Рабочие и власть в Харькове с 1920 по 1933 гг. (по материалам областного архива)

Статья опубликована в журнале Тетради Рабочего Движения

(Cahiers du Mouvement Ouvrier, Париж), №13-14 (2001 г.)

Перевод Арсения Вишневского

Недавнее падение Милошевича позволило журналистам лишний раз представить рабочий класс как «привилегированный» сталинских режимов. С этой точки зрения политическая забастовка шахтеров города Колубара как бы была сенсацией... Нет надобности напоминать тем, кто формирует общественное мнение, про многочисленные бунты польских рабочих, венгерскую революцию или манифестацию в восточном Берлине в 1953 г. ... Все это, безусловно, отражает социальные предрассудки, среди которых значительное место занимает вера в высказывания властвующих мира сего.

Историография также часто принимала на веру сталинские прокламации. Распад СССР вновь поставил вопрос о сталинском «классовом анализе». Но с этого времени на первое место выходит «идея, что поведение рабочих по отношению к режиму определялись факторами материального порядка» (Ж.П. Депретто).[1] Если мы не можем отрицать значение условий существования, остается справедливым только то, что эта пояснительная схема представлялась бы менее естественной при ее применении к другим социальным группам, таким как крестьянство или интеллигенция. Ограничивая рабочего, как существо нуждающееся, мы вновь повторяем очень древние клише. Особенно уменьшаются шансы «политической психологии рабочих» (С.В. Яров[2]), тем не менее, они возможны, благодаря доступу к архивам. Отсутствие политического сознания, как результат порабощения, становится исходной гипотезой. Она позволяет объяснить примыкание множества фракций рабочего класса к сталинской политике, мотивируя это жаждой социального продвижения.[i]

Готовя диссертацию о коммунах, мне пришлось много работать в архиве Харькова[3], я обращал внимание на дела касающихся рабочих, будь их симпатии направлены на сотрудничество или на бунт. Семьдесят семь папок, изученные во время поисков, посвящены рабочим. Это, главным образом, дела Партии (женотделы, ЛКСМУ, ячеек на предприятиях ...), но также и Государства (администрация предприятий). Эти источники не являлись предметом систематических изучений, но все же открыли мне другое понимание об отношениях к власти, например, отношения, сложившиеся между рабочими и руководителями в период с 1920 по 1933 гг.. Данная статья не преследует иной цели, кроме как ознакомить читателя с моими выводами.

1920 г.: шефствовать

Архивы Партии за 1920 г. содержат отчеты трех «женских общегородских собраний делегаток», а также отчет обо всей подготовительной работе (общие собрания предприятий или отчеты активисток женского отдела). Чтобы понять функцию этих собраний вне структур советов или партий, необходимо вернуться в прошлое.

Картина однородна. Самая сильная оппозиция большевикам существует в наиболее образованных кругах, слабая — в промышленных сферах. Она стремится склонить окружающих к общему отказу от политической борьбы. В рабочей среде вопрос присоединиться или уклониться — имеет менее политическую окраску. Большевики учитывают это явление. Из протоколов подготовительных собраний после февраля 1920 года видно, что уже не допускаются неадекватные выступления и культивируется моральное и единогласное согласие. Несколько отчетов утверждают, что «общее собрание решило всецело организоваться в одну тесную семью для защиты женских интересов». Больше нет организованной оппозиции, приводящей к противостоянию. Большевики становятся более жесткими, их оправдывает победа в гражданской войне, они чувствуют, что имеют идеологическое влияние и моральное право им воспользоваться. Направление работы женотделов в сторону самых отсталых работниц подтверждает это чувство морального превосходства. Признание личных прав, общественных и профсоюзных, которые развиваются вместе с НЭПом[xiv], превращают работниц в учениц и даже ставят их в ситуацию подчинения. Мелкие хозяева, непмены, выступают как эрзац буржуазии. Активистки вновь приобретают, таким образом, ощущение революционной деятельности, не рискуя столкнуться с противостоянием. Они будут, в лучшем случае, пользоваться восхищением, скорее всего пассивным, со стороны своих «товарищей по классу», а в худшем, встретят конформистское безразличие. Отношения ученичества, которые устанавливаются между Партией и рабочим классом[xv], чревато опасностями.

1926-1930 гг.: Контролировать

Тогда как массы пассивны, ибо слабо политизированы, документы 1920-х годов показывают, что недовольство не распространяется на условия жизни и на саму большевистскую идеологию. Несмотря на трудности, все декларируют свою приверженность «советской власти» и свою волю построить «новую жизнь». Зато применяемые методы для демонстрации преимуществ этих идеалов — шокируют. Тому, кто постарается немного подумать, эти методы представляются грубыми и противоречат поставленной цели. Этот вопрос вновь приобретает свою остроту при столкновении сталинского клана с Объединенной Оппозицией (1926— 27).

Тем не менее, очень мало документов упоминают об этой проблеме. Дело в том, что деполитизация главенствует и в Партии. Собрания и конференции принимают сугубо административные решения. Когда они решают общие вопросы, то носят больше социальный характер (против алкоголизма, религии и т.д.), чем политический, о чем пресса той эпохи дискутировала. Кроме того, тема единства (Партии, страны) превращаются в наваждение. Таким образом, обстановка не поощряет оппозиционные споры.

В просмотренных документах плотный занавес, скрывающий реальные проблемы власти, поднимается лишь один раз на «совещании парторгов Краснозаводского районного парткомитета»[xvi] в декабре 1926 года. Стенограмма воспроизводит споры между мелкими функционерами в натуральном виде. На это раз опять рассматриваемые вопросы носят более моральный, чем политический характер. Тем не менее, молодой коммунист Кон (швейной фабрики им. Кутузова) берет слово по совершенно другому вопросу. Как любопытный анекдот он преподносит собравшимся известие, что его комсомольский кружок голосовал за Оппозицию!

Но тут же успокаивает товарищей, которые удивляются: кружок голосовал не из политических убеждений, но потому, что возмущен теми методами убеждения, которые применяются сталинцами. Члены организации слишком поздно были ознакомлены с предлагаемым выбором, который нужно было сделать. У них не было времени всесторонне обсудить предложенные оппозицией тезисы. Они проголосовали за Оппозицию с целью получить ее гарантированное право высказывать ее мнение внутри комсомольской организации и ее представителю на заводе, некоему тов. Мекклеру. Впоследствии — облегчение! — организация опомнилась и примкнула к большинству... Отрицание «сталинских методов работы и пропаганды» вызывает почти комическое недоверие у других ответственных лиц организации. Тон документа позволяет также думать, что в мыслях мелких функционеров чудилась опасность не просто в голосовании за принятие чего-либо, но в голосовании, которое было бы мотивировано и обосновано.

Таким образом, Партия больше не является политической организацией. Критика установленной системы власти, следовательно, может исходить только извне. Так, в воззвании об «отношении Сионистской Трудовой Партии Цеире-Цион /Гитахдут/ к создавшимся еврейским Советам»[xvii] речь идет о «политическом терроре» и «грубом давлении компартии на избирателей». «Цеире-Цион» детализирует процедуру публичного голосования и беспомощность Советов под властью Исполкомов, действующих бесконтрольно, анализирует последствия, когда возрастает политическая пассивность и падает активность масс на выборах. В свою очередь, коммунистическая политика «оживления Советов» ознаменуется еще большим принуждением и давлением. Анализ абсолютно точен. Но, несмотря на свое название, подпольная организация не становится на точку зрения простого рабочего. Она искажает ситуацию, жалея лишения права голоса многочисленных в еврейской среде «лавочников».

«Представленный» Партией гегемоном, рабочий класс не выступает как полюс сопротивления. Тем не менее, после устранения оппозиции он остается потенциально значимой политической силой. Необходимо действовать любой ценой, чтобы эта сила не определилась политически и при этом, чтобы ни малейшая искра спора не исходила из рабочих низов. Великая кампания чистки Партии в 1929-1930 гг. этому способствует. Только в одном районе Харькова, Петино-Журавлевском, это означало восемьдесят одно дело, среди которых 24 относятся только к промышленным предприятиям[xviii]. Мы просмотрели десять из таких дел, среди которых относящиеся к наиболее известным заводам в городе: «Серп и Молот» (сельхозоборудование), «Красная Нить», «Красный Кондитер» ...

Применяемую процедура заседаний «комиссий по чистке» можно отнести к психологическим манипуляциям. Комиссия, состоящая из трех членов («тройка»), выслушивает каждого из членов проверяемой ячейки на заседании, чаще всего открытом для всех. Послужной список каждого «разбираемого» раскрывается и публично обсуждается. Толпа воздействует на личность, уже подавленную авторитетом «тройки». Кроме того, существует эффект «вседозволенности толпы», из зала звучат тяжелейшие разоблачения. Таким образом, сведение личных счетов используется в политических целях. Машина подавления работает эффективно. Во всех просмотренных делах бесстыдство метода оспаривается только один раз[xix]. Бунт — редкое явление: только один рабочий, который обвинен в алкоголизме, в конце концов, выкрикивает своим обвинителям: «Закрой хлебало!»[xx].

В 1929 году оппозиция уже разгромлена и антитроцкизм становится ритуальным кредо. Чтобы понять мнение рабочих, необходимо изучить дела бывших оппозиционеров или тех, которых посчитали таковыми из-за опрометчиво высказанного слова, неодобрительного жеста. На несколько сотен упомянутых активистов, таких насчитывается 28. 18 — относятся к политической позиции: два бывших «боротьбиста» 1918—19 гг., два — приверженцы Рабочей Оппозиции 1921 года (один из которых будет общаться с анархистами группы Карелина), один — член ячейки, проголосовавший за Левую Оппозицию в 1923 г., четыре — члены Объединенной Оппозиции и четверо, поддержавшие исключенных из партии в 1927 г. Отмечается пять отрицательных отзывов на политический и социальный курс, проводимый КП. Один рабочий выходит из партии, утверждая, что, «нельзя идти в Партию из корыстных побуждений, как это делают многие»[xxi]. Другой критикует индустриализацию, утверждая, что, прежде всего, нужно улучшать условия жизни рабочих[10]. А.В. Логвинов, 42-х летний рабочий, большевик с 1906 г., считает, что цели принятого пятилетнего плана неосуществимы[11]. Наконец, двое рабочих отказываются участвовать в агитационных бригадах, «брошенных» на коллективизацию в деревни. Один из них опасается, что его там убьют, другой, крестьянского происхождения, «говорил, если на селе узнают, что он — член партии, палками забьют»[xxii].

Тяжелые условия жизни рабочих подтверждают шесть критических мнений. Четыре протеста чисто «профсоюзные» (против снижения расценок, повышения производственных норм и плохих условий труда), зато два — чисто индивидуальные (требование доплаты за соответствующую квалификацию или введение сдельной оплаты). Ни один из этих протестов не стал коллективным. Когда протесты вышли за рамки простого кулуарного спора, они привели к выходу протестующих из Партии или ... индивидуальной забастовке!

Таким образом, низкий уровень политического сознания рабочего класса подтверждается. Можно даже отметить, рассматривая личные дела, деполитизацию, вызванную революцией. Значительное число членов «политического» периода революции (1917—1918) теряет связь с организацией во время эпохи «военного коммунизма». Что до тех, которые стали коммунистами в Красной Армии во время гражданской войны, многие из них не возобновляют свое членство около 1923 года. И те, и другие возвращаются в Партию, только благодаря массовому набору 1924 года после смерти Ленина.

Заводы не становятся очагами политической жизни. Состав ячеек слишком «молодой», чтобы передача практики и традиций рабочей борьбы от одного поколения к другому шла естественным путем. Члены партии до 1925 года не часто встречаются. Лишь только 5-я Обувная Фабрика представляет крепкую организацию, имея в своем составе значительное количество старых активистов, преимущественно еврейской национальности. Не поэтому ли среди молодых встречаются трое троцкистов и двое протестующих против повышения норм? На этом заводе исключения многочисленны, но, главным образом, из-за социального происхождения. Многочисленные «сыновья богачей» и «сыновья хозяев» стали жертвами доносов. На самом деле, это все дети еврейских сапожников ...

В итоге, политические проблемы представляют собой лишь слабую часть деятельности комиссии по чистке. Основные вопросы — «вопросы быта». «Грубое отношение», «нетактичное отношение», «пьянство», «халатность», «дедовщина» по отношению к молодым рабочим со стороны старших, «многоженство» входят в повседневную жизнь ячеек завода. Среди активистов еврейского происхождения обрезание новорожденных практикуется довольно часто. В других случаях, это антисемитизм, с которым нужно бороться всегда. Таким образом, несмотря на бюрократическую коррупцию, партия может сохранить свой статус воспитателя и направляющего рабочего класса.

Она восстанавливает подобие справедливости, наказывая директора завода, от которого забеременела работница и, тем самым, толкал ее к проституции.[xxiii] Несмотря на все это, партия подталкивает рабочих к необходимости морально себя оправдывать. Чувствуя себя неудобно, рабочие защищают себя неосознанно комично: «никто не скажет, что коммунисты совершенно не пьют, но нельзя пить, как выпивает Олиниченко», изрекает один из них. Другой защищается: «можно ли меня упрекнуть [в антисемитизме], тогда как я занимаюсь с детьми, среди которых есть жидочки?».*[xxiv]

Рабочие морально унижены. Коммунистическая партия публично утверждает, что рабочий класс — авангардная социальная сила. Но она к нему относится снисходительно и с подозрением, согласно представлениям народа отсталого и дикого. Далекая от мысли выражать и развивать стремление рабочих, она боится их и жестко управляет ими. По этой причине пролетарская база КП(б)У является предметом постоянного давления. Рабочие активисты не могут быть организаторами своих товарищей в оппозицию по отношению власти. Наоборот, они превращаются в доносчиков коммунистического аппарата на заводах. Таким образом, разобщенность рабочего класса еще более увеличивается.[12]

1930—1933: порабощать

Развертывание выполнения и волюнтаристские методы руководства пятилетним планом ставят две новые задачи. Что касается мобилизации рабочей силы, то необходимо определить характер усилия, произведенного рабочим классом в промышленности. Затем подойдет очередь описаниям отношения рабочих к корпоративным или общим последствиям «большого перелома».

«Производственные коммуны», реальность или обман?

Что до первого вопроса, появление производственных коммун является первостепенной важностью. С Октябрьской революции термин коммуна подразумевал некие принципы: добровольность участия, самодеятельность в работе, равенство между членами. Возрождение «коммунарской» организации труда на фронте индустриализации придало бы, таким образом, революционный характер, отражающий сознательное участие тысячи пролетариев в этом движении. Схема тем более вероятная для историков, когда уже в 1931—32 годах Партия и сам Сталин резко критикуют уравниловку и осуждают коммуны. Консервативный поворот как бы поставил финальную точку в разгоне масс[xxv]

Эти гипотезы основывались только на публикации в прессе, единственном источнике до 1991 года. Они подтверждаются Харьковским пролетарием, городской ежедневной газетой. Впервые заводские коммуны упоминаются 9 января 1930 года, но, скорее всего, они были созданы в ноябре предыдущего года на электрическом заводе (ДЕЗ). В январе и феврале 1930 года 15 статей посвящены этой теме и упоминаются уже 39 коммун на 12 заводах города. С марта, тем не менее, уравниловка заработной платы критикуется по инициативе конфедерации профсоюзов.[xxvi]

Уже реже подобные публикации появляются в апреле и мае. Кроме того, они оценивают коммуны только как средство борьбы с низким качеством продукции. Это сильно смахивает на «зажим и тиски». Кстати, в конце мая некий рабочий коммунар изобличает тот факт, что «вища форма комуністичної праці стала тягарем». По его мнению, коммуны, к сожалению, стали «пасынками» государства.[xxvii] Он задает вопрос публично, в чью пользу саботируется коммунарское движение.

Вот история, рассказанная газетой. Та же история, проясняется из архивных документов Партии и администрации, и уже несколько отличается. Первоисточники ссылаются на коммуны только с начала февраля 1930. Это запаздывание по отношению к прессе не является следствием содержания книги или плохого хранения документов. Например, 6 пачек «Отчета о ходе социалистического соревнования» охватывают полностью 1929 и 1930 годы Харьковского Паровозного Завода. Первая коммуна упомянута лишь 26 февраля 1930 года.[xxviii]

Харьковский пролетарий указывает, что эта коммуна была создана в конце января, то есть после разворачивания кампании в прессе. Следовательно, пресса не отразила движения коммунаров. Она ему как бы предшествовала, доказывая таким образом, что «коммуна» является созданием «сверху». В этом, кстати, признается Н.М. Антонов. Контролер авиазавода и член партии с 1918 года, он заявляет тройке по чистке:

«Парторганизация не дала надлежащего указания членам партии как проводить директиву партии по ликвидации кулака как класса, о проведении коллективизации, об организации коммун на производстве. [Мы подчеркиваем] Путем организации коммун мы сумели бы сгладить всякие национальные уклоны и антагонизм, и тогда можно было бы уже не говорить об антисемитизме и проводить новую политику по сплошной коллективизации и организации коммун»[xxix]

«Национальные» проблемы присущи заводскому коллективу, однако, производственные коммуны упомянуты определенно как одна из общих осей политики КП(б)У не имеющая никакого отношения к рабочей инициативе.

Пресса пишет о показательных коммунах заводов Красная Нить, Серп и Молот или 8 марта, тогда как в то же время протоколы комиссии по чистке на тему социалистического соревнования упоминают только одну ... Остается сказать в заключение, что на уровне завода коммуны должны быть схожи с «ударными бригадами»[13]. Статистика ХПЗ производит такое же впечатление. Упомянув три коммуны в феврале 1930 года, она о них забывает до мая. С мая по август они учитывают бригады и «коллективы», вновь кампания развертывается только в сентябре, и в статистических сводках никто не придает значения этим различиям.

Почему «коммуны» переживали свою ненадобность и идеологическое осуждение? Вероятно, миф коммуны прекрасно служил антииерархической пропагандой сталинского правления.[xxx] С другой стороны, те, кто организовали коммуну, могли надеяться использовать ее как трамплин для своей карьеры. Кроме того, будь то коммуны или бригады, главное состояло в том, чтобы выполнить производственный план.

Остается последняя причина, проливающая свет на проблему выживаемости коммун. Рабочие взяли под свою защиту структуры, которые были первоначально им навязаны. Действительно, уравниловка осужденной прессы является как бы реальным последствием этих искусственных коммун. В октябре 1930 г., борясь против «искривленной линии зарплаты в сторону ударничества», заводской Партийный комитет паровозного завода (ЗавПартКом) своей критикой целится, между прочих, в коммуны. В цехе «тяга» (т.е. производящем двигатели для тяги),

«имеются коммуны с установленной одинаковой оплатой труда, что не учитывает разряды и производительность труда по отработанным часам. Такая оплата отделом «экономики, труда и зарплат» не санкционирована».[xxxi]

Семь месяцев спустя,

«Пленум [комитет Партии] отмечает, что, несмотря на численный рост производственных коммун, имеют место отдельные случаи дезорганизации, [это обусловлено] главным образом, уравниловка в распределении общих заработков, тогда как коммуны не являются однородными, что касается и уровня квалификации рабочих. Пленум в лице секретаря парткома обязывает [все свои организации] проводить большую разъяснительную работу, которая обеспечила бы организацию производственных коммун, исключительно по низовой инициативе. И в уставах отмечено [мы бы устанавливали], что распределение общего заработка производится в строгом соответствии с квалификацией и разрядами рабочих, [и нужно неустанно разъяснять] разницу между производственной коммуной и ударной бригадой, (...) что, по сути, сводится к тому, что коммуна (...) дополняется, по мере своего развития, бытовым коллективом рабочих»*[xxxii]

Ни один документ не позволяет делать вывод о существовании каких-либо «бытовых коллективов рабочих». Что до «низовой инициативы», то она выражается именно в защите уравниловки, против которой так борется власть. Ударная бригада и коммуна были задуманы как структуры, позволяющие обеспечить социальный контроль, в то же время, увеличивая производительность. Фактически, юридически защищенная уставным договором Коммуна превращается в островок коллективного сопротивления перед лицом раздробления и непрерывного давления сверху.

По этой причине в 1931 году власти насильственно продвигают «хозрасчетные бригады», устав которых не содержит пункты о гарантированном заработке, но предусматривает, наоборот, обязательную высокую производительность.[xxxiii] На первый взгляд, коммуна больше родственна дореволюционной артели, то есть группа рабочих, принятых на работу как единая производственная единица. Таким образом, рабочие, тесно связанные между собой и разбитые на маленькие группы[14], пытаются защитить свою зарплату, отказываясь от насильственного «социалистического соревнования». Такое сопротивление архаично, примитивно, но единственно возможно в сложившихся обстоятельствах.

Политика рабочих

С начала великого «перелома», власти почувствовали возможную эволюцию в настроениях рабочих. Подводя итог отчетного года 1928\29, руководитель статистического отдела паровозного завода делил рабочих на три категории. Во главе коллектива идут активные участники социалистического соревнования, улучшившие свои показатели. Затем те, которые, как прежде, формально примкнули к движению ударничества. И, наконец, те, что отказываются соревноваться, «объясняя свое нежелание возможным снижением расценок» [xxxiv].

Такая точка зрения продиктована чисто экономическими соображениями, не взирая ни на что, и носит разрушительный характер для установленного порядка. Это и является парадоксом системы, подчинившей экономику политике, не демократизируя ее. Критиковать управленческий аппарат, обвиняя его в благоденствии на фоне всеобщей нищеты, значит непосредственно критиковать власть. Устранение сознательной оппозиции, следовательно, мера недостаточная. Власти теперь отмечают, а затем искореняют любое «техническое» отклонение. Как реакция, каждый практикует самоцензуру. Доносят, что техники-инженеры не смеют более говорить о трудностях, вызванных «объективными условиями», так как «об этом не принято говорить», «запрещается говорить» [xxxv].

Но естественно, жизнь возвращает эти вопросы на повестку дня. Как утверждает решение бюро парткома в апреле 1931 г.,

«в процессе пересмотра норм выработки, классово чуждые оппортунистские элементы и рвачи, существующие (...) на некоторых участках производства, попытаются воспользоваться нездоровыми настроениями в некоторых группах рабочих, недавно прибывших на завод, [они попытаются] вредить (...) работе по пересмотру норм»*[xxxvi]

Как это ни парадоксально, прогноз оправдывается. В конце мая два активиста, хотя и на виду, Перец и Дубинин, выступают во время открытого собрания партийной ячейки:

«Необходимо экспорт из [Советского] Союза сократить, так как он идет в ущерб обеспечению продовольствием рабочих; планы заводом не выполняются из-за плохого снабжения рабочих, кооперация[15] плохо работает; неправильно партия добивается мобилизации средств, путем повышения цен и некоторых налогов; в партии бюрократизм, партия села на мель, забывает интересы рабочего класса и все решает сверху» [xxxvii].

Заклейменные как правые оппортунисты, они исключены из партии и сняты со своих должностей в цеху. Дубинин также уволен из горсовета.

А поднятые проблемы, тем не менее, реальны, это признается в тесном кругу. Директор завода заявляет на пленуме ЗавПартКома:

«Нельзя сказать, чтобы наши рабочие были такие требовательны, но надо кормить лучше и не так, по-свински, как сейчас (...) Рабочий знает, что у нас многого нет, он не требует, но, одновременно, рабочий видит, что мы не умеем работать и то, что даем, в безобразном виде».[xxxviii]

Выражение «наши рабочие» наглядно показывает, что руководители не намерены опираться на сознание рабочих. Они пытаются их держать в руках, регламентируя прожиточный минимум, организовывая борьбу всех против всех. «Новые формы социалистического соревнования [см. выше]», «хозрасчетные бригады [см. выше] предполагают улучшение материально-культурно-бытового обслуживания (...) рабочих», то есть ... «сдельная оплата, система прогрессивной оплаты с премиями, улучшение снабжения для ударников»*[xxxix]! «Различное обслуживание» предназначено для того, чтобы удерживать кадры на заводе, предоставляя им квартиры вне очереди.[xl]

Но, на политическом уровне, точка зрения ампутируется хронологическими рамками[19]. Начать изыскания с 1920 года — означает игнорировать революционную мобилизацию 1917 года, а также контрреволюции и беды, которые следовали одна за другой в 1918—1919 годах. Опускаются, таким образом, причины глубокой привязанности к новому режиму и причины, объясняющие растерянность и пассивность, что не менее значимо.

Остается справедливым, источники, бесспорно, доказывают, до какой степени сталинизм был диктатурой по отношению к рабочему классу, диктатурой мелочной, повседневной, интимной. Рабочие участвовали и интегрировались в тоталитарную систему только в качестве бесформной массы, легко управляемой. На пороге 30-х годов пролетариат более не являлся ни «классом сознательности» (Лукач), ни даже организованной силой. Элементы сознания и организации были разрушены или подавлены.

Документы также свидетельствуют о раннем разделении различных социальных представительств на «они» и «мы». С начала 20-х годов рабочие и ответственные активисты чувствуют свою принадлежность к двум различным мирам. Культурный сдвиг между ценностями «верхушки» и «низов», как продукт русского отставания, не был устранен воспитанием масс[20]. Пролетарий-выдвиженец обязательно переходит в другой лагерь. Система привилегий расширяет пропасть между голодными и сытыми и рождает взаимную ненависть.

Но общее происхождение тех и других, общая нищета в стране и тоталитарные методы руководства не позволяют конфликту конкретизироваться и развиться. Достаток одновременно предмет зависти и беспокойства руководителей ограничивается количественно самой системой и ее идеологией. Пролетарии не могут выражать свою враждебность. Они могут ее только направить в сторону «козлов отпущения» поставляемых режимом. Они ее главным образом, направляют против опостылевшей работы, самих себя и своих коллег. Бесхозяйственность, алкоголизм и придирки отравили жизнь советского народа на длительное время.

Теперь, когда плотины, сдерживающие жестокость и алчность номенклатуристов, рухнули, мы видим, как трудности постсоветских лет вновь толкают рабочих на путь организации и борьбы. Нить пролетарских традиций была оборвана на десятилетия. После забастовок 1932 года на ХПЗ кажется, что первая забастовка разыгралась в Харькове только сейчас на заводе Серп и Молот в ... 1963 г.[21]! Речь идет не о том, чтобы вновь найти направление рабочей организационности, его нужно построить, почти что изобрести.

Париж, декабрь 2000

[1] Жан-Поль ДЕПРЕТО, рабочие в СССР (1928—1941); Париж: Публикации Сорбонны / Институт Восточных Языков, 1997, стр. 255. Дальше в своей работе автор сильно оттеняет свое высказывание. Он раскрывает «несколько путей для поиска» задавая себе вопрос «каким образом определить область политики» при диктаторском режиме ( стр. 335).

[2] С.В. ЯРОВ, Пролетарий как политик. Политическая психология рабочих Петрограда в 1917—1923 гг. Санкт-Петербург: Институт Российской истории / Дмитрий Буланин, 1999 г. Содержащий множество неопубликованных источников, труд тем не менее отдает предпочтение экономическому объяснению политическому мнению рабочего класса.

[3] Первая столица Советской Украины с 1919 по 1934.

[4] Связанные с «Царицинской группировкой» воевавшего против Троцкого. См. Пьер Бруэ, Троцкий; Файяр; Париж, 1988 стр. 262 и 264.

[5] Среди прочих отчетов собраний: «Основы социального обеспечения, коммунистический интернационал — Коминтерн, Международный съезд коммунисток — Совет Охраны Детства — Общественное питание — Жилищный вопрос», «советское строительство», «охрана труда» ... П1/1/307 (уже упомянутые) и П1/1/319 (Харьковский губком КП(б)У: Протоколы женских общегородских делегатских собраний г. Харькова от 19/03 до 24/10/1920 г.). Следует отметить что в этой эпохе феминизм практически отсутствует даже в своем большевистском понимании.

[6] Так Таисия Агатьевна Метан, 19 лет, покровительствует женотделу поселка Лебедин, одновременно семидесяти членам профсоюзов на трех предприятиях. Она скрыла, что она болеет туберкулезом, чтобы сохранить свою должность ... (см. П1/1/323, женский отдел Ахтырского района, стр. 21-24, 26). См. также П1/1/319 и Р1/1/326 (женский отдел Волчанского района).

[7] Чаще всего под названием «социал-демократическая партия» или «социал-демократическая рабочая партия»

[8] Еще в 1921, рабочие Гельферих-Саде часто оплачиваются натурой (см. Р1147/2/13: Серп и Молот (завод) список приема на работу, перемещение; примечание о зарплатах с 01/01 до 31/12/1921 г.).

[9] Поддержка меньшевиков в ГубСовНарХоза (администрация областной экономики) ПОЮР (в юридических службах) и в кооперативе ТрудБанк; отказ от большевистского наказа в союзе Кооперативного Кредита и в Совете Харькова на съезде кооперативов; отказ от голосования по партийным спискам и антиполитические корректировки у работниц-фармацевтов и косвенных налогов.

[10] Бывший троцкист 1927-ого года, его отнесли к «правой оппозиции» П15/2/50, стр. 24.

[11] Первоначально это характеризуется как «правое оппортунистическое отклонение», затем в «плохой оценки возможностей» П15/2/72 стр. 29.

[12] Можно было бы подумать, что коммунистический аппарат выигрывает во власти, но это не очевидно. Административный контроль КП расширился с гражданской войны тогда как он пользовался мощностью своей организации и своим политическим ореолом. С ослаблением последнего иные аппараты начинают конкурировать с Партией в администрации. Так «секретная переписка» завода «Красная нить» по военным вопросам с 1926 по 1930 гг показывает ГПУ наступающий не только на прерогативы дирекции предприятия но также наступающий на Партию. См. Красная нить (суконная фабрика) — секретная переписка: Р238/1/1 с 07/01/1925 г. до 29/12/1926 г.; Р238/1/9 с 10/10/1929 г. до 05/11/1930 г.; Р238/1/11 с 10/10/1929 г. до 05/11/1939 г..

[13] Созданные с 1929 года они являются наиболее распространенными формами социалистического соревнования.

[14] Итог на 1 июля 1931 года наиболее крупных предприятиях Харькова: 277 производственных коммун с средней численностью 7,1 чел.; 2818 ударных бригад с средней численностью 8,2 чел. (П69/1/44 : Харьковский ГорКом КП(б)У — материалы к протоколу №6 секретариата от 25/09/31 г. стр. 40)

[15] Здесь кооперация означает заводской магазин для рабочих.

[16] Двенадцать тысяч вместо четырех, простите за небольшую неточность! П86/1/8, стр.60: §2 протокола собрания от 23/03/1933 г..

[17] Во время пленума ЗавПартКома состоявшимся в 1930 году в присутствии 174 активистов несколько старых рабочих ХТЗ пожаловались о неуважении со стороны молодежи. Такое отношение молодежи в то время было на руку Партии. Установка, которая в то время превалировала на самом деле состояла в нападении на технический кадр (мастера и начальники цехов вплоть до директоров) обвиняемы е в том что они неи верили в чрезмерную индустриализацию П86/1/2 стр. 2,33,48 (Расширенный пленум 18-19/01/1930 г.), стр. 162 (Пленум от 19 и 24/02/1930 г.).

[18] Эти пять вагонов не прибыли никогда «отмечая тяжелое положение рабочих в совхозе не получая хлеба» ... Пришлось покупать на частном рынке продукты чтобы накормить рабочих и совхозников. Для финансирования этих покупок, кооператив завода продал продукцию на частном рынке!

[19] Хронологическое окружение навязано самими источниками.

[20] См. А. ВИШНЕВСКИЙ, Серп и руль консервативная модернизация в СССР; ОГИ, Москва, 1998. Несмотря на свое примыкание к либеральной телеологии, автор дает захватывающий анализ «советских» социальных поведений.

[21] Этот завод , который познал другие выступления в 1964 и 1970 годах остается наиболее активным с 1991 года . Несколько забастовок заставили дирекцию выплатить часть зарплат задержанных с 1990 года. Но пример не был достаточно ярким, что быть подхваченными другими предприятиями города. Кроме того, если цвет развивавшихся знамен над заводом изменился, то же нельзя сказать о методах руководителей. Лидеры последних забастовок были поставлены на место или уволены. Для предприятий, которые больше не «крутятся» и не выплачивают зарплату, это означает главным образом запрет доступа к столовой то есть голод.

См. С. АРТЕМ, «Серпомоловцы — на переднем крае борьбы» в рабоче-крестьянская правда (Мукачево), № 7 (28) — 1999, стр. 4; Э. АЛЬТЕР, «Что дальше?» в Левый Авангард (Москва) №38 —2000, стр. 3; А.Н. СЕРЕДА, «Отвечает ли пролетарской солидарности рабочему активисту профсоюзные функционеры?» в Серп и Молот (Красноярск), №6(87) — май 2000 г., стр. 4.

[i] Ироаки КИРОМИЯ Сталинская индустриальная революция: политика и рабочие (1928—1932); Кембридж: Кембридж УП, 1998 г.; и ДЕПРЕТТО, упомянутая книга, стр. 314—355.

[ii] История городов и сел Украинской СССР; Киев: Институт Истории АН УССР / Главная редакция Украинской советской энциклопедии, 1976 г., стр. 88.

[iii] О. ГАВРИЛЕНКО и А. ЛОГВИНЕНКО, «Більшовитський переворот у Харкові: як це було»; Наукові Записки Кафедри Українознавства Харківського Університету №1; видавництво «Основа» при ХДУ; Харків, 1994 р..

[iv] См. ДЗЮБА О.М., РЕПРИНЦЕВ В.Ф. и ВЕРСТЮК В.Ф., Україна від найдавціших часів до сьогодення; Хронологічний довідник; Київ: Наукова думка, 1995 рік; стр. 333; и ГРАЗИОЗИ Андрей: Большевики и крестьяне на Украине, 1918—1919 гг., Очерки о большевизме, национал-социализме и крестьянских движениях; Москва: AIRO ХХ “Первая публикация в России”, 1997 г..

[v] П1/1/56: Харьковский губком КП(б)У — доклады о деятельности; с 01/01 по 26/11/1920 г.; стр. 49: отчет 10/03,1920 г. о путешествии в Мерефу.

[vi] То же, стр.57: отчет от 25/03/1920 г., подписано Козловым.

[vii] П1/1/307: Харьковский губком КП(б)У — Отчеты и сводки о работе ЖенОтделов по Уездам; с 02/04 по 31/12/1920 г.; стр.2.

[viii] П1/1/318 Харьковский губком КП(б)У — Протоколы общих собраний работниц (...) г. Харькова по выбору делегатов (...) с 04/01 по 25/09/1920 г..

[ix] П1/1/318, стр. 141.

[x] П1/1/318, стр. 101 и 114.

[xi] П1/1/318, стр. 153 и 75.

[xii] П1/1/318, стр. 14 и 179.

[xiii] П1/1/323, Харьковский губком КП(б)У — Протоколы, доклады и отчеты о работе Ахтырского и ВолчанскогоУездныхОтделов с 01/03 по 28/11/1920 г., стр. 34—104.

[xiv] См. серию Коммунарка Украины, журнал Центрального Отдела Работниц КП(б)У который выходил в свет в Харькове с ноября с 1920— 1934 гг. годы.

[xv] См. так же Питер КЕНЕЗ: Рождение государства пропаганды, Кембридж: Кембридж Университи Пресс, 1985 г., стр. 257.

[xvi] П45/1/45: Червонозаводской РайКом КП(б)У г. Харькова — Стенограмма совещаний коммунистов — производственнико, партядра ЛКСМУ с парторгами с 08/09. до 24/11/1926 г.; стр. 140— 217, документ датирован 10/12/1926 г..

[xvii] П10/1/876: Харьковский ОблИстПарт — Прокламации и бюллетени Харьковских Сионистских организаций, 1925—1927 гг.; стр. 11-12, б.д.

[xviii] П15/2: Опись фонда — комиссия по чистке партии; Петино-Журавлевский район КП(б)У г.Харькова с 01/02/29 г. по 31/12/30 г.; дела №48 (авиазавод), 50 (5-я Обувная фабрика), 54 (типография «Коммунист» ), 55 (Типография «Фрунзе»), 62 («Красный кондитер»), 65 (Картонный завод «8 марта»), 72 (Велозавод), 73 и 74 («Серп и Молот»)

[xix] П15/2/72, стр.31.

[xx] П15/2/48, стр.21′.

[xxi] H15/2/54, стр.28.

[xxii] П15/2/73, стр.17 и П15/2/74 стр. 40

[xxiii] П15/2/65, стр.18

[xxiv] П15/2/74, стр.91 и П15/2/73, стр.41

[xxv] См. Ричард СТЕЙТС, Революционные мечты: Утопические видения и экспериментальная жизнь в русской революции; Нью-Йорк &Оксфорд: Пресса Оксфордского университета, 1989 г., стр. 218—19 и 232.

[xxvi] Харьковский пролетар от 9/01/1930 г. («Первая бригада-коммуна», Шварцер и Дичарский), от 25/05/1930 («Перша ім. Ілліча», Наумов) и от 16/03/1930 г. («Як правильно організувати комуну на підприємстві» отчет о конференции проводимой в Москве 12 февраля 1930 года).

[xxvii] Харьковский пролетар от 29/05/1930 г.: «Вища форма комуністичної праці — під тягарем» К.С.

[xxviii] П1354/3/1226 (с 01/01 по 31/12/1929 г.), П1354/3/1070 (с 23/10/29 г. по 30/09/30 г.), П10354/3/1225 (с 08/07 по 06/10/1929 г.), П1354/3/1227 (с 01/10 по 31/12/1929 г.), П1354/3/1456 (с 30/12/30 г.), П1354/3/1456 (с01/01/30 г. до 30/09/30 г.). Фонды П1354 охватывают все документы исходящие от администрации паровозного завода (ХПЗ).

[xxix] П15/2/48, стр. 13.

[xxx] КУРОМИЯ Николай, там же, стр. 173—199: Тройка и Политические Массы.

[xxxi] П86/1/4: ХПЗ ПартКом — Протоколы заседания секретариата с 22/05/30 г. до 23/12/30 г., стр. 93—94, раппорт с 24/10/1930 г..

[xxxii] П86/1/3: ХПЗ ПартКом — Протоколы пленумов с 07/05/30 г. до 23/06/31 г., стр. 458, пленум с 13/05/1931 г..

[xxxiii] См. решение горсовета от 25/09/31 г. (Р69/1/39, стр. 130-131) и решение ЗавПарКома паровозного завода: §в бюро, конец июля 1931 г. (Р86/1/7, стр.16), «по производственным совещаниям» (ноябрь 1931 г., П86/1/7, стр.120), и §3 пленума от 13/11/1931 г. (Р86/1/5, стр.84).

[xxxiv] П1354/3/1070, стр. 10.

[xxxv] П86/1/2: ХПЗ ПартКом — Протоколы пленумов с января по апрель 1930 г.; стр. 67-68, при расширенном пленуме от 18-19/01/1930 г..

[xxxvi] П86/1/6: ХПЗ ПартКом — Протоколы заседание с 06/04/31 г. по 13/06/31 г.; решение от 6/04/1931 г., стр.3.

[xxxvii] То же , решение от 3/06/1931 г. стр. 62-63.

[xxxviii] П86/1/5: ХПЗ ПартКом — Протоколы пленумов с 20/06/31 г. до 31/05/32 г.; протокол 20/06/1931 г., стр.12.

[xxxix] §4 13/11/1931 решения пленумов ЗавПартКом паровозного завода от 13/11/1931 г. (Р86/1/5, стр.84).

[xl] То же, §7, и П1354/3/1565, стр. 32 и 138 (письма директора от 19/03 и 4/07/1932 г.).

[xli] П87/1/4, стр.172: дополнительные документы к протоколу ЗавПартКома ХТЗ от 6/12/1931 г.; П87/1/5, стр.53: решение бюро от 28/02/1932 г.; П87/1/6, стр.2: §8 протокола собрания бюро от 8/07/32 г..

[xlii] Два письма, переведенных с немецкого , датированных 25 и26/06/1932 г. (Р86/1/7, стр. 255-57 и 261-63).

[xliii] Жорж СОКОЛОФ «Крестьянская война Иосифа Сталина» в черный год 1933: голод на Украине; Париж: Альбен Мишель, 2000 г.; стр. 36-45.

[xliv] П87/1/5, стр. 133—134: §5 протокола собрания бюро ЗавПартКома от 29/06/1932 г.. см. другой случай П87/1/7, стр.47: протокол от 15/03/1933 г..

[xlv] П87/1/7, стр.178: отрывок из протокола №30 от 11/12/1932 г..

[xlvi] П86/1/9, стр. 238: §17 протокола № 62 от 3/12/1933 г..

[xlvii] ХПЗ , П86/1/9, стр. 87: §3 протокола №24 от 3/12/1932 г..

[xlviii] П86/1/7, стр.90: §1 протокола №11 от 13/10/1931 г..

[xlix] См. Комунарка Украины , с лета 1932 г. по лето 1933 г..

[l] П86/1/9, стр. 80 (§2 протокола №22 от 13/11/1932 г.) и 87 (§2 протокола №24 от 3/12/1932 г.), стр. 162 (§8 протокола №42 от 15/06/1933 г.), стр. 206 (§15 протокола №55 от 13/09/1933 г.).

[li] То же, стр. 169 (§1 протокола №15-А от 15/07/1933 г.), стр. 1022 (§4 протокола №59 от 23/10/1933 г.) и стр. 245.

[lii] П87/1/7 стр. 127 (решение от 5/07/1933 г.) стр. 175—6 (заключение комиссии по снабжению хлебом рабочих завода, 25/10-13/11/1933 г.), стр. 178 (§5 протокола от 13/11/33 г.).

[liii] П86/1/9, стр.67 (§1 протокола № 18 от 26/10/1932 «о волынке в столовой верхней площадки»), стр.71 (§ 9 протокола №19 от 28/10/1932 г. «заявление тов. Ходыкина о не присылке пяти вагонов овощей из [совхоза] Красного партизана»), стр. 98 (§1 протокола № 27 от 26/12/1932 г. «о волынке центральной столовой 25.XII в 7 ч. вечера»).

[liv] Письмо от 11 ноября 1934 года, упомянутое Андреа ГРАЗИОЗИ в «<<Письма из Харькова>>, Голод в Украине и в Северном Кавказе глазами итальянских дипломатов, 1932—1934», в Тетради русского и советского мира (EHESS, Париж), том ХХХ, №1—2, январь –июнь 1989 г., стр.29.

[lv] См. №29—30 (1932) Бюллетень [Большевистско-Ленинской] Оппозиции , письмо из Харькова (август 1932) а также ГРАЗИОЗИ , упомянутая статья: письмо из Москвы датированное 23/08/1932 г., стр. 28.

[lvi] См. КУРОМИЯ, упомянутая книга, стр. 87—92 и ДЕПРЕТТО, упомянутая книга, стр. 364.