Американский летчик Джемс Маттерн совершал скоростной перелет вокруг света. Маттерн собирался побить рекорд своего соотечественника Поста. Машина позволяла пилоту отдыхать в воздухе по несколько минут, управляясь автопилотом. Но на самолете не было радиоустановки. Американец считал более важным иметь не радиостанцию, а бензин, загрузив им сверх нормы свою машину.

После вылета из Хабаровска Маттерн не объявлялся ни в Анадыре, ни в Номе.

Прилетевший из Севастополя в Хабаровск Леваневский получил срочное предписание начать поиски Маттерна. «СССР Н-8» не был еще полностью оборудован для дальнего северного полета: не успели установить радиостанцию, не наладили и освещения. Однако медлить было не в характере Леваневского. К тому же задание предписывало форсировать вылет в Анадырь. Каждый потерянный день мог сорвать операцию по оказанию помощи Маттерну.

Не дожидаясь благоприятных прогнозов погоды. Леваневский вылетел в Николаевск-на-Амуре.

Воздушный путь «СССР Н-8» тянулся от солнечного Севастополя к Волге, от нее к Уралу и далее через всю Сибирь к Хабаровску и Николаевску-на-Амуре. Этот полет проходил над людными, обжитыми местами. За Николаевском-на-Амуре летчики впервые увидели Охотское море. Оно встречало самолет штормом и туманом. Набирал силу холодный северный ветер. Пришлось надеть меховую одежду. Летчики мысленно прощались с благодатными теплыми краями, откуда пришли на Север.

Самолет приближался к скоплениям облаков, лежавших на пути. Облака ширились и росли. Вскоре весь горизонт [25] укутало ими. Первая встреча с облаком была короткой. Самолет пробил его насквозь и понесся навстречу другому, лохматому, пушистому. Облака сливались друг с другом, образуя сплошную завесу. Машина попала в густой, беспросветный туман.

Каждый летчик, влезая в туман, не знает: лежит ли туман впереди на километр или на сотню километров? Но возвращаться Леваневский не любил. Он пошел бреющим полетом над пенившимся морем. Машину резко бросало. Казалось, что вот-вот она окунет крылья в воду. Ветром срывало ломкие, как стекло, ледяшки с несущих плоскостей и швыряло в сторону стабилизатора.

Начался мокрый и липкий снегопад. Сквозь заснеженные стекла очков пилот ничего не видел. Пришлось снять очки. Снег бил по глазам будто мокрой тряпкой. Леваневский сгоряча этого не чувствовал. Но вот снегопад поредел и исчез. Впереди ненадолго показались беляки взволнованного моря. Туман зарядами несся навстречу. Исчезли просветы. Глаза пилота впивались в белесую мглу. Туман то отсвечивал синевой, то казался фиолетовым, манящим близостью потерянного солнца. Казалось, что синеет не туман, а близкая морская вода. Это было знакомым для пилотов обманом.

К вечеру совсем закрыло воду, и пришлось итти над туманом. По расчетам Левченко, самолет находился в районе Нагаева, но бухта не открывалась. Покружив над предполагаемым местом бухты, Леваневский развернулся и ушел в сторону Охотска. Там на рейде в разрыве тумана показался большой пароход. Леваневский стал заходить на посадку, но пароход помешал. Самолет снова ушел в море.

По цвету и прозрачности тумана Леваневский чувствовал его скорое исчезновение. Глаза пилота вспыхнули затаенной радостью. Летчик не обманулся. Появились разрывы, и вскоре все небо празднично засинело. Выглянул из моря краешек заходящего солнца. Машину пригрело, сняло с нее ледяную тонкую одежду, обсушило и облегчило. Невдалеке зазеленел материковый берег. Блеснуло под самолетом устье реки. Леваневский выбрал место посадки у рыбных промыслов.

Заведующий промыслами и рыбаки радушно встретили гостей, накормили, напоили и уступили им комнату для ночлега.

― Так вот, Виктор Иванович, ― обратился Леваневский к Левченко, едва только забрезжилось, ― как вы смотрите на то, чтобы двинуться дальше прямо через материк?

Командир выдержал паузу и, пристально глядя на Левченко, продолжал:

― Кстати, нам представится замечательный случай разведать никем, кроме Маттерна, не пролетанный участок. Вы знаете, что пишет японская реакционная печать? Одни сообщают, что Маттерна, возможно, съели в Советском Союзе, другие ― будто бы дали американцу непроходимый маршрут над сухопутным участком... А мы с вами, Виктор Иванович, пересечем тундру на морской машине. Это будет не шаблонно! Я умышленно выбрал маттерновский маршрут! Когда мы выполним его, пусть скажут нам, что он непроходим!

Леваневский летел из Нагаева в Гижигу, из Гижиги через полуостров Тайгонос, пересек Пенжинский залив, достиг устья реки Пенжиной. Под самолетом показалось небольшое селение. Пилот взял курс на реку Майн, вышел на реку Анадырь, а по ней к селению Анадырь.

На берегу собралось все население городка. Люди в сетках-накомарниках выбежали из домов встречать гостей.

― Здравствуйте, товарищи летчики! Тут американец совсем стосковался! Ждет не дождется, когда вы прилетите за ним. Вот он на пригорке маячит. Как услышал ваш самолет, сразу закипятился, надел накомарник и повыше забрался, чтобы лучше вас видеть.

Всемирно известный американский летчик Пост[1], совершавший вслед за Маттерном кругосветный перелет, пролетел тем временем Берлин. Бедняга Маттерн ночей не спал, узнав об успехах своего соперника, и все поджидал Леваневского.

Экипаж «СССР Н-8» перебрался с самолета на берег. Леваневского кто-то взял за руку и отвел в сторону.

― Вы командир советского самолета? ― спросили пилота. ― Мы хотим вам сказать, что наш гость-американец нашего ничего не ест. Не принимает анадырской пищи. Привередничает, что ли? Боимся, как бы он «богу душу не отдал». Нет ли у вас на самолете, товарищ командир, какой-нибудь «благородной» пищи? [27]

Пилот достал из аварийного запаса головку сыру, десяток плиток шоколаду и отдал это повеселевшему Маттерну.

С чего бы ни начинал свой разговор американец, он непременно заканчивал одним и тем же вопросом:

― А когда летим?

― Полетим после того, как заправимся горючим, ― отвечал неизменно Леваневский. Но горючего в Анадыре не оказалось, оно шло на пароходе «Охотск». О времени прибытия парохода никто точно не знал ― это было Берингово море, а не железная дорога. Вскоре выяснилось, что «Охотск» «разыскал» по пути отмель и уселся на нее. Американец стал нервничать сильнее.

― Дайте мне катер, и я поеду к пароходу, я сниму с него горючее, ― просился он.

Но «Охотск» вскоре снялся с банки и пришел в Анадырь. Самолет полностью зарядили горючим, взяли на борт Маттерна и стали взлетать.

Стоял полный штиль. Погода выдалась теплая, без ветра. Вода не рябила даже.

― Это не море, это ― кисель какой-то, ― сказал Левченко, занимая место в носовой кабине.

Взлетать было очень тяжело. Машина не оторвалась, даже жабры не вышли из воды во время разбега. Американец взял с собой в самолет уцелевшее оборудование с разбитой в тундре машины. Решили слить часть горючего, чтобы облегчить перегруженный самолет. Пришлось Леваневскому выгрузить на берег и ящик консервов из аварийного запаса. Перед взлетом все, кроме командира, сидевшего за штурвалом, ушли в кормовой отсек, чтобы облегчить выход лодки самолета на редан. И машина взлетела.

Левченко проложил курс к мысу Чукотскому. На траверзе мыса Беринга встретили туман, сплошь застилавший горизонт. Леваневский набрал высоту и пошел над туманом в сторону Нома. Заходившее солнце освещало стелившуюся над морем пелену. Всё внизу горело, напоминая таежный пожар. Но вот краски заката померкли, туман посинел, стал темным. Островками вылезали из него верхушки гор острова Лаврентия и Чукотского полуострова.

По верхушкам торчавших из тумана гор Левченко дважды определился. Часы показывали полночь, когда машина по счислению подошла к Ному. Нигде не было видно [28] окон. Напрасно искал Леваневский в тумане хоть небольшой продух. Напрасно кружил над предполагаемым Номом. Садиться было негде. Пробивать туман Леваневский не решился из-за близких берегов и повернул обратно к острову Лаврентия, самому близкому берегу, где посадка казалась еще возможной.

Несмотря на белую северную мочь, очень трудно различались приборы. Американец сидел в кормовом отсеке, ― он хорошо понимал создавшееся положение. Вряд ли оно предвещало что-нибудь хорошее.

Леваневский возвращался к Лаврентию. Американец не вытерпел, перешел из кормового отсека в баковое отделение и спросил бортмехаников знаками:

― А как же теперь будем садиться?

Один из бортмехаников образно повел пятерней поперек своего горла.

Жест был достаточно понятен иностранцу. Маттерн поспешил привязаться к сиденью и жестом пригласил бортмехаников последовать его примеру. Те засмеялись в ответ:

― Если стукнем в скалу, все равно будет «бенц» ― с ремнем или без ремня!

Тогда Маттерн, поерзав немного, расстегнул ремень я махнул рукой.

― Ол райт! Была не была!

Прошел в воздухе еще час. Остров не открывался. Леваневский напрягал зрение, чтобы не пролететь мимо острова. В молоке тумана выросло темное пятно. У норд-остового мыса часть острова Лаврентия оказалась открытой. Леваневский немедленно сел. Огляделись, кругом пустынно: ни человека, ни зверя, ни птицы. Не думали летчики, что придется им ночевать где-то на острове, и потому не захватили американцу спального мешка. Левченко лег у костра, сложенного из плавника, а свой мешок отдал Маттерну.

Сварили на костре чай, отогрелись, и сразу стало веселей. С моря прилетели утки. Они без умолку крячили.

― Не мы одни здесь горюем, ― сказал Левченко, показывая Маттерну на прилетевших уток.

Американец понял летчика и улыбнулся.

Утром подсчитали оставшиеся запасы горючего. Их едва хватало на час и десять минут полета. До Нома при условии полного штиля необходимо лететь не меньше часа [29] и пятнадцати минут. Пять минут полета, на которые не хватало горючего, равнялись десятку километров. Они могли подвести, если посадка случится вдали от берега да еще в тумане. Что же оставалось делать? Леваневский решил лететь. В море посвежело. Появился накат. Задерживаться на острове значило рисковать машиной.

Перед взлетом Леваневский написал записку о том, что самолет «СССР Н-8» сделал здесь вынужденную посадку и такого-то числа в такой-то час улетел к Ному. Записку сунул в бутылку ― конверт полярных путешественников ― и положил этот «конверт» подле догоравшего костра.

Ветер был попутный. Левченко наметил курс правее мыса Родней. Леваневский шел напрямик с тем, чтобы скорей подойти к материку.

«Тут, видимо, другой погоды и не бывает», ― думал командир, поглядывая то на приборы, то на проносившиеся хлопья тумана.

Время уже быть у Роднея. Прошел час, бензина оставалось еще на десять минут. Почувствовал Леваневский: кто-то стоит у него за плечом. Это был Маттерн. Он пристально смотрел на бензиномеры. Дотянут или не дотянут моторы?

Младший механик выкачивал ручной помпой из баков последние остатки горючего. Моторы уже начинали сдавать из-за недостатка горючего. И тут впереди по носу самолета показалась на миг земля. Берег? Нет! Снова все закрыло. Час и восемь минут, час и девять минут. Сейчас вынужденная посадка. Но куда?

На десятой минуте перед самолетом вдруг расступилась мгла и выглянул вновь желанный берег. Леваневский сделал крутой поворот к берегу, и в ту же минуту моторы сразу остановились. Самолет сел и закачался среди волн. Вдали виднелся Ном и на рейде два парохода. С самолета спустили клиппер-бот и на нем отправили Маттерна. Американец, как ошалелый, неистово бегал по родной земле и кричал:

― Ном! Ном! Америка!

Потом упал на землю и целовал ее.

― Вот говорят про летчиков, что они победители воздушных пространств, ― сказал Леваневский. ― А я гляжу на Джимми и вижу, что парню после таких передряг земля нравится больше воздуха. [30]

Костюмы летчиков порыжели от солнца и изрядно промаслились. Яркие желтые, канареечного цвета ботинки, купленные в Нагаеве, совсем не подходили к той широте и той долготе, где расположен городок Ном.

― Я думаю, что американцы ― люди дела и встретят вас не по одежде, а по нашим делам, ― сказал Леваневский. ― Мы вроде сделали неплохо. Доставили Маттерна благополучно в Америку, несмотря на такую незавидную погоду.

Советских летчиков на американском берегу ждала большая толпа. Показался и Маттерн среди встречавших. Он печально сообщил советским летчикам, что Пост уже пролетел Ном без остановки, к тому же повиражил над гостиницей, где жили американские летчики, собравшиеся спасать Маттерна.

За советскими летчиками толпой ходили американцы, щелкали затворами фотоаппаратов. Это была «стихийная» съемка, как называл ее Левченко. Потом началась съемка «организованная». Маттерн стал перед объективом в обнимку с советскими летчиками и снимался на всякие манеры. Фотографы не отступали от летчиков до самого отеля.

Маттерн всучил Левченко на память американский доллар со своим автографом и попросил летнаба расписаться на другом долларе, который оставил при себе.

Вечером в отель принесли записку, написанную по-русски:

«Граждане Советского Союза! Не забудьте перед отлетом побриться.

Парикмахер Солоненко».

― И здесь земляки! ― воскликнул Левченко.

Парикмахер побрил гостей бесплатно, угостил сигаретами и был очень доволен, что поговорил на родном языке. Двадцать лет не говорил человек по-русски. Он с живостью расспрашивал летчиков о том, как живется в СССР.

Американцы наперебой обращались к Леваневскому: ― Не нужно ли чего?

― Спасибо, джентльмены, ― отвечал Леваневский, ― нам ничего не надо. Завтра мы улетаем.

Пилота стали отговаривать, советовали выждать погоду, отдохнуть. Но Леваневский решил лететь во что бы то ни [31] стало: надо было торопиться в Чукотское море на ледовые разведки.

Хозяева города устроили в честь советских летчиков прощальный банкет. Важные хозяева явились в накрахмаленных сорочках и воротничках, сиявших белизной.

Наши летчики тоже не отстали. Целый вечер выводили масляные пятна на кителях и брюках-клеш, а затем проветривали их, чтобы вытравить бензиновый запах.

На банкете, как полагается при этом на любой широте, говорились звонкие речи, пили здоровье советских летчиков, преподнесли им адрес.

Американский летчик Александер прилетел в Ном из Нью-Йорка, чтобы следовать далее на розыски пропадавшего Маттерна. Американцы в Номе гордились этим полетом Александера. Человек прилетел из Нью-Йорка! В Ном! На Аляску! Но когда узнали, что Леваневский прилетел в Ном с берегов Черного моря, через всю Сибирь, только ошеломленно восклицали:

― Блек си! Блек си! Вери гуд! Вери гуд!

Это им нравилось: с Черного моря в Ном! Это подальше, чем из Нью-Йорка на Аляску!

Перед отлетом к Леваневскому подошел американец-рабочий и, протянув ему пачку спичек, сказал:

― Я не могу, к сожалению, подарить вам ничего другого на память. Но прошу вас принять от меня этот скромный подарок. Когда будете курить, вспомните и обо мне!

Летчики приняли подарок американского рабочего, поблагодарили его сердечно и угостили советскими папиросами.

― Рашен сигарет! ― восторженно говорил рабочий, куря с наслаждением папиросу.

Провожать «Н-8» собрался, как и при встрече, весь городок. Принесли искусственных цветов, много калифорнийских апельсинов. Американские летчики устроили советским воздушные проводы. Поднялся в воздух и Маттерн. Он долго шел борт о борт с машиной Леваневского и посылал советскому летчику бесконечные приветы. Леваневский тепло простился с американцами и ушел к родным, советским берегам.

Американские синоптики предупредили экипаж «Н-8» о плохой погоде на пути к Чукотке. И, действительно, «Н-8», стартовав из Нома, скоро попал в густой туман. Снова не [32] видно было концов крыльев. В окне тумана мелькнуло озеро. Леваневский решил не кружить в горах, а, выбрав оконце пошире, сел и сразу очутился на мели. Напрасно пытался Леваневский на полном газу сорваться с мели. Грунт был каменистый и цепко держал днище машины. Летчики пошли вброд искать местечко поглубже. Озеро оказалось мелким. Только в одном месте, где, очевидно, некогда проходила драга, искавшая золото, нашлась под водой продолговатая неширокая канава.

― Выход один, ― сказал Леваневский, обследовав дно озера. ― Разгрузим самолет, постараемся сползти к канаве, где и попробуем взлететь, если позволит видимость.

Туман рассеялся, и летчики увидели, что озеро обнесено крутыми, скалистыми берегами, машина ― в каменной ловушке, взлететь было очень трудно.

После разгрузки Левченко, изрядно проголодавшийся, сказал:

― Сигизмунд Александрович, разрешите отлучиться на охоту в окрестные угодья. Мы вам принесем настоящего американского карибу.

― Ни пуха, ни пера, только уговор ― не домашнего оленя!.. ― шутливо предупредил Леваневский.

― Тут до ближайшего дома километров полтораста будет с гаком, ― ответил Левченко.

Прошло около часа.

― Как будто палят, ― сказал командир оставшемуся с ним второму механику.

В самом деле, невдалеке послышались выстрелы. Охотники принесли вскоре небольшого оленя.

― Не домашний ли он? ― ехидно спросил Леваневский.

― А мы, Сигизмунд Александрович, забыли его спросить, чи он домашний, чи нет, ― сказал Левченко и вместе с бортмехаником принялся свежевать оленя.

После двухдневной сухомятки горячий суп показался исключительно вкусным. Оленя съели в один день.

К самолету подлетели утки. Леваневский подстрелил одну. Он жарил ее на вертеле. Ели утку полусырую, не соленую, но похваливали. Было немного противно, но каждый понимал, что от еды на Севере отказываться не следует. Ведь никто не знал, сколько дней придется еще здесь коротать. [33]

Больше всего опасался Леваневский, как бы американские летчики не отправилась на поиски его самолета.

Костер погас. Леваневский пошел в самолет за спичками.

― Друзья! В лодке водица показалась!..

Не успели найти течь, как вода стала подходить к бакам. Самолет заметно погружался в воду. Пробоину заткнули ветошью, откачали помпой воду. Но вода продолжала пребывать. Тогда Леваневский и Левченко сняли с себя капковые спасательные жилеты, распороли их, вынули непромокаемую вату и заделали пробоину. Течь приостановилась.

Туман то уходил, то вновь набегал. Летчики пережидали погоду три дня на безлюдном озере. Оленя съели, съели утку, вторую, третью.

Как только прояснилась погода, Леваневский стал готовиться к взлету.

― Я полечу вдвоем со старшим бортмехаником, ― сказал Левченко командир. ― Берега здесь крутые, разбежаться некуда. Если стукнемся в берег, тогда добирайтесь сами без нас до жилухи, ― приказал на прощанье Леваневский.

Отвесные скалы гляделись в голубевшее озеро. Оно было снеговым: снега, лежавшие в горах, питали его водой. Глубокая бороздка драги тянулась всего лишь метров на пятьдесят. Пилот рассчитывал, что только сильный ветер поможет ему оторваться от воды после самого короткого разбега. Ночью много раз просыпался Леваневский и прислушивался, высунув голову из спального мешка, не шумит ли ветер. Наконец, по водному зеркалу пробежала первая рябь, заиграл ветерок, он набрал силу, и в горах зашумело.

Завертелись на полном газу моторы, облегченная машина дрогнула и понеслась по озеру. Видит Леваневский, как перед ним растет каменная стена берега. Вот уже скоро и конец водной площадке. У самого берега пилот оторвал машину от воды и сделал разворот, чертя крылом почти над самой водой.

― Ура! Ура! ― закричали оставшиеся на берегу, когда заметили, что самолет перевалил через гору предательского озера.

Леваневский увидел невдалеке море. Садиться на волну было опасно. Но другого выбора не оставалось. Машина пошла на посадку.

Пока самолет кружил. Левченко с младшим [34] бортмехаником шел по направлению к морю. Люди несли на себе вещевые мешки и надувную резиновую лодку.

Последним переправлялся с берега к самолету Левченко. Волна разыгралась крутая. Порою Левченко совсем не видно было с самолета.

«Доберется ли?» ― тревожно думал Леваневский.

Долго ждать было нельзя. Сквозь пробоину в днище снова качала проникать вода.

― Левченко! Левченко! Скорей! Скорей! Надда-а-ай! ― кричали ему с самолета.

Шум прибоя заглушал слова, но Левченко и сам понимал, что требовалось сейчас от него. Он из всех своих сил греб веслом и продвигался к самолету весь в облачках соленых брызг. Клиппер-бот поднимало волной выше самолета. Приблизившегося Левченко подхватили за руки и втащили на самолет. Леваневский дал полный газ, и машина ринулась по волнам как по булыжной мостовой телега. Звонкие удары дюраля о воду заставляли всех настораживаться. Машина прыгнула с набежавшей большой волны и плавно потянула над морем. Запели свою песню моторы. Они несли летчиков к родной, советской земле. Это было самым торжественным часом из всех, пережитых летчиками за долгий путь от Севастополя к северным широтам.

Чукчи высыпали из яранг Уэлена к лагуне, над которой через час после взлета с американского озера кружил Леваневский.

Бортмеханики занялись заделкой пробоины. За чаем у приветливых уэленцев летчики вспоминали тревожные часы полета над Охотским морем в тумане и шторме, говорили о том, как горевали на острове, и рассказывали об охоте на горном озере Аляски.

В полярном теплом доме на советской земле было шумно и радостно. Все смотрели на прилетевших и думали о том, что немало еще трудностей придется встретить им на далеком пути. [35]