Проблема перевода иноязычных включений в произведениях писателя – билингва (На материале романа В.В. Набокова «Ада, или Радости страсти»)
В романе «Ада, или Радости страсти», 1969, Набоков ведет игру в "возможные миры" не только в плане создания множества калейдоскопичных игровых пространственно-временных образов, но и в плане использования языка. Текст, насыщенный вкраплениями на русском, французском и других языках, построен на выявлении неоднозначности и противоречивости привычных языковых конвенций и является нескрываемым вызовом переводчику. В романе «Ада» иноязычные вставки на русском, французском, немецком, итальянском и других языках являются одним из главных стилеобразующих компонентов произведения.
Нейролингвистическая теория подтверждает, что одновременное владение несколькими языками дает преимущества при когнитивных процессах, т.к. заключает в себе металингвистическую осведомленность, способность разделять звучание и значение, создавать синонимы, употреблять слова в необычном контексте. Таким образом, билингвальный писатель имеет возможность анализировать языковые структуры с точки зрения внеположной анализируемому языку.
Билингвам свойственно подсознательно разделять знак и референт, что дает неограниченные возможности для остранения, которое происходит при малейших изменениях в словоупотреблении. Билингвизм способствует нестандартному, трехмерному или «стереолингвистическому» (У. Ламберт) взгляду на язык, который недоступен монолингву[1].
Все уровни одного языка подвергаются выявлению и осмыслению средствами другого. В том числе особое восприятие фонетической системы двух языков позволяет билингву воспринимать второй язык с точки зрения первого[2].
Включение иностранных слов и предложений в текст художественного произведения служит для выявления возможных оттенков смысла слов и, как следствие, рефлексии над знаковой системой языка, в результате которой достигается создание условности связи между знаком и означаемым. Набоков сознавал это преимущество и так определил его в одном из своих интервью:
"Нужно вытягивать все, что можно, из слов, слово — это единственное истинное сокровище, которым обладает настоящий писатель. Лучшие мысли содержатся во вчерашних газетах — как кто-то сказал. Если я люблю выворачивать слова, чтобы увидеть их яркую или тусклую изнанку, и украшать их пестрыми узорами, которых не хватает лицевой стороне, то делаю это вовсе не из праздного любопытства; изучая изнанку слова, можно найти очень интересные вещи, там можно найти неожиданные тени других слов, других идей, скрытую красоту, отношения между словами, которые открывают нечто по ту сторону самого слова. Серьезная игра слов, как я ее понимаю, не является ни случайной игрой, ни украшательством. Это новый словесный вид, очарованный автор дарит его плохому читателю, который не желает его замечать, и хорошему читателю, вдруг увидевшему новую грань переливающейся разными цветами фразы"[3].
Психолингвистические исследования особенностей смены языкового кода подтверждают наличие следующих типов и функций перехода или перевода с одного языка общения на другой: « 1) цитатные повторы (quotations); 2) идентификация/характеризация (addressee specification); 3) междометия (interjections); 4) реитерация, т.е. эмфатические повторы (reiteration); 5) указание на отношение к смыслу высказывания (message qualification); 6) персонализация/объективизация содержания (personalization vs. objectivization) (Gumperz 1982: 75-84).»[4]
Подобная классификация применима не только к спонтанной речи билингвов, но и к художественному тексту двуязычного писателя. В частности, можно говорить о явлении «интерлингвальности», как особом случае общей интертекстуальности произведения, поскольку кроме сугубо лингвистического аспекта функционирования иностранного языка в англоязычном тексте в переводе следует учитывать и то, как с его помощью в произведение включена соответствующая литература и культура. «Интерлингвальные включения служат, своего рода, средством сокрытия смысла, и их интерпретация позволяет раскрыть те подлинные значения, которые скрыты в тексте»[5]. Роман «Ада» с этой точки зрения представляет собой сложное межкультурное целое. Текст насыщен аллюзиями на русскую, французскую, английскую и американскую литературу, переводами названий и цитатами из известных русских романсов, и пр. Сложность перевода произведений Набокова состоит в том, что интерлингвальные включения в романе - один из механизмов создания метауровня текста, который имеет дело с осмыслением системы языка как основного способа создания художественного мира. Набоков использует различные по объему интерлингвальные включения, которые функционируют на всех уровнях языка: фонологическом, морфологическом, лексическом, фразеологическом, синтаксическом, графическом и других. В свете этого вопрос об адекватном переводе становится особенно актуален в том случае, если перевод производится на язык таких включений, в данном случае, на русский.
Иноязычные включения в художественном тексте носят исключительно интенциональный характер, поэтому особенности, присущие спонтанной интерлингвальности в устной речи, отодвигаются на второй план и актуализируются, как правило, в рамках характерологической или культурологической функций интерлингвальности текста (например, в случаях имитации спонтанного речевого общения билингвов).
При переводе художественного текста следует учитывать следующие функции иноязычных включений:
- Фокусная или «остраняющая» (замедляющая процесс чтения, функция “suspence”);
- Людическая (игра в загадки между автором и читателем с разной степенью языковой и культурной осведомленности);
- Характерологическая (особый тип характеристики персонажей);
- Культурологическая (особый вид интертекстуальности, влияющий на интерпретацию текста с точки зрения внешних источников);
Все перечисленные функции усиливают сотворчество автора и читателя, вовлекают читателя в решение авторских языковых загадок, выявляют мета-уровень текста, поэтому каждую из них так или иначе следует учитывать в переводе.
В настоящее время существует четыре варианта перевода романа «Ада» на русский язык: О.Кириченко (две опубликованных версии, где переводчик идет по наиболее простому пути – часто оставляет русские вкрапления неотмеченными или дает в скобках английский эквивалент), С.Ильин (самая распространенная опубликованная версия, переводчик маркирует иноязычные вставки, заменяя русские слова на английские, однако переводу иноязычных включений не хватает систематичности) и А.Скляренко (неопубликованный перевод, учитывающий наработки двух предыдущих переводчиков, оценивать в данный момент можно лишь фрагментарно).
Иллюстрацией трудностей перевода может служить первое же предложение романа:
«'All happy families are more or less dissimilar; all unhappy ones are more or less alike,' says a great Russian writer in the beginning of a famous novel (Anna Arkadievich Karenina, transfigured into English by R.G.Stonelower, Mount Tabor Ltd., 1880). That pronouncement has little if any relation to the story to be unfolded now, a family chronicle, the first part of which is perhaps, closer to another Tolstoy work, Detstvo i Otrochestvo (Childhood and Fatherland, Pontius press, 1858)». [А,9]
«"Все счастливые семьи довольно-таки не похожи, все несчастливые довольно-таки одинаковы", - так говорит великий русский писатель в начале своего прославленного романа ("Anna Arkadievitch Karenina"), преображенного Р.Дж.Стоунлоуэром и изданного "Маунт-Фавор Лтд.", 1880. Это утверждение мало относится, если относится вообще, к истории, которая будет развернута здесь, - к семейной хронике, первая часть которой, пожалуй, имеет большее сходство с другим творением Толстого, с "Детством и отрочеством" ("Childhood and Fatherland, изд-во "Понтий-Пресс", 1858)» (А,13. Пер. С. Ильина).
С первых же строк Набоков, как переводчик и преподаватель литературы, подчеркнуто выводит на первый план проблему адекватности перевода. Спорным моментом обратного перевода на русский является перевод названий «Anna Arkadievich Karenina» и «Detstvo i Otrochestvo», поскольку стоит задача перевести фрагмент текста на «незнакомый русский». В английском тексте сначала встречается неясное интерлингвальное вкрапление с фокусирующей и культурологической функцией, и только затем следует пояснение - искаженный перевод. В русском переводе эти функции ослаблены в первом случае потому, что название романа дано фактически без перевода, во втором - из-за противоположного порядка названий: дано правильное русское название (в то время как в английском тексте верный перевод так и не раскрыт) и только затем «непонятный» и «непонятый» английский.
Измененная форма цитат и названий в оригинале текста Набокова фокусирует внимание на принципах чтения и перевода иностранной литературы вообще. Таким образом, можно говорить об автореференциальной интерлингвальности, при которой иноязычная цитация не просто становится знаком, вводящим интертекст, но и включает метауровень повествования, где автор рассматривает двойственную природу самого языка литературы и вопрос адекватности переводов. Отсюда следует, что в обратном переводе необходимо суггестивно передать скрытый двойственный смысл высказывания: если этого не случится читатель, не обладающий широкими фоновыми знаниями, не осмыслит значение текста на метауровне романа, и воспримет лишь ту часть сюжетной информации, которая неточно осведомляет его о творчестве Толстого. Для сравнения приведем комментарий Набокова в журнале «Triquaterly» №17, 1969:
«Желая высмеять дурные переводы русской классики,… я поместил в первое предложение "Ады" три грубых ошибки …<и> получил самое малое дюжину писем с пояснениями и поправками от разгневанных или озадаченных читателей…»[6], эти же строки «открывают собой серию атак, которые на всем протяжении книги ведутся против тех переводчиков беззащитных шедевров, кто предает их авторов своими «преобразованиями», проистекающими от невежества и самомнения»[7].
Набоков выражает собственное переводческое кредо и внутри романа. Особый случай иноязычных включений представлен в случае фонетического перевода: писатель передает звучание некоторых названий с помощью бессмысленных английских словосочетаний: «peer-rush-KEY». Секрет такого перевода раскрыт в статье "Искусство перевода":
«Я передал русские слоги, подобрав наиболее схожие английские слова и звуки. Русские слова в таком обличье выглядят довольно безобразно, но в данном случае это не важно: важно, что <они> фонетически перекликаются с <прекрасными> русскими словами»[8].
При переводе становится актуальным вопрос, сохранить ли «безобразие» иностранного звучания, сохранив английский набор слов, или раскрыть красоту русского слова, например, с помощью графического маркирования по слогам «пи-рож-ки», или же использовать русскую фонетическую запись «пи-раш-кии».
Русскоязычные включения в романе можно разделить на три основные группы: русское слово и его перевод в скобках, английское слово с переводом на русский, случаи без перевода или непрямого перевода.
К первой группе чаще всего относятся вводные слова и выражения, обращения, эмоционально окрашенные слова, которые несут функцию замедления чтения. Непонимание этих слов не приводит к существенной потере смысла, но имеет двоякие последствия. С одной стороны, для читателя не знакомого с русским, теряется часть экспрессивной окраски авторского стиля. С другой стороны, Набоков всегда дает буквальный перевод словосочетаний и, если в тексте встречается русский фразеологизм, то такой буквальный перевод заведомо не полностью проясняет смысл употребленной фразы и смысл предложения в целом. Это наиболее простой для перевода случай, когда важно сохранить в основном только фокусирующую функцию иноязычного включения.
Например: "K chertyam sobach'im (to hell's hounds)" (А,121) в переводе Набокова сохранена аллитерация, но английское выражение имеет иную экспрессивную окраску.
Примирение Демона и Марины "started the extremely interesnoe polozhenie ('interesting condition') without which, in fact, these anguished notes could not have been strung. (А,19) (курсив мой – Ю.Б.) Словосочетание 'interesting condition' в английском языке не имеет значения "беременность", поэтому англоязычному читателю приходится только догадываться, что имеет ввиду писатель. Для читателя, знакомого с русским языком ситуация более ясна, однако фразеологизм тоже выведен из привычного восприятия тем, что Набоков включает в него дополнительное определение "extremely". Похожий факт сочетания двух устойчивых фразеологизмов был отмечен П.Любиным[9] и назван "фразеологическим тмезисом": "Северный Полярный и больше уже не порочный круг"(А,27) / "the Arctic no longer vicious Circle"[А,20], при этом пересекаются значения сразу двух фразеологических единиц.
В следующей группе примеров из романа «Ада» английское слово или выражение сопровождает русский эквивалент в скобках. Чаще всего Набоков прибегает к такому виду иноязычных вкраплений, если русское слово или выражение несет яркую фоносемантическую окраску, а английский эквивалент имеет более нейтральное звучание.
«It was now the forming of soft black pits (yami, yamishi) in her mind…» [А,26]
«Rather soon (skorovato)» [А,74]
«She suddenly stopped and swore (chort!)» [А,78]
«Rolling laughter (pokativshis' so smehu)» [А,159]
Писатель смакует слово, причем тот факт, что оно употребляется в скобках подчеркивает именно его декоративное предназначение. В данном случае позиции перевода без иноязычного включения довольно крепки, поскольку перевод: «…черные провалы – ямы, ямищи – в ее сознании…», «довольно скоро (скоровато)», «расхохотавшись, буквально, покатившись со смеху», - не теряет экспрессивности и маркирован пунктуацией, что позволяет сохранить эффект замедления чтения.
Русское слово, имеющее общее историческое происхождение с английским и сходное по звучанию, дается без перевода. Читатель самостоятельно должен догадаться о его значении:
« 'Protestuyu!' cried Marina. 'Yes. I'm speaking seriozno…'» [А,203].
Русское слово может участвовать в аллитерационной игре:
«Mileyshiy Emile… Dearest Emile!» [А,83] - эти два восклицания находятся соответственно в начале и в конце пятистрочного абзаца. В первом словосочетании необходимо отметить аллитерацию. Перевод приведен в конце, что с одной стороны придает данному отрывку симметрию лейтмотива, с другой - это пример типичного для Набокова приема отсроченного объяснения. В данном случает в переводе важно соблюдать четкую противопоставленность этих слов и выражений, для сохранения авторской логики раскрытия смысла абзаца.
Русскому слову может соответствовать английский контекстуальный эквивалент: ogon' / agony - в тексте эти слова употреблены как частичные синонимы, они не переводят, но взаимно поясняют значение на уровне фоносемантики и частичного пересечения семантических полей.
Следует, кроме прочего, рассмотреть такой тип каламбуров, где языковая игра разворачивается между английским и французским языком, а смысловая еще и на русском. Например, "bric-à-Braques" [А,20], слово помечено в примечаниях Вивиан Даркблум как "allusion to a bric-à-braques painter" [А,464]. Комментарий неполный: в тексте "Braques" включено с прописной буквы как имя собственное, но кроме познавательного смысла, в котором пересекается английское значение "безделушки, старье" и фамилия художника, есть еще оценочный компонент, который вносит русское значение слова "брак" (некачественное изделие).
Вводные слова и выражения, обращения, формулы вежливости и т.п. иногда используются как маркер языка, на котором в данный момент ведется диалог, этот маркер указывает на присутствие внешнего «обрабатывающего сознания»[10].
Например: Adochka, adova dochka, (Hell's daughter), - имя Ады, до сих пор ассоциировалось с его фонетической окраской, обусловленной схожестью с английским словом «ardor» (страсть), в этом примере значение расширяется уже до словосочетания и приобретает еще один добавочный смысл «Дитя Ада».
Набоков употребляет иностранное слово, если оно точнее передает смысл высказывания, если, цитируя писателя, «разнообразные оттенки явления … рассыпаны а ряде английских слов и не составляют определенного целого»[11]. В результате наблюдается своеобразное преломление одного языка через мировосприятие, культурные модели и грамматическую организацию второго. Дж.Штейнер называет такое явление мета-переводом, которой придает виртуозность лингвистической организации текста[12].
Кроме того, Набоков выявляет и эстетизирует уникальную картину мира и культурный опыт, который возникает в сознании билингва при пересечении трех языков, при описании одной культуры средствами другого языка, при попытке вписать язык в чужой культурный контекст.
Итак, если в традиционном хужожественном тексте, по наблюдению С. Фиша, автор и читатель говорят на одном языке и используют одну систему правил, внутри которой они находятся, то их интерпретация более или менее предсказуема (Fish, 1980: 44-45). Набоков выстраивает текст, в котором читатель сталкивается с несколькими языковыми системами и получает возможность множественной интрепретации языковых знаков с позиции внешнего наблюдателя, что создает особый опыт «перевода – НЕ перевода» для переводчика, «чтения ради чтения» для читателя, эффект, который не должен быть утрачен при переводе.
[1] Klosty Beaujour E. Bilingualism // The Garland Companion To Vladimir Nabokov. - New York, London, 1995. - р.37-44.
("Bilingualism confers advantages for cognitive tasks involving metalinguistic awareness, separating word sound and meaning, and generating synonyms and original uses bilinguals' awareness of the inherent separability of sign and referent, an awareness which Nabokov developed into a mastery of the potential for defamiliarization provided by even slight variations in vocabulary and levels of language. Bilingualism also correlates with superiority in "divergent thinking.'' Their sense of linguistic option provides what Wallace Lambert has called "a comparative three dimensional insight into language, a type of stereolinguistic optic on communication that the monolingual rarely experiences").
[2] Swadesh, Morris. Observations Of Pattern Impact On The Phonetics Of Bilinguals // Language, Culture, And Personality Essays In Memory Of Edward Sаpir. Edited By Leslie Spier Menasha. - Wisconsin 1941. - р. 59.
[3] Из интервью Бернару Пиво на Французском Телевидении. 1975 г.// Звезда. 1999. № 4. - С.54.
[4] Цит. По: Воробьева Ю.С. Интерлингвальность как механизм формирования скрытых смыслов. Дисс к.филол. н., СПб, 2007. – С. 47.
[5] Там же. – С. 48.
[6] Ильин С., Люксембург А. Комментарии. // Набоков В.В. Ада. – С. 620.
[7] Набоков В.В. Интервью Марте Даффи и Р.З. Шеппарду. 03.1969.// Набоков о Набокове и прочем. – С. 246.
[8] Набоков В.В. Искусство перевода. // Лекции по русской литературе. - М., 2001. - С. 395.
[9] Lubin P. Kick shaws and Motley // Nabokov: Criticism, Reminiscences, Translations and Tributes. - Evanston, 1970.
[10] Успенский Б.А. Поэтика композиции. // Семиотика искусства. - М., 1995.
[11] Набоков В.В. Николай Гоголь // Лекции по русской литературе. - М, 1996. - с.73.
[12] Steiner G. Extraterritorial: papers on Literature and the Language Revolution. - London, 1972. - p.11.