Я очень любил Воронеж, я им упивался…

Сталь Никанорович Пензин - сподвижник, создатель воронежских киноклубов, член Союза кинематографистов РФ, автор нескольких книг о кино и родном городе. Над последней – «Кино в Воронеже» - Сталь Никанорович трудился в тяжелейшем состоянии, героически превозмогая болезнь. Он хотел подарить свой труд воронежцам в день 425-летия Воронежа. И успел.

В памяти людей, знавших Сталя Пензина, он остался чудаковатым, активным, доброжелательным, влюбленным в кино и родной город человеком. Он был уверен, что кинообразование в школе и вузе имеет такое же право на жизнь, как любая другая дисциплина – будь то литература или история.

Что ж, будем ждать появления новой книги Сталя Никаноровича. Предыдущая – «Мой Воронеж после войны» - вышла в 2008 году. Тогда же в одном из ныне не существующих воронежских изданий вышел материал о труде Сталя Никаноровича – правда, газетная полоса не могла вместить всей информации об авторе книги, и оттого текст вышел в сокращенном варианте. Думаем, что сейчас, после смерти мэтра, имеет смысл опубликовать этот материал целиком, без купюр.

***

Они мечтали только об одном - чтобы поскорее закончилась война. И когда они дожили до этого момента, они стали поистине счастливы. Это было счастье, которое перехлестывало все невзгоды - и послевоенный голод, и жизнь без крыши над головой, и руины, оставшиеся от когда-то красивейшего города. Но сквозь каменные глыбы уже проклевывались первые цветы, и Воронеж снова становился не серым, а цветным, зеленым. История города глазами ребенка, субъективная, не парадная, в которой отдельные кадры-воспоминания складываются в один фильм - фильм о воронежских людях. Так можно охарактеризовать новую книгу известного воронежского киноведа, доцента ВГУ, члена Союза кинематографистов России Сталя Пензина «Мой Воронеж после войны». В канун 65-летия Воронежа от гитлеровцев ее выпустил издательско-полиграфический центр ВГУ. Чем жил Воронеж после освобождения? Об этом мы и решили поговорить с очевидцем послевоенных событий и автором книги. 

Стальной человек

Первое, что незнакомые люди переспрашивают у моего собеседника, - это его экзотическое имя. Сталь - это не творческий псевдоним, а настоящее имя, образованное, правда, от эпохального и страшноватого псевдонима вождя народов, настоящая фамилия которого в паспорте значилась как Джугашвили. Октябрина и Октябрь, - это, пожалуй, были самые привлекательные и мягкие имена детей в эпоху культа личности. А как вам имя Индустрий - для мальчика, и соответственно Индустрия - для девочки?.. Остается только благодарить наше свободное время за то, что мы не называем своих детей Путиными и Путининами, Медведами и Медвединами… 

- Вы не представляете, как «загазованы» мы все тогда были! - рассказывает Сталь Никонорович. - Моя мама, хоть она и заканчивала в 1918 году женскую гимназию, была настолько одурманена культом личности, что про себя решила: если родится девочка, то назовет ее Сталиной, а если мальчик - Сталем. Мне, конечно, нужно было сменить это дурацкое имя, но я как-то привык… 

Вполне обычная история того времени. Маленький Сталь, находясь в эвакуации в Липецке, в первый раз пошел в незнакомую школу. К мальчику обратился его одноклассник: «Меня зовут Коля. А тебя?». «Меня - Сталик», - ответил наш герой. - «Не ври - таких имен не бывает», - не поверил Коля. В этот момент с соседней парты повернулся третий мальчишка: «Как не бывает? Меня тоже Сталиком зовут!». Позже оказалось, что настоящее имя второго «стального» мальчика - Станислав, но уменьшительно родители называли его Сталиком. Вот так и подружились ребята с именами вождя. 

Отца Сталика, художника, ученик нашего земляка, знаменитого художника Александра Бучкури, в армию взяли еще до того, как началась война, на трехмесячные курсы командиров – по сути, курсы повышения квалификации.

- Отец должен был вернуться домой 22 июня 1941 года, - вспоминает Сталь Никанорович, которому в то время было семь лет. - Но грянула война. Полк отца стоял в Лисках, и мобилизованным разрешили приехать за семьями. Осенью 1941 года мы увидели отца, мы отправились в сторону Ростова, и вдруг новое командование постановило, чтобы все семьи были отправлены назад. Нам пришлось вернуться в Воронеж, и отца мы увидели только через четыре года. 

Но прежде чем произошла встреча с папой, мальчику и его маме предстояло пережить эвакуацию. 

- Нас эвакуировали от военкомата как семью военнослужащего, - поясняет Сталь Никанорович. - И вот я в конце ноября как-то прихожу из школы (я тогда учился во втором классе), а мать говорит: «Где тебя носит?». Смотрю - возле дома стоят две подводы. Нам сказали: «Берите больше вещей». Часть вещей мы спрятали в частном доме своей соседки. Я очень жалел, что не взял с собой любимый двухколесный велосипед – в довоенное время это была страшная редкость. (Помню, что, когда мы через несколько лет вернулись домой, я увидел мой велосипед уже обугленным). Мы поехали в Казахстан, а из Казахстана - в Новосибирскую область. За время своей эвакуации я успел сменить10 школ. 

«Мы жили под яблоней»

Как только Воронеж освободили, шефство над нашим городом взяла на себя Новосибирская область. Она организовала посылку своим подопечным целого эшелона коров. Крупный рогатый скот разрешили сопровождать эвакуированным воронежцам, среди которых был Сталь со своей мамой. Но в самый последний момент вышел приказ: с детьми ехать запрещается. 

- В общем-то, приказ был разумным: это просто опасно - ехать в теплушке с коровами, тем более что мама не умела с ними обращаться - она была учителем, - вспоминает Сталь Пензин. - Через некоторое время мама решила сама ехать в Воронеж. 

Но Воронеж после освобождения был закрытым городом: жить было негде, кормить людей - нечем, не было электричества. (Кстати, еще до войны закрытым городом была Москва). Пензины отправились в Липецк, который тогда был частью Воронежской области, и окончание войны встретили там. 

- Мы вернулись в Воронеж сразу после победы, - вспоминает киновед. - Город стоял в развалинах, жить было негде. Мы поселились в саду у строящейся знакомой, спали буквально под яблоней на топчане. Когда шел дождик, сверху накрывались клеенкой. Потом мы сняли комнатку. Когда вернулся отец, опять стали искать жилье. И, наконец, нашли. Нам выделили угол в клубе механического завода, куда отец устроился на работу. 

Механический завод делал моторы для самолетов, а потому клуб построили в виде самолета. Кинозал, фойе для танцев, спортивный зал, сцена и над ней, на втором этаже - гримерная. Там, над сценой, и прожила семья Пензиных целых четыре года. 

- Чтобы смотреть кино, мне нужно было только перейти через сцену и спуститься в зрительный зал, - рассказывает Сталь Никанорович. - Я был шестиклассником, смотрел все фильмы, бывал на всех сеансах. Моим любимым фильмом был «Цирк», его я мог смотреть по четыре раза на день. Фильмами я объедался, и с тех пор полюбил кино на всю жизнь. 

Город детей

Жизнь после войны была полна парадоксов. Жить - негде, есть - нечего, надеть на себя тоже нечего. Однако, несмотря на голод и бездомное существование, все воронежцы пребывали в состоянии эйфории:

- У нас было ощущение невиданного счастья: представьте себе, кончилась война, которая длилась целых четыре года. Все это время люди мечтали об окончании войны и победе. И вот мечты сбылись. Я очень любил Воронеж, я им упивался. Я любил кататься на трамвае, - в глазах моего 75-летнего собеседника появляется детский восторг, радость, которая вот-вот превратится в слезы. - Вы знаете, что до войны по Воронежу ходили детские трамваи? От Заставы до Динамо ходила детская «пятерка». В вагоне висели игрушки. Наш детский сад заранее договаривался о поездке, и воспитатели возили нас в парк «Динамо», который тогда назывался парком культуры и отдыха имени Кагановича. И поэтому во время эвакуации я страшно тосковал по трамваям. Когда мы вернулись, первое, что я сделал, - сложил вещи, побежал к Заставе и сел в трамвай. Стекол в нем не было, окна были из фанеры, но летом фанера была поднята. Мы ехали по сплошь разбитым улицам…Доехали до Площади обкома (ныне площадь Ленина), обогнули сквер, доехали до «Пролетария», и там я увидел мороженицу. Я увидел любимое лакомство, о котором на время войны успел забыть, выскочил из трамвая, купил…Какое же это счастья - я не могу вам его передать!. Мороженое, Воронеж…и, несмотря на развалины, весь проспект - в цветах! Это было невиданное счастье! 

До войны, оказывается, у воронежской ребятни был не только свой трамвайчик, но и свой детский кинотеатр, который назывался «Пионер». Синематограф располагался аккурат напротив «Пролетария». Взрослых без сопровождения детей в «Пионер» не пускали, а потому ребятня толпилась возле своего кинотеатра и предлагала взрослым дядям и тетям провести их внутрь - при условии, что они купят у малышей билеты… 

«Мы играли в войну»

- Мы были очень самостоятельными, продвинутыми ребятами, - говорит о своем поколении Сталь Никанорович. - Расставание с детством у каждого из нас произошло досрочно. Не зря нас называют детьми войны. Тарковский в «Ивановом детстве» очень точно показал, как трагедия развивала мальчика. Своим сознанием он превосходит разведчиков, этих взрослых мужиков… Хотя он остается пацаном, играет в войну. Мы тоже играли, но в то же время нам хотелось другой жизни. Школа, конечно, этого не понимала. Нас заставляли изучать строение дождевого червя вместо того, дать какие-то представления о том, что творится в мире. Например, когда на Хиросиму была сброшена атомная бомба, мы расспрашивали учителей, что это за оружие, но ответа не получили - у педагогов просто не хватало знаний. 

Главным развлечением детей войны было лазать по руинам жилых домов, собирать камушки. Руины официально выполняли функцию туалетов - канализации в разрушенном городе не было. Коробки-развалины стали бытом. Нормой. В восстановлении города участие принимали самые маленькие - школьники, которые должны были расчищать коробки домов от кирпичей и мусора. На расчистку официально отводились учебные часы. Напрашивается вопрос: а что, если кто-нибудь из детишек подорвался бы от случайной бомбы? 

- Осенью 1945 года мы жили у квартирной хозяйки, - рассказывает Сталь Никонорович. – Как-то раз она вбежала к нам в слезах: «Сашка подорвался!». Это был ее племянник, которому не было и 17 лет… 

Как позже выяснилось, Сашка был одним из тех старшеклассников, которых обучали разминированию, а потом заставляли полученные знания применять на практике. Отряды юных минеров - именно так называли объединения несовершеннолетних детей - в то время были не только в Воронеже, но и по всей стране. Приказ об обязанности ОСОАВИАХИМа (организации содействия армии, авиации и флоту) сформировать в каждом районе, освобожденном от фашистской оккупации, команду из 50-100 человек для очистки территории от боеприпасов и разминирования издал Государственный комитет обороны 19 февраля 1944 года. Подписал его Молотов. В состав команды должны были входить рабочие, колхозники, служащие, учащиеся не младше 15 лет обоего пола. Реально в команды попадали и маленькие дети. После войны свидетельства о детях-минерах были ликвидированы. Ведь мобилизация подростков нарушала международную конвенцию «О недопустимости привлечения детей и подростков к ведению боевых действий», к которым относится и разминирование. 

- У моего друга, с которым мы вместе учились в одном классе, была одна рука, а на другой руке не хватало пальцев. Был один мальчик без уха. Один без руки, один без ноги…Мой друг Витя Панкратов, известный воронежский поэт, ныне покойный, тоже состоял в этих отрядах, - рассказывает киновед. - По сути, дети из отрядов юных минеров повторяли судьбу мальчика из фильма «Иваново детство», которого послали на страшную разведку. Если вы помните, в конце фильма он погибает - немцы его казнят. А фильм Атанесяна «Сволочи», который вызвал множество споров среди кинокритиков… Может быть, подобных школ диверсантов и не было, но сам принцип циничного использования детей режиссер показал правильно - так и было. В Воронеже были юные минеры. Погибшему Сашке не было 17 лет. Его, как и других старшеклассников, использовали. 

Кстати, еще один немаловажный факт. Юные минеры, получившие ранения, официально считаются инвалидами детства, но не инвалидами войны… 

«Государству мы были не нужны»

В стране еще шла война, а в освобожденном Воронеже уже восстанавливались драмтеатр, клубы, школы, университет. В 1944 году в ВГУ начал работать студенческий театр, и на спектакли его спешил весь Воронеж. На сцене в «красном» корпусе ВГУ ставились отрывки оперных спектаклей со своими солистами, хором. В том же 1944 году в драмтеатре поставили «Горе от ума». Клуб мехзавода был открыт в конце 1943 года, и весь город приезжал танцевать, смотреть фильмы, слушать концерты. Работала библиотека имени Никитина. 

Параллельно с восстановлением культурной жизни город спешил выполнить первый послевоенный план пятилетки 1995-1950 годов. Нет, он не предусматривал строительство жилья для людей, оставшихся без крова. План Сталина сосредоточил внимание на развитии тяжелой промышленности, а потому в Воронеже началась стройка промышленных гигантов - заводов горно-обогатительного оборудования, тяжелых механических прессов, шлифовальных станков, мостовых металлических конструкций. Все средства и силы страны пошли на милитаризацию, тяжелую промышленность, создание атомной бомбы и безвозмездную помощь братьям-сателлитам. 

- Позже я стал понимать несправедливость сталинского плана. Например, строительство здания ЮВЖД, знаменитой башни с часами вызывало у меня негодование, - говорит Сталь Никанорович. - Я понимаю, что это украшение города, его символ, даже ярлык, я преклоняюсь перед творчеством архитектора Троицкого. Но в 1946 году, когда город лежал в развалинах, когда не было жилья, строить этот административный дворец было кощунственно. Железнодорожные чиновники имели прекрасное четырехэтажное здание на Студенческой (там моя мама работала корректором в железнодорожной газете «Вперед!»). 

Клуб мехзавода в 1947 году закрыли, и там, в огромном кинозале, поселили вернувшихся из эвакуации рабочих - поселить их было некуда. Их семьям негде было готовить и купаться, а детям было негде учить уроки. 

- Мы жили, как скотина. Люди для нашего государства не существовали, - вспоминает Сталь Пензин. - После войны у нас появились гигантские ресурсы: с фронта, наконец, вернулись мужчины, заводы, доселе работавшие на фронт, могли обслуживать нужды мирного населения. Кроме того, в это время из Германии шел большой поток всего, что было необходимо для жизни: к примеру, немецкие станки и прессы, которые поставлялись на производство. Я помню, как в клуб мехзавода привезли бархатные занавесы, декорации, даже костюмы из немецких театров. Тем не менее, последние крохи из регионов забирала столица. К примеру, сооружение одной лишь кольцевой линии метро буквально разуло всю страну: Сталин приказал приостановить выпуск резиновой обуви (калош и бот), пока не обеспечат резиной эскалаторы метрополитена…

Запечатленное время

Как-то неожиданно наша беседа со Сталем Никоноровичем завершилась на грустной ноте - мы возвратились к теме, которая оставалась за кадром разговора - годы войны. В книге кинокритик иллюстрирует оккупированный город не только словами, но страшными фотографиями, одна из которых была сделана немцами. На протянутой руке каменного Ленина, словно марионетка, повешена маленькая фигурка - девушка. Возможно, она была второй Зоей Космодемьянской, нашей, воронежской. Но об этом уже никто не расскажет. Почему же все-таки некоторые люди из военного Воронежа так и не были эвакуированы? Дело в том, что после разгрома немцев под Москвой их наступление на Воронеж задержалось, и некоторые эвакуированные жители стали возвращаться, наивно полагая, что немцев в городе не будет. Ошиблись. Воронеж был взят внезапно. 

- Мне хотелось, чтобы моя книга заставила молодежь задуматься над тем, что вынесли воронежцы в военные и послевоенные годы, - говорит киновед. - У нас линия фронта через весь город шла, как в Сталинграде. Представьте себе, мы сидим в СХИ, а за Динамо уже немцы. Немцы были страшно озлоблены, что им не дали пройти. Поэтому они так свирепствовали по отношению к населению. 

Кроме повешенной девушки, еще один символ военной эпохи - картина воронежского художника Александра Бучкури «Вывод», написанная им по одноименному рассказу Максима Горького. На ней хохочущий муж-садист, сидящий на санях, погоняет кнутом - нет, не лошадь - свою голую жену, запряженную в хомут. На заднем плане - зрители: бабы, мужики, дети. У одних лицо исказилось ужасом, другие жестоко хохочут. Так, наверное, хохотали фашисты, когда издевались над нашими местными жителями. Сталь Никанорович считает, что картина «Вывод» - это предчувствие войны: 

- Это предчувствие полного бесправия и беззакония в концлагерях, через которые прошел мой отец, и расстрела мирный жителей, что ожидало самого Бучкури. Я знал его, это был учитель моего отца. До войны папа ездил к нему в гости – показывать свои рисунки, и брал меня с собой. Я запомнил этого доброго дедушку, и никак не мог понять, почему он написал такую страшную картину. Его расстреляли. Вместе с другими жителями немцы гнали его в Песчаный лог, а он вез с собой на тележке парализованную жену. Видя, что он отстает, они пристрелили его. Ему был 71 год… 

Анастасия САРМА

Вернуться  на Главную