Submitted by aiadmin on Tue, 17/02/2015 - 20:15.
“Фуковеды” поправят, если что, но первый раз, когда Мишель Фуко сформулировал понятие “режим истины” был, кажется, и последним, когда он размышлял о нем – в интервью 1976 г.[1] Этот текст издан и на русском языке, и вот как в нем вводится проблематика режима истины:
Истина − дитя мира сего, она производится в нём благодаря множеству правил и ограничений. …Каждое общество имеет свой режим истины, свою “общую политику” истины, то есть типы рассуждений, которые оно принимает и использует в качестве истинных; механизмы и органы, позволяющие отличать истинные высказывания от ложных; способ, каким те и другие подтверждаются; технологии и процедуры, считающиеся действительными для получения истины; статус тех, кому поручено говорить то, что функционирует в качестве истинного.[2]
Дальше Фуко рассуждает о циркулярной зависимости режима истины от власти (власть – политическая и дискурсивная − навязывает определенное представление о критериях истины, режим истины создает дискурсивную основу для легитимности власти). Он делает и еще неcколько остроумных и важных замечаний, к некоторым из которых мы вернемся позже. Но больше о концепции “режима истины” Фуко не вспоминал: как и во многих других случаях (например, концепции “иллегальности”) блестящая спонтанная социологическая интуиция Фуко не могла опереться на качественное и профессиональное исследование. (Все же, его главная заслуга – именно “разрыв шаблона” привычного социального мышления и оков традиционного аналитического языка, вброс новых идей и возможностей представлений в разных областях знания. А оценивать Фуко как “настоящего” историка, психолога, антрополога или социолога – просто несправедливо по отношению к нему как “профессиональному дилетанту”). С тех пор многочисленные записные апостолы Фуко пытались расписать полновесную теорию из очередной “шутки гения”, а не менее многочисленные критики атаковали изложенные на паре страниц тезисы за моральный релятивизм и преувеличение роли власти в системе знания.[3]
Не вступая в эту в меру бессмысленную полемику по поводу достаточно простой (но не самоочевидной) мысли Фуко, обратим заложенную в ней “циркулярную логику” в несколько ином ракурсе. Наверное, каждое общество имеет свой режим истины – именно поэтому мы в принципе можем находить компромиссы и опознавать друг друга как “своих”, у нас примерно одна логика формулирования принципов истинности высказывания. Даже если мы не согласны по частным вопросам или о том, что (или кто) ближе к истине, никто не спорит с тем, к примеру, что “лучше быть богатым, но здоровым”. Но если мы обнаруживаем сосуществование одновременно нескольких отчетливых и несовместимых “режимов истины” – не является ли это свидетельством произошедшего раскола общества на несколько, столь же непримиримо несовместимых, как и режимы истины в их основании? А сосуществование двух несовместимых сообществ в общих политических границах – не является ли вполне словарным определением структурной предпосылки для гражданской войны? Холодной гражданской войны – до тех пор, пока не произошла окончательная политизация произошедшего раскола и не началась горячая стадия.
Модель “режимов истины” в данном случае оказывается лишь более аналитическим выражением известной художественной метафоры о “двух правдах” как глубинном обосновании непримиримой гражданской войны. Просто если в ту или иную “правду” остается лишь верить (или не верить), то предложенная Фуко общая концепция режима истины позволяет провести более нюансированный анализ.
Так, например, становится понятной принципиальная невозможность “объективного” разговора о войне – Великой отечественной или современной войне РФ против Украины. Самые благонамеренные либеральные СМИ (например, “Дождь”) предполагают, что для объективной подачи информации надо предоставить слово обеим сторонам конфликта. Предоставляют слово украинскому представителю, потом сепаратисту – но в результате никакая объемная (объективная) картина не складывается. У нейтрального наблюдателя создается впечатление противостояния “слова против слова” (когда неясно, почему надо заведомо относиться с большим доверием к одной стороне полемики, а не к другой), и ожидая, что истина должна быть где-то посредине, он с удивлением оказывается все же в зоне российской официозной пропаганды. Проще пояснить этот механизм на примере спора о Второй мировой войне – к примеру, в недавней передаче 5 канала “Атака на историю”, в которой принял участие мой товарищ Александр Семенов.[4] Распоряжающийся на программе режиссер и чиновник Владимир Бортко с победоносным видом обратился к студенческой аудитории с риторическим, как он полагал, вопросом: кто победил в Сталинградской битве? Этим вопросом он думал наглядно доказать, что в истории возможна “бесспорная истина” и ее необходимо придерживаться.
Безусловно, существует позиция, в которой аргумент Бортко выглядит безупречным – в рамках определенного режима истины, структурирующего взгляд на предмет. Сама начальственная манера Бортко выдавала не просто личное хамство, но обоснованное ощущение себя смотрителем этого режима истины – оборотной стороны политического режима. В рамках этой логики ответ однозначен: Красная армия победила в битве под Сталинградом. В ней невозможно сформулировать и задать уточняющие вопросы: в каком смысле является победой сражение, в котором официально считаются погибшими 1130000 советских солдат и несчитанное никем число жителей Сталинграда? Которое произошло почти в 2000 км к востоку от Бреста, при том, что официальная советская доктрина предполагала ведение войны исключительно на вражеской территории? Которое началось спустя три года после того, как СССР вступил во вторую мировую войну в качестве официального союзника Германии (приняв участие в агрессии против Польши), от которой пришлось теперь защищаться на Волге? Эти вопросы воспринимаются как значимые только в рамках принципиально иного режима истины: ориентирующегося на иные ценности (например, человеческой жизни и достоинства, а не геополитического могущества), на иной порядок взаимоотношений фактов и идеологем, на другое отношение к политике исторической памяти. В рамках режима истины В. Бортко и всего российского официоза, любая критика догмы – всего лишь “слово против слова”, а “золотая середина” все равно находится на их делянке. Что, на полмиллиона больше наших погибло? Так еще святее принесенная жертва! Далековато от западных границ? Так остальные противники Германии на континенте и вовсе сдались. В союзе с Гитлером начали вторую мировую? Не смейте оскорблять принесенные жертвы! Ни научной, ни публичной дискуссии в этих рамках невозможно провести по сущностным темам, как невозможно по сути обсуждать Украину даже либеральными СМИ в рамках господствующего режима истины. Можно заявить: прекратите шулерить, король голый! – но это означает принципиальный отказ от признания легитимности позиции оппонента и всякой дискуссии с ним, то есть – холодную гражданскую войну. В свое время призыв Солженицына “Жить не по лжи!” (1974 г.) явился именно вызовом господствующему советскому режиму истины, а не декларацией “патологической правдивости” (психиатрического диагноза, который ставили диссидентам вроде Есенина-Вольпина или Стуса). По сути, это действительно было политическое заявление, направленное на подрыв конституционного строя СССР, хотя и ненасильственными методами.
Вообще, “режим истины” объединяет людей разных политических взглядов – зачастую, противоположных (именно общие представления о принципах размежевания позволяют четко противопоставить свою позицию позиции оппонента), и он не имеет прямого отношения к “правдивости”. Нужно еще раз подчеркнуть, не вдаваясь в старинный квазинаучный спор о различиях между “правдой” и “истиной”: “режим истины” описывает сам подход к установлению и доказательству “истины”, а не ее содержание. Наглядный пример этого зазора между истиной и отношением к истине можно найти в недавнем посте Леси Рябцевой – особо приближенной соратницы Алексея Венедиктова, главного редактора считающегося либеральным и оппозиционным медиапроекта “Эхо Москвы”:
Да, врать плохо. А когда врет журналист − это плохо вдвойне. Но ненавидеть людей за неправду, за пропаганду, не давать им шанса, не подавать руки − это гадко и пошло. Потому что не вам судить. Не вам и не нам.[5]
Трудно нагляднее и лаконичнее выразить эту структурную ситуацию: замглавы либерального СМИ−журналист заявляет, что нельзя осуждать журналистов, говорящих неправду, и противопоставлять себя им. Это и есть формулирование феномена режима истины: мы признаем, что правда заключается в ином, но на основании неких фундаментальных принципов мы по разную сторону баррикад со сторонниками фактической правды и заодно с политическими оппонентами, разделяющими наше представление о нормативной “истине”. Как бесхитростно формулирует Л. Рябцева,
И тот фашизм по отношению к коллегам, который обычно устраивают либералы − это все равно фашизм. Он может как угодно называться по-другому, но все-таки правда одна.
В данном случае “правдой” называется не факт (“то, что на самом деле”) – как в предыдущей цитате, а как раз “режим истины”: да, журналисты НТВ врут, но мы разделяем с ними “высшую правду” как режим истины – то, что служит обоснованием власти и следует приказам этой власти в циркулярной логике, вскрытой Фуко. В тот же вечер 15 февраля А. Венедиктов встретился на программе НТВ “Список Норкина”[6] с В. Жириновским и удивленные зрители отметили:
У Венедиктова и Жириновского в студии Норкина полный консенсус, за этим забавно наблюдать.[7]
Можно было наглядно убедиться, что при всех политических и культурных разногласиях, А. Венедиктов и В. Жириновский разделяют некий общий взгляд на то, как устроен мир, как об этом устройстве нужно рассуждать и спорить, что является в этих спорах существенным, а что не имеет значения. Безусловно, оба они – члены одного общества, одного государства, одного режима истины и политического режима. Что автоматически означает: те, кто не разделяет их отношение к “правде” – противопоставляют себя их режиму истины и их политическому режиму. И это гораздо существеннее, чем противостоять “путинскому режиму”: Путин уйдет, но останется обширное и могущественное поле дискурса, объединяющего либералов и коммунистов, нацистов и сионистов, бюрократов и артистов. Это поле метафорично и фрагментарно описывается при помощи тропов “имперского синдрома”, “сословного/феодального общества”, “патриотизма” и т.п. Суть же его выразила бесхитростная, информированная и открытая всей душой господствующему дискурсу Л. Рябцева – в качестве источника, идеальная находка для историка: “Потому что не вам судить. Не вам и не нам.” Эта суть – сознательный отказ от претензий на личную жизненную позицию как мерило всех социальных отношений.
Представьте общество, состоящее из людей, у которых нет собственного мнения о том, для чего это общество существует, – но зато есть четкое представление о том, что им “полагается” за членство в этом обществе, какие должны быть формальные признаки этого членства. Дело не в том, что они конформисты – это второстепенный и не всеобщий признак, производный от главного: отсутствия субъектности, то есть самоощущения полноценного участника сообщества, находящегося в отношениях с другими участниками. “Не вам и не нам” судить журналистов-лгунов – потому что ни вы, ни мы не можем сказать, для чего лично вам и нам нужно существовать в одних границах с чеченцами, бурятами или русскими Владивостока; ни вы и не мы не можем сформулировать, что зависит именно в нашей жизни от факта присоединения Крыма к РФ; ни вы и не мы не знаем, почему именно Путин – это Россия. Зато мы знаем, что несмотря на эту полную социальную апатию и афазию (а точнее – в награду за нее), нам полагаются формальные статусы, заверенные документально: гражданина великой державы и носителя великой культуры, обладателя высшей морали и бенефициара могучей экономики. Не надо самому делать – ничего: работать, читать книги, вести себя прилично. Нас нет как общности – но формально общество есть, экономика есть, геополитический статус есть. Правда, все это существует лишь в рамках особого режима истины, в котором прописан алгоритм восприятия реальности и ответа на неудобные вопросы.
Например: величие нашей страны подтверждается бешенной враждебной реакцией США и Европы. Эта враждебность вызвана продолжительной чередой враждебных актов РФ? Но РФ действовала в ответ на ожидаемые бешено враждебные акции США и Европы (вызванные величием нашей страны) – к примеру, вероятное размещение баз НАТО в Крыму. Здесь мы подходим к месту, где отчетливо проявляется непроницаемость границ избранного режима истины для внешней логики и фактических доказательств. Как можно доказать, что не существовало вероятности размещения баз НАТО в Крыму по соседству с базами Черноморского флота РФ? Допустим, через 20 лет маловероятно, а через 50?
Вторжение РФ в Украину? – нет доказательств, которые можно принять, а главное, нет никакой Украины, есть битва гигантов – РФ против США, в этих масштабах 10-20 батальонов Российской Армии на Донбассе не могут рассматриваться как существенная армия вторжения. Фальсифицированность выборов в Госдуму и президента? – нет доказательства, которые можно принять, а главное, раскачивание лодки играет на руку врагам страны и угрожает нашим – ничем не заслуженным, но гарантированным – формальным статусам. Сталин – недалекий палач? СССР участвовал в развязывании Второй мировой на стороне Германии? Советские войска совершали преступления против человечности – как на своей земле, так и в Восточной Пруссии? − нет доказательств, которые можно принять, потому что в русском языке удачно спрятан в одном слове дуализм модальных глаголов can & may: иметь возможность и иметь право. Именно режим истины устанавливает, что мы можем – имеем право – рассматривать как доказательство и аргумент, а что нет. Этот режим истины насаждается путинским режимом, но и поддерживает его. Конечно, у Путина очень слабая власть, но она необходима всем тем “вам и нам”, кому нечего сказать по главным вопросам дня – от своего лица, не геополитической миссии России в этом мире. Кто не хочет осудить журналиста-провокатора, историка-демагога, миллиардера−политическую прокладку. Эти люди ненавидят искренних националистов и открытых геев, самостоятельных политиков и создателей стартапов в экономике и культуре – всех, кто делает что-то сам, ожидая в ответ компенсации “по факту”, а не “по понятию”.
Потому что очень может быть, что этот альтернативный режим истины – основанный на оценке реальности “по факту”, а не по “полагающемуся” статусу – угрожает слишком многим. Бог с ними, коррупционными чиновниками. Но откуда будут у театра хорошего режиссера деньги (пускай и при полных аншлагах) содержать огромное здание в центре Москвы и постоянную труппу? Как выживут сотни обществоведов на вечно переформатирующихся кафедрах вузов с набором несколько десятков студентов на целый факультет? Как сохранить уровень доходов журналистов газет и телеканалов без прямых или косвенных государственных дотаций? В принципе, можно найти вполне оптимистический ответ на каждый из этих вопросов, но не автоматически, не молниеносный – потребуется время и сложная система общественных дискуссий, договоренностей и реконфигураций, требующих личного участия и личной ответственности. Главное же, этот альтернативный ответ предполагает альтернативный режим истины. В котором РФ не может претендовать на политический вес, непропорциональный ее экономическому и человеческому потенциалу. Более того, вполне вероятно, что она не может претендовать на сохранение нынешней политической системы и даже территории. Просто потому, что неизвестно, каковы будут конфигурации общества, созданного заинтересованными в нем людьми, а не нормативными сценариями былого – и ныне незаслуженного – величия. У этого альтернативного режима истины есть только один заведомо гарантированный результат: признание человека полноценным субъектом, не только имеющим право судить (т.е. рассуждать), но и обязанным это делать, договариваясь с другими рассуждающими субъектами при помощи компромисса о совместных ценностях и целях.
Последовательная политизация кристаллизовавшегося раскола может в любой момент перевести латентную гражданскую войну в горячую фазу. Все пробные шары последнего времени – про “пятую колонну”, “русофобов”, “национал-предателей” – это щелканье зажигалкой над пороховой бочкой, тестирование языка политического противостояния для переописания проявившегося мировоззренческого конфликта. Для людей, лишенных социальной субъектности (предпочитающих “не судить”, а “пилить”), слишком высок стимул держаться за господствующий режим истины, наделяющий их незаработанной “рентой” символического и материального статуса. Они будут держаться за режим Путина до последнего и нельзя рассчитывать на то, что существуют моральные ограничения, которые могут остановить обычных “хороших людей” от самых радикальных мер в борьбе за сохранение своего внутреннего мира. Единственная надежда – если Путин решит потянуть всю страну за собой, то “путинские обыватели” все же успеют испугаться и выберут физическое выживание, даже ценой отказа от господства своего режима истины.
Впрочем, это уже сфера спекуляций – кто и что должен или может сделать в гипотетических обстоятельствах. В компетенции профессионального обществоведа – не политика и не идеолога – находится не так уж и много, хотя и не мало. Здесь кажется уместным вновь процитировать Фуко, которого архитекторы господствующего режима истины (прежде всего, Г. Павловский) упорно пытались выдать в последние два десятилетия за эстета из башни слоновой кости, всячески затушевывая его критический и революционно-освободительный потенциал:
главная политическая задача интеллектуала состоит не в том, чтобы критиковать сопряженные с наукой идеологические положения или же действовать так, чтобы его научная деятельность сопровождалась правильной идеологией; она заключается в том, чтобы знать, возможно ли установление новой политики истины. Надо изменять не “сознание” людей или то, что у них в голове, но политический, экономический, институциональный строй производства истины;
речь идет не о том, чтобы освободить истину от всякой системы власти (что было бы просто химерой, поскольку истина сама есть власть), но об отделении власти истины от различных форм гегемонии (общественных, экономических, культурных), внутри которых она действует до сих пор.
Все, что нам остается – формулировать и отстаивать альтернативный режим истины, ориентирующийся на индивидуальную субъектность и оценивающий правду не в масштабах цивилизаций и соревнующихся сверхдержав, а личной свободы и ответственности.
[1] Entretien avec Michel Foucault [1977] // Michel Foucault. Dits et écrits, 1954–1988. Vol. 3. Paris, 1994. Pp. 140-160; Michel Foucault. Truth and Power // Essential Works of Foucault 1954–1984 / Ed. Paul Rabinow. Vol. 3: Power / Ed. J.B. Faubion. New York, 2000. Pp. 111-133.
[2] М. Фуко. Интеллектуалы и власть. Ч. 1: Избранные политические статьи, выступления и интервью. Москва, 2002. С. 206.
[3] Сравнительно недавняя критика “крупного калибра” от Ноама Хомского (2011): http://www.critical-theory.com/noam-chomsky-argues-foucaults-ghost/.
[4] http://www.5-tv.ru/programs/broadcast/508554/.
[5] Леся Рябцева. Краем уха: безобразие на НТВ vs Норкин, 15.02.2015 // http://echo.msk.ru/blog/lejsya/1493812-echo/.
[6] http://goo.gl/BgcjpH.
[7] Рустем Адагамов // https://twitter.com/adagamov/status/567021701545066497.
[8] Фуко. Интеллектуалы и власть. С. 209.