Фрагменты счастья

***

Тысячеустое "Любишь?" — "О, да!"

множилось тысячекратно.

Я никогда, никогда, никогда

не возьму те слова обратно.

Пусть умерла на ладошке звезда,

но то, что была — отрадно.

Вы никогда, никогда, никогда

не возьмёте себя обратно.

***

Ах, какая луна шальная...

Ночь, поистине, так нежна.

Я грешна, я дурна, я знаю.

Я порою себе страшна.

Но глаза поднимаю к звёздам, —

среди множества душ и тел

Бог меня вот такую создал.

Что он этим сказать хотел?

***

Нам этот мир от века свыше дан.

В нём каждый камень дышит наслажденьем.

Там Дафнис любит Хлою, а Тристан

спешит обнять Изольды тонкий стан,

и Пушкин помнит чудное мгновенье.

Порою мир нам этот шлёт послов,

которых мы не узнаём при встрече, —

тех, кто нас любит искренно, вне слов.

А мы, пуская дом любви на слом,

тот мир в себе, неузнанный, калечим.

***

Как был хорош он, зряшный мир вчерашний,

как в вечность распахнувшаяся дверь.

Казалось, ничего уже не страшно!

Или напротив — страшно всё теперь.

В тайгу души я отправляюсь в ссылку,

в её глубины, недра, глухомань.

Любви моей предтеча, предпосылка

проглянет сквозь мистический туман.

Мне помнится: то зелено, то вьюжно,

тяжёлых звёзд рассыпано драже...

Всё было так прекрасно, так ненужно,

как никогда не будет мне уже.

Прощаю мира суетную бренность.

Прощаюсь с вещей музыкой дождя.

Как нищему, Вам подаю на бедность

свою любовь, навеки уходя.

Прощаю все потери и напасти.

Прощаю этот сумрак голубой.

И, кажется, я сотворяю счастье

из тьмы всего, что составляет боль.

***

Мы сошлись на дорожке узенькой,

как нашлись посреди тайги.

Я — твоя волшебная бусинка.

Не теряй меня, сбереги!

Звёзд восторженное качание

кружит голову, как "клико".

От земли я давно отчалила,

а до неба всё далеко.

Утоли этот голод яростный,

эту жажду родства в крови.

Утони, как мятежный парусник,

в океане моей любви.

Будет дом. Не свеча, а лампочка.

Не луна, а орех в фольге.

Я — твоя домашняя тапочка.

В самый раз тебе по ноге.

***

В незнакомом подъезде на лестнице

ты меня целовал, обнимал.

Относился ко мне, как к прелестнице,

ничего во мне не понимал.

Знала, знала, отныне не сладить нам

с тем, что пело в груди и жглось.

Мои руки на лестнице гладил ты.

Помнишь? С этого всё началось.

***

У счастливой любви не бывает стихов.

А.Кушнер

У счастливой любви не бывает стихов?

Как я счастлива Вас опровергнуть!

У меня их — как в поле цветов, как грехов,

всяких-разных, пусть даже и скверных.

Фотовспышками строчек ловящих момент,

передать его прелесть бессильных...

Вспоминается кстати любимый фрагмент

из любимого старого фильма.

Там девчонка кружилась рассветной порой,

и струилась вода дождевая.

"А ведь так не бывает!" — кричал ей герой.

"Нет, бывает, — смеялась. — Бывает!"

***

Опустошенье, как после любви,

от целого дня на воле.

Как больно от каждой кровинки травы,

от каждой берёзки в поле.

Природа — избыток, в её пустоте

тону, не умея слиться.

Душе неуютно, она нигде.

Ей голо, как в небе птице.

Мне нужен домик для каждой тоски,

природою непобедимой.

Себя, разнесённой весной на куски,

так трудно собрать воедино.

Воробышек

По небу летели птицы.

Они кричали, галдели.

А люди, задравши лица,

балдели: "Грачи прилетели!"

А рядом воробышек сизый.

Не улетал никуда он.

Чирикает над карнизом,

непризнанный и нежданный.

Бесстрашный аника-воин,

взъерошенный серый чёртик.

Не более ли достоин

и чести он, и почёта?

Не ищет он лёгкой жизни.

Не хочет, хоть терпит муку,

сменять нелюбовь отчизны

на щедрую ласку юга.

И радуюсь необъяснимо

я этой неброской масти.

И верится, что хранимы,

что тоже осилим зиму,

дождёмся тепла и счастья...

Липки

Всё на свете подделка и липа

по сравнению с этим до слёз

ностальгическим садиком Липки,

тех, что всех ностальгичней берёз.

По аллеям бреду, как по следу,

ухожу в его жизнь, как в запой.

Ну куда я отсюда уеду?

Разве можно расстаться с собой?

В этот сад мы все по уши влипли.

Сколько б времени ни утекло -

расточает улыбки нам Липки,

разливая по душам тепло.

Словно хочет напомнить с укором

позабытый из детства мотив.

Не даёт мне уехать мой город,

насмерть Липками прилепив.

Зима

Всё, что заснежено, остужено —

вельможным кажется, чужим.

Как заторможенно, контуженно,

замедленно плетётся жизнь.

Как кружево судьбы ажурное

под томный голос Адамо...

Оцепенелыми дежурными

деревья стынут у домов.

Зима опустит саван-занавес,

всё погребая в белой мгле...

Но март начнёт спектакль заново

для уцелевших на земле.

Всё обнажит, что замуровано,

откроет бездну мёрзлых тайн.

Я всё ещё начну по-новому.

Весна, отдай меня, оттай!

***

Улица так тиха,

что слышно, как бьётся сердце.

Как будто в забытый храм

сейчас отворится дверца.

Знакомый дом-теремок,

крылечко, резные ставни...

У горла застыл комок,

и ноги ватными стали.

Как будто я снова — та,

и всё будет, как и прежде...

Улица так пуста,

что нет никакой надежды.

***

Я взобралась на вершину себя,

как на высотное зданье.

Небо ночное простёрлось, слепя, —

апофеоз мирозданья.

Буду отстаивать вахту мечты,

Божьи послания слушать,

вечность отстаивать от суеты.

Буду отстаивать душу.

***

Как небу — буря, человеку — страсть, —

последняя возможность не пропасть,

а выплеснуться, выкричаться всласть.

И если буря — это неба вздох,

душа — вздох мира, чтобы он не сдох.

Да, черти в ней гнездятся, но и Бог!

***

В небесных морях и на суше

я вижу одну свою душу.

Смотрю, как бурлит и осмеливается.

Хочу, чтоб была белее

залитого бледности мелом лица.

И всю, как в муке, в той муке

швыряю всем встречным в руки.

И ей ничего не делается!

***

Пусть будет всё, что было не с тобою,

что в тайных генах бредило в крови.

Пусть будет горечь, наслажденье болью,

потери, бури, ненависть в любви.

Пусть будет всё, чего боялась смутно,

подспудных мыслей отгоняя тень.

Хоть миг прожить беспутно, безрассудно,

отдав все годы за единый день!

Пусть будут страсти, пропасти, напасти,

в звериной пасти кануть, пасть на дно, —

безудержный порыв навстречу счастью,

навстречу жизни, смерти, всё равно...

Всю жизнь свою, прорвавшую тенёты,

в одно мгновенье выкричав навзрыд,

родиться снова птицей для полёта,

всему и вся объятия раскрыв.

Пройдя сквозь злую обречённость века,

туннели мук, которых не избыть,

впервые превратиться в человека

ценой того, чтоб перестать им быть.

***

Обрастаю книгами —

хлебными ковригами,

вкусными, хрустящими,

суть в себе таящими.

День бежит потоком с кручи,

и намучит, и наскучит,

а дойду до перевала —

начитаюсь до отвала!

И хмельной бессонной ночью

мир увидится воочью...

Обрастаю книгами —

тяжкими веригами,

в прошлое ведущими,

жизнь мою крадущими.

День бежит потоком с кручи

всё быстрей, бурнее, круче.

Я же с книжкою под мышкой —

в подземелье серой мышкой.

Среди книжных дней и ночек

жизнь застряла между строчек.

Пусть судьба-насмешница

преподносит фигу мне —

всё равно я, грешница,

обрастаю книгами!

***

Одной надеждой меньше стало —

одною песней больше будет.

А.Ахматова

Шагреневая кожа творчества!

Гляжу, сама себе не рада,

как на листке тетрадном корчится

моя отрава и отрада.

Жизнь за окном переливается

цветами неоренессанса,

а у меня переливается

в метафоры и ассонансы.

О творчество, страна Дурмания,

ты — суррогат, зараза, мизер!

Как мне избавиться от мании

жизнь подменять игрою в бисер?

Когда глазами в звёздах тонем мы,

их отраженья множат воды.

Жизнь и поэзия — синонимы?

Антонимы и антиподы!

О творчество, твоё могущество

оплачено большою кровью.

Ты сотрясаешь души ждущие,

как ветер сотрясает кровли.

Непостижимо и таинственно

сомнамбулическое слово

ведёт тропинкою единственной

за дудочкою крысолова.

Грозою распахнуло форточку.

Полынью пропитался воздух.

Чем хуже жизнь — тем лучше творчеству.

Чем ночь темней — тем ярче звёзды.

Надежды — вдрызг, удача — побоку,

но живы чудные виденья.

Идёшь по жизни, как по облаку...

О наважденье заблужденья,

что только разрешусь от бремени, —

и мир в стихе моём нетленном

предстанет неподвластным времени,

пронзительным и просветленным.

***

Страны и дома добровольный пленник,

гляжу в окно на сцену бытия,

на тот спектакль, что без копейки денег

даёт сегодня улица моя.

Идёт спектакль, бесхитростный и чистый,

на пятачке, лучами залитом.

И все кругом — народные артисты,

играют жизнь, не ведая о том.

***

Раскроет память старые блокноты,

с души сдувая пепельную пыль.

Из одиночной заполночной ноты

родится фантастическая быль.

Рванусь, срывая связки и суставы,

пронзая песней толщу облаков,

иль, может быть, не вытянув октавы,

паду костьми своих черновиков.

Но верится, что из ночных видений,

из-под руин заоблачных дворцов,

сплетенья теней, сказочных владений,

из всех моих хотений и радений

проступит жизни чистое лицо.

***

Стихи — мои дочки и сыновья,

излюбленные до дна.

Моя многочисленная семья,

что Богом была дана.

Спасибо, что это хотя б сбылось,

а то бы — подумалось вновь —

о сколько б детей породить пришлось,

чтоб вылюбить всю любовь!

***

Неисправимый интроверт,

гляжу на свет воды зеркальный,

где отраженья звёздных черт

неотличимы от реальных.

А масло в роковой руке

уже плеснуло у трамвая,

и жизнь, отлитая в строке,

лежит и смотрит, как живая.

***

Жизнь не отоваришь —

хлопоты бесплодные.

Варишь, варишь, варишь...

Глядь — опять голодные.

Только с плеч гора лишь —

вновь в быту погрязла я.

Моешь и стираешь,

смотришь — снова грязное.

А порой отступишь

от постылых правил сих —

любишь, любишь, любишь...

И опять понравился!

***

В моей жизни — жирным курсивом —

всё, что связано с той зимой.

Слава богу, что некрасивый —

тем вернее ты будешь мой.

Пусть кривой, глухой, хромой —

лишь бы мой!

***

Иных миров благая весть

витала над умами.

И звёзды, все, что в мире есть,

стояли над домами.

О вечных таинств торжество,

предвосхищенье рая!

Но на рассвете волшебство,

как звёзды, умирает.

Всё разрешится — се ля ви! —

ночной горячкой речи:

всю ночь шептать слова любви

и — не узнать при встрече.