В конце войны немецкий карательный отряд у него на глазах сжег родное село вместе с жителями. 85-летний пенсионер — единственный живой свидетель, которому в тот день чудом удалось спастись из пылающей деревни.
Каратели прибыли в середине ночи и окружили деревню
"До последнего момента никто ничего не знал", — мы сидим в кухоньке небольшого деревенского дома в Зиняках, которую в послевоенное время отстроили на месте сожженной деревни. Николай Иванович одно за другим восстанавливает события 22 января 1944 года. Тот день, когда он в последний раз видел маму, младшего брата и двух сестер, а также всех друзей и соседей.
Тогда Николаю было всего 12 лет. Признается, что сейчас, спустя 73 года, помнит все до мелочей, как будто это случилось вчера. "Зима была не суровая, снега было мало. Я в тот день на санках катался, нос разбил", — вспоминает Николай Иванович. Правда, взрослые подозрительно перешептывались: почему всем соседним деревням приказали собрать фурманки (повозки) и ночью ехать в Новый двор — центральную деревню, в которой размещалась комендатура. А им, зиняковским, такое распоряжение не пришло. Только на следующий день стало понятно, что повозки соседних сельчан были нужны, чтобы увозить добро и пожитки из домов жителей Зиняков. Но тогда об этом никто и не догадывался.
Карательный отряд численностью примерно 300 человек прибыл в середине ночи. На рассвете они стали окружать деревню. В те времена в Зиняках было 89 дворов, она занимала большую территорию. Ведь дома с хозпостройками стояли не так, как сейчас, вдоль дороги, а среди леса на расстоянии друг от друга.
Староста сказал: "Наверное, будут бить"
Как говорит Николай Иванович, часов в шесть утра он проснулся от непривычного шума возле дома — ехали запряженные в повозки лошади, слышалась иностранная речь. Скоро в их дом пришел солтыс (староста двух деревень), а с ним — кто-то из немецкого начальства. Староста ночью показывал немцам границы деревни, чтобы те смогли выставить сторожевых.
Мама тогда стала расспрашивать: "А что с нами будет?"
"Плохо. Наверное, будут бить", — ответил староста.
Он попросил позвать отца, приказал ему запрягать лошадь и везти на окраину деревни уставшего от долгой ходьбы немецкого начальника.
"Отец быстро оделся, ни с кем не попрощался и уехал. А мама сказала, чтобы мы (дети) не сидели дома".
Две старшие сестры решили уйти из деревни. Николай видел, что на окраине их задержали сторожевые из окружения и отвели обратно домой. И тут он заметил, что немцы гонят людей в сторону одного из сараев. Там были и мужчины, и женщины, которые несли на руках маленьких детей.
Он тогда предложил младшему брату: "Мишка, давай во двор к соседу пойдем прятаться". А тот сказал, что от мамы никуда не пойдет, вернулся в дом. Николай Иванович делает долгую паузу, смахивает со щеки слезу и продолжает: "Я прыгнул через забор и побежал один. Больше я своих не видел".
Запомнился ему еще один эпизод. Когда он притаился под крышей соседнего дома, в него нагрянули каратели и стали выгонять людей. Одна из женщин была после операции на аппендицит, с трудом ходила, плакала и отказывалась вставать. Ее сначала оставили в доме, но чуть позже вернулись и выгнали силой. Лежа под крышей, наш герой слышал крики женщин, детский плач, выстрелы, едкий запах дыма.
А потом стали выгонять из сараев животных, забирать вещи и грузить их на прибывшие телеги. Мальчишка догадался: когда немцы заберут все добро из домов, то начнут жечь постройки. Он улучил удачный момент, выбрался из укрытия и стал убегать. На окраине деревни потерявшие бдительность сторожевые его все-таки заметили, стали стрелять, но Николаю удалось укрыться в лесу.
Людей жгли в четырех сараях
Причина жесткой расправы над Зиняками — подозрение, что в деревне прячутся партизаны. Каратели обыскали каждый дом, никого не нашли, но операцию все равно решили довести до конца. Об этом рассказал член президиума Щучинского районного совета ветеранов Михаил Майко, который в мирное время по воспоминаниям очевидцев и жителей соседних деревень восстановил хронологию тех событий.
Ближе к 10 часам утра всех жителей согнали в четыре сарая, закрыли и подожгли. Один из них стоял напротив нынешнего дома Николая Ивановича в том месте, где сейчас располагается братская могила и монумент, второй — метрах в 50 от него, еще два — на другом конце деревни.
Расправа была жестокой. Людей сгоняли в спешке. Многие даже не успели надеть теплый тулуп, кто-то шел босиком. Одну дряхлую бабушку оставили в доме, она сгорела, лежа на кровати.
Местные жители потом вспоминали, как волки и другие лесные хищники таскали останки сожженных людей. Ведь похоронить их было некому. В послевоенное время всех погибших перезахоронили в одной братской могиле на месте одного из сараев. Их фамилии и имена увековечены на стене памяти, которая установлена возле братской могилы.
Выжили единицы, а дожил до 72 годовщины победы только один
Кроме Николая Журуна в тот день спасся его отец, который отвозил немцев и не вернулся домой. Сын и отец встретились в соседней деревне и до конца войны ютились у родственников и знакомых.