) произошло в Восточной Германии (бывшей ГДР), где архив секретной полиции – Штази – был сначала захвачен демонстрантами, а затем передан вместе со зданием новому органу по его управлению и рассекречиванию. А первой страной Центральной Европы, принявшей закон о люстрации, стала Чехия (октябрь 1991 года). Открыть архивы спецслужб чехам удалось позже. Лишь в 2007 году был создан Институт исследования тоталитарных режимов. Чехия также первой столкнулась с провалом попыток судить виновных в преступлениях коммунизма – несмотря на создание специального подразделения полиции, судебные приговоры были вынесены лишь в отношении нескольких исполнителей приказов, но не руководства страны или силовых ведомств. В соседней Словакии люстрации как таковой не было, но в 2003 году, по польскому образцу, создали Институт памяти нации. В других странах хронологический разрыв между крахом коммунистических режимов и принятиями законов о люстрации мог измеряться десятилетиями (в Венгрии это произошло в 1994, в Литве в 2000, в Грузии в 2011 гг.). Практически во всех упомянутых случаях люстрация носила скорее символический характер и предполагала добровольное признание человеком, претендующим на государственную должность, своего сотрудничества со спецслужбами. Понятно, что правовое решение вопроса зависело от состояния архивов бывших силовых ведомств. К их рассекречиванию страны региона также пришли в разное время. Если в бывшей ГДР этот процесс начался уже в 1991 году, то в Румынии Национальный совет по исследованию архивов Секуритате был создан в 2000, а болгарская Комиссия по рассекречиванию документов коммунистических спецслужб начала работу в 2007-ом.
Недавно в Польше была опубликована книга одного из наиболее известных историков из польского ИНП, автора нескольких монографий о Польской Народной Республике и посткоммунистической трансформации Польши Антони Дудека. Книга называется «Институт. Личная история ИНП». В изложении фактов данное эссе преимущественно опирается на эту публикацию. Закон о люстрации в Польше было принят в апреле 1997 года. Он обязал претендентов на занятие около 26 тысяч постов в государственных органах декларировать своё сотрудничество со спецслужбами Польской Народной Республики (ПНР), если таковое имело место. Санкции закон предполагал только за попытку сокрытия факта агентурной работы. Честное же признание никаких правовых последствий не влекло. Примером такого признания стал кандидат на пост президента в 2000 году Анджей Олеховский. Несмотря на заявленный им самим факт сотрудничества со спецслужбами, он занял на выборах второе место и собрал три миллиона голосов. Антони Дудек в данном контексте обращает внимание на то, что закон о люстрации распространялся только на бывших секретных сотрудников спецслужб, но никоим образом не касался руководителей ПНР и ее силовых ведомств. Закон о Институте национальной памяти был в Польши принят 22 сентября 1998 года, при чем тогда Сейму удалось преодолеть вето президента Квасневского. Также депутаты Сейма выбрали первую Коллегию ИНП, в которую вошли историки и юристы. А летом 2000 года сейм утвердил профессор права Леона Кереса на посту главы ИНП. Согласно закону, ИНП имел региональные отделения во всех крупнейших городах Польши, и при каждом таком отделении создавалась архивная служба для принятия и обработки документов. В отличие от восточнонемецкой модели, в Польши архивы спецслужб были переданы ИНП без помещений и подлежали перевозке и перерегистрации в новых хранилищах. Первым директором Бюро обеспечения доступа и архивизации документов ИНП стал последний директор архивов Министерства внутренних дел. За 2001 – 2005 гг. в архивы ИНП было передано около 80 километров документов. Первоначально доступ к ним был открыт только для «пострадавших» – лиц, в отношении которых спецслужбами проводились следственные действия. В июне 2004 года разрешение работать с документами ИНП получили журналисты. Как гласил текст разрешения: «для проведения научных исследований». Первый же случай «научного» журналистского исследования стал политическим событием. В прессе были опубликованы материалы дела пресс-секретаря первого некоммунистического правительства Польши, журналистки «Солидарности» Малгожаты Незабитовской. Публичный скандал имел судебное продолжение. Суд первой инстанции Незабитовская выиграла, ее признали невиновной в связях со спецслужбами. Затем Аппеляционный суд решил, что в этом деле не все документы были изучены с достаточной глубиной. Третий процесс был прекращен по просьбе самого истца. А в следующем, 2005-ом году в Польше вспыхнул настоящий скандал, вызванный так называемым «списком Вильдштайна». Журналист Бронислав Вильдштайн скопировал доступный и открытый для пользователей именной каталог архива ИНП и разослал его по редакциям газет с целью, как он сам потом объяснял, склонить коллег к активному обращению в ИНП за материалами для журналистских расследований. Вскоре список попал в интернет и был прочитан многими как «список агентов», хотя в каталоге речь шла о людях с совершенно разными историями взаимоотношений с органами. Не говоря уже о том, что в архивах польских, как и других спецслужб, значительная часть документация была сознательно уничтожена в конце 1980-х – начале 1990-х. В частности, количество зарегистрированных в документах, перешедших ИНП, «личных источников информации» в девять раз больше, чем сохранившихся личных дел. В любом случае осенью 2005 года Конституционный суд Польши вновь закрыл доступ в архивы ИНП для журналистов, и, в тоже время, впервые открыл его для бывших сотрудников и агентов. Кроме архивного управления в ИНП были также созданы следственное и научно-просветительское отделения. Причем, каждое из них функционировало достаточно автономно, а следственное отделение вообще было фактически самостоятельной структурой. Не имеющее аналогов в других странах следственное управление ИНП было задумано как региональная сеть прокуроров, занимающихся расследованием преступлений коммунистического режима. Конечной целью должна была стать передача дела в суд. За десять лет существования следственного отдела ИНП его прокуроры выдвинули более 400 обвинений, по которым суды вынесли 120 приговоров. О реальных масштабах и очевидной тенденции к сокращению количества дел могут свидетельствовать цифры, приведенные в статье Лукаша Каминского, опубликованной в еженедельнике «Тыгодник Повшехны». Если в 2008 году более 130 прокуроров направили в суд 42 обвинительных заключения, то в 2009 – 30, а в 2010 – только 17. Как и в чешском случае, попытки привлечь к ответственности руководителей партии и силовых структур закончились фиаско. Процесс генерала Кишчака, министра внутренних дел ПНР, по обвинению в приказе стрелять по бастовавшим шахтерам (в результате чего погибли девять человек) завершился оправдательным приговором на том основании, что суду не были предъявлены твердые доказательства вины генерала, например, письменный приказ. Аналогично закончился начатый в сентябре 2008 года процесс над Войцехом Ярузельським и другими инициаторами введения «военного положения» в 1981 году. Генерал Ярузельский был наказан (и отнюдь не по результатам процесса) лишь существенным уменьшением своей пенсии. Не дали ответов на вопрос о заказчиках и предпринятые прокурорами ИНП попытки расследования резонансных политических убийств 1980-х годов. А дорогостоящая эксгумация останков премьера польского эмиграционного правительства генерала Владислава Сикорского, проведённая в ноябре 2008 года, не подтвердила предположений о его насильственной смерти в 1943 году. Наконец, третьим структурным элементом польского ИНП стало Бюро общественного образования, на которое были возложены исследовательские и просветительские функции. Предметом деятельности Бюро стали события 1939 – 1989, при этом, вопреки расхожим стереотипам, не только связанные с преступлениями коммунистической системы или оппозиционными движениями. Историки из ИНП занимались, среди прочего, польско-украинскими отношениями, скрупулезно изучали конкретные эпизоды Волынской резни1943 года и акции «Висла». Под эгидой ИНП были изданы документы польских дипломатических миссий в Советской Украине об искусственном голоде 1932–33 гг. Также ИНП подготовил сборник документов о «кровавом воскресенье» в Быдгоше в первые дни войны, когда местными поляками были убиты несколько десятков немцев. А после публикации «Соседей» Яна Томаша Гросса (подробнее об этой книге и польской дискуссии о соучастии поляков в Холокосте см. мой обзор на сайте «Уроки истории»). ИНП серьезно взялся за изучения событий в Едвабнэ. Была подготовлена обширная публикация о целой серии погромов евреев, прокатившейся по оккупированным немцами польским областям. В рамках следствия по факту убийства в Едвабнэ провели эксгумацию останков на месте сожженного хлева. Хотя эти работы были прерваны по настоянию еврейских организаций, ссылавшихся на религиозные погребальные традиции, предварительные выводы специалистов позволили уточнить приведенные в книге Гросса цифры убитых. В освещении событий в Едвабнэ действия ИНП поддержали его заядлые критики, с «Газетой Выборчей» во главе. Ставший на время героем либеральной интеллигенции Леон Керес заявил: «Я считаю, что ИНП должен быть институтом национальной памяти также о тех страницах нашей истории, которые не делают нам чести». В 2001 году во время визита в США глава ИНП публично просил прощения за Едвабнэ у американской еврейской общины. Бюро общественного образования также занималось подготовкой выставок (пожалуй, наиболее скандальной стала выставка «Лица спецслужб» с фотографиями наиболее «заслуженных» сотрудников органов), кинопоказами, школьными конкурсами, конференциями, открытыми лекциями, курсами для учителей. Кроме уже упоминавшихся сборников документов, в Институте регулярно выходят несколько периодических изданий. В 2006 – 2010 гг. ИНП также занимался рекламными кампаниями на биллбордах (в частности, памяти Варшавского восстания 1944 года), запустил несколько тематических интернет-порталов, начал выпускать детские игры на историческую тематику.
С момента своего основания Институт был глубоко связан с текущей политикой. В дальнейшие годы эта связь только крепла. Истории с агентурным делом Незабитовской и особенно со «списком Вильдштайна» стали главными темами публичной дискуссии в Польше на несколько месяцев. Часть историков из ИНП превратились в регулярных гостей телепередач. При этом, абсолютное большинство этих дискуссий касалось личных дел и поиска агентов. В частности, вскоре после смерти Папы Римского Ивана Павла II ИНП объявил о сотрудничестве со спецслужбами ПНР близкого к папе о. Конрада Хеймо. Но настоящим политическим «Рубиконом» агентурных войн стало для ИНП дело Леха Валенсы. Разговоры о связях молодого Валенсы с органами велись еще до 1989 года. Рассказывал о них и сам бывший президент Польши, кстати, получивший от ИНП статус «пострадавшего». Однако в 2008 году под эгидой Института вышла книжка, подготовка которой, как рассказывает Дудек, проходила под личным контролем нового директора ИНП Януша Куртыки в контакте с Администрацией президента Леха Качинского. Речь идет о сборнике документов «Служба Безопасности и Лех Валенса. Некоторые материалы для биографии». Представившая лишь одну сторону биографии Валенсы – а именно, историю его вербовки как агента «Болека» и взаимоотношений со службами в 1960 – 70-е гг., публикация вызвала шквал негативных комментариев еще до своего появления. А изданная через год магистерская работа Павла Зызака «Лех Валенса – идея и история» довела дело Валенсы до максимального кипения. Книга Зызака вышла не под эгидой ИНП, однако в публичных дебатах она была отождествлена с позицией Института (в котором автор несколько месяцев проработал стажёром). Достаточно односторонняя дискуссия о том, кем был Валенса: «героем или агентом?», очень быстро превратилась в дискуссию о целесообразности существования ИНП, который и без того уже имел славу институции, чаще других подвергавшихся законодательным новациям. Почему в посткоммунистической Польше именно ИНП и его активность стали одной из важнейших и едва ли не самой эмоциональной темой внутриполитичесской борьбы? Причины кроются в специфике трансформации страны, уже упомянутой в начале этого текста. Один из лидеров антикоммунистической оппозиции, а затем – один из творцов «круглого стола», главный редактор «Газеты выборчей» Адам Михник неоднократно подчеркивал, что он с соратниками исходил в 1980-е гг. из философии переговоров, а не конфронтации с властями ПНР. По его оценкам, в 1989 году идея полного разрыва с коммунистическим прошлым была абстракцией. «Антикоммунизм с большевистским лицом» (метафора Михника), по мнению его круга, грозил стране глубокой дестабилизацей и общественным хаосом (в том числе, в контексте присутствия советских войск и ожидания стабильного развития Польши в элитах западных стран). «Дорога мирного демонтажа диктатуры без реваншизма» предполагала принципиальный отказ от глубокой проработки прошлого ПНР. Поэтому Михник и «Газета Выборча» стали заядлыми критиками ИНП. Перечень негативных высказываний в адрес Института (особенно, в контексте серии агентурных афер) из уст людей, почитаемых за пределами Польши как символы польской демократии, может быть очень долгим. Бронислав Геремек называл идеи публикации имён агентов «клеветой» и попыткой «государственного переворота». Первый некоммунистический министр внутренних дел Кшиштоф Козловский отзывался о люстрации как о «негуманном» мероприятии, грозящим стране «волной самоубийств». Яцек Куронь называл её помыслом, грозящим выставить Польшу «посмешищем» всего мира. Философ Бронислав Лаговский назвал ИНП «обычным ЧК». Тадеуш Мазовецкий говорил об «отравителях из ИНП». Экс-президент Валенса призывал «сжечь архивы» Института. И, пожалуй, наиболее хлёсткое высказывание придумал другой экс-президент, – Александр Квасневский, назвав ИНП «Институтом национальной лжи». Фактически польская дискуссия об ИНП сфокусировалась вокруг проблем не столько оценок коммунистического режима, сколько репертуара сотрудничества с ним. Противники Института выступали с тезисом, что о сохранившихся документах спецслужб лучше просто забыть, тем более, что извлечь из них адекватную информацию о поведении тех или иных людей просто невозможно. Лучшим аргументом для последнего утверждения (более чем спорного самого по себе) стало несколько резонансных публикаций Института или выступлений его сотрудников, выдержанных в духе совершенно некритического и внеконтекстуального вопроизведения информации из архивов спецлужб. А поскольку первую позицию отстаивали не только посткоммунистические политические силы, но и либеральная интеллигенция, разделяющая логику «компромиссного» выхода Польша из коммунизма, ИНП с самого начала отождествлялся с правым политическим спектром. Такая привязка многих инициатив ИНП стала особенно заметной во времена директорства Януша Куртыки и президентства Леха Качинского (оба погибли на борту правительственного самолета под Смоленском 10 апреля 2010 года). Куртыка активно ангажировал Институт в принципиально важный для Качинского вопрос о решительном разрыве с коммунистическим прошлым Польши. В том числе поэтому именно при президенте Качинском Институт получил невиданное раньше финансирование. Если в 2005 году его годовой бюджет составил 83 миллиона злотых (около 30 миллионов долларов США), то в 2006 – уже 131 миллион (более 45 милионов долларов США). Чтобы в полной мере осознать влияние польского ИНП, его уместно сравнить, например, с Украинским институтом национальной памяти, созданным по инициативе президента Виктора Ющенко. В украинском случае не было и речи о региональных филиалах, о передаче Институту архивов КГБ УССР, о наделении его прокурорскими функциями, о люстрации или хотя бы попытках создать современные мультимедиальные продукты. Всё свелось к проведению научных конференций, участии в создании музея Голодомора в Киеве и скромным попыткам переименования улиц и снятия монументов «виновным в преступлениях коммунистического режима». Парадоксально, но выжить в административной реформе Виктора Януковича Украинскому Институту национальной памяти, по-видимому, помогла именно его декоративность. Более чем безобидную институцию без осязаемых конкретных задач и полномочий новая власть передала в руки историка и члена ЦК Компартии Украины Валерия Солдатенко. P.S. Должен признаться, что первая версия этого текста была сугубо теоретической и обращалась к общим проблемам памяти и политики, участия государства в формировании исторического мировоззрения его граждан и т.д. Однако просмотрев несколько подобных публикаций, где всуе упоминается Институт или институты национальной памяти, я решил переписать текст в фактографическом ключе, исходя из того, что в ответственной дискуссии по таким вопросам полезно знать хотя бы часть фактов из истории как минимум наиболее контроверсионного, а именно, польского ИНП.
На фото: здание Института национальной памяти в Варшаве (авторство: wikipedia)