Макс Зингер

«Сигизмунд Леваневский»

Первое издание (1939)

[Глава V, 1933 год]

По небу перебегали нарядные дрожащие огни и гасли. Над головой высоко вновь вспыхивала яркая желтая полоска, разгоралась сильней, и от нее летели цветные брызги. По приметам поморов, раннее северное сияние говорило о ранней зиме. Каждый лишний день пребывания летчиков в Тикси грозил им зимовкой. А горючего все не было. Оно шло сюда из Архангельска на пароходах Первой ленской экспедиции. Ледокол «Красин», прокладывавший этим судам дорогу с запада на восток, в поединке с льдами потерял винт и часть гребного вала левой бортовой машины. Все же суда прорвались к месту назначения.

Летчики издалека увидели дымки идущих в ночи пароходов. Левченко на радостях кружил бортмеханика в вальсе по тундряной земле между кочками.

― Ура-а-а! Горючее пришло! ― кричал восторженно Левченко. ― «Н-8» зимовать не будет! Мы улетаем завтра! Даешь Севастополь!

Леваневский улыбался. Ему нравился молодой восторженный штурман.

Наутро валом повалил снег. Закрывало горы, одинокие дома, пустынную тундру и мачту радиостанции. Но на самолете уже хлопотали мотористы. Они сняли чехлы с винтов и моторной гондолы, готовясь к скорому отлету.

Леваневский с трудом натягивал отсыревшие сапоги. Они порыжели от морской соли, сбились от хождения по береговой рассыпчатой гальке.

Над бухтой высоко маячила мачта радиостанции. Возле нее, сгрудившись, будто ища защиты, стояли одинокие дома. У домов скучали обленившиеся за лето ездовые собаки.

В деревянном доме, где квартировал экипаж [44] Леваневского, на стене, словно картина, висела красная лисица-огневка, трофей зимовщика ― хозяина комнаты, и рядом синела карта Советского Союза.

― Я вас провожу до Столба, ― предложил Леваневскому старый его знакомый летчик Мауна Линдель, находившийся той порой в Тикси. ― Покажу вход в Лену. Дельту Лены я знаю, как свои старые сапоги.

― Спасибо, Мауна, но мы пойдем без провожатых! Где, в тумане, разглядишь второй самолет! Еще вмажешь в него, пожалуй! ― решительно возразил Леваневский.

Летчики встречались еще в Севастопольской авиационной школе. Теперь их летные пути скрестились снова, но уже на далеком Севере.

― А так вы в Столб вмажете! ― не унимался Линдель. ― Остров стоит, как часовой, при самом входе в Лену! Высоченная скала, в тумане ее не увидать!

― Подлетим поближе и посмотрим! ― сказал Леваневский, вколачивая в сапог ногу, обернутую портянкой. Потом надел шлем и кожаный реглан, подбитый зайцем, и, крепко пожав руку Линделя, вышел из дома. Густые ресницы пилота вмиг забелели от пушистого снега.

Не покружил на прощанье над Тикси Леваневский. Едва машина оторвалась от воды, как тиксинцы потеряли ее из виду. Левченко поглядывал то на карту, то на скалистые берега, мимо которых в снежном потоке проносилась машина.

Сквозь редевшую временами пургу показывались мутные очертания берегов, от которых самолет шарахался в море. Машина летела на юг, домой. Левченко перед отлетом балагурил, что даже винты самолета зашепчут в полете: «Домой! Домой!»

Кругом дымила пурга. Прошел уже час полета, должен был открыться остров Столб, о котором с тревогой предупреждал Линдель. Но Столб не показывался.

Бортмеханики поочередно высовывались из люков бакового отделения.

«Не сбился ли самолет? Не увел ли Левченко машину куда-нибудь влево или вправо от курса? Не спутала ли магнитная аномалия людей в пурге?»

Каждому в самолете думалось об одном: [45]

«Когда же, наконец, выглянет из пурги этот проклятый остров Столб?»

Летчики глаза проглядели, всматриваясь в снегопад. И вот, словно снимая шапку-невидимку, вышел из пурги сначала незаметно, потом все явственней и внушительней каменный остров Столб. Он стоял, действительно, как часовой, охранявший вход в реку со стороны моря Лаптевых.

За Столбом поредела пурга. Леваневский обернулся, чтобы еще раз взглянуть на каменное страшилище, которое теперь уже не было опасно. Остров высился на горизонте далеко за спиной летчиков. Леваневский и Левченко нашли верный путь в Лену, они пробились в пургу с моря к многорукавной реке.

Перед безымянным отвесным каменным мысом машина перестала слушаться своего водителя. Ни вата в ушах, ни шлемы не могли защитить людей от шума мощных моторов, работавших на полном газу. Воздушное течение прижимало самолет к каменной высокой стене ленского угрюмого и безлюдного берега. Такой же точно самолет на той же северной параллели, но далеко отсюда, в проливе Маточкин Шар, у Новой Земли, шлепнуло воздушным потоком о воду и вычеркнуло из жизни трех отважных летчиков ― Порцеля, Дальфонса и Ручьева.

Машина дрожала от напряжения. Вихревой поток тащил ее слепо к каменной стене, а моторы, элероны и стабилизатор, послушные Леваневскому, заставляли самолет противодействовать неуемной силе потока. Это было труднее, чем выводить «Савойю» из штопора. Секунда за секундой становилось заметней, как самолет начинает понемногу отходить от каменной стены. Левченко сидел рядом с Леваневским и наблюдал эту борьбу человека со стихией.

Штурман вспомнил первую свою встречу с командиром в Хабаровске. Выйдя навстречу Левченко, Леваневский заговорил просто, как будто знаком был с ним много лет. Левченко показалось даже скачала, что пилот допускает в разговоре нарочитую грубоватость, и только позднее понял, что это получается у него от излишней скромности и даже застенчивости. Этот летчик, покоритель воздушной стихии, как-то стеснялся на земле.

Утром в лесочке за домом в Жиганске, где ночевал экипаж Леваневского, краснели пятнами листья крушины, [46] пахло прелью, пряным багульником, травой, опавшей лиственичной хвоей, навозом и, наконец, землей, которая, сколько ни летай, а бесконечно дорога летчику. После северных льдов особенно радостными становятся человеку каждый камешек на берегу и даже ползучая карликовая березка. Родным веет от мхов, зыбунов и кочек лесотундры, где переспела несобранная брусника, хваченная морозами, и съежилась на кустиках голубица.

Утреннее небо распушилось белыми, легкими облаками. ― Как Леваневскому лететь, так небо обязательно хмурится, ― сказал командир, поглядывая после ночевки в окошко просторного дома.

После торопливого чаепития летчики зашагали к самолету через маленький городок Жиганск.

Перед отлетом Леваневский по привычке обернулся с пилотского сидения к гудящим моторам. Он вслушивался в их ритм. Всегда перед полетом он проверял на слух работу моторов, потом, поверив в их «честность», давал полный газ.

Ленский остров Аграфена показался веселым и нарядным. Этот зеленый остров стоит посреди реки словно грань Севера. Здесь полярный круг прочерчивает карту условным пунктиром. Якутские легенды говорят о том, что будто Аграфена, чьим именем назван остров, была одной из трех сестер, прилетевших сюда с далекого юга; Аграфена сторожила северный край в отгоняла от него врагов своим чародейством.

Бывало, плыли якуты вниз по Лене и спускали игрушечные берестяные кораблики с человеческими фигурками вниз по реке, чтобы смилостивить грозную волшебницу. Ныне никто из якутов не спускает берестяных корабликов. На великой Лене расставлены обстановочные знаки ― пирамиды, бакены, перевальные столбы. Они указывают надежный путь ленским речникам.

Лена под самолетом будто раскидалась озерами, разорвалась в клочья. Вот на берегу показался одинокий шалаш и возле него задравший вверх голову человек.

Машину бросало, как бумажный лист на ветру. Она то стремительно падала, то вздымалась. Ветром поддувало ее то под правое, то под левое крыло. «Н-8» проваливался и снова набирал высоту. Туманом затягивало Лену. Низкой облачностью самолет Леваневского прижимало к самой воде. [47] В бреющем полете скорость машины казалась удвоенной. Там, где туман поднимался, пилот устремлялся ввысь.

Горный Жиганск давно скрылся за изгибами реки. Еще недавно народ бежал по берегу, провожая улетавших. Теперь под самолетом виднелись справа по борту уже берега Вилюя, несущего свои воды из далекой тайги в лоно Лены.

Промелькнул и Сангар-Хая.

С левого борта самолета завиднелся Алдан ― мощный приток Лены.

Леваневский сбавил газ, затих шум винтов. Ушам сразу полегчало. Лена быстро ширилась и росла. Самолет шел на снижение. Можно было различить отдельные лиственицы, растущие по косогорам. Когда машина почти коснулась реданом воды, пилот дал снова полный газ.

«Зачем пошли бреющим?» ― подумал младший бортмеханик, всматриваясь в пролетаемые места.

Впереди по курсу показался дымок парохода. Летчик шел прямо на дымок, едва не касаясь днищем самолета зеркала воды.

Пароход стремительно приближался к самолету, ― вернее, воздушники стремительно неслись к речникам. Пароход тянул баржу вниз по Лене. Машина промчалась над палубными надстройками парохода. Видно было речников, бросавших вверх свои шапки в знак привета советским летчикам.

«Шикуют, черти!» ― подумал младший бортмеханик, когда самолет, поравнявшись с караваном, свечкой взвился вверх.

Всего лишь несколько дней назад в бухте Тикси Леваневский узнал печальную новость о гибели своего авиационного товарища Бухгольца, летевшего из Севастополя на Север. В ясную погоду, завидев на Волге караван барж, летчик стал делать над ним «горки», приветствуя речников. Быть может речники, стоя на баржах, в ту минуту с восторгом смотрели на фигуры, выкручиваемые самолетом. Вода в тот день, как говорят летчики, была «зеркальной». Она и обманула Бухгольца, принявшего ее за воздух, и самолет на полном газу коснулся одним поплавком воды.

Леваневский был глубоко опечален безвременной гибелью товарища, с которым вместе работал в советской авиации. [48]

― Жаль мне Буха, ― сказал Леваневский, узнав о нелепой аварии. ― Классный был летчик. Он «Савойю» из штопора вывел благополучно. В каких только переделках не был, а поскользнулся на апельсиновой корке...

Младший бортмеханик вспомнил эти слова, когда «Н-8» подобно молнии пронесся над караваном речных судов, тянувшихся вниз по Лене.

― Вот мы и в Якутске, ― сказал Леваневский, ступая на берег и потирая кончиками пальцев занемевшие от полетных очков нос и щеки. ― Виктор Иванович, ― обратился к Левченко командир, закурив папиросу, ― а где, интересно знать, сейчас Григорий Трофимович Побежимов? Ведь он одним из первых пролетал над этими же местами?

― Он северо-запад обживает, Карское море облетывает, ― сказал Левченко.

К берегу, пыля по проселочной дороге, вприпрыжку приближалась легковая машина Якутского аэропорта. [49]