Грузия

Журнал Аркадия Бабченко

Мой первый день. 

Собственно, не хотел ничего писать об этой войне. Все, что мог сказать, уже сказал. Добавить нечего. Но четыре утра. И опять не могу заснуть. 

Да и фотки еще не выложенные остались. Так что напишу. Все равно, как ни крути, вспоминаю.

Во Владикавказ я прилетел вечером девятого августа. Меня встретили, отвезли в город. На площади у здания правительства республики митинг. 

Люди требуют войны. В основном - женщины. Градус истерики чуть не на точке кипения. Но в целом в городе относительно спокойно. Попытался 

разузнать что к чему. Транспорт в Южную Осетию не ходит. Есть ли дорога, нет ли - не известно. Как не известно, открыт ли Рокский тоннель или 

нет, обрушен ли и чей он вообще. Кто говорит наш, кто - грузинский. Слухи один краше другого. Но в том, что Транскам обстреливается и до

 Цхинвали не добраться, сходятся все. Поужинал, заселился в гостиницу. Утра вечера мудренее.

Утром решил не париться с поиском машины, а пойти на пункт записи добровольцев и попробовать уехать оттуда. Благо, обещались помочь.

Народу здесь было не так чтобы уж очень много, во всяком случае явно меньше чем на митинге, но записывались. Единственное требование -

 наличие формы. Форма у меня была. Записался в третий взвод под номером двадцать.

Персонажи разные - и казаки с оружием, и идейные люди, и авантюристы... Все как обычно. Клоунов тоже хватает. 

Этот товарищ был в увольнении, а тут - война. До сих пор не протрезвел. Если уж откровенно - бухой в ноль. Глаз подбит. Иностранные репортеры

 накинулись на него, как мухи на повидло. Лицо российской армии, мол. Он с радостью раздает интервью. Что они там потом напоказывали -

 представляю.

Но в целом люди адекватные. Без истерик, без призывов вырезать до седьмого колена. Спокойная уверенность людей, знающих за что они едут

 воевать. А едут все за Родину. Это общий порыв, он ощущается почти физически и об нет смысла говорить. Но при этом - совершенно без 

пафоса. Вообще, в целом Осетии я не видел такой ненависти к грузинам, как в Абхазии. После войны, кстати, тоже.

Очень многие не записывались, а передавали воду и еду. Главное воду. О том, что в городе перебит водопровод, было уже известно. 

После полудня загрузили автобусов пять-семь людьми и гуманитаркой, поехали

Командир этой колонны. Ни имени, ни фамилии не помню. Очень хороший мужик. Грамотный, спокойный, доброжелательный.

По дороге остановились помолиться. Это Роща Святого Хетага, место, почитаемое в Осетии за святыню. Кажется, Хетаг был первый христианин.

 От него пошли все Хетагуровы. 

У Алагира нагнали армию. От этого места и дальше - километров сто, все забито техникой. Армия идет уже практически непрерывно. 

Какие-то части стоят и просто на трассе

Лагерь беженцев

Памятник. Видимо, Хетагу

Транскам

На подъезде к тоннелю, в районе Чертового моста, базируется ракетная часть. Снял на ходу, что это - "Искандеры" или "Точки" или еще что, 

определить не смог. Судя по всему, ракетами шмаляли именно отсюда

Техника, как всегда, в говенном состоянии. Отставших очень много, добираются по одному. Много и сломавшихся по обочинам, брошенных 

ушедшей вперед армией. Все как всегда, в общем. Несколько раз видел и свалившихся с обрыва - один раз явно с погибшими.

Перед тоннелем пробка. Никого не пускают, дорога только для армии. И для беженцев с той стороны. Но нам, как добровольцам, зеленый свет. 

Только на таможне проверили паспорта, да спросили есть ли оружие. Не для того чтобы конфисковать, а чтобы предупредить - обратно с оружием

 уже не впустят. Паспорта, кстати, были не у всех. Таких сняли.

Тоннель в аварийном состоянии. Две полосы, техника расходится с трудом. Дышать совершенно нечем. Одна саушка сломалась в самом тоннеле,

 ровно посередине. Экипаж что-то там чинил, но что там можно было починить, я не знаю - у меня через пятнадцать минут началась тошнота и 

рвотные позывы, угорел напрочь. Саланг ничему так и не научил.

Южная Осетия. Красиво, черт возьми. Меня всегда поражает этот контраст красоты и войны. А запоминается, блин, один черт в черном цвете.

Перед Джавой встретили колонну "Скорых" Двадцать пять машин. В основном с беженцами - бабы и дети

Джава. Здесь проходит граница войны. Все - ты пересек черту, въехал в круг. Кто-то щелкает выключателем и все что имело значение до этого, 

остается там, за спиной. Обратной дороги больше нет. Теперь - только война. 

Беженцы, ополченцы, армия - все вперемежку. Тюки, холодильники, танки, диваны, козы, БТРы… Шанхай. Все орут, бегают, хотят уехать –

 туда и оттуда, лезут в автобусы и на броню, договариваются, сидят обреченно, спят или просто смотрят в одну точку. 

В магазине трое солдат покупают мешок лука и мешок помидор. Возбуждены и озлоблены. Осетин называют «осетрЫ». С ударением на «ы».

 Грузин – «грызуны». Рассказывают, что только что из города. Доставали своих из подвалов – передовые части пытались зайти в Цхинвал еще 

вчера и их там зажали. Город до сих пор не взят. Идут локальные стычки.

В садах молодые душарики-срочники собирают яблоки. Задроченные, грязные, голодные. Собирают не себе. Их подгоняют матами с брони. 

С дедовщиной явно все в порядке.

В Джаве ополченцев останавливают. Высоты вдоль Транскама еще контролируются грузинской армией, дорога обстреливается. С утра подбили

 две шишиги и еще что-то, БМП, кажется. Авиаподдержка колонн временно прекращена - к этому моменту сбито три самолета. 

Надо как-то пробираться дальше. Пытаюсь поймать попутку. Никто не останавливается. Наконец тормозит Жорик на простреленной медицинской 

"таблетке" без лобового стекла.

- В Цхинвал?

Кивает.

- Через лес?

Кивает.

- Проедем?

Пожимает плечами. 

Разговорчивый человек, ничего не скажешь. В машине - матрас, автомат и телевизор. Зачем телевизор? А куда девать. Дом теперь - проходной 

двор, двери выбило, окна вместе с рамами унесло. Все свое ношу с собой, в общем.

Первый двухсотый

За Джавой становится посвободнее. Танки и беженцы

Сворачиваем на объездную Зарскую дорогу. Тут уже совсем мало людей. Кто тут хозяйничает, черт его знает. Хотя брошенная вместе с экипажами

 техника попадается и здесь. 

Жорик тот еще кадр. Лобового стекла нет, из под колес пыль столбом - вытянутую руку не видно, по обрывам техника кувырнувшаяся валяется - 

а он гонит под сотню и молчит. Блин, до войны бы живым добраться. Люблю таких. 

Петляем часа полтора-два, по дороге подбираем трех-четырех парней, воевавших в городе и сейчас возвращающихся обратно на передовую.

 Город, говорят, взят но пока не зачищен. Показывают на мобильнике пленных грузинских солдат. Веселы, одеты в трофейные каски и 

бронежилеты, один с пулеметом.

К городу подъезжаем уже в сумерках. Горит не так сильно, как я ожидал

Жорик высаживает у своего дома, предлагает остаться. У соседа - у того подвал есть. Идем к соседу. От дома только первый этаж. Да и то

 половина. Во дворе две машины, "девятка" и "Газель". В дуршлаг. Ракета попала точнехонько во двор. В подвале как в бане, над головой до сих

 пор тлеет. Но зато полно компота. В городе без воды это почти состояние.

Решаю все же идти искать миротворцев. Оставляю им денег.

На улице артиллерийская стрельба. Снаряды ложатся километрах в полутора. Кто, в кого, куда - черт его знает. Но неуютно.

Около подбитых танков окликают по имени. Осетины, те самые, которых подвозили. 

Показывают грузинского танкиста. Фотографирую.

 Под катом много тяжелых фотографий убитых и сожженных людей!

Ночь прошла относительно спокойно, хотя САУшки с близлежащих высоток били до самого утра, но все куда-то за город. Наши, видимо. Да еще,

 говорят, солдата снайпер в сортире обстрелял, но без последствий.

Утром, проснувшись, вылез из своего убежища в столовой миротворцев, где ночевал в уголке, пытаясь укрыться под балкой от возможного 

обстрела - и сразу же наткнулся на Сулима Ямадаева. Спросонья протер глаза. Нет, точно, Ямадаев. Стоит вместе с начальником разведки 

батальона "Восток". Веселый, раздает интервью журналистам. 

В журналистскую кучу не полез, пошел фотографировать город, время пока еще есть. 

Сам штаб разбит не так сильно, как показалось вчера в темноте. Непосредственно на территорию упало, по-моему, всего три-четыре ракеты. 

"Град" - оружие неизберательного действия, бьет по площадям и точного прицеливания не предусматривает. Но били, скорее всего, именно в 

район штаба, поскольку близлежащим улицам досталось прилично. К тому же это оружие скорее осколочного действия, чем фугасного, 

и поражения от него не такие серьезные, как могло бы показаться. Последствия попадания одной из ракет.

Московская улица (ныне Мировторцев) встречает двумя изрешеченными УАЗиками.

Дальше, на площади Трех подбитых танков, уже собрался народ. Фотографируются, рассматривают подбитые Анатолием Баранкевичем

 грузинские танки. Баранкевич подбил один, тот загорелся, к нему на помощь прибыли еще два танка. В этот момент взорвался боекомплект первого, уничтожив все три сразу. 

Грудную клетку грузинского танкиста, которую я фотографировал вчера вечером, за ночь собаки обгрызли достаточно сильно... Снимать не хочется. Срабатывает какой-то стоп-кран. Журналистика вообще поганая профессия, а военная журналистика - особенно. Паразитирование на смерти. Я всегда был против чернухи, всегда считал неприкрытую демонстрацию человеческих 

останков самым низкосортным вариантом журналистики. Во имя чего ты это делаешь? Денег заработать? Смерть требует к себе уважения. Нельзя

 с ней вот так вот, попинывая ногами, поигрывая объективом. К тому же война очень тесно связана с метафизикой, а смерть совсем не любит, когда

 ты с ней запанибрата.

Но, с другой стороны - а на кой черт тогда я сюда вообще приехал? Морализировать можно было бы и в Москве. Знал, что здесь ждет? Знал.

 Приехал? Приехал. Ну так заткнись тогда к чертям собачьим и снимай. Поднимай фотоаппарат и снимай эту сгоревшую грудину, бывшую когда-то

 человеком. Снимай эту войну. Чтобы все видели - какая она. 

Поднимаю фотоаппарат и начинаю снимать.

Это все, что остается от человека после детонации боекомплекта танка, когда под башню попадает кумулятивный заряд гранатомета РПГ-18 "Муха"

Башню взрывом отбросило метров на двадцать пять - тридцать, она пробила козырек дома и воткнулась стволом в ступени. Если вся твоя система

 знаний о миростроении говорит тебе о том, что танковые башни не могут летать по небу - Значит, тридцать лет ты жил в неправильном мире.

 Реальный мир - таков. Жесткий, прямой и четкий. Законы теоретической физики здесь имеют прямое действие. И из подъездов домов торчат танковые башни.

Башня, гусеница и два катка - больше крупных частей нет. Остальное разлетелось мелочью на сто-двести метров. Воронка метра полтора

 глубиной.

Дальше у школы уже самообразовалось что-то вроде штаба осетинских ополченцев. 

Университет. Через несколько дней здесь будет пафосный концерт под дирижерством Валерия Гергиева. Будут исполнять Седьмую симфонию 

Шестаковича. Меня коробило, когда смотрел.

На привокзальной площади продолжается эвакуация беженцев. Вчера они шли из города сплошным потоком, свешиваясь с бортов военных 

"Уралов" гроздьями. Но люди еще остались. Гостиница "Алания" - единственна в городе, там глубокие подвалы и многие укрывались именно здесь.

 Даже детей еще не всех вывезли. Здесь же на площади раздают и гуманитарку. В основном воду. Это сейчас - главное.

В стенах пробоины, на полу хлам, осколки стекла, цементная пыль. Запах пожара. На стойке регистрации куски хлеба и пустые бутылки из-под воды. Воды в городе катастрофически не хватает. А жара... Начинает мучать жажда уже.

Олимпиада. Красивенькая девочка-диктор, захлебываясь от восторга, вещает о какой-то очередной победе российских спортсменов. Аж светится вся от счастья. Интонации крайне восторженные. Зубы белоснежные. Студия радужная. Дикторша в восторге. Эксперты в восторге. Какие-то певички. Тоже в восторге. Дорогие костюмы, улыбки и надутые щеки. Русский дом. Черная икра кастрюлями и водка "Белуга"... Стоишь, и в ступоре втыкаешь в этот зомбоящик. Зазеркалье. Эти люди, там, в ящике, живут все в зазрекалье. Да они и не люди, собственно. Так, говорящая биомасса. 

А, плевать...

Персонажи тоже, как всегда, разные. Война притягивает массу разнопланового народа. Такие типажи довольно часты. В Чечне все тоже самое было. Контрабасы - алкашня подзаборная, синь конченная. Но именно из таких довольно часто и получаются лучшие солдаты. Если протрезвеет, конечно.

При свете дня видно, что город разрушен не так сильно, как показалось вначале. Далеко не Грозный. Но в той или иной степени повреждено каждое здание. Улицы завалены кусками железа, ветками, кирпичами, обломками стен. В нескольких местах потоки воды. То тут, то там разбитые и сгоревшие машины. Какая-то шишига. В гостиницу тоже было несколько попаданий.

На выезде из города опять подбитые танки — еще два. Один, впрочем, по-моему просто брошенный. Его пытались завести с толкача, столкнув под горку, но так и не получилось.

Чуть дальше двое ополченцев жгут труп убитого грузинского солдата. Это на повороте на Зарскую дорогу, где грузинскую бригаду накрыла наша авиация. Выше в дубовой роще лежит, говорят, около тридцати тел.

Жгут не из ненависти. Глумления нет и в помине. Ополченцам самим не нравится, что они делают. Но тела лежат уже несколько дней, жара стоит тяжелая, трупы никто не убирает, и по улицам уже пополз запах. Здесь, около рощи, тянет уже очень сильно.

Мышцы-сгибатели сильнее мышц-разгибателей, и, сокращаясь, они выгибают тело дугой. От огня живот убитого раздулся как шар. Человек горит неохотно, и они подкладывают в огонь ветки. Пока не сожжены даже ноги.

Фотографировать? Нет? А пошло все к черту… Это надо видеть всем. Залезаю на бордюр и снимаю крупно, в упор. С глазницами и всеми подробностями. Красное поджаренное мясо лезет в объектив. 

Двое людей жгут третьего на обочине дороги... Не чувствую абсолютно ничего. Как-то быстро притупились во мне моральные запреты. Это самое паскудное — относиться к смерти как к работе.

Разрушения едем снимать в район двенадцатой школы. Пять-шесть пятиэтажек на окраине. В одном из подъездов вой. Зовут туда. Никто из журналистов идти не хочет. Я тоже не хочу.

— А зачем вы тогда сюда приехали? — старик на грани срыва.

— Ладно, — сплевываю сигарету, — пошли.

В двух квартирах три завязанных узлом простыни: Гаглоев Эдуард, Гаглоева-Тибилова Залима, Каджоева Дина. И фотографии сверху. Все. Больше ничего не осталось. Пытались уехать из города на легковушках, были расстреляны и сожжены.

Снимаю. Бормочу:

- Извините... Извините, что мы тут...

Этот район обрабатывали сначала «Градом», затем зашла пехота — женщины рассказывают, как они сидели в подвале, над головами ходили грузинские солдаты, а они молились только об одном — чтобы не заплакал грудной ребенок. Здесь погибло восемь человек.

Думаю, что это средний показатель. Как я уже сказал, «Град» дает не столько фугасный, сколько осколочный эффект — дома повреждены сильно, но ни один настолько, чтобы можно было говорить о десятках трупов под завалами. Так что ни о каких тысячах погибших речи быть не может.

Никаких массовых казней и этнической чистки тоже не было.

Как не было массовых казней и резни грузин на следующий день на Транскаме. Возможно, тоже только потому, что все ушли.

Притом да, три завязанных узлом простыни. Да, труп 18-летнего парня в гараже, застреленного снайпером. Да, раздавленная танком в лепешку «девятка». Да, метровые осколки «Града» россыпью.

Первый дом со стороны Зарской дороги.

Корреспондентов Первого канала интересуют склады с трупами мирных жителей. Лучше — детей. Это желание спекуляции на смертях настолько очевидно, что даже сопровождающая нас осетинская журналистка взрывается: «Перестаньте нести чушь! Какие трупы? Всех забирают к себе родственники и хоронят! Не смейте больше говорить про трупы!».

Дворы.

Под стеной школы очередной труп грузинского солдата. Снимаю. Не задаю себе уже никаких вопросов. Дышу ртом. Хорошо, что с утра ничего не ел.

Возвращаюсь в город. Около штаба уже формируется колонна. Говорят, поедут чистить грузинские анклавы от оставшихся там еще отдельных солдат противника. Пытаюсь напроситься на броню. Бесполезняк. С российской армией работать невозможно. Глухая стена. 

Но тут же стоят ямадаевцы, батальон "Восток". Полно журналистов. Хороший признак.

Подхожу, определяю старшего одной из машин: 

- Ребят, возьмите с собой. 

- Да залезай! 

Без вопросов. Не надо никаких официальных запросов в пресс-службу и письменного разрешения Верховного Главнокомандующего. Все просто.

Бэхи трофейные. "Восток" перекинули вертушками без техники, из Джавы до Цхинвала они прошли по низине между высоток, потом заняли гору "Паук", выбив оттуда подразделение грузин и захватив несколько трофейных бэх. Причем, как выяснилось позже, дважды трофейных, сначала их захватили грузины, потом отбили чеченцы. Плюс армия выделила пару-тройку мотолыг. 

Год Приднестровья в Южной Осетии. Жизнь - лучший сценарист. Кафа с Мамлеевым просто отдыхают. 

Едем под крики "Аллаху Акбар". Чеченцев встречают как лучших гостей. 

Двадцать лет назад вайнахи воевали с осетинами. Десять лет назад Грузия приютила чеченских беженцев в Панкисском ущелье. Теперь чеченцы вместе с осетинами едут воевать против грузин. Мусульмане-чеченцы являются гражданами России, которая вроде как теперь у нас православная, и воюет с православной Грузией... 

Та самая подбитая "Кобра"

Мужики, отстоявшие город. Эдуард Кокойты, так уверенно приведший свой народ к войне, бросил его с первыми же выстрелами, и задрав штаны бежал в Джаву, откуда мудро руководил войной перед телекамерами. Город отстояли именно вот эти вот плохо говорящие, не знающие выспренных слов и красивых речей мужики. Было их всего ничего - человек триста. 

Война научила меня никогда никого не встречать по одежке. Более того, чем понтовей выглядит человек, тем более хреновым солдатом он оказывается. Если перед вами Рэмбо с повязкой на голове, в сверкающем "натовском" камуфляже, с массой примочек, ножом за голенищем, солнцезащитными очками, в перчатках с обрезанными пальцами, и весь в наикрутейших разгрузках с ног до головы - это совершенно точно обозник. Настоящие солдаты выглядят именно так. Помятые, грязные, пыльные, небритые, небрежно, даже неказисто одетые, иногда нелепые, временами вшивые и с гниющей экземой на руках и щеках - но именно они и являются настоящими солдатами. Именно такие мужики и тянут войну. Именно такие не бросят тебя и сдохнут, если уж на то пошло. Чем меньше показухи, тем сильнее внутреннее величие духа. Это я усвоил особенно четко.

Все то же самое относится не только к твоим, но и к противнику.

Улица Героев. Еще один подбитый танк. У меня по тэгу "Грузия" есть видео того боя и момент его подрыва. 

Рядом, у канавы, убитый пехотинец. Голова замотана в пакет, чтобы не смотреть - убило в голову. В лежащей рядом кверху дном каске - розово-серое... Под забором еще один труп. 

Как-то к этому очень быстро привыкаешь. 

Мозги в каске на улицах цветущего южного города... 

Кажется уже вполне естественным делом.

Ямадаев едет на тонированном «Баргузине» цвета металлик в голове батальонной колонны. Роста выше среднего, лет тридцать пять, лицо в пороховых оспинах, как бывает после близкого разрыва гранаты. Спокойный, не эмоциональный, хотя и позер слегка. На груди Звезда Героя.

Выходим большой колонной. Псковские десантники, 693-й полк, самоходная артиллерия, танки.

Ехать на броне с чеченцами под "Аллаху Акбар", мягко говоря, не комфортно. 

Тычок стволом в спину:

- Ты из какой газеты?

Буквально пару недель назад в "Новой" вышла статья Юлии Латыниной про "Восток", Ямадаева и устроенную ими резню в Бородзиновоской и рейдерский наезд на мясокомбинат "Самсон" (так, кажется) в Питере, с захватом в заложники гендиректора...

- Не, ребят, не из какой. Я сам по себе.

Еще через пяток минут очередной тычек:

- А ты в армии служил?

Хрен редьки не слаще... Конечно, служил. Вот прям там у вас в Гудермесе и служил. Совсем-совсем рядышком. На элеваторе со своим АГСом стоял...

- Не, ребят, не служил. Откосил по здоровью.

Впрочем, все это беззлобно, без наездов - так, уточнение информации. Простое любопытство.

Российская же часть колонны - 58-ая армия, моя родная - смотрит на нас, практически не скрывая ненависти.

Оказывается, осколок снаряда не делает различий между богатыми и бедными. Искореженный "Чероки" смотрится как-то странно. За свои войны я практически свыкся с мыслью, что страдают в этом мире только бедные.

В переулке догорает фура со скарбом беженцев. Не успели

Раскуроченная техника. Сожженные дома. Больница забита людьми. Дети в грузовиках. Жорик в подвале. Труп в гараже. Сожженные женщины в кульках. Сожженная стопа в танке. Сожженная грудина на улице. Горящий труп грузина. Двадцать пять сгоревших заживо в бэхах российских солдат. Черт, ну почему все время — сгоревшие? Жара. Пыль. Воды бы… 

На перекрестке табличка "Современный Гуманитарный Университет. Цхинвальское отделение" В Современном Гуманитарном я учился. Бакалавр юриспруденции. Курс лекций по международному праву. Изучал правовые основы отношений между странами. Смешно.

Россия воюет с Грузией. В каком страшном сне это вообще могло когда-нибудь присниться?

Бильд-редактор нашей газеты, Артем, родом из Тбилиси. Э-ге-гей, Тёма! Я еду к тебе на танке! А ты встречай меня «Мухой»…

Убитого грузина так и не сожгли. Мышцы живота прогорели и из паха торчит клубок желтых прожаренных кишок.

Из рощи тянет уже просто невыносимо.

Вышли на Зарскую дорогу, построились, и поехали на зачистку...

Продолжение в ближайшие дни. В следующем посте - попадание колонны в засаду и бой за Земо-Никози.

В рамках проекта "Журналистика без посредников". 

Как обычно, кто считает нужным, сколько считает нужным: