Первое подозрение пало на Дрейфуса потому, что он соответствовал домыслам следователей: артиллерист, служит в Генеральном штабе, стажер. Было еще одно обстоятельство, укрепившее подозрения против Дрейфуса. В апреле 1894 г. в переписке Шварцкоппена с Паниццарди мелькнула записка:

«Прилагаются 12 планов укреплений Ниццы, которые каналья Д. (ce canaille de D.) передал мне в надежде восстановить отношения.»

Подозрение пало по очереди на неких Дахера и Дюбуа, но не подтвердилось. Возможно, этим объясняется реакция Сандерра, когда он услыхал фамилию Дрейфуса.

Несколько факторов, хотя и невозможно определить, с каким весом, объясняют энтузиазм, с которым следователи ухватились за версию виновности Дрейфуса: он был евреем, у него не было влиятельных покровителей, какие обычно бывали у служащих в Генеральном штабе дворян, его успешная карьера и состояние вызывали зависть, его эльзаское происхождение засчитывалось скорее во вред ему, не как, к примеру, Сандерру: Сандерр, с точки зрения французских националистов, был француз, изгнанный со своей малой родины, а Дрейфус – «внутренний прусак».

Имя Дрейфуса всплыло 6 октября. К этому времени Сандерр уже начал собирать документы, имеющие, по его мнению, отношение к делу. В это досье попала и записка о «каналье Д.», хотя ниоткуда не следовало, что Д. – это Дрейфус.

Генерал Буадефр

Сравнение почерков бордеро и Дрейфуса до сих пор было неофициальным, но вечером 6 октября начальник Генерального штаба генерал Рауль де Буадефр, проконсультировавшись с военным министром Огюстом Мерсье, поручил своему родственнику, майору маркизу Шарлю-Арману Мерсье дю Пати де Клам, графологу-любителю, проанализировать почерки.

Майор дю Пати де Клам

Посвятив этому делу воскресенье 7 октября, дю Пати заявил, что сходство наличествует в мере, достаточной для оправдания дальнейшего расследования. В сущности, это заключение означает: «Одно из двух: или совпадает, или нет.»

Военный министр Мерсье

Буадефр тем временем отлучился из Парижа, а его заместитель, генерал Шарль-Артур Гонз, непосредственный начальник Сандерра, и сам Сандерр не решались без его прямого разрешения начать следствие против офицера Генерального штаба. Однако, военный министр Мерсье в среду 10 октября сообщил президенту Республики Жану Казимир-Перье и премьер-министру Шарлю Дюпюи, что обнаружен шпион.

Генерал Гонз

Дюпюи советовал действовать осторожно, видя слабость улик, и созвал 11 октября совещание министров, которых мог задеть возможный скандал вокруг шпиона в Генеральном штабе, но Мерсье им заявил, что сомневаться нечего. Возражал ему только министр иностранных дел Габриэль Аното. Аното говорил, что не стоит даже продолжать расследование на основании столь слабых улик, полученных незаконным путем, и что признание регулярной кражи документов из Германского посольства вызовет серьезные международные последствия, но поддержан не был. Мерсье только согласился пока не арестовывать подозреваемого, чье имя не называлось.

Аното был озабочен настолько, что в тот же день навестил Мерсье дома и повторил свои аргументы, но Мерсье только добавил, что к расследованию привлечено уже столько людей, что остановить его теперь было бы равно сообщничеству.

В тот же день, 11 октября, Мерсье вызвал начальника Сандерра, Гонза, и велел ему добыть дополнительные улики против Дрейфуса, хотя накануне он утверждал, что уже обладает неопровержимыми уликами. В этот же день к следствию был впервые привлечен профессиональный графолог Альфред Гобер, сотрудник Французского Банка и Кассационного суда; но уже в пятницу 12 октября, прежде чем Гобер дал свое заключение, Мерсье приказал Буадефру, а тот – дю Пати де Кламу арестовать Дрейфуса в ближайший понедельник.

Гобер дал свое заключение 12 октября. Смысл его сводился к тому, что сходство почерков есть, «но возможно, что уличающее письмо написано другим человеком». Другими словами, бордеро не уличает Дрейфуса, а больше ничего у обвинителей не было, кроме записки об «этой каналье Д.». Вопрос о мотиве вообще никогда не задавался. Поскольку Гобер был служащим банка, генерал Гонз вообразил, что может существовать связь между ним и Дрейфусом. Поэтому еще до окончания анализа Гобера Гонз привлек к делу еще одного специалиста, Альфонса Бертильона.

Альфонс Бертильон

Бертильон оставил след в судебной антропометрии, но не был графологом, и его вклад в расследование дела о бордеро – чрезвычайно отрицательный. Он заключил, что бордеро написано очень тщательно измененным почерком, наперекор Гоберу, который утверждал, что бордеро написано свободным, естественным почерком. Да и вообще, если кому охота скрыть почерк, не проще ли писать печатными буквами или воспользоваться пишущей машинкой, которые тогда уже были в ходу?

Такое расхождение мнений экспертов не поколебало решимости Мерсье арестовать Дрейфуса. Что его толкало к этому вопреки здравому смыслу? Во-первых, он был из тех, кто однажды сморозив что-нибудь, уже никогда от этого заявления не отступают, а он заявил президенту Казимир-Перье и премьер-министру Дюпюи, что знает имя шпиона. Во-вторых, он занял свое место согласно принципу Питера: быв в свое время доблестным воином, достиг своего уровня некомпетентности, совершенно не подходя для административной должности. В-третьих, он в последнее время чувствовал, что положение его шатко. Пресса его критиковала по поводу разных скандалов, и он хотел избежать скандала о шпионе в Генеральном штабе у него под носом. В результате, как мы увидим, он добился прямо противоположного.

< >