Без тебя
Жили мы как друг в друге матрёшки,
а теперь стало пусто внутри...
Позвони, как туда доберёшься,
или райскую птичку пришли.
Вместо роз и конфет в день рожденья
собираешь мне звёзды в кулёк.
Это облако или виденье?
Или ты там в тумане прилёг?
Мы сойдёмся опять после жизни,
что пущу я легко на распыл.
Обниму тебя в райской отчизне, -
чижик-пыжик, ну где же ты был?
Я хочу, чтобы утром побудку
твоим голосом пел мне щегол,
и плясать под родимую дудку,
и спрягать мой любимый глагол.
Помнишь ли, как мы делали щуку,
а потом пили кофе гляссе
и внимали сердечному стуку,
когда пел «Без тебя» нам Дассен.
И глядишь ты с портрета в оконце,
улыбаясь чему-то вдали...
Без тебя я как небо без солнца,
как листва без корней и земли.
***
Мне говорят: он старый, некрасивый,
он болен, он в конце концов женат.
Но нить судьбы, что брезжила пунктиром,
окрепла и связала как канат.
И пусть молва берёт наизготовку,
слова летят как пули из ствола,
но я бегу на нашу остановку,
где Аннушка уж масло пролила.
Я верю в наш нетонущий кораблик
и в сказку без печального конца.
И наступаю на родные грабли,
знакомые до каждого резца.
***
Ни на что не надеюсь,
ничего не прошу,
потому что везде есть
место карандашу
и листочку бумаги…
Пусть я с радостью врозь,
мне хватает отваги
жить без жалоб и просьб.
Как изъятие яти -
всех бессмыслиц весны.
Вместо встреч и объятий -
бессловесные сны.
Я без ласковой доли
без труда обойдусь.
Есть покой, есть и воля.
И светла моя грусть.
***
Приметы говорят, что день не мой.
Что день - вся жизнь какая-то чужая,
не внемля моей нежности немой
и с глухотой кромешною мешая.
И я сама отныне не своя,
«ничья, ничья» - в окно щебечут птицы.
Семь-я распалось на одно лишь я
и это мне вовеки не простится.
***
Я ломаю руки,
я кусаю локти.
Вне себя от муки,
у себя я во где!
Никого не вправе
обвинять в расплате.
И нельзя поправить.
И нельзя загладить.
Милые в могилах.
Как земля носила?!
Умереть не в силах.
Жить невыносимо.
***
Этой рыженькой кудрявой сучке
удалось, чего мне никогда…
Помню, как ты взял её на ручки.
Началась смешная чехарда.
Вам обоим нравилось ласкаться...
Как она, цепляясь за рукав,
ластилась к тебе, лизала пальцы
и уснула на твоих руках.
Положил на стул её небрежно,
но я подсмотрела в этот раз
глубоко запрятанную нежность
в уголках твоих холодных глаз.
Даже в мыслях больше не касаясь,
уношу туда, где быть одной,
глубоко запрятанную зависть
к мимолётной радости земной.
Секретик
Я ищу предлог уйти из дома -
на себя взглянуть издалека,
побродить по тропам незнакомым,
наблюдать, как меркнут облака,
подбирать обрывки разговоров,
взглядов, силуэтов (этот — мой!),
чувствуя себя каким-то вором,
крохобором с нищею сумой.
Никому не видимые ранки
напитают тайное словцо.
Как прекрасно то, что на изнанке,
и бесстрастно то, что налицо.
Я хочу, чтобы во мне ты не был,
вырывая из души клеща,
но глазам дано так много неба,
а любовь могуча и нища,
и она никак не перестанет...
Кажется, хочу того не я -
листьев лепет, крыльев трепетанье,
ласки ветра, трели соловья…
Как правдивы и понятны речи
облаков, дождей и мотыльков...
Я иду, иду тебе навстречу,
удаляясь в глубину веков…
Буду я убийцей и героем,
но сегодня под сердечный вой
глубоко в земле сырой зарою
свой секретик маленький, живой.
***
В гостях был дождь, он обнимал и плакал
о чём-то вечном на моём плече.
Стояла я, окутанная влагой,
и не могла помочь ему ничем.
Любовь как вечный дождь стучит в окошко,
на стёклах оставляя мутный след.
Я соберу в сердечное лукошко
что кот наплакал мне на склоне лет.
Вцеплюсь в него ногтями и зубами,
в обломки от расколотых корыт.
Спасибо, дождик, что от слёз избавил
и за меня всё выплакал навзрыд.
***
И тихо теплится окно,
чуть освещая жизнь,
что положила под сукно,
сказав ей: отвяжись.
Но даже в холоде и мгле
найдётся уголёк,
и будет снова на земле
светиться огонёк.
Светай, светай в моём окне,
пусть разойдётся тьма.
Как глубоко ты нужен мне -
не знала я сама.
И трубка пусть заворожит,
молчание поправ,
и доказав, что дальше — жизнь,
что был Шекспир не прав.
***
Как с гор вода, в ночи виденье -
явился ты на белый свет.
О с днём рожденья, с днём рожденья,
любви и счастья на сто лет!
Пусть жизнь воздаст тебе сторицей
в работе, в славе и в гульбе.
Сегодня всё тобой искрится
и серебрится о тебе.
Твой голос самой чистой нотой
пробьётся сквозь базарный гам,
чтоб ангел удивлённый с лёту
как голубь пал к твоим ногам.
Да будет мир к тебе любовней,
чтоб ни больших, ни малых зол,
пусть для тебя цветёт шиповник
и охраняет карнеол.
И пусть другие хватки, ловки,
а ты - посланец звёзд, планет.
Желаю новой остановки,
но только не конечной, нет.
Прими как сердца дар на веру -
прекрасной сказки мудрый свет.
Принц улетает на Венеру,
а Лис глядит ему вослед.
***
О день рожденья, день рожденья,
ты столько поводов даришь
для встреч, подарков, угощенья,
слов, что лишь в праздник говоришь...
Твой день рожденья — словно сводня,
хотим мы или не хотим.
Ты не отвертишься сегодня,
мой поцелуй неотвратим.
Я на открытке стих малюю,
чтоб ты прочёл и обомлел...
Сказать, как горячо люблю я,
сегодня мне сам бог велел.
***
Как сладок мне твой нектарин
и розочка на торте,
и что бы ты ни подарил -
храню я будто орден.
И шоколад, что надо пить,
и сливочные розы...
Мне есть теперь чем подсластить
мои ночные слёзы.
На чёрный день их сберегу -
как станет вовсе плоше.
А после уложу в строку,
в прокрустовое ложе.
***
Я тебе улыбаюсь сквозь слёзы,
осеняю знаменьем вслед.
Ангел ласковый, светловолосый
ждёт тебя за порогом лет.
Слышу, как вы проходите рядом,
на могиле травой шурша,
и гляжу я невидящим взглядом:
до чего же она хороша.
Обними ж её крепче за плечи,
ту, что станет твоей судьбой.
Пусть сейчас я отсюда далече,
но душа моя тут, с тобой.
И не будет ничьей виною
мир, что мной ото всех таим.
Как же ласково имя льняное,
как звучит оно в лад с твоим.
***
Ещё до слова, до поступка
я чувствую родство с людьми,
когда снимается скорлупка
с души — и вот она, возьми.
И точно так же, до знакомства,
походка, облик или взгляд
мне чью-то тайну вероломства
иль чужеродства оголят.
Вот так тебя, ещё не зная,
и до того, как обняла,
как будто вспомнила из сна я
и с первой строчки поняла.
***
Голос твой всё чует и врачует
капелькой отмеренной тепла,
в моих снах непрошенно ночует,
чтобы жизнь уверенней текла,
чтоб не так заброшенно в ней было,
чтоб улыбки розами цвели,
чтобы я и Там его любила,
слыша далеко из-под земли.
***
Может быть, когда-нибудь взгрустнёшь,
глядя на дождливое окошко,
и, увидев вдруг, не оттолкнёшь,
коли о колени трётся кошка.
Буду жить во всём, на что твой взгляд
теплоту случайную уронит -
в птахах, что щебечут и гулят,
в шелесте травы, в шумящей кроне.
Главное - учиться понимать,
доходить до самой тайной сути...
Радугою буду обнимать,
чокаться с тобой огнём в сосуде.
***
Вновь перебираю фотоснимки -
ты их сохрани и утаи.
Будут невидимки, анонимки -
золотисто-карие твои.
Я хочу, чтобы никто не ведал,
как тепло из глаз в мои течёт.
Все реснички на закрытых веках
знаю я теперь наперечёт.
Нет, не голливудская улыбка,
не точёный профиль напоказ -
то, что мимолётно, тонко, зыбко,
прямо в душу тянется из глаз.
Пусть софиты с вспышками потухнут
и аплодисментов стихнет гром.
Будь таким, каким ты был на кухне,
рядом с дуршлагами и ведром.
Будут роли на подмостках рая,
будут крики браво и ура,
только голубь всех переиграет,
ибо жизнь сильнее, чем игра.
***
Звонишь почти что каждый день -
какие мне подарки даришь!
Товарищ в счастье и в беде,
чем душу снова отоваришь?
Как день прошёл? Как жизнь прошла?
Всё-всё неси мне, как на блюде!
Прости, что близко подошла,
но мы почти родные люди.
Мне разговор наш — как озон,
я позвоню, ты только свистни!
Сон - в явь, явь - переходит в сон...
круговорот мечты и жизни.
***
Чай-кофе в подарок, блокнотный листок,
стихов моих малая долька...
А ты догадался, зачем был свисток?
Для хохмы? Защиты? Не только.
Да классик меня подтолкнул его дать,
пусть думают все, что для смеха...
«Ты свистни, тебя не заставлю я ждать».
Ты свистни, тебя не заставлю я ждать!
И тут же откликнусь, как эхо.
***
Я смешала сказки, так волшебней -
мы из разных сказок и миров,
и к тебе явилась из соседней -
с пригоршней сюрпризов и даров.
Я теперь нигде и ниоткуда,
но ты не пугайся, если вдруг
приключится маленькое чудо
и тебе поможет тайный друг.
Я приду Оттуда на минутку -
капюшон надвинуть, чай согреть.
Не сочти за розыгрыш и шутку -
это всего-навсего несмерть.
Я теперь пройду в ушко иголки,
брови удивлённо не суровь.
Собери любви моей осколки,
пролитый бульон ещё не кровь.
Ничего не кончится бесследно.
Всё приходит, если очень ждём.
Буду я любить тебя бессмертно,
будешь мной посмертно награждён.
***
Белые одежды, юность моя, где ж ты,
сочиняю зелье, чтоб её продлить:
чуточку иллюзий, капельку надежды
и немножко боли радость подсолить.
Сочиняю зелье для чужого сердца,
не хватает только — губы не криви -
приворотной травки... соли или перца...
и ещё немного жизни и любви.
***
От тебя прохладой веет,
лёгким ветерком.
Не найти слова новее -
оглянись кругом, -
солнце так же греет кожу,
тает корка льда...
Я скажу тебе всё то же,
что и все года.
Что банальнее на свете
слова с буквы "эл"?
В нём всё то, что шепчет ветер,
соловей напел.
Пусть банальны эти слоги,
я по ним учусь
не бояться тавтологий,
повторений чувств.
Точка станет многоточьем,
звёздами вдали...
Капля нежности подточит
камень нелюбви.
***
Старый дворик, новый мир,
тёплая компания.
Милый дворник, Мойдодыр,
сцепщик мироздания.
Вот ещё один виток,
чтоб недаром маяться.
Будет белка и свисток,
всё, о чём мечтается.
Ты, метла, мети, мети,
выметай всё лишнее.
Ты, душа, лети, лети,
долетай до Высшего.
Милый дворник, ты держись,
сколько б там ни намело,
переписывая жизнь
начерно и набело.
***
С метлой в обнимку дни твои...
Не заменю тебе метлу я.
Живу за вечность от любви,
за тыщу вёрст от поцелуя.
Мне не избыть мои грехи -
что не дождусь конца недели,
преступно крапаю стихи,
звоню тебе без всякой цели.
Бросаю письма вслед — лови! -
летят как снег они с балкона...
На них - пойми же и порви -
нет ни управы, ни закона.
***
Спасибо тебе за живые посланья,
за свет неулыбчивых глаз.
Я знаю теперь, где сидишь на диване,
где кофе пьёшь, - жизнь удалась!
Как едешь в автобусе, и возле двери
её открываешь ключом.
И все предстоящие беды, потери
теперь мне уже нипочём.
Без этих посланий я тут же зачахну
иль жизнь не туда зарулю.
Чем больше тебя узнаю в мелочах я,
тем больше - крупнее - люблю.
***
Беглый поцелуй и прощальный взмах,
а потом кукуй до утра впотьмах.
Сладость на губах, на ресницах соль,
вперемешку страх, радость, нежность, боль.
Голос: «я пришёл», комп и телефон,
жизни остальной приглушённый фон.
Словно парашют — купол голубой…
Я тобой дышу, я живу тобой.
***
Наступает косматая осень...
Проступает сквозь сумерки лет
Безымянная улица восемь,
где живёт безымянный поэт.
Я пишу обо всём без кавычек,
всему свету себя разнеся.
Ты в числе моих вредных привычек,
от которых отвыкнуть нельзя.
Мир наполнен словами моими,
я понятна любому ежу.
Но храню твоё тайное имя
и под пыткой его не скажу.
***
Кто мне выпадет — туз иль валет?
Дом казённый иль прочая гадость?
Выпал дождь и простёртая вслед
семицветная радуги радость.
Что мне выпадет — слёзы из век
и разлука пиковою дамой?
Выпал ты как на голову снег
так внезапно, светло и нежданно.
Я жила предсказаньям назло,
не боясь никакого расклада.
В картах мне никогда не везло -
но вот звёзды ложились как надо.
***
Пришелец из далёких снов,
как сказка или песнь.
Ты мой зазноб или озноб,
высокая болезнь.
Сияешь мне в ночи любой -
как камень в сто карат.
Скоропостижная любовь,
летальный аппарат.
Ну что с того, что всё не так?
Зачем я так? Бог весть…
Но я сияю как пятак
от счастья, что ты есть.
***
Ты мой свет в конце недели,
в веренице долгих дней.
Ты мой свет в конце туннеля,
не погасни, не тускней.
Жизнь промчится, словно поезд,
путь конечный недалёк,
но далёкий, словно полюс,
подмигнёт мне огонёк,
посигналит из апреля -
пусть снега за пластом пласт,
но зато в конце тоннеля -
свет твоих зелёных глаз.
***
Ты столько раз мне говорил «спасибо»,
что я из них могла бы шубу сшить
и в ней бы даже выглядеть красиво
(а может быть, напротив, рассмешить).
Я б эту шубу тёплую носила
и грелась бы в ночные холода…
Чтобы услышать новое «спасибо»,
не жаль мне вдохновенного труда.
И, вопреки расхожей поговорке,
я положу его себе в карман.
Твоё «спасибо» слаще хлебной корки,
когда смертельный голод по словам.
***
Стучу в твою душу, теряя перья,
ни рук не жалея, ни крыл.
Стучусь в твою доброту и доверье,
а ты мне опять не открыл.
Себя обносишь как бастионом,
стеною из бронестекла.
И мне отвечаешь холодным тоном,
и в нём ни на грош тепла.
Как будто душа твоя из металла.
Так холодно на ветру.
Открой же, сердце стучать устало.
Не достучусь — и умру.
***
Помнишь у леса тот магазинчик,
мой монолог...
Как я цеплялась за твой мизинчик,
за дружбы клок.
Помнишь, к тебе я в слезах подсела,
в лютой тоске.
Всё ведь тогда на краю висело,
на волоске.
Рок надвигался судищем Линча,
вынул кинжал...
Но уцепилась за твой мизинчик -
ты удержал.
Был мой любимчик, порой обидчик
- раны болят...
Всё отдала бы за твой мизинчик,
за тёплый взгляд.
***
Профиль твой строгий, сжатые губы,
весь неотсюда, с дальней планеты...
Словно другому принцу Гекуба,
я тебе просто никто иль некто.
И никогда мы не станем роднее,
ягоды разного поля и вкуса...
Но чем ты ко мне холоднее -
тем сильней меня любит Муза.
И пусть тепло уже еле тлеет,
взгляд нездешний, и ты не в теме,
но Эвтерпа зато пожалеет
и меня поцелует в темя.
***
Я жду тебя — не важно где и сколько.
В сметане приготовлю карася.
Кормить тебя мне радостно, вот только
любить нельзя.
Придёшь — к тебе на шею не бросаюсь.
Любить нельзя, ведь мы с тобой друзья.
Губами лишь слегка щеки касаюсь.
Любить нельзя.
Спрошу потом Харона в укоризне,
по Лете вдаль в его ладье скользя,
зачем мне жизнь, когда тебя при жизни
любить нельзя...
***
Вот и настала встреча,
красный мой день недели.
Тосты, улыбки, речи…
Хорошо посидели.
Я угощала пловом,
сырниками и щами...
Жаль, что настала снова
наша пора прощанья.
Поцелуешь как клюнешь,
только смешно при этом...
Может быть, ты и любишь,
но не знаешь об этом.
***
Мы с тобой выпивали не допьяна,
этот вечер продлив по крупице.
Что вино, если ты мне как опиум -
мне тобой никогда не напиться.
Наливать себе больше не стану я,
чтобы это не вышло мне боком,
без вина от любви моей пьяная,
без вины виновата пред богом.
Закружилась в глазах моих комната,
разлетелась душа на запчасти.
Я, не чокаясь, кажется, чокнута,
кокну жизнь как тарелку на счастье...
***
Ты летаешь, я тону…
Не спастись за фразой.
Потянул меня ко дну
омут кареглазый.
Ты летаешь как Шагал
и не видишь с неба -
там, где путь твой пролегал -
я тону нелепо.
Но жива ещё почти,
и из опасенья
я прошу: надень очки,
как круги спасенья.
***
Ты хотел, чтоб были мы
лишь знакомы чуть.
Как же это, мыслимо ль,
я не научусь…
Быть нам вечно порознь,
так судил нам Бог.
Спохватилась поздно я,
сердце сжав в комок.
Рюмка водки с тоником,
лекции, режим…
Сделай же хоть что-нибудь,
чтобы стать чужим.
***
Ты гордый кипарис по гороскопу,
а я — заплаканная ива. Как похоже…
Ты строен и как будто чем-то скован,
твой облик всё ухоженней и строже.
А я простоволоса и плаксива,
но ты остановись и лишь послушай.
Да, я немолода и некрасива,
но плач мой проникает в ваши души.
***
От тебя звонок получен.
И хоть беден мой улов -
вечер скучен, однозвучен
без твоих обидных слов.
Я в обиды не вникаю,
мне они не по плечу.
Просто к трубке приникаю,
словно к тёплому плечу.
Говори же, говори же,
что-нибудь, но говори…
Может быть, мы станем ближе,
если слушать, что внутри.
***
«Здравствуйте, Наталия Максимовна».
Это словно воздуха глотнуть.
Солнце ты моё неугасимое,
радость, наполняющая грудь.
Магия какая-то иль мания,
Бог помог или попутал бес?
Что ты говоришь — не понимаю я,
слушаю как музыку с небес.
Это как амброзией питание -
так мне речь любимая сладка.
Ну пока. До завтра. До свидания.
До звонка, до воздуха глотка.
***
От тебя какая-нибудь малость
для меня порою значит столько!
Я ни с кем ещё так не смеялась
и ни с кем не плакала так горько.
Ты читаешь мне по телефону
про своих придуманных героев,
присылаешь фото по смартфону.
Всё я в закрома свои зарою.
Распрощаюсь с чёрною тоскою.
Выйду на балкон — ещё не вечер...
Как раскраску детскою рукою,
я тобою жизнь свою расцвечу.
***
Выгуливаю одиночество,
шагами измеряю боль.
Я душу вылюбила дочиста,
я говорю сама с собой.
Весь мир — пустынею безгласною...
Всё это так, но лишь пока
твою улыбку грустноглазую
не достаю из тайника.
Она не даст мне больше мучиться,
вернув меня в любви страну...
Пусть дважды в реку не получится,
так вспять её я поверну.
***
Живу тобой, но без тебя,
одна, но не одна.
Из слов и снов любовь лепя,
тебе до дна видна.
Любить — как в жаркий полдень пить,
тоску свою топя.
О, мне так нравится любить!
И именно тебя.
***
Люблю тебя как солнце в день осенний,
неярко и легко, чтоб не обжечь.
Как важно до весеннего спасенья
тепло это непрочное сберечь.
Сквозят стволы последнею свободой.
Погрейся в ненавязчивых лучах,
что окружают робкою заботой,
чтоб сердцем не замёрз и не зачах.
Какие сны зимою нам приснятся,
пока разбудит вешняя вода?..
Дано стихами мне тебе признаться,
в чём прозой не смогла бы никогда.
***
Звёзд не хватаю, прочно на земле,
летаю лишь во сне и на Пегасе,
а раньше доводилось — на метле,
греха не видя в дьявольской проказе.
Теперь летаешь ты, а я молю,
чтоб долетел полями и лесами,
чтобы обнять и вымолвить: люблю,
и захлебнуться счастьем, как слезами.
Увижу, обогрею, накормлю
и напою колодезной водицей.
Люблю, люблю, пожизненно люблю...
Как жаль, что это всё не пригодится.
***
Мне не нужен повод для стиха,
для любви к тебе не нужен повод.
Это только с виду я тиха,
а коснёшься — оголённый провод.
Кажется — невинна, как птенец,
алым — губки, беленькая шубка.
А внутри запёкшийся свинец
и палёной гарью пахнет шутка.
Кажется — перешибить плевком,
но гранатомётом не обрушить...
И лишь ты бы мог меня легко
обесточить и обезоружить.
***
Я за тебя стакан гранёный -
до дна, но только и всего...
Ты мой чужой и отстранённый,
хотя люблю как своего.
Но не ведись на опус лестный -
он не том, что мы близки.
Ты мой соломинка над бездной,
заслон от боли и тоски.
Стучится вымученный ветер
в моё закрытое окно.
А я одна на белом свете,
жизнь положила под сукно.
И только листья на балконе,
забившись в дальние углы,
напомнят мне его ладони,
как были нежны и теплы.
***
Оловянный солдатик, аскетик,
неулыбчивый мальчик, дичок...
Как увижу тебя на дискете -
так сердечный стучит каблучок.
Что стучу в твою душу мальчишью,
что ищу в ней - не знаю сама.
Обвожу тебя бережно мышью,
сохраняю в свои закрома.
Почему так пути наши розны,
так судьба далеко развела.
Почему ты родился так поздно
и не я тебя жаль родила.
Где б ты не был и с кем бы ты не пил -
ты со мною как лучик во мгле.
Да хранит тебя ангел на небе
и забота моя на земле.
***
Оловянный солдатик и Маленький Принц,
из какой ты явился мне сказки?
Моя нежность к тебе не имеет границ,
только близится сказка к развязке.
Принц летит на планету, солдатик в огонь,
я не Роза и не Балерина.
Я пришла за тобою из сказки другой -
из Гомера, Пер Гюнта и Грина.
Только сказки нельзя поменять и смешать,
словно это коктейль или виски…
Я не буду тебе своей жизнью мешать
и тихонько уйду по-английски.
***
Ты любишь ли эту погоду,
когда моросит, моросит…
В. Соколов
Люблю я такую немилость
небес, оставляющих след…
В дождливую пасмурь и сырость
так сладко закутаться в плед
и чувствовать без опасенья,
как будто из тайных бойниц,
поэзию улиц осенних,
зелёных от холода лиц…
Иль даже навстречу природе
брести, одурев от даров
продутых насквозь подворотен,
промозглых и серых дворов…
Не любит никто дождепада,
хотят загорать неглиже.
А я, достоевщины чадо,
дитя подземелья в душе.
Меня не поймут солнцеманы,
а я так люблю эти дни…
Ведь сумерки, сны и туманы
поэзии чем-то сродни, -
фантазиям, грёзам, подушкам,
промокшим ночами от слёз...
Развешивать сны на просушку
училась почти я всерьёз.
Печаль моя с неба струилась,
фонарь через сито светил.
И я тебе просто приснилась,
и ты только в сны приходил...
***
Возраст поэта — порой в укоренье,
кто — от свинца, кто в петле...
Жизнь затянулась как стихотворенье.
Я зажилась на земле.
Стыдно писать о любви не в 17
и даже не в 37.
Я доживать до такого, признаться,
не собиралась совсем.
Смерть проскочила видимо мимо,
идючи на рандеву.
Неотменимо, незаменимо,
неотвратимо живу.
Учит подруга: в возрасте нашем
слова не может быть «фи»,
если бы кто-то где-нибудь, скажем,
вдруг да признался в любви.
Вот ещё — я возражала со смехом,
и в девяносто пошлю,
если в душе не откликнется эхо
и не откроется шлюз.
Как и того, кто зовёт в кафетерий,
вить призывает гнездо...
Только любовь мой единый критерий -
и в девяносто, и в сто.
Возраста нет у поэтов, поверьте,
есть только сроки души.
Главное — прежде пришлёпавшей смерти
ты её не потуши.
На чёрный день
***
Всё, что накопила на чёрный день -
вот он наконец настал -
любимый голос, родная тень -
прочнее, чем драгметалл.
Всё что припасла на худой конец
(конец — он всегда худой) -
любви моей золотой телец,
омытый живой водой.
Пытаюсь расслышать сквозь шум и фон,
держась за каркас стропил, -
вот строки, что ты читал в микрофон,
вот музыка, что любил.
Пишу тебя и держу в уме
и умножаю на ноль,
и получаю солнце во тьме
и сладкую в рёбрах боль.
Твои слова в сокровенный час,
портреты над головой -
вот мой НЗ, золотой запас,
что держит ещё живой.
Звонит мобильник лишь по тебе,
теперь это мой смертфон,
где все номера ведут к тебе,
а смерть — это только фон.
***
Божия коровка, унеси на небо,
где мой любимый спит глубоким сном.
Одним глазком его увидеть мне бы,
хоть в облаке и в облике ином.
Лети к нему и сядь ему на пальчик,
как жаль, что мне нельзя туда самой.
Пусть ему снится, что он снова мальчик,
и мама из окна зовёт домой.
Я бы уснула тоже беспробудно,
но здесь его следы наперечёт,
мне потерять их страшно — вот в чём трудность,
вот что мешает дать себе расчёт.
Ни в бога и ни в чёрта я не верю,
на всё рукой безжизненно махну.
Но кроткому и крохотному зверю
ладонь открою, сердце распахну.
Лети, лети сквозь жизни амальгаму
туда, туда, за тридевять земель,
где милого его земная мама
небесную качает колыбель.
***
Ущипни, чтоб поверить, хоть это уже не впервой -
вот стоишь ты как вылитый, как живой,
говоришь, ну что ж ты, а я тебя там искал!
Как давно я тебя не нежил и не ласкал.
Говорю, я ушла бы сразу тебе вослед,
но боялась, а вдруг там следов твоих вовсе нет,
и ждала тебя здесь, где смерть растащила нас,
на твоей подушке, вблизи твоих рук и глаз,
что глядят с портрета и греют меня теплом,
как бы зло кайлом ни пытало бы на излом.
Я хочу однажды уйти бы к тебе во сне.
Мы бы встретились в нашей общей с тобой весне.
А пока от тебя до меня тридевять земель -
за щекой сохраняю любви твоей карамель.
И в какой бы тине, в каком ни лежала б дне -
там любую горечь она подслащает мне.
***
Смерть кровавым зрачком
смотрит со светофора.
Опрокинет ничком
или даст ещё фору?
Переждать не хочу
желтоглазую морось,
я на красный лечу -
ничего, что мы порознь.
Твои знаки ловлю -
ты ведь знал, что поймаю.
Я всё так же люблю,
в тёплых снах обнимаю.
Жизнь как чьё-то авто
пусть проносится мимо.
Настоящее то,
что бесцельно и мнимо.
Из улыбок и слёз
нашу повесть сплетаю.
В титрах огненных звёзд
твоё имя читаю.
Однова
Сломалась жизнь — я смастерю другую,
отпилим хлам, а нужное прибьём!
Ту, что сейчас — и злейшему врагу я...
Мы однова вдвоём с тобой живём!
Ах жили, жили… Однова теперь я,
я однова, любимого вдова.
Летят души растрёпанные перья,
и в перлы не слагаются слова.
Как хочется единственного чуда,
тепла плеча родного до утра...
Пошли мне снова весточку оттуда,
пусти меня погреться во вчера.
Коплю в душе все памятки и метки.
О кто-нибудь, прошу, умилосердь...
И бьют в окно поломанные ветки,
крест-накрест перечёркивая смерть.
***
В небо с качалки гляжу: самолёт…
яблоки падают с веток…
вот недолёт… перелёт… их полёт
к счастью, не больно-то меток.
С неба летит голубой дождепад,
капельки целятся в лица.
Всё невпопад, невпопад, невпопад…
но ему надо излиться.
Облако в небе навстречу плывёт,
руки ему простираю,
там мой любимый отныне живёт,
весточки пишет из рая.
Яблоко падает мне на живот.
Я по тебе умираю...
***
Кладбище Новое Городское.
Участок сорок один.
Там хоронят бомжей, изгоев,
тех, кто остался один.
Тех, кого некому было оплакать,
некому хоронить.
В общую яму, в сырую слякоть
их опускают гнить.
Я не видала страшнее груза -
как в свежевырытый ров
их грузовик привёз полный кузов -
грубо сколоченных роб.
Вонь выбивалась сквозь швы и щели…
Всем был один надел -
в этой клоаке, в одной пещере,
в общей могиле тел.
Мёртвые, к счастью, не имут срама
жизни, прожитой зря.
Им не учуять этого смрада,
всё им до фонаря.
Тянутся в поле ряды-обезлички,
только вороны кричат.
И из земли лишь одни таблички,
словно ладони, торчат.
***
Меня никто не сможет убедить,
что разделила нас с тобой могила.
И чтобы в реку дважды не входить,
я из неё ещё не выходила.
Куда несёт меня моя река,
любовь моя, отрада и отрава,
где мы с тобой сцепились на века,
река Забвенья, Плача, Переправы…
Держусь за память, словно за буёк,
на Переправе не сменю коня я.
Тут всё уже последнее, моё,
я ни на что его не променяю.
Здесь будет всё, как было при тебе -
твои кассеты, книги и пластинки.
И за улыбку в будущей судьбе
я ни единой не отдам грустинки.
Я удержу всё, что смогла сберечь,
и сохраню твой образ на века я.
Моя река, моя родная речь,
что о тебе течёт, не умолкая...
***
Раз словечко, два словечко…
Только нету человечка.
И словечка не с кем молвить.
Он ушёл… совсем ушёл ведь.
Я сижу в своей пещере,
подхожу к скрипящей двери,
на твою подушку лягу,
исчеркаю всю бумагу…
Нет тебя, ушёл как дымка,
нелюдимка, невидимка,
догорел, как эта свечка...
Прошепчи хоть пол-словечка.
Я стихи тебе малюю,
чтоб услышал, как люблю я.
Обними во сне за плечи,
чтоб немного стало легче.
Подхожу всё время к двери...
Нет тебя, а я не верю.
***
Оставьте меня, злоба дня, потрясения, войны,
пожары, сенсации, прения и поединки.
Оставьте мне то, отчего так тепло и покойно -
души моей сон и его дорогие картинки.
Останьтесь со мной только самые близкие люди,
и те, что вблизи, и вдали — ведь границы так зыбки.
А вы, остальные, воюйте, воруйте и плюйте,
моё дорогое покоится в сердце как в зыбке...
Не страшен мне больше террариум шушер и бестий,
меня не достигнут его ядовитые стрелы.
Оставьте меня — я на самом волнующем месте,
я фильм своей жизни пока ещё не досмотрела…
***
Если чувствуешь себя как на Голгофе,
без подмоги, без защиты, без брони,
выпей кофе, для начала выпей кофе
и подружке закадычной позвони.
И не надо там - «шампанского бутылку»,
перечитывать "Женитьбу Фигаро",
и не надо — на рожон или в бутылку,
это всё и бесполезно, и старо.
А открой свою любимейшую книжку
иль тетрадку, где писала для души,
обними хромого плюшевого мишку
или кошку там за ушком почеши.
Нам на самом деле нужно так немножко
в этом мире, где Господь — не Айболит.
Друг-подружка, кофе, книжка, мишка, кошка,
и — отхлынет, отскребётся, отболит...
***
Это облако в профиль над головой…
Ты скажи по секрету, никто не слышит,
ты ведь там живой, всё равно живой?
То не ветер траву над тобой колышет?
Как легко тебе там надо всем парить…
Но тебя я узнала, признайся, - ты же?!
Даже можешь ни слова не говорить,
я тебя и так напрямую слышу.
То последнее слово, что не сказал,
что застывшие губы твои сокрыли,
я теперь читаю по небесам,
по твоим надо мной распростёртым крыльям.
***
Если я сейчас не там и не с теми -
это только временный сбой в системе,
и не важно, что происходит вне,
если ты — во мне, в глубине, во сне.
Ты везде, где тепло, трепетанье, щебет,
лишь к тебе — моё бормотанье, лепет.
Над твоей могилой снега, дожди, -
это я тебе азбукой морзе: жди!
Но однажды что-то вокруг очнётся,
что-то сдвинется и навсегда начнётся.
Круг замкнётся, сольётся в мы ты и я.
И вернётся всё на круги своя.
А пока я держусь за свою увечность
и слагаю задумчиво слово «Вечность»
из застрявших в бритве твоих волосков,
носовых платков, шерстяных носков.
***
Жизнь — на дне. И жизни — на дне.
Только одно лишь осталось мне:
как бы судьба ни брала за горло -
гордо звучать. Улыбаться гордо.
Бывший любовник — гляжу поверх -
«Гордая стала… Гордыня — грех».
Пишет подруга: «Забыла — ворд есть?
Что за причина — болезнь иль гордость?»
Чтоб не подали, как нищей — горсть,
я лучше стану как в горле — кость.
Гордость — не горесть. Нищая сила.
Это как совесть. Это красиво.
***
Завелась небесная шарманка,
музыка неслышимая сфер…
Я клюю на сладкую приманку
и уже не страшен Люцифер.
Сердце напоив целебной мутью,
став неуязвимою для жал...
Но затихла жизнь на перепутье,
словно кто на паузу нажал.
И простыми в сущности вещами
отрезвляет дождика петит...
Старость от любви не защищает,
а любовь — от смерти защитит.
***
...И небрежно, как манто,
скину жизнь на руки Богу.
Всё, спасибо и за то.
Дальше я на босу ногу.
Не имела я авто,
не бывала за кордоном,
а зато, зато, зато
выпал путь родимым домом.
Было так — как никому.
Вспоминаю - и не верю...
Низко кланяюсь Тому,
кто стоит уже у двери.
***
Сколько там осталось века-то,
но всё так же брызжет новью…
От любви спастись мне некуда.
Я обложена любовью.
На портретах обнимашечки
с мамой, папой и любимым.
А на вешалках — рубашечки,
зацелованы по спинам.
Сколько было в этом истины
и бессмысленного пыла...
И кого - самоубийственно,
и кого — нельзя, любила...
Все любовью мы повязаны,
с мала до велика, Боже.
Я люблю — и этим сказано
всё, и даже может больше.
***
Выхожу под вечер, собирая в кучку остатки дум,
тоску выгуливать, успокаивать горе шагами
и бормотать себе под нос привычное: бум-бум-бум,
пока не зачнётся какая мелодия в этой гамме.
Куда глаза глядят... а глядят они по сторонам…
где простой подорожник вселенскую тайну скрывает.
Здесь бродили вдвоём мы… как здорово было нам…
и опять, и опять оно чёрной волной накрывает.
Мысли мечутся в панике… боже, кому позвонить…
Нет, с тобой до конца в этом сто раз исхоженном парке.
Никогда не прервётся меж нами незримая нить.
Ведь недаром её на двоих нам вязали Парки.
***
Прочитала физика статью
о законах квантовых вселенной.
Вобрала в себя галиматью,
враз себя почувствовав нетленной.
«Космос — коллективная душа,
а душа — миниатюрный космос».
Буду жить теперь, легко дыша,
одолев неверие и косность.
Говорю уже не в пустоту,
в одухотворённое пространство.
Снимешь мне не комнату - звезду,
пусть там будет скромное убранство.
Отлетит земное как парша,
ветер разметает наши космы…
Космос — наша общая душа,
а душа — единоличный космос.
***
А я тебя не отпущу!
Обманом закрою все дверцы.
Не возвращу — возращу
тюльпаном из луковки сердца,
что днём согреваю теплом,
в ночи поливаю слезами...
Я верю — придёшь напролом -
лесами или небесами.
Затем и слова-падежи,
и шёпот в родную подушку...
Только ты покрепче держи!
Не отпускай мою душу.
***
Холодно под жаркой простынёю,
мокрая подушка горяча.
Как я замерзаю быть одною,
не уснуть без твоего плеча.
Как душа заброшенная стынет,
до поры залёгшая на дно.
А тебе-то там, в твоих пустынях,
как тебе должно быть ледяно.
Ты не дышишь, но всё видишь-слышишь,
говоришь со мною до зари.
Занавеску ветерок колышет...
Скажет ли мне кто-то: отомри.
***
Ты перешёл за окоём,
где дальше - тишина.
Теперь, где шли с тобой вдвоём,
должна идти одна.
Как ночи мертвенно тихи...
Но знаю, сквозь года
ты перейдёшь в мои стихи,
и будешь там всегда.
Приходит всё для тех, кто ждёт,
в слезах или в крови.
Когда-нибудь и смерть пройдёт,
не выдержав любви.
Жизнь не о том, чтоб миновать
нам смерч, что переждём,
а научиться танцевать
под снегом и дождём.
***
На флюрографии - тень на ребре.
Это твой поцелуй...
Врач говорит: повторить в ноябре.
С этим не побалуй.
Тень твоей головы на плече.
Тень твоя на душе.
Я-то знаю, что это ничем
не излечить уже.
Я не натурщица Эбютерн,
что за любимым вслед,
не побоясь преисподних скверн,
выпала на тот свет.
Надо могилу в порядок привесть,
памятник водрузить.
Сколько осталось ещё — Бог весть.
Но не хочу просить
у Соглядатая снов и грёз
милости и добра,
коли с собой ты меня унёс -
часть твоего ребра.
Если твой путь суждено избыть -
я не хочу одной.
Где же ещё мне отныне быть,
как не с тобой, родной.
***
Рубашка в клеточку на вешалке висит.
Тебя она когда-то обнимала.
И каждой клеточкой во мне, что голосит,
люблю, целую, и всё мало, мало…
Я в клеточки впечатываю взор,
взамен того, который так далече...
Жизнь — клетка, скоро вырвусь на простор
и там уж обниму тебя за плечи.
Есть голос, остальное - милый — взят.
И никакой надежды и поблажки.
В шкафу, понуро сгрудившись, висят
твои осиротевшие рубашки.
***
За тобой полетела бы следом я,
что же держит прочнее каната?
На кого я оставлю вселенную
и мои дорогие пенаты?
На кого — хоть порой и горчат они -
снов и слов моих нежность лебяжью,
строки в книгах, тобою зачатые,
и в конечном итоге - тебя же?
Вот и птицею здесь окольцованной
прижилась у родимого праха...
Недолюбленный, недоцелованный,
подмигни мне звездою из мрака.
***
Девочка плачет…
А шарик летит.
Б. Окуджава
Ах, кем бы притвориться,
чей облик бы принять,
чтобы заметил рыцарь
и захотел обнять?
У зеркала, вздыхая,
кручусь и так и сяк.
Чего-то не хватает,
какой-нибудь пустяк -
подкрасить и подпудрить,
и блёклый локон взбить -
чтобы мозги запудрить -
заставить полюбить.
Ах, как эти уловки
наивны и смешны,
пути судьбы-плутовки
давно предрешены.
Я знаю, это глупо,
и всё-таки кручусь,
подмазываю губы,
запрятываю грусть.
Какой-нибудь там шарфик -
хоть что-нибудь с собой, -
и возвратится шарик
из дали голубой.
Осуществятся грёзы,
сойдут на нет лета.
И я скажу сквозь слёзы:
как долго ты летал!
***
Моя жизнь делилась на тебя без остатка -
кратность числа её… Многократность… радость…
А теперь проживаю период упадка.
Души беспризорность, лица непарадность.
И твержу как мантру: нет бессмертия, свыкнись.
Сердце как в панцире, заковано в гипсе.
На кого ты покинул, отзовись, откликнись!
Была Пенелопой, осталась Калипсо...
***
Я без тебя как северный полюс,
в горе - по горло в снегу.
Лишь беда голосит во весь голос,
радость давно ни гу-гу.
Холод метели и холод постели,
пусто везде, не души.
Ватой ножом заполняю щели
рамы, а может души.
Смерть зазывает сладко устами,
в даль ледяную маня.
Станет ли легче когда-нибудь? Станет.
Когда не станет меня.
***
Под утро ты пришёл ко мне,
укрыл тихонько одеялом...
И это было не во сне,
меня ничуть не удивляло,
я чуяла тепло руки,
я обнималась, целовалась...
И это было вопреки
всему, что смертью называлось.
Отныне буду я в веках
любимицей, царицей бала…
Ты умер на моих руках,
как на твоих я засыпала.
Не умер, без вести пропал…
А вот и жив на самом деле.
Ты знал, когда со мною спал,
как мне не выжить в чёрном теле.
***
Пусть деревья нищи и голы,
но зато какие в них просветы.
Пусть полны золы мои тылы, -
ночи гибнут, породив рассветы.
Разжигаю внутренний огонь,
набиваю закрома и трюмы,
чтоб была тепла моя ладонь
и глаза не прятались угрюмо,
чтобы напоследок обогреть,
обласкать, наполнить, насладиться...
Словно пригодится это впредь -
даже там, и в смерти пригодится.
***
Вдыхаю воздух — выдыхаю боль,
а раньше только радость или нежность.
О как мы были счастливы с тобой, -
шепчу я сквозь ночей своих кромешность.
Мой ангел однокрылый не спасёт -
ему теперь такое не под силу.
Ну вот и всё… Неужто это всё?!
А сколько счастья я в себе носила!
***
«Живой о живом думает» -
так говорила мне мама.
А я всё тебя, звезду мою,
не отпускаю упрямо.
Тебе, моёму собеседнику,
я знаю, быть лучше близко -
на карточках, на кассетнике
и в почерке на записках.
Пусть кто-то решит, что трогаюсь,
сочтёт чепухой и бредом,
а я по утрам здороваюсь
с твоим на стене портретом.
Ведь ты же любовь, сокровище,
не улетай, как птица,
я не успела тобой ещё
до конца насладиться.
***
Как будто нам лето приснилось,
тепла на земле ни на грош.
А осень в лице изменилась,
«ну всё, - процедила, - хорош!»
Другим говорит с нами тоном,
и строг её нищенский стиль.
Что золотом было червонным -
сдаётся в архив и в утиль.
Всё будет — позёмки и смерчи,
и ливней колючая плеть,
но в этих потёмках и смерти
хоть что-то должно уцелеть.
От следа былого объятья,
от прежних смеющихся нас -
обрывком цветастого платья,
улыбкою в краешках глаз.
***
На слух, на память, на сердечный шёпот,
и лишь на ощупь больше не любить…
Как будто бы сквозь прорези решёток,
душою видеть, губ твоих не пить.
Но есть ведь память пальцев, крови, тела,
которые тебя не предадут,
и если б я забыть и захотела -
они мне сделать это не дадут.
Чем легче, невесомее, тем крепче…
У нашей жизни — новая глава.
А ты ночами и без губ мне шепчешь
живые сумасшедшие слова...
***
Листья тихо шепчут: «неужели?...»
и прощальный свой танцуют танец.
Все слова завяли, заржавели,
только о любви моей остались.
Их ещё несказанные тонны,
и зачем беспомощно и зря я,
словно дождь по крыше, монотонно
их тебе бессонно повторяю.
Я на них встаю, как на котурны.
Капля камень продолбит, врачуя.
Все слова мертвы и пахнут дурно,
кроме тех, что о тебе шепчу я.
***
Осенние сны и туманы
плетут свою блёклую нить,
и только поэты-гурманы
способны её оценить.
Меня никому здесь не видно.
Со мною родное Ничто.
Под дождиком плакать не стыдно,
прикрывшись им словно пальто.
А ветер — невидимый дворник -
выносит небесной метлой
всё то, что пускает в нас корни
и станет позднее золой.
Но дождь, разбиваясь в упорстве
о зелень шумящей листвы,
сигналит мне азбукой морзе,
что живы все те, кто мертвы,
что это небесная манна
летит на любовь и на свет,
что выглянет вдруг из тумана
знакомый до слёз силуэт.
***
А осень, прибывая, убывает,
сходя на нет теплом лесов и дач.
Так хорошо, что хуже не бывает.
Так счастлива бываю я, хоть плачь.
Как ветер вечерами завывает,
рыдая над недолями людей,
и что-то в нас навеки убивает
уколами и пулями дождей.
Рассмотришь как в бинокль уже под финиш
сквозь осени прозрачное стекло
всё то, чего глазами не увидишь,
всё, что с водой навеки утекло.
Пока не всё — любите, пойте, пейте
в предсмертный предосенний пресс-релиз.
Так весело, ей-богу, хоть убейте.
Красиво так, что просто застрелись.
***
Стишок уже написан (хоть не «Вертер»),
пущу его по воздуху летать,
а там с небес - древесные конверты,
и в этих письмах - смерти благодать.
Окно я отворю (пока не жилы),
пойду к другим — любить, благотворить.
Пока жива, пока ещё мы живы -
дарить себя, гореть, благодарить...
***
Бывает зимой вдруг снега растают,
а летом деревья вмиг облетают.
Где-то сместится привычный баланс -
и в мире родится невиданный шанс.
А вдруг в параллельном каком-нибудь мире
сидишь ты в такой же как наша квартире,
смотришь с балкона на эту звезду
и ждёшь, когда ж я домой приду.
В квантовых безднах, в ином измеренье
зреет особое тайное зренье...
Может быть, им, что есть силы любя,
в далях незримых увижу тебя.
***
Ветер сдует случайную пыль,
жизнь предстанет чиста и прекрасна.
Пусть мне снова пригрезится быль,
где любила тебя не напрасно.
Отливали снега серебром,
обступали дубы и берёзы...
Небо сверху укроет шатром,
улыбаясь сквозь звёздные слёзы.
***
Снова кричала во сне,
как под тяжёлою кладью...
Ты бы прижал потесней,
словно ребёнка бы гладил.
Что-то ночами шептал -
и отступали кошмары...
Как без меня тебе там?
Нету убийственней кары...
Если б обнять что есть сил
и нашептаться до боли...
Ты бы мне всё объяснил,
ты бы единственный понял.
***
Если б ты мне себя приснил -
стало б больше на жизнь мне сил,
не душила б как тесный ворот.
Я принять её не могу,
я поднять её не могу,
волочу как Сизиф на гору.
Я ночами гляжу во тьму,
для чего я здесь — не пойму,
ты мне снишься всё реже, реже...
Знаю: где-то ты должен быть,
где-то должен меня любить,
только где же ты, где же, где же…
Заглянула б в твои края,
взявши облако за края,
как за наше с тобой одеяло.
И сказала б: о смерти врут!
Вобрала б тебя в свою грудь
и в любовь свою одевала...
***
В летящих по ветру конвертцах
ответы от неба лови...
Моё беспросветное сердце,
солёное море любви...
А жизнь расползлась и раскисла,
бессилен небесный скорняк.
Сквозь заросли здравого смысла
надежд не прорвётся сорняк.
Осенняя жизнь в одиночку
в преддверии зимней тиши…
И всё же последнюю точку
ты ставить ещё не спеши.
Пусть листья опали, но корни
в земле наши переплелись.
И мне всё светлей и упорней
глядеться в надзвёздную высь.
Там облако в пепельном утре
твои повторяет черты,
и наши сплетённые кудри,
и в профиле слитые рты.
С балкона бросаю я листья,
чтоб ветер легко подхватил,
чтоб ты получил их как письма,
прочёл, улыбнулся, простил...
***
Пока ты там в облаках летал -
я переплавляла слова в металл,
ковала себе и тебе кольчугу,
чтоб смерть не смогла заколоть совсем,
чтоб встала душа и плоть надо всем,
чтоб мы, как в детстве, поверили чуду.
Пускай судьба мне объявит шах,
пусть жизнь-труба расползётся в швах,
пусть путь к тебе предстоит недолгий.
Остатки - сладки, скрепи слои,
в мозаику радости и любви
войдут нашей жизни с тобой осколки.
***
Сколько бы в себе ни выноси я,
с кем бы ни встречайся наугад -
это только лишь анестезия,
передышка перед входом в ад.
Способ договора с небесами,
как прожить в соседстве с сатаной,
с широко закрытыми глазами
и моей любовью внеземной.
Заблестит в ночи фонарь волшебный,
призраки родимые даря -
мир блаженный, сонный, совершенный…
Остальное мне до фонаря.
Страшный сон
Мне стыдно за сон вчерашний. Хотя я ни сном ни духом -
не думала, не смотрела, всегда выключаю экран…
И вдруг мне приснился путин. Бубнил у меня над ухом,
о том, что ко мне приехал, в Москву на работу брал.
А я ему всё твердила, что не покину Саратов,
из вежливости спросила, что будет он есть иль пить,
а он посулил зарплату брильянтами в сто каратов,
но я отвечала — не надо, на них ничего не купить.
Но главное было после — хоть вслух не сказано было,
но я поняла намёки, хоть были они глухи -
что если не захочу я, чтоб стало мне всё немило -
то я написать должна бы о нашем вожде стихи.
А я говорила честно, что я никакой не мастер,
что Кекова пусть напишет, Кенжеев иль Михалков,
что руку вчера сломала и потеряла фломастер…
А путин взглянул с усмешкой, кивнул мне и был таков.
Проснулась в поту холодном, хоть в прошлом уже гулаги,
ночами уже не ездят зловещие воронки,
но кем бы тогда я стала пред чистым лицом бумаги,
когда и сама себе бы подать не смогла руки.
***
Мать Россия, о Родина злая,
кто же так подшутил над тобой?!
А. Белый
О родина, голодная, холодная,
тебя как матерей — не выбирать,
любимая, больная, подколодная,
пригрелась на груди — не отодрать.
Краса твоя отныне в угасании.
С неё воды, как водится, не пить.
Любить тебя — большое наказание,
но преступленье — если не любить.
Распутица, позёмка, непогодица,
но снег прикроет чистотою грех.
А шутники никак не переводятся,
и чем смешнее — тем зловещей смех.
Вновь видим короля мы голозадого.
Любовь — она, как говорится, зла.
Картавого любила и усатого,
и ползала, и на себе везла.
О родина, ведь жизнь с тобою пройдена,
что вынесла — не пожелать врагу...
Хотела б рифмовать я со «смородина»,
но просится «уродина» в строку.
Везу свой воз с тупым терпеньем мерина.
Другого мне удела не дано.
Люблю ль тебя? Не знаю. Не уверена…
Но ты на дно — и я с тобой на дно.
***
Так, не забыть — очки для глаз,
и кошелёк, и зонт...
И заплатить за свет-за газ-
-за мусор-капремонт...
Вот жизнь настала — круть да верть,
рассудку вопреки
платить за жизнь, платить за смерть,
за старые грехи...
За всё заплачено сполна -
но вновь предъявлен счёт
за всех, за всех, пред кем вина
в ночи огнём печёт.
Плачу Врачу и Палачу,
что жалости лишён,
уж еле ношу волочу,
а счёт не завершён…
Платить всегда, за все года,
но если — человек, --
не расплатиться никогда,
не искупить вовек.
***
Соседка: - замуж вышла?
Типун на языке.
Живу себе неслышно,
от мира вдалеке,
не подавая виду,
как мне не до него,
а если я и выйду -
то лишь за одного,
с кем захочу остаться
за день до похорон,
за лодочника-старца
по имени Харон.
***
Нас в ящике Пандоры
утопят как котят.
Непойманы-не воры
из телика глядят.
Через десятков двадцать
- мнил Чехов молодой,
мы будем любоваться
друг другом, как звездой.
О видел бы те звёзды,
что и в бредовом сне -
он ужаснулся б просто,
слетело бы пенсне.
Прекрасно в человеке
по-прежнему не всё.
И от душка — не в хеке -
а в душах — не спасёт
ни классика цитата,
ни рубка топором
всего, что было садом,
любовью и добром.
Уже второго сорта
не осетрина — век.
Увы, звучит не гордо
отныне человек.
До нравственных законов
ему как до звезды,
поскольку у дракона
в руках теперь бразды.
***
О полная луна на небосводе,
отнюдь ты не мертва и не глупа.
С тебя глаза влюблённые не сводят,
ты словно нимб сияющий у лба.
И даже на ущербе, на излёте
твой рог могуч, таинствен и велик,
напоминая о небесной плоти,
пусть скрыт наполовину чудный лик.
О это восполненье без изъятья,
печать богов, вселенной гордый герб!
Любовь кругла, как жаркое объятье,
и жизнь полна, хоть сходит на ущерб.
***
Кондуктор в толпе народа
протягивает билет.
Похож бы был на Харона,
но слишком яркий жилет.
Смотрела с чувством гадливым…
Каков же он, смерти цвет?
Билет оказался счастливым.
Счастливо вам на тот свет.
***
Теперь от меня ты далёко,
за тридевять вёсен и стен.
Со строк не стереть уж налёта
печальных кладбищенских тем.
Пытаясь пробиться вдогонку,
цепляясь за жизнь не шутя,
стучат и ломаются звонко
стеклянные пальцы дождя.
Цепляйся, входи, растекайся,
посланец холодных небес.
Меня покатай на Пегасе,
пройди со мной слёзный ликбез.
Надену привычно бахилы,
чтоб Лету мне вброд перейти.
Всего ничего до могилы,
но сколько преград на пути.
***
Облетают листья, облетают,
открывая истину нагую.
Души наши золотом латают,
их ловлю губами на бегу я.
Нет у нас пощады для природы.
Старую листву ты похоронишь,
а какой-то листик желторотый
не заметишь да и проворонишь.
Полетит он солнышком в конверте
рассказать, что всё ещё наступит,
вы не верьте холоду, не верьте
той ноге, что на него наступит.
***
Жить красиво можно и в хлеву,
если всё не очень наяву,
если назначаешь рандеву
ангелам, царевичам и звёздам,
если ты в последнем кураже
музу привечаешь неглиже,
если всё равно тебе уже,
если ничего уже не поздно.
Я иду навстречу по прямой
с писаною торбой как с сумой,
в двери ада как к себе домой,
вывезет кривая, Бог не выдаст,
чёрт не съест и недруг не предаст,
в руку кто-то камешек подаст,
и слежимся мы в единый пласт,
ибо жизнь подарена на вырост.
Инне
Ах, Инна, как прекрасно имя,
с которым ты пришла на свет!
Ты — берегиня, героиня,
тебе подобных в мире нет.
Пусть в этот чудный день осенний
не густо солнца и тепла,
но столько счастья и везенья
с тобою во главе стола!
С тобою Женя, дочка, внуки
и други — только позови,
к тебе протянутые руки
и тосты, полные любви!
Ах, Инна, наша жизнь недлинна,
но пусть к тебе всегда добра!
Жена, мать, бабушка, фемина,
плоть от Евгеньева ребра!
Пусть все печали минут мимо,
а ты всегда пребудь любима,
единственна, неповторима,
неутомима и бодра!
Я поздравляю с юбилеем,
с шикарнейшей из всех годин!
Тебя мы любим и лелеем,
и всё с тобою одолеем,
и все невзгоды победим!
Коле Храпуну
О Коля! Прими поздравленья
с количеством прожитых лет!
Мир рад твоему появленью,
что ты, хоть и чуточку с ленью,
художник, поэт, краевед!
И как бы ни строила плутни
судьба, ни безмолвствовал Бог,
коль красок в бесцветные будни
плеснуть не сумеем — не будет
за нас это делать Ван Гог.
Пусть будет алтарь не потушен,
душа не пребудет в узде,
пусть будешь по-прежнему нужен
стихам, будоражащим душу,
волшебным мазкам на холсте!
Хоть мал золотник, но зато ни
строки, чтоб ушла без следа.
Ты жемчуг, зарытый в планктоне,
цветок в нераскрытом бутоне...
Не надо, маэстро, ладони
со лба убирать никуда!
Стихи к юбилею клуба
Аркадию
Я знаю, при любом раскладе,
всем неурядицам взамен,
придёт на помощь мне Аркадий,
поскольку рыцарь и джентльмен.
И счастлива я, что не в райской Аркадии -
на грешной земле, через улицу даже -
послал нам господь вот такого Аркадия,
с которым любая компания краше.
Он Пушкина любит, играет на сцене,
он в грамоте первый, в истории — ас,
и год предстоящий уж тем будет ценен,
что в нём будет снова Аркадий средь нас!
Наде
Ах, Наденька, птица-певунья,
ты нашего клуба душа!
Что с нами творишь ты, колдунья,
внимаем тебе, не дыша.
От этой улыбки лучистой
любая рассеется ночь.
У папы — певца и артиста -
достойная выросла дочь.
Как ты затмила Петрушевскую,
когда нам пела про бабуль,
о том, как та старушка, шествуя,
на место ставила патруль!
А как нас покрывал мурашками
твой жуткий «Шёлковый шнурок»…
О пусть всегда так будет страшно нам
лишь от романсов и от строк!
Что пожелать тебе в год Мыши?
Жить так же, радуя, любя…
Пусть будет счастья выше крыши
и песен… есть их у тебя!
Лёше
О Лёша, вечно юный отрок,
в тебе талант и красота!
Ведь больше восьмисот просмотров
собрал твой ролик неспроста.
На день рожденья я писала,
стремясь событья упредить:
«Давным-давно пора указом
тебя при жизни наградить!»
Но не прошло ещё полгода,
а глядь — сбываются стихи! -
тем предсказаниям в угоду,
на радость всем, кто не глухи
к поэзии и чудной прозе,
что выдаст Лёшино перо,
где всё так искренно и просто,
что отзывается нутро.
Пусть Новый год в зубах мышиных
тебе удачу принесёт,
чтоб ты взобрался на вершины,
чтобы рассказами смешил нас,
чтобы для счастья было всё!
Коле
Ах, Коля, Коля, ну доколе
ты вдохновенья будешь ждать!
Твои творенья на приколе,
как важно к ним не опоздать!
Пусть слава едет как улитка,
журавлик в облаках парит,
но Новый год пускай калитку
тебе тихонько отворит
в тот мир, где песни и картины,
где можно всё, чего нельзя,
где нет ни скуки, ни рутины
и ждут тебя твои друзья!
Людмиле
Дорогую Людмилу поздравить
я спешу, только что Новый год
к той гармонии сможет добавить,
что живёт в ней, не требуя льгот.
Ни в Афинах такой, ни в Анталье -
бездна вкуса, изящества в ней,
эти кепи и шляпки с вуалью,
что парят над рутиною дней...
Нам давно пироги её милы
и рассказы о дальнем былом...
Всё есть в Греции, только Людмилы
нет такой, как у нас за столом!
Вале
Валентину ну кто же не любит,
и семья, и родня, и друзья.
Ты рука моя правая в клубе,
без тебя бы не справилась я!
Ты и в жизни мне стала подмогой,
дорогою подругой в пути.
В жизни тёмной, слепой и убогой,
как звезда и мечтанье, свети!
Без тебя и народ не в комплекте,
ну кому это было бы смочь -
воспитать не одно поколенье,
гений муж, гениальная дочь!
Ты годам не сдаёшься без боя,
тебе зеркало преданно льстит.
И в беседах неспешных с тобою
незаметно, как время летит.
Пусть тебе не изменит удача,
пусть живётся теплей и светлей,
процветает твой дом, и тем паче
пусть цветёт твоя чудная дача,
что в душе прописалась моей!
***
Гляжу с балкона: в ряд автомобили.
Бензина вонь и след от колеса.
И нет деревьев, что меня любили,
заглядывая в окна как в глаза.
Напротив дом — нескромный соглядатай,
мне неуютно от его окон.
Дымит юнец патлатый и поддатый,
уставившись в упор на мой балкон.
Опять тоска-кручина посетила.
В дыму тумана не видать пути.
И в поисках хоть тени позитива
пытаюсь утешение найти.
А может, в этих окнах кто-то,
кто не похож на идиота,
а настоящий человек
и станет другом мне навек.
А вон на том автомобиле
приедут те, кто не забыли,
надежду выхватив из тьмы,
и скажут: здравствуй, вот и мы!
Унылые пеньки от спила
деревьев, что я так любила...
Но по весне на них ростки
взойдут, и робкие мостки
проложат к прошлому живому,
что отрезалось по живому.