Второй процесс Дрейфуса

На втором процессе судьи должны были ответить на вопрос: виновен ли Дрейфус в том, что в 1894 г., один или с соучастниками, поддерживал сношения с иноземной державой или ее агентом, чтобы совершить враждебные действия или вести войну против Франции, или доставить средства для этого, передавая документы, перечисленные в бордеро?

Процесс решили проводить в Ренне. Улицы там узкие, население – католическое и консервативное. К тому же там был дислоцирован армейский корпус; меньше возможностей для устройства беспорядков.

Дрейфусу 5 июня 1899 г. была показана телеграмма, сообщающая, что он больше не подлежит режиму ссыльного, а является арестованным офицером и может носить мундир. Ему предстоит новый процесс, и за ним выслан крейсер «Сфакс».

Дрейфус на палубе "Сфакса"

На борт «Сфакса» он вступил 9 июня, проведя на Островах Спасения четыре года и три месяца (с 12 марта 1895 г. по 9 июня 1899 г.) и до того четыре месяца в тюрьме во Франции (с 15 октября 1894 г. по 21 февраля 1895 г.). На крейсере он считался офицером, находящимся под строгим арестом; прогулки разрешались по часу утром и вечером, у двери каюты стоял часовой, иллюминатор был забран решеткой.

Между тем 12 июня пало правительство Дюпюи: он мобилизовал войска, опасаясь, что демонстрации в поддержку Республики перерастут в беспорядки, а Палата представителей заявила, что поддержит только такое правительство, которое стойко выступает за Республику, и вынесла вотум недоверия правительству.

Премьер-министром нового кабинета стал Пьер Вальдек-Руссо, военным министром – генерал маркиз Гастон Галифе, знаменитый подавлением Парижской коммуны, министром иностранных дел – Теофиль Делькассе, юстиции – Эрнест Монис, коммерции – социалист Александр Мильеран. Все они были дрейфусарами, республиканцами, сторонниками верховенства гражданской власти над церковью и армией. Галифе обещал не судить Буадефра и Гонза, но оставил их на половинном окладе. Цурлиндена убрали с поста военного губернатора Парижа. Многих других высших офицеров тоже перевели подальше. Уволили губернатора Островов Спасения и начали расследование его деятельности.

Националисты вопили, что это – «министерство Дрейфуса», продавшееся Рейнаку, терроризирующее «нашу обожаемую армию». Социалисты тоже были возмущены тем, что социалист Мильеран вошел в правительство вместе с «палачом Коммуны» Галифе. Жюль Гед, Поль Лафарг и др. опубликовали 23 июня манифест, который сочинил в основном Гед, в котором говорилось:

«Социалистическая партия, партия классовая, не может быть или стать партией, связанной с правительством, не рискуя совершить самоубийство. Ей не нужно делить власть с буржуазией, в чьих руках Государство может быть только инструментом сохранения существующего порядка вещей и угнетения. Ее миссия – отнять власть у буржуазии и сделать ее инструментом освобождения и социальной революции.»

Несмотря на нападки справа и слева, правительство устояло. Это произошло благодаря поддержке Бриссона, который заявил, что выступает за правительство, раз правительство обещает защищать республику. Правительство Вальдек-Руссо продержалось три года, укрепило контроль гражданской власти над армией, прижало националистов и распустило ассумпционистов.

Герен был арестован за подрывную деятельность. Его арест сопровождался эпизодом, иронически называемым «осада форта Шаброль»: Герен превратил здание на Рю Шаброль, 51, где размещался его штаб, в крепость и в ней сопротивлялся аресту с 12 августа по 20 сентября 1899 г.

***

«Сфакс» прибыл во французский порт в ночь с 30 июня на 1 июля. Дрейфуса доставили в Ренн специальным поездом; 1 июля в 9 утра Дрейфус и Люси получили свидание на несколько минут. В следующие дни им разрешали свидания по часу в день. Дрейфус был в очень плохом физическом и психическом состоянии. Он почти отвык говорить, забывал слова, его голосовые связки и десны были воспалены, зубы сгнили и повыпадали, он сильно облысел, а оставшиеся волосы совершенно поседели.

Второй процесс Дрейфуса проходил с 7 августа по 9 сентября 1899 г.

Открытие второго процесса Дрейфуса

Заседания проходили в обширном актовом зале местного лицея (теперь он носит имя Золя). Председателем был полковник Альбер Жуо. Остальные шесть судей: майор Ланкру де Бреон, подполковник Броньяр, майор Морис Мерль, майор Профийе, капитан Парфе и капитан Бове. Кроме них, участвовали военный прокурор майор Карьер, представитель Военного министерства генерал Шамоен, представители Министерства иностранных дел Делькассе и Палеолог.

В помощь Деманжу был приглашен Фернан Лабори. Это были разные по возрасту и темпераменту люди и их представления о стратегии в процессе были разные. Деманж не возражал бы, если бы Дрейфус был оправдан, а военные при этом сохранили лицо, а Лабори хотел бескомпромиссного процесса. Между собой они ладили плохо, что не шло на пользу делу.

В публике было множество французских и зарубежных журналистов, военных, политиков, интеллектуалов, видных дрейфусаров и антидрейфусаров.

Обстановка в городе была сильно накалена.

Писатель Г. В. Стивенс, свидетель процесса, так описал появление Дрейфуса¹:

«...вошел маленький старый человек 39 лет. <...> Он ступил два шага к своему месту решительно, но тяжелой, скованной, механической походкой – так ходила бы мумия, вставшая из гроба в своих пеленах. Он салютовал председателю рукой в белой перчатке, снял кепи и сел. Офицер жандармов последовал за ним и встал рядом. Протоколист, поднявшись с места рядом с прокурором, зачитал общий порядок действия суда. Председатель, двигая белыми усами, негромко спросил что-то у подсудимого. Наступила внезапная пауза, потом раздался голос Дрейфуса. Никто не разобрал, что он сказал. Тонкий, слабый, дребезжащий – такой голос мог бы слететь с уст трупа. Он сказал: «Альфред Дрейфус, капитан артиллерии, тридцать девять лет.» Этими тремя простыми фразами он прервал молчание четырех с половиной лет.»

Дрейфус во время второго процесса

Процесс был утоплен в пустословии и обсуждении не относящихся к делу вопросов.

Жуо, допрашивая Дрейфуса:

– Вы играли на скачках?

– Никогда.

– Почему вас терпели в Эльзасе?

– Мне семь лет отказывали в визе.

– И, все же вы, там бывали?

– Трижды, тайно, приезжая через Швейцарию.

У наблюдателей, привыкших к англо-саксонской судебной системе, к примеру, у верховного судьи Англии барона Рассела Килоуена, наблюдавшего процесс, порядки на этом процессе вызывали неодобрение. Лорд Рассел писал королеве Виктории, что судьи:

« …были несведущи в законах, непривычны к судебной процедуре, лишены опыта и способностей, которые позволили бы им измерять доказательный вес показаний; они погрязли в своих предрассудках и заботились только о том, что считали честью армии, <...> и придавали неоправданно большое значение маловажным обрывкам свидетельств.»

(Заметим, что королеве было достоверно известно о невиновности Дрейфуса от ее внука: кайзера Вильгельма II.)

В день открытия процесса «Ле Матен» начала публикацию длинного письма Эстергази, в котором он сообщал, что не появится на процессе, т. к. уверен, что судьи уже решили оправдать Дрейфуса, да и денег на поездку у него нет. Что до сути дела, то

«Перед Богом и святой памятью моего отца я клянусь, что вступил в сношения со Шварцкоппеном только по приказу Сандерра.»

Мерсье дал показания 12 августа. Это заняло четыре с половиной часа. Он опять ссылался на бордеро с пометками и опять его не показал; он утверждал, что бордеро, без сомненья, написал Дрейфус, а если бумага похожа на письма Эстергази – то что из того? Такой бумаги полно везде. Он говорил, что записка о «каналье Д.» относится к Дрейфусу, хотя Верховный кассационный суд 3 июня 1899 г. решил иначе. В конце его речи между ним и Дрейфусом возникла перепалка:

Мерсье: Если бы у меня в душе возникло малейшее сомнение, господа, я бы первым сказал вам об этом, потому, что я – честный человек. <...> Я явился бы перед вами, чтобы сказать капитану Дрейфусу: «Я честно ошибался.»

Дрейфус, вскочив с места: Вы должны это сделать! Это ваш долг!

(В зале аплодируют.)

Мерсье продолжает: Но моя вера не поколебалась ничуть с 1894 г.; наоборот, она окрепла, <...> несмотря на огромные и повторные усилия, несмотря на глупо истраченные миллионы².

На Лабори 14 августа около 6 утра, когда он в обществе Пикара и Гаста, родственника Пикара, направлялся к зданию лицея, было совершенно покушение. Неизвестный выстрелил ему в спину с расстояния в три-четыре метра и убежал, вопя: «Я убил Дрейфуса!» Пикар и Гаст было погнались за злодеем, но тот сумел скрыться. К счастью, пуля засела между пятым и шестым ребрами, не повредив позвоночника. Лабори вернулся в зал заседаний 22 августа, но его отсутствие сказалось: Деманж не был таким агрессивным мастером перекрестного допроса, а председатель суда не согласился сделать перерыв, т. к., согласно правилам, в случае перерыва на 48 часов или более, следовало начать процесс заново.

Покушение на Лабори

Бертюлю 17 августа рассказывал о своем расследовании телеграмм «Бланш» и «Сперанса» и о своем разговоре с Анри 18 июля 1898 г. Он напомнил, что Кассационный суд установил, что бордеро написал Эстергази, а не Дрейфус. Он напомнил о сговоре офицеров Генерального штаба, покрывавших Эстергази. К чему это было нужно, если Дрейфус был виновен? Какие мотивы могли быть у Дрейфуса?

Пикар 17-18 августа рассказал историю голубой записки и интриг вокруг него.

Буадефр 19 августа, грустным и твердым тоном, подтвердил свою уверенность в вине Дрейфуса. Он заявил, что Эстергази – подставная фигура семьи Дрейфуса. Это было для Дрейфуса крушением иллюзий. Он долго верил, что пересмотром дела он обязан Буадефру и не хотел верить тому, что прочитал в газетах, которые поступили на «Сфакс» во время остановок на Кубе и островах Зеленого Мыса. Задавать вопросы Буадефру он отказался.

В тот же день Гонз, снятый с должности 29 июля, нападал на Дрейфуса и Пикара и путался в показаниях: он признал, что велел Пикару игнорировать сходство почерков бордеро и Эстергази, но, в то же время, признал, что был потрясен, когда впервые увидал почерк Эстергази.

Разговор о якобы имевшем место признании Дрейфуса снова был поднят 24 августа. Дрейфус спросил: почему, если он признался, его письма военным министрам, премьерам и президентам с многократными провозглашениями невиновности ни разу не встретили ответа вроде: «Но ведь ты признался!»³ Сам Лебрюн-Рено давал показания 31 августа и снова рассказывал свою историю. Ему твердо возражал Форцинетти, бывший комендант Шерш-Миди. Он рассказал о методах допроса дю Пати и умственном состоянии Дрейфуса, чем вызвал шум в зале.

Бертильон снова предъявил свои схемы 25 августа и был встречен смехом в зале.

Артиллерийский капитан Франсуа де Фонд-Ламот, бывший стажером в Генеральном штабе в одно время с Дрейфусом и вплоть до расследования объединенных палат Кассационного суда веривший в его вину, показал 2 сентября, что еще в мае 1894 г. Буадефр циркуляром известил стажеров, что они не будут участвовать в маневрах, и, следовательно, Дрейфус не мог написать в бордеро: «Я отбываю на маневры.»

Математик Поль Пенлеве, впоследствии дважды премьер-министр, 4 сентября, ссылаясь при этом на авторитет другого знаменитого ученого, Анри Пуанкаре, дал разгромный отзыв о методах Бертильона.

В тот же день обвинение представило неожиданного свидетеля: бывшего австрийского офицера Эжена Лазара де Сернуски. Он сослался на плохое владение французским и отказался давать устные показания; вместо этого их зачитывал секретарь суда. Сернуски заявил, что в августе 1894 г. его знакомый в Министерстве иностранных дел одной из центрально-европейских держав назвал ему имена четырех германских шпионов во Франции. Имя Дрейфуса было среди них. Месяц спустя высокопоставленный офицер германского Генерального штаба показал ему потверждающие документы. Прокурор и сам Сернуски потребовали, чтобы дальнейшие показания давались при закрытых дверях.

Показания Сернуски должны были быть продолжены на следующий день, но он не появился в суде. Жуо зачитал письмо от него, сообщающее о болезни. Больше его в Ренне не видали. Лабори предъявил суду свидетельства того, что Сернуски был типом с дурной репутацией и не совсем в своем уме. Его свидетельство было признано ложным, что позже сыграло роль в пересмотре приговора, вынесенного в Ренне.

Лабори потребовал вызова в суд Шварцкоппена и Паниццарди: если позволительно выслушивать иностранца Сернуски, значит, можно выслушать и этих двоих. Не посовещавшись с Деманжем, он дал телеграммы германскому кайзеру и королю Италии с просьбой прислать Шварцкоппена и Паниццарди или допросить их на месте. Германия ответила вежливой нотой в том смысле, что они могут только подтвердить прежние заявления: они не имели дел с Дрейфусом.

Дрейфус выступал несколько раз, убедительно опровергая и уличая во лжи своих обвинителей, но его выступления были совершенно лишены театральности, необходимой в этом случае.

Военный прокурор майор Карьер зачитал 7 сентября заключительную речь. Эстергази, по его мнению, был посредником Дрейфуса, хотя доказательств этому нет. Нет смысла обсуждать голубую записку. Дрейфус был осторожен, даже в переписке с женой он сперва писал черновик; ясно, что он писал бордеро измененным почерком! Он имитировал почерк Эстергази!

По свидетельству Палеолога, это была невообразимо невнятная чушь.

Деманж произнес заключительную речь 9 сентября. Меры безопасности в этот день были значительно усилены: караулы учетверены, при входе даже у дам отбирали театральные бинокли и зонтики. Деманж говорил пять часов. Речь была выдержана в очень примирительном тоне, мол, Деманж уважает армию и старых воинов, проливавших кровь за родину, но ведь есть же и сомнения в вине Дрейфуса, не так ли? Суть выступления была в том, что судьи должны решить не вопрос о невиновности Дрейфуса, а о его вине: если у судей есть хоть малейшее сомнение в его вине, они должны оправдать Дрейфуса. Многие члены суда, как казалось, готовы были принять эту позицию.

Лабори, однако, счел эту позицию неприемлемой и отказался от своего права на заключительное слово. Его уже готовая речь, тоже довольно умеренная, была опубликована в феврале 1900 г.

Состоялся еще один обмен краткими заявлениями между прокурором и Деманжем. Карьер напомнил судьям, что логика им не указ, они должны голосовать по велению сердца. Деманж заявил, что надеется на солдатские качества судей.

Дрейфус напоследок сказал:

«Я скажу только одну простую вещь: я абсолютно твердо заявляю перед моей страной и армией, что я невиновен. Пять лет я выносил чудовищную пытку с единственной целью: спасти честь имени моего и моих детей. Эта цель, я уверен, будет сегодня достигнута, благодаря вашей справедливости и правосудию.»

Речь, произнесенная слабым, болезненным голосом, впечатления не произвела.

Суд, пятью голосами против двух (Жуо и де Бреон), 9 сентября 1899 г. признал Дрейфуса виновным при смягчающих обстоятельствах и приговорил Дрейфуса к десяти годам тюрьмы. Заметим, что по закону Дрейфус мог быть оправдан меньшинством в три голоса против четырех.

1 George Warrington Steevens, The tragedy of Dreyfus

2 Мерсье намекает на деньги, якобы получаемые дрейфусарами из-за рубежа.

3 Они просто оставались без ответа. Его письмо Палате депутатов было перехвачено и не достигло Палаты.

< >