Взрыв, исполняющий обязанности всхлипа

• КОЛОНКА НЕДЕЛИ / WEEKLY COLUMN •

Опубликовано moderator on Mon, 18/10/2010 - 16:36.

Илья Кукулин и Мария Майофис

Ilya Kukulin & Mariya Maiofis

Почти семьдесят лет назад Юрий Тынянов писал, что сюжет «Горя от ума» составляет постепенное распространение слуха о сумасшествии Чацкого. Разрастание этого слуха Тынянов описывает как скрытый скандал, хотя самого слова «скандал» не употребляет. В последние несколько лет сознательно устроенный скандал стал, кажется, главным жанром российской общественной жизни. Сразу скажем, что выдвижение жанра на авансцену – симптом тревожный. Он требует анализа сразу с нескольких сторон – политической, социологической и культурной. Начнем с того, что договоримся о терминах. Скандалом мы будем далее называть происшествие, в котором тот или иной социальный агент вдруг предстает в неприглядном свете (другой вопрос, что он/она может сознательно захотеть выглядеть таким образом) или указывает на оппонента как на такого рода «неприглядного» социального агента. Скандал всегда – вещь максимально публичная и гласная (хотя некоторые его стороны могут быть неизвестны широкой аудитории). В современном информационном пространстве он попадает на первые полосы газет и в заголовки новостей, а уж какой шум поднимается в блогосфере, и говорить нечего. Но есть и другое явление, связанное с жанром скандала и к скандалу, как правило, приводящее -- когда в обществе существует некий скрытый или явный конфликт, который при имеющихся информационных «рецепторах» не «считывается» как breaking news, требующая обсуждения и вмешательства. И тогда социальные агенты, имеющие то или иное отношение к этому конфликту, начинают придавать ему или некоторым его эпизодам черты общественного скандала и зачастую преуспевают в этом. В столь интересовавшем с этой точки зрения Тынянова «Горе от ума» Софья пытается замаскировать свой зреющий конфликт с Чацким, результатом которого может стать обнаружение и обнародование ее связи с Молчалиным – и для этого провоцирует скандал, распуская слух о сумасшествии Чацкого. В итоге за этим спровоцированным скандалом все равно следует другой – «естественный», когда обиженный холодным приемом Чацкий остается в доме дольше дозволенного правилами той эпохи и застает Софью с Молчалиным. Нас интересуют именно такие случаи – эскалации существующего конфликта до уровня скандала. Кажется, устроителями таких скандалов в сегодняшней России зачастую выступают отнюдь не только коварные Софьи, а вполне почтенные общественные деятели. Почему они это делают и какова причина популярности этого социального и коммуникативного жеста – на эти вопросы мы и попробуем ответить. Некоторые наши тезисы, вероятно, покажутся читателю прописными истинами. Но поскольку о них давно никто не говорил вслух, мы считаем полезным это повторить.

1. Наибольшей частотности общественные скандалы достигли к началу сентября этого года: сказалось то ли нарастающее напряжение, то ли начало нового политического сезона, то ли фактический старт предвыборной кампании 2012 года. Перечислим несколько недавних событий, которые относятся именно к категории сознательно устроенных скандалов. Чаще всего, впрочем, их «автором» были обе стороны конфликта. – Бурное и бесплодное выяснение вопроса о том, был ли шпионом Игорь Сутягин (см., например, полемику между Александром Подрабинеком и Зоей Световой). – Обсуждение университетского учебника по истории России в ХХ веке, написанного Александром Вдовиным и Александром Барсенковым. – И, наконец, очередная церемония вручения телевизионной премии ТЭФИ, на которой режиссер Олег Дорман отказался от приза, присужденного ему за документальный сериал «Подстрочник», а ведущий церемонии Михаил Швыдкой по неизвестным причинам не назвал победительницу в номинации «За личный вклад в развитие российского телевидения» -- Манану Асламазян, которая два года назад была вынуждена уехать из России из-за политически мотивированных преследований. В любом сообществе неизбежны конфликты по принципиальным вопросам. Шанталь Муфф вообще говорит, что общественная жизнь имеет агонический характер. Но ведь конфликт совершенно не обязательно должен быть разыгран как скандал. Возможно его «вынесение на публику» в форме открытой дискуссии в медиа, или заявления своих требований на демонстрации, или многими другими способами. Но в современной России конфликт «счтивается» обществом и медиа только в случае, если он превращен в скандал. Похоже, культурные элиты совершенно примирились с мыслью, что обратиться к обществу и к политикам сегодня можно только с помощью ну очень сильных средств. Олег Дорман – кинорежиссер-документалист, институционально с телевидением не связанный – мог высказать свои претензии российскому телевидению и раньше, но воспользовался церемонией присуждения премии, чтобы продюсер Филипп Дектор огласил его письмо с безрадостным диагнозом: «Среди членов Академии, ее жюри, учредителей и так далее — люди… которые презирают публику и которые сделали телевидение главным фактором нравственной и общественной катастрофы, произошедшей за десять последних лет». Только после этого резкого шага все журналисты (но зато уж сразу все) с помощью интернетовских искалок нашли комментарий, оставленный Дорманом за полгода до того на сайте «Российской газеты»: в нем Дорман открыто обвинил Швыдкого, что именно тот одиннадцать лет не пропускал «Подстрочник» на телевизионные экраны. Первоначально этот комментарий никто не заметил. Совершенно иные средства, и еще более сильные, использовал член Общественной палаты, телеведущий и автор научно-популярных исторических фильмов Николай Сванидзе. Учебник А. Вдовина и А. Барсенкова, как известно, содержит множество соображений о роли отдельных этносов в истории России. В частности, в нем цитируются справки НКВД образца 1943 года – о том, как много чеченцев якобы дезертировало из армии во время Великой Отечественной войны. Николай Сванидзе отправил учебник с этим пассажем Рамзану Кадырову – действие, прямо скажем, этически сомнительное (впрочем, руководитель Чеченской Республики сразу же заявил, что никаких книг от телережиссера не получал). Однако с точки зрения результата шаг Сванидзе оказался эффективным: уполномоченный по правам человека Чеченской Республики Нурди Нухаджиев пригрозил истфаку МГУ судебным разбирательством, Вдовин и Барсенков поспешно признали учебник основанным на непроверенных данных, и книга была отозвана из продажи издательством МГУ. В печати книгу Вдовина и Барсенкова называли экстремистской, однако это определение неточно и напоминает словоупотребление нынешних российских властей и милицейских следователей: они готовы называть экстремистской деятельностью любую раздражающую их общественную активность. Учебник двух профессоров истфака – националистический и ксенофобский, но не экстремистский, так как не призывает к насильственным действиям. Снятие «грифа» с научно некорректной, использующей фальсифицированные данные книги было благим делом, однако методы Сванидзе и юридически некорректная терминология, использованная оппонентами учебника, дали дополнительные аргументы в руки националистов, которые развязали в Интернете настоящую вакханалию в защиту учебника Вдовина и Барсенкова и самих историков. Широкое обсуждение учебника началось в сентябре. Однако первый подробный его разбор написали историк Никита Соколов и телепродюсер и социолог Анатолий Голубовский еще в начале 2010 года – их статья вышла в апрельском номере журнала «Искусство кино». Но на нее никто не обратил внимания. Только в конце августа, когда в кампании оказались задействованы нешуточные силы, скандал пошел по нарастающей. Спор о Сутягине большого общественного резонанса не вызвал – в конце концов, предмет дискуссии стал до некоторой степени академическим после того, как Сутягин был выдан США и ему больше не угрожает тюремное заключение. Однако полемика оказалась очень болезненной. Главной независимой защитницей версии о том, что военный аналитик Игорь Сутягин – шпион, является журналистка и писательница Юлия Латынина. В ее споре с Зоей Световой выяснилось, что она считает Сутягина не шпионом, а непорядочным человеком, который действовал в «серой зоне», лишь частично описанной в российском законодательстве. Тем не менее до и после этого спора стороны продолжали выяснять отношения, особенно бурно – по вопросу: можно ли было правозащитникам говорить обществу, что Сутягин – не шпион? Но, если Сутягин действовал в «серой зоне», то эта постановка вопроса бессмысленна. История с Мананой Асламазян, не в пример другим случаям подобного рода, быстро разрешилась – в том смысле, что премию тележурналистке все-таки решили выдать. После того, как М. Швыдкой не назвал фамилии Асламазян, об этом с возмущением написали в своих блогах Владимир Познер, Светлана Сорокина и другие «телевизионные деятели искусств» (© Фрекен Бок), а Познер даже пригрозил выйти из состава Академии. На саму церемонию вручения М. Асламазян сначала не пригласили (хотя за день до объявления результатов голосования М. Швыдкой встречался с ней в Ереване), а потом Академия российского телевидения заявила, что вообще-то с самого начала планировала вручить приз Асламазян на второй части церемонии – «ТЭФИ-Регион» – которая скоро пройдет в Петербурге. В общем, стараясь спасти лицо, Академия еще больше его потеряла, хотя видимость корректности и того, что у Академии все под контролем – соблюдена. Очевидно, тут как раз скандал оказался удачным решением проблемы: хорошие отношения с телевизионной элитой для нынешней власти – все равно, что хорошие отношения с армией, ради их поддержания можно и премию Асламазян перетерпеть. Но конфликт не получил продолжения только потому, что грозил спровоцировать консолидацию в одной из самых важных для нынешней власти культурных групп. Удача эта – локальная, тактическая. Радость от нее чем-то она напоминает ликование советских интеллигентов, которым удалось «продавить» сквозь цензуру «полупроходной» фильм, не изменив принципов функционирования самой цензуры.

2. Особенность всех скандалов последнего времени состоит в том, что 1) они не изменяют общих правил игры и 2) поэтому из них невозможно извлечь никаких уроков.

Интеллектуальное сообщество или его часть поляризуется, происходит взаимное выяснение позиций в агрессивно-бранчливом тоне... и все. Вместо того, чтобы обсуждать недостатки российского законодательства, при которых человек то ли шпион и должен отсидеть пятнадцать лет, то ли не шпион, и может продолжать не только жить на свободе, но и работать, как прежде, – говорят лично о Сутягине и о том, хороший ли он человек. Вместо того, чтобы анализировать близкую к катастрофической ситуацию в высшем историческом образовании – спорят, имел ли право Сванидзе обращаться к Кадырову и можно ли считать кампанию против учебника Вдовина и Барсенкова «либеральной цензурой». Вместо того чтобы говорить о ситуации на телевидении – мы радуемся тому, что премию Асламазян все же дадут и гадаем, имел ли в виду Дорман кого-нибудь, кроме Швыдкого. Эту особенность скандала как обществен ного явления хорошо проанализировали тверские филологи Виктор Миловидов и Виталия Соловьева. Они справедливо пишут, что скандал – это такое столкновение оппозиций, которое их так или иначе обессмысливает. Возникает «событие без событийности, семантика без смыслообразования». Но ведь эти отрицательные характеристики относятся только к скандалам вроде современных российских. Бывают ведь и другие скандалы, продуктивные – вроде «Фонтана» Марселя Дюшана, или даже скандалов в романах Достоевского. При этом конвенции общения тоже нарушаются, но так, что свидетелям становится понятной их условность, и на основе этого понимания можно дальше жить иначе, чем прежде – сочувствовать всем униженным и оскорбленным, даже если они вздорно себя ведут, или делать инсталляции, или придумывать искусство концептуализма. Скандалы продуктивны тогда, когда они обнажают существующие в обществе скрытые ценностные, эстетические, этические несостыковки так, что об этих несостыковках становится возможным говорить. Как у Цветаевой: «Раз! – опрокинула стакан! / И всё. что жаждало пролиться, – / Вся соль из глаз, вся кровь из ран – / Со скатерти – на половицы. // И – гроба нет! Разлуки – нет! / Стол расколдован, дом разбужен...». В современных российских скандалах такого не происходит. Сообщество, в котором основным жанром публичной жизни является скандал (именно такой, как в современной России, нетворческий), склонно к очень быстрому забыванию – по крайней мере, недавнего прошлого. Поль Вирильо в своих работах пишет, что современное общество все забывает из-за скорости, с которой накладываются друг на друга медийные впечатления. Но бывают в совершенно медиатизированном обществе – а большие российские города формируют именно такое общество – и такие забывания, к которым скорость имеет очень малое отношение. Новейшие российские скандалы забываются потому, что ни их участники, ни свидетели не готовы занять определенную позицию по отношению к конвенциям, которые «вылезают наружу» при этих скандалах. Конвенции эти воспринимаются как отчужденные, но идея просто аргументировать собственную позицию сегодня вызывает страх – что позиция эта не будет «считана». В сегодняшней, насыщенной электрическими разрядами общественной атмосфере теряется вкус к оттенкам. Любое самостоятельное размышление, не претендующее на провокацию, оказывается словно бы невидимым. Постепенно оно начинает ассоциироваться едва ли не со слабостью. Причина этого страха – изменение общественной «сенсорики», произошедшее в последние несколько лет. Легко назвать сразу несколько причин, по которым эта сенсорика притупилась – или, точнее, что было сделано, чтобы эту сенсорику притупить. Прежде всего, сознательно устроенный скандал является одним из актуальных жанров нынешнего российского телевидения – достаточно посмотреть на любое ток-шоу или инсценированные «телесуды». Вторая причина – такая организация медийного пространства и политического поля, при которой конфликты загоняются «под ковер» и не находят разрешения. Когда подковерные тектонические процессы становятся уж очень бурными, они вырываются наружу в виде отдельных «взрывов» или «выплесков» – но взрывы и выплески остаются без последствий. Общество и СМИ отучены от жанров и типов коммуникации, в которых конфликты могут обсуждаться иначе. Единственный тип медиа в современной России, которому оставлено право действовать по собственным «правилам игры» -- это желтая пресса. Эти правила исследовал Андрей Левкин в колонке «Культура в массах», которую он вел на сайте openspace.ru в прошлом году. И там же показал, что поэтика желтой прессы, или, в его терминологии, ЖП, начинает все больше воздействовать не только на «приличные издания», но и на мышление публичных интеллектуалов. А скандал для ЖП – магистральный сюжет.

3. Совершенно очевидно, что аналогичный сценарий – довести тлеющий конфликт до кондиции скандала – использовала PR-команда нынешнего президента РФ во время «выдавливания» в отставку Ю.М. Лужкова: агрессивные фильмы по телевидению, публичные возгласы в духе «Он хотел нас поссорить!», постоянное муссирование вопросов о том, «уйдет ли Лужков в отставку сам», а затем «кого назначат на место Лужкова» и т.д., и т.п. Для проблемы, которую мы обсуждаем, важны именно агрессивность тона и «переход на личности»: превращение отставки мэра в скандал позволило политическим элитам изобразить «на поверхности» решение сложной проблемы, не вынося в публичную сферу «правил игры», по которым все происшедшее вообще стало возможным. Проанализированные выше скандалы происходили в очень узком (история с Сутягиным) или относительно узком (не/награждение Асламазян) образованном сообществе, а публичное оформление отставки Лужкова было адресовано потенциально всему российскому обществу. Но, если сопоставить реакции культурных элит в событиях вроде тех, о которых мы говорили выше, то получится, что при устройстве скандалов кремлевские политтехнологи и культурные элиты руководствуются одной и той же логикой. Парадоксальным образом скандал того типа, который здесь описан, заменяет общественное обсуждение конфликтных ситуаций: медийное освещение отставки Лужкова – лучшее тому подтверждение. Поэтому жанр скандала, похоже, в наибольшей степени устраивает именно те элиты, которые как раз и не заинтересованы в публичном пересмотре «правил игры». Добились скандалисты своих целей или нет – неважно: удача воспринимается обществом как исключение. Тем не менее в современных условиях устроить скандал – одно из очень немногих возможных средств привлечь внимание к конфликту и мобилизовать сообщество/-ва на защиту одной из сторон. Подчеркнем: именно одно из немногих – но не единственное. Выбор в его пользу делается потому, что скандал – решение одноходовое, а все остальные – многоходовые. Не то чтобы участники современных политических, общественных и культурных процессов не умели простраивать многоходовых комбинаций – нет, они чаще всего боятся, что возможности сделать следующий шаг и реализовать заранее продуманный сценарий им может и не представиться. Однако нельзя забывать, что решение в пользу скандала в долгосрочной перспективе -- заведомо ущербное. Во-первых, непонятно, к кому обращен скандал – к «своей» элите, или – через медиа – ко всему обществу. (Возникает эффект, описанный в печальном анекдоте: «Мама, ты с кем сейчас разговариваешь?») Во-вторых, выбор скандала как жанра коммуникации стирает различия между языками разных элит и общественных групп. Таких языков у каждой группы существует минимум два: для внутреннего общения и для связи с другими сообществами. Если в публичном поле проблемы решаются только с помощью скандала, такие языки оказываются не нужны. Участникам недавних конфликтов, которые не обращались к власть имущим, а повели эскалацию на свой страх и риск – например, Дорману, Подрабинеку или Светлане Сорокиной – можно только посочувствовать. Но при всем нашем сочувствии о притуплении общественной сенсорики забывать нельзя. Вероятно, путем последовательных усилий интеллектуалов общество можно было бы сделать более восприимчивым к другим типам высказываний, чем публичные скандалы, хотя работа эта обещает быть долгой.

Рисунок: Петр Тягунов, "TV... без слов..." (www.caricatura.ru)