***
Никому о нас не говори.
Пусть всё канет в обморок зари.
А на то, что обожгло судьбу -
налагаю вето и табу.
Я пишу письмо в непустоту,
я расту, душа моя в цвету.
Весточки вселенная мне шлёт,
теплота растапливает лёд.
Я иду куда глаза глядят,
а они лишь на тебя хотят,
только ты в глаза мне не смотри,
ничего сейчас не говори.
***
Моя субботняя отрада,
в ней столько искры и игры,
она сама себе награда,
и мне для праздника не надо
гирлянд, огней и мишуры.
Ты праздник мой вечносветящий,
мои гирлянды — фонари,
дождь не блестящий, а летящий,
и не бенгальский — настоящий
огонь, мерцающий внутри.
С душой, навеки опалённой,
твердить мгновению: постой!
И ёлкою вечнозелёной
застыть пожизненно влюблённой
под недоступною звездой.
***
Побудь собой, ведь это ненадолго,
пока ты жизни нужен позарез,
до первого блеснувшего осколка
бутылки масла, выпавшей на рельс.
Побудь со мной, ведь это ненадолго,
до первых слёз, запёкшихся в душе,
когда часы ударят как двустволка,
и нам нигде не встретиться уже.
Потонет в Лете летопись о лете,
взамен теплу придёт иная дрожь...
Побудь собой со мной на белом свете,
пока он так бесхитростно хорош.
***
Правда же, прибавилось тепла, -
строчки распускаются как почки -
в этом мире холода и зла,
где грустили мы поодиночке.
Без опоры близкого плеча,
согреваясь лишь над чашкой чая,
сдерживая плачи по ночам,
сердце снова к счастью приучая.
Я люблю и не хочу скрывать
то, что рвётся в клетке птицей пленной,
чтоб крупицу радости урвать
из руки прижимистой вселенной.
***
Чёрная кошка к нам в гости пришла,
тёрлась тебе о колени.
Средь бела дня желтоглазая мгла,
сгусточек ласки и лени.
В опровержение лживых примет
новой приметой отныне -
дома у двух беззаконных комет
средь человечьей пустыни.
В сумерках розовых брезжил пейзаж,
шли, расплываясь, трамваи.
Мир здесь казался воистину наш,
в термосе не остывая.
Были богаче мы чем короли,
хлеб разделяя на части.
Кошки, которые раньше скребли,
стали мурлыкать от счастья.
***
Твой подарок в сердце отложился,
где-то там под ложечкой храним.
Он как две забившиеся жилки
с именем рифмуется твоим.
Даже в сочинённом мною супе
лишь одно читается: люблю,
даже покосившийся твой зубик
и в носу замёрзшую соплю.
Ты мой несгибаемый солдатик,
принц и нищий, мальчик золотой.
Знаю, я и поздно, и некстати -
с этой глупой песенкой простой.
Бьюсь о стенки ложечкой в стакане,
слышишь — это жизнь моя звенит,
то, что не утихнет в ней веками,
навсегда вошедшее в зенит.
Да, не балерина и не Герда,
но не почернеет и в золе
то, что так отверженно и верно
для тебя лишь билось на земле.
***
Готовила сердце к субботе,
как тот незабвенный Лис.
Мы оба — хоть в разном годе -
в субботу с тобой родились.
Остаться навеки в ней бы,
в пределах земных границ.
Но ты мой журавлик в небе,
мой инопланетный Принц.
Однажды тоской уколет:
то было давным-давно...
Услышу звон колоколец,
на звёзды взглянув в окно.
И вспомню субботнего принца
и розу в его дому…
Он просто тогда мне приснился,
и вновь улетел во тьму.
***
Любовь без срока годности,
без права переписки.
Она не знала подлости,
но и объятий близких.
Не ведая владения,
видением маяча…
Когда-нибудь в Нигде-нибудь
мы встретимся иначе.
***
Дар вселенной, души пожива,
равнодушный бесценный друг!
Как догнать твою душу живу,
ускользающую из рук?
Как позвать, чтобы ты услышал
стук сердечного каблучка?
Если дождик стучит по крыше
иль луна не сводит зрачка,
если тополя громче речи
иль в окне мелькнёт воробей -
то душа моя ищет встречи.
Ты услышь её, не убей!
***
По земле идёшь как тонкий дождик,
жизнь мою зачёркивая вкось.
Не споткнись о сердце под подошвой,
что лежит, пробитое насквозь.
Главное — чтоб песне не на горло,
а на сердце — запросто ступить,
чтоб его с земли скорее стёрло,
чтобы не просило больше пить.
С гор вода, с глаз долой,
горлу песни былой
перекрыт кислород.
Дождик слеп, словно крот.
***
Пекла котлеты, сырники тебе,
в муку легко замешивая муку.
Спешила, задыхаясь при ходьбе,
на тайный зов, его внимая звуку.
На старость сад послал маркиз де Сад,
но по весне ему уж не оттаять.
Мир под дождём осенним полосат,
саднит исполосованная память.
Там вновь встают сожжённые мосты,
и оживает всё, что обжила я...
Сбываются стихи, но не мечты.
Пророческие сны, но не желанья.
***
Между нами ничто, никогда и нигде.
Было Нечто, мечта или чудо,
трепыхавшийся птенчик в сердечном гнезде,
теплоту вдруг почуявший чью-то.
Где мы были на краткий приснившийся миг
и кому это было так нужно?
Было-не было прячет в сугробах свой лик,
как в развалинах замков воздушных.
Что же делать с развёрстою чёрной дырой,
с окровавленной бывшей душою?
Где-то в чёрных перчатках шагает герой,
наступивший на горло чужое.
Было Нечто меж нами, а стало ничто,
где сияло и теплилось чувство.
Остановка пуста, опустело гнездо.
Свято место по-прежнему пусто.
***
Уж почти ничего не осталось
от того, что в тебе любила.
Ну какая-то может малость,
и её я считай убила.
Я старательно забывала,
повторяя с утра как гамму,
и сама себе ставила баллы
за исполненную программу.
Вот почти что готовый трупик,
мне осталось крупинку, с просо:
покосившийся слева зубик,
пальцы, красные от мороза.
***
Я была нужна для передышки.
Как антракт до первого звонка.
И слова как маленькие льдышки
холодом прожгли до позвонка.
Все твои убийственные фразы
ржавыми гвоздями вбиты в грудь.
Там они сверкают словно стразы,
в жилах растекаются как ртуть.
В сторону меня куда-то сносит,
даже ветер в спину воет: вон!
Почта больше писем не приносит,
замолчал навеки телефон.
Мне тебя увидеть хоть во сне бы...
Жизни ночь — как новая глава.
Буковками вспыхивают в небе
непроизносимые слова.
***
По узкой тропинке знакомым леском,
рискуя в сугробы свалиться,
мы шли друг за другом в затылок гуськом,
не сблизив на миг даже лица.
Так вёл Эвридику Орфей как во сне,
не видя дороги в Аиде.
Но ты обернулся — и вот меня нет,
разорваны прежние нити.
Ну как тебе там в прошлогоднем снегу,
отшельник домашний, затворник,
где стынет снегурка в хрустальном гробу
и принц заколдованный — дворник?
Уже не оттаять и не отдышать
навеки замёрзшие стёкла,
летать разучившаяся душа
словами подземными стёрта.
Когда-то шумевший осенним дождём,
листвы расточающий дар свой,
наш лес Берендеев теперь превращён
в Аидово мёртвое царство.
***
Негромкие события,
неслышные дела.
На полках пыль повытерла,
присела у стола.
Вот так бы мне - покуда есть -
стереть везде твой след.
От холода закутаюсь
в стихи свои как в плед.
Зачем пылало зарево,
что делать с этим впредь?
Ну разве только варево
на кухне подогреть...
***
Рано пташечка запела
незадолго до конца.
Белый свет, какой ты белый,
как лицо у мертвеца.
Жил и помер. Был и нету.
Мне сходить через одну.
Я кондуктору монету
как Харону протяну.
Поминай меня как звали
в веренице долгих дней.
Кто такая? Мы не знали
и не слышали о ней.
Как в больнице полотенце
путь стерилен впереди.
Сердце выкинет коленце,
заколотится в груди.
Вдруг однажды постучится
кто-то в сердце словно в дверь...
Как от этого лечиться?
Как сказать себе: не верь?
Мама в детстве раму мыла.
Дважды два и аш два о.
Было — сплыло. И уплыло.
Больше нету ничего.
***
Ты встречал меня без улыбки.
Был по-прежнему лес заклят.
И качались в душе как в зыбке
мёртвый жёлудь и мёртвый взгляд.
Я спешила на встречу с прошлым.
Где ты, прежнее, покажись!
Шли с тобой мы по тем дорожкам,
где когда-то дышала жизнь.
Я старалась, чтоб было просто,
незатейливо и смешно.
Облетала с обид короста,
лёд оттаивал снова, но…
Как под пальцами были хрупки
твои детские позвонки…
Я простила им холод в трубке
и несбыточные звонки.
Лес безмолствовал Берендеев
в одиночестве вековом...
Безответнее и нежнее
не любила я никого.
***
Чердачный дворец мой, дворцовый чердак!
Взойдите: гора рукописных бумаг…
– Так! – Руку! – Держите направо!
Здесь лужа от крыши дырявой!
Теперь полюбуйтесь, воссев на сундук,
Какую мне Фландрию вывел паук...
М. Цветаева
Таинственная плесень на стене...
А. Ахматова
Мой дом — почти фантом, где хлипко и нелепо,
где звёзды за окном зовут на рандеву.
Мне дорого всё то, что поднимает в небо,
а ты живёшь в быту, в реале, наяву.
Ты делаешь ремонт, ты потолок навесил.
Но опыт твой ни в чём меня не убедил.
Ахматова ж в стихах воспела в стенах плесень,
и Фландрию паук Марине выводил.
А у меня на стол слетает штукатурка,
похожая на снег, на стихотворный сор.
Я чувствую свой мир твореньем демиурга…
Пусть в трещинах душа, зато какой узор!
***
Поэзия — преодоленье
Ничто, Нигде и Никогда.
Она по щучьему веленью
творит мосты и города,
врачует, потчует, прощает,
растит подснежники зимой...
Она с лихвою возвращает -
что жизнью отнято самой.
***
Снова любовь — обновка
нищей моей души.
В памяти остановка.
Жизнь моя, не спеши!
Пересеченье линий.
Счастье на волоске.
Правда, он слишком длинен,
чтобы уйти тоске.
Помнишь бомжа на лавке
с рыжим бездомным псом?
Замок воздушный Кафки,
странный бредовый сон…
Помнишь звонки трамваев,
термос в твоих в руках,
возглас «Так не бывает...».
Ты оказался прав.
Было, но не бывает
словно мираж пустынь.
Мимо идут трамваи...
Сердце моё, остынь.
Спрячу в его кладовку
то, что давало жить.
Больше на остановку
нам уже не спешить.
***
А жизнь в судьбу забивает сваи.
Меня не надо, а я живая.
Кольцо трамвая чертит петлю.
Меня не надо, а я люблю.
Свой ад домашний я обживаю.
Пока живая. Ещё живая.
Прости, что не перешла межу.
Меня не надо, а я дышу.
***
Уходите вовремя — до поднятья трапов,
до в тупик упёршейся тропы.
Уходите вовремя — до глубоких шрамов
на прозрачной кожице судьбы.
Уходите вовремя и не длите пытки,
журавля зажав в своей горсти.
Уходите вовремя, оттолкнув попытки
что-то удержать или спасти.
Пусть нам здесь недодано то, что мы просили, -
отшвырните жалкие гроши.
Уходите вовремя. Это непосильно,
но необходимо для души.
До того, как чуждым вам станет самый близкий,
до того, как скажет это сам.
Уходите вовремя. Лучше — по-английски.
Долгое прощание — к слезам.
Не чините старого, обрывайте грубо,
порванного снова не связать.
Уходите вовремя, закусивши губы,
чтобы после локти не кусать.
Покидайте с зорями всё, что вам не светит,
всё, что не ответит вам ни в жизнь.
Уходите вовремя, ибо вы в ответе
за свою единственную жизнь.
***
В ладонях несу твоё нет,
которое ты дала мне,
как восковой лимон
с тяжестью камня.
Гарсиа Лорка
Я верю, то Бог меня снегом занёс,
то вьюга меня целовала!
А. Блок
На остановке я сойду
на нет, что ты мне дал -
подарок твой, что и в аду
сияет, как кристалл.
Ни дождь меня не отрезвил,
ни взгляд твой ледяной,
и всё, что ты отнял, убил -
по-прежнему со мной.
Со мною мой самообман
под звуки аллилуй, -
то не зима, не смерть сама,
а вьюги поцелуй.
***
Я тебя не отдам пустоте заоконной,
пусть далёкий, не мой, неродной, незаконный,
только издали сердцу видней.
Ты ошибка моя, мой божественный промах.
Жизнь тонула в обломах и в пене черёмух,
и не знаю, что было сильней.
Твои беды вернутся и станут моими,
губы снова споткнутся о нежное имя,
о частицу холодную не.
Ты и я не равняется нам, к сожаленью,
но плывёт по волнам твой кораблик весенний
и во сне приплывает ко мне.
***
Ты мне дорог, ti voglio bene,
я желаю тебе добра.
До свиданья, мой маленький, бедный,
расставанья настала пора.
Твои ложечки, крохотный кактус
и луну, что ты мне подарил,
сняв на камеру вечером как-то, -
забираю в свои алтари.
Забираю с собою в дорогу
всё, что дал мне когда невзначай.
Вспоминай обо мне хоть немного.
До свиданья, ti amo, прощай.
***
Об этом не отыщешь книг
в библиотеке...
Ты повстречал меня на миг,
а я — навеки.
Я думала, что я твой Лис
в пути весёлом,
а ты внутри меня изгрыз,
как тот лисёнок.
Теперь в груди моей просвет,
приникни ухом -
там различишь далёкий свет,
где земли пухом.
Навек испорчен телефон,
где трубка — дуло,
к виску приставленный патрон,
чтоб ветром сдуло.
Прощай, прощай, далёкий принц,
не с той планеты.
Что наша жизнь? — короткий блиц,
была — и нету.
***
Ты не будешь больше со мною груб?
Улыбаешься, не разжимая губ.
Все обиды привычно тебе прощу.
Ничего своего не ищу.
На прощанье в сумку компот из слив.
Поцелуй, летящий вдогонку в лифт.
Приходи иногда хоть ко мне во сне.
Я тебе позвоню по весне.
Ну а если больше не позвоню -
улыбайся шире любому дню
и живи беззаботно, шутя, любя.
Знай, что я охраняю тебя.
***
Пора уж помудреть и примириться
с тем, что судьба обносит на пиру.
Ловлю в ладони листья, словно лица,
с которыми в обнимку я умру.
Уж не до жира — рыцаря и принца,
пускай им спится на страницах книг, -
но - до вечерней розовой зарницы,
с которой слиться в свой последний миг…
***
Как обернулись близкими стволы,
чтоб ветки я их гладила как руки,
когда голы, пусты мои тылы,
и ни души не слышится в округе.
Ты сможешь эту истину понять,
сорвав с души последние отрепья.
И если стало некого обнять -
то обнимай собак, детей, деревья...
***
Слёзы людские, о слёзы людские...
Ф. Тютчев
Я весь мир заставил плакать...
Б. Пастернак
Друг Сетевой - уж не помню я повод, -
в шутку, а может всерьёз
мне написал на стихире: «Любого
Вы доведёте до слёз!»
«Слёзы людские, о слёзы людские...»
Жизнь омывающий душ.
Не вызволяла нарочно тоски я
из человеческих душ.
Тайна сия, обольщения морок...
Нынче Амур мой без стрел.
В пороховницах есть ещё порох,
только он чуть отсырел.
Если стихи — это те же доспехи,
обезоружена я
тем, что в слезах ваших вижу, не в смехе,
это сильнее копья.
Как зеленеет и дышит живое,
сбрызнутое росой...
Как я любуюсь людскою слезою,
вашей душою босой.
***
Любовь, босая сирота,
блуждает во вселенной зыбкой.
В углах обугленного рта
застыла вечная улыбка.
Она бредёт во мраке дней,
дрожа от холода и глада.
Подайте милостыню ей.
Она и крохам будет рада.
О где ты, неизвестный друг,
с моей душой навеки связан?
Такая тьма стоит вокруг,
что где-то вспыхнуть свет обязан.
С. К. ***
Песня про ольховую серёжку
имя мне напомнила твоё.
Память вновь мешает поварёшкой
канувшие годы в забытьё.
Были встречи наши очень редки,
и всплывает словно сквозь туман
мальчуган в вельветовой беретке,
школьный друг, упрямец, хулиган.
Помню, как коньки девчонок нёс ты,
рыцарь и хранитель класса «А»,
и глядят мне в душу через вёрсты
небеса таящие глаза.
Пусть позарастали те дорожки,
не пройти по ним уж вдругорядь...
Я надену старые серёжки,
чтобы твоё имя повторять.
***
Ты сказал: «Обними меня».
Извини, я так обману.
А глаза так близки, маня,
в неизвестную мне страну…
Для тебя делов на пятак -
ты герой, что спустился с гор.
Я тебе благодарна так,
что иное всё — перебор.
Твоей жизни простой мотив
не сольётся с моим уже.
И верёвки, что прикрутил,
не привяжут к моей душе.
И объятие не спасёт
от падения с высоты...
Я хотела б, чтоб было всё.
Я хотела б, чтоб я и ты.
Чтоб как в детстве — коньки в руке,
по росистой траве бегом…
Только дважды не быть в реке,
и луна — словно в горле ком…
***
Я обнимаю мысленно тебя
и шлю тебе лишь поцелуй воздушный,
пока ещё не смея, не любя,
не зная, для чего мне это нужно.
Глядишь глазами горного орла,
с повадками земного человека.
Та школьница ещё не умерла...
Спасибо, что пришёл через полвека.
***
Было просто и легко
обнимать за плечи.
А теперь ты далеко,
близкий человечек.
Приходил в заветных снах
мне с шестого класса.
И опять тобой грустна,
сокол синеглазый.
Душу греют на столе
красные тюльпаны.
Где бы ни был на земле -
помнить не устану.
У меня какой-то страх
вновь тебя не встретить.
Пусть хранит тебя в горах
православный крестик.
Слышишь — бьётся, где левей -
от тепла мужского.
Привези мне эдельвейс
нежнолепестковый.
***
Постучись мне в сердце, я открою
и ключи доверю от души,
как романа моего герою,
как герою, что сошёл с вершин.
Я же не звезда и не комета,
и не эдельвейс из Красных книг.
Я гора, что любит Магомета
и сама идёт на встречу с ним.
Знаю, эти руки золотые
могут всё — чинить, паять, клепать.
Но важнее стало мне отныне,
как они умеют обнимать...
***
Глаза твои неба сейчас голубее,
сердце как губы навстречу вытяну…
Как я от счастья слабею, глупею,
но всё равно заклинаю, чтоб быть ему.
И никогда о том не пожалею,
нежась в лучах небожительских глаз твоих.
Горы сверну и всё преодолею,
если ты рядом — тёплый и ласковый.
***
Это не счастье пока, а тропинка к нему, -
помнишь, как трудно взбиралась по ней на кудыкину гору?
Это ещё только луч, пробивающий тьму,
слепо ведущий меня по судьбы коридору.
Это ещё не стихи — лопухи, лебеда,
это ещё не любовь, не смертельно, не больно,
но если больше с тобою — нигде, никогда -
мне и того, что случилось — с лихвою довольно.
Хвойные ветки, фонарики, блёстки дождя, -
и не беда, что в тот день они не загорелись.
Я заберу этот праздник с собой, уходя,
мой новый год, мой часок, моя радость и прелесть!
***
Мой Карлсон, живущий на крыше,
а может, в моём мираже,
скребущий до блеска, не слышишь,
как кошки скребут на душе.
Судьба, ну чего ты мурыжишь,
когда мы горим и искрим,
ах, если б на этой нам крыше…
вот был бы улёт и экстрим!
Лишь птицы и звёзды над нами,
ни стен, ни родни, ни брони,
а я - твоё красное знамя —
неси меня, не урони!
Целуй, преклоняя колена,
и не передай никому…
О как не хочу я из плена,
где рук твоих сладкий хомут!
Мой Карлсон, ты занят, но тем ли,
прошу тебя, вспомни, услышь!
Взгляни же с высотки на землю,
где ждёт тебя вечный малыш.
Полвека знакомства не смоешь -
ведь это неслыханный стаж!
Несёт меня в небо седьмое -
туда, где седьмой твой этаж,
где снова - в тебя лишь одеться,
чур, в домике! Нам повезло!
Фундаментом — общее детство,
а крышу навеки снесло.
***
Оскал бытия улыбкой
сменился в борьбе с судьбой.
Пусть призрачно, робко, зыбко -
оно улыбнулось тобой.
О знала я — что ни делай -
вселенная за меня,
и чёрную кошку белой
в дороге нам заменя,
и знаков рассыпав манну, -
мол, всё это неспроста -
к тебе, мой давно желанный,
вела за верстой верста.
Вещала, что будешь вскоре, -
уроки, душа, готовь!
Из слов, что учили в школе,
осталось одно: любовь.
И слышала я всё чище
сквозь шум и людской галдёж:
- Найдёшь ты не там, где ищешь,
и встретишь, когда не ждёшь.
И вот он, тот миг заветный, -
с мешком за спиной, седой,
явился мой князь пресветлый,
серебряный, золотой.
О сколько же надо было
сапог сносить до него,
чтоб начисто всё забыла
в объятии огневом,
чтоб ты соскочил с подножки,
с катушек слетел, со скал,
судьбы поменяв обложку,
улыбкой сменив оскал.
***
Спали с глаз спасительные шоры,
нет моей закрытости былой.
Не нужны на окнах больше шторы,
всё, что укрывало нас — долой!
Знаю, что утешишь не словами,
что язык тот нежен и не лжив,
что, соприкоснувшись рукавами,
мы их сбросим, плечи обнажив.
Вот он, миг, единственный и добрый,
радостью наполнен до краёв.
Слышишь, как колотится о рёбра
сердце неприкрытое моё?
***
У нас с тобою радость на часок -
целую нежно твой висок и веко...
От счастья отделяет волосок -
какие-то несчастные полвека,
что врозь прошли в неведомой дали,
но наш союз так радостен и тесен,
что кажется — лишь жажду утоли -
и тот часок все годы перевесит!
***
Я в тебя ныряю словно в омут,
не боясь разбиться на куски,
ибо сердце каждой клеткой помнит
свет тех лет у парты и доски.
Давний клад в душе своей отрою,
запоздалой щедростью даря.
Как нежданно поменялись роли...
Сколько лет мы потеряли зря!
Пусть хранит тебя твой камень яшма
там, во глубине кавказских гор,
я же тем жива, что дал и дашь мне -
нежность рук, сердечный разговор.
Чтоб любовь не с тяжестью кувалды -
с лёгкостью, играючи, шутя,
чтоб меня ласкал и целовал ты,
чтобы стих родился как дитя.
Пусть одною больше будет песней…
Не суди же нас, народ честной.
Может, мы в сто тысяч раз небесней
с этой грешной радостью земной!
***
Помнишь, как друг другом угощали,
как было насытиться невмочь,
как упрямо утро превращали
в сказочную святочную ночь.
Огоньков мерцанье в хвойных ветках,
блёстки новогоднего дождя...
Глаз твоих волшебную подсветку
унесу я в сердце, уходя.
Обещанья ложны, судьбы ломки,
невозможно повернуть их вспять.
Жёстко жизнь стелила без соломки,
но как мягко, сладко стало спать...
***
Вот кто-то с горочки спустился…
А это ты спустился с гор!
И с той поры всё длился, длился
наш бессюжетный разговор.
Мы в детстве не договорили,
не докатались на катке.
И вот друг друга подарили
на новом жизненном витке.
Мой альпинист седобородый,
спасибо, что с тобой всё та ж,
что ты сумел взять выше нотой,
и это высший пилотаж.
***
Прикрутил верёвки на балконе,
стулья склеил, ковшик припаял,
а потом, изъявши из агоний,
заново из глины изваял.
И тебя благодарю за это,
что сквозь тьму промчавшихся годин
женщину во мне, а не поэта,
отыскал, увидел, победил.
Я любить, отчаясь, разучилась.
Распаялась жизнь как связь времён.
Тем дороже эта Божья милость -
что ты мной теперь обременён.
***
Мой последний, мой финиш, постскриптум,
недоступно-запретная сласть!
И Сезам отворился со скрипом,
заржавевшая дверь поддалась…
Сердце глупое — тише, ну, тише! -
отомкнувший забытым ключом,
напоследок судьбу осветивший
синеглазым небесным лучом, -
это вот кого сны обещали
и о ком предсказанья сбылись,
что тащили меня как клещами
из уныния в светлую высь...
Ты приводишь в порядок планету,
расчищая дорогу ко мне.
Я плачу тебе той же монетой -
небольшою, но чистой вполне.
***
«Так был ли мальчик иль не был?...»
Ответ унесёт река…
А ты мой журавлик в небе,
что стал журавлём в руках.
Мои стихи на бумажке,
к которым твой взгляд приник…
Как пахли твои ромашки,
как нас породнил родник…
Ты нёс надо мною зонтик,
и верилось как во сне,
что счастья заветный ломтик
достался теперь и мне.
Пусть всё сгорит, словно в домне,
под слоем других погод,
но я навсегда запомню
июньский наш Новый год.
Да будет высок и весел
укроющий нас лесок…
Сегодня ведь ровно месяц
той радости на часок.
***
Эта мечта не о ком, не о ком,
эта любовь в никуда и в пространство.
Я говорю неземным языком,
сбросив с души человечье убранство.
Губы и руки искали тепла.
Сколько в желании силы и мощи!
Жизнь твоя в кровь мою перетекла.
Вот ты какой наугад и наощупь.
Я — Маргарита, летящая ввысь…
Облако нежности медленно тает.
Ляг между строк моих и затаись.
Пусть тебя кто-то тайком прочитает.
***
Как ни мучить себя самоедством,
ни прикладывать на сердце лёд -
наше общее школьное детство
мне расстаться с тобой не даёт.
Я спокойна внутри и наружно.
Отложу эту боль на потом.
Нам с тобой было нежно и дружно.
Вот и хватит, и кончим на том.
***
Укрой меня, небо, теплей,
прикрой меня облачной ватой.
Как холодно жить на земле
обиженной и виноватой.
Свой день неумело лепя,
надежд не считаю разбитых.
Обижена я на себя,
сама виновата в обидах.
О молодость, призрачный приз!
Как хочется всё нам и сразу.
Что делать, что нынче и принц
бывает, как шприц, одноразов.
У Золушки был хэппи-энд,
метла помогла Маргарите,
а мне лишь от рыбки презент -
сидеть при разбитом корыте.
Ну что ж, таковы селяви,
не всем загорать на Мальдивах.
Ведь в жизни, как в сказке, увы,
старух не бывает счастливых.
***
Я всегда любила больше, чем нужно.
Это нужно было лишь Богу да мне.
Ну а тем, кому всю отдавала душу -
четвертинки её бы хватило вполне.
Ты с небес меня низвергаешь в Тартар,
приучаешь из мелкой лужицы пить.
Не могу я любить по твоим стандартам,
по кусочкам сердце своё дробить.
От добра конечно добра не ищут,
ну какого, казалось, ещё рожна?
Стал журавль синицей в ладонях нищих,
вместо манны небесной — лоток пшена.
Да, ни зла, ни подлости, ни удара,
а коню дарёному — рта не криви...
У меня к тебе чёрная благодарность
за крупинки тёплой твоей любви.
***
Сколько было всего — не забыла,
вспоминаю с улыбкой порой.
О вы все, кого я так любила -
рассчитайтесь на первый-второй!
Далеко это от идеала,
сознавала, и всё же — молчи -
но лоскутное то одеяло
согревало в холодной ночи.
Со вселенной по нитке непрочной,
не морочась стыдом и виной, -
вот и голому вышла сорочка
и отсрочка от тьмы ледяной.
***
Ты глядишь с высоты украдкой,
укради меня, укради!
Я навстречу тебе с тетрадкой,
с неизбывной тоской в груди.
Хоть какой-нибудь знак и милость,
хоть какую благую весть...
Что привиделось и помстилось -
мне важнее того, что есть.
Я бреду к тебе за ответом,
свою душу зажав в горсти.
Память вспыхнет нездешним светом,
стоит сердце лишь поднести.
***
наш город которого в сущности больше нет
который остался на контурной карте лет
кукушка в часах разевает голодный клюв
мне нечем кормить тебя птица уйди молю
всё пожрала кукушка лет больше нет
любимые души взирают с иных планет
рассвет в окне заливается краской стыда
за то, что не вытянет в небо наш день уже никогда
***
Но разве знала, неучёна,
когда была я влюблена,
что у луны позолочёной
есть теневая сторона?
Что ты моё забудешь имя,
что жизнь застынет на нуле,
что станем мы с тобой одними
из тех, кто проклят на земле?
Мой бедный старенький ребёнок,
отныне ты моя судьба,
и я от пяток до гребёнок
твоя хозяйка и раба.
Искала помощи и веры,
ныряла в залежи веков,
пыталась жить поверх барьеров,
писать поверх черновиков.
И, душу отряхнув от праха,
спасалась музыкою сфер...
Живу поверх тоски и страха,
и это взятый мной барьер.
***
У меня сегодня много дела:
надо память до конца убить,
надо, чтоб душа окаменела.
Надо снова научиться жить.
А. Ахматова
Так вот какая ты, любовь до гроба,
когда всё стало мёртвым на земле.
Что было кровным — сделалось бескровным,
что было всем — застыло на нуле.
Замолкли губы, что меня будили
горячим поцелуем поутру,
и глаз, что мы друг с друга не сводили,
огонь угас, как свечка на ветру.
Твои черты разглядываю в оба,
разглаживаю складочки на лбу…
Люблю тебя до гроба и за гробом,
любила бы тебя и там, в гробу.
Прощай, прощай! Я вечно помнить буду!
Не забывай меня и там, смотри!
Увы, я знаю, не бывает чуда,
но чудом были наши тридцать три.
Нет, не прощай! Любовь не охладела,
и Ариадны не прервётся нить.
А у меня сегодня много дела -
мне надо память о тебе хранить.
***
Одноклассник, плачущий над гробом.
Холм цветов, в котором погребли…
Как же были счастливы вы оба,
как наговориться не могли!
А мои слова и поцелуи,
что теперь лишь о тебе одном,
как дождя ласкающие струи,
вечно будут плакать за окном.
Я тебя в себя вбираю взглядом,
постигаю вечности азы.
Раньше твоё сердце билось рядом,
а теперь лишь тикают часы…
Старый дом, увитый виноградом,
тишина хрустальная вокруг,
и друзья, которые мне рады -
наш старинный неизменный круг.
Градусник разбился ненароком,
вылетели пробки ни про что…
Мне казалось всё каким-то роком -
без тебя не хочет быть ничто.
А вчера щегол подал мне голос,-
помнишь, ты подсвистывал ему?
Я не верю смерти ни на волос,
если ты пробился через тьму.
Жду твоих ответа и привета.
Так несладко мне теперь одной.
Вот твои любимые конфеты -
горсть любви и нежности земной.
Я к тебе взлетаю на качелях.
Облако твоё над головой…
Тяжело лишь в жизненных ученьях,
в небесах легко, там каждый свой.
Я к тебе прильну на новом месте
и тебя согрею, как тогда.
Будем мы опять с тобою вместе,
чтоб не расставаться никогда.
***
Читала я стихи тебе над гробом,
которые просил прочесть вчера.
Всё сожрала смертельная утроба.
В миры иные ты ушёл с утра.
Как ты просил: «Ну покажи, ну дай мне!»
Я отмахнулась: после, недосуг…
И вот теперь читаю их в рыданье,
но до тебя не долетит ни звук.
Хотела искупать тебя к обеду,
да отложить решила до зари.
Ты умер в ночь со вторника на среду.
Я обмывала косточки твои.
Есть только миг! Сегодня нас связало,
а завтра слижет чёрная дыра…
Минуточку! Тебе не досказала,
какой я сон увидела вчера.
***
Смерть-охотник в зайчика стреляет,
умирает милый зайчик мой…
Пусть ещё на свете погуляет,
каждый день я жду его домой...
За меня цеплялся слабый пальчик,
но разжался, ускользая в рай.
Зайчик моей жизни, солнца зайчик,
не погасни, будь, не умирай!
О прости, что я не защитила,
пулю на себя не приняла.
Я судьбе по полной заплатила.
Я с тобой счастливою была...
***
«Ушёл за хлебом. Скоро буду, жди.
Целую». - Я нашла твою записку.
Ей двадцать лет исполнилось поди.
Теперь она подобна обелиску.
Не правда ли, всё будет хорошо?
Ты торопился, до дому бежал всё.
Ты за небесным хлебом отошёл
и там всего лишь чуть подзадержался.
Мы встретимся в Ничто и в Никогда
и превратим их в Здесь, Везде и Вечно.
И снова будем не-разлей-вода.
Я верю в это свято и беспечно.
***
Как одной встречать мне эту осень?
Для чего мне этот свет дневной?
Чтобы биться головою оземь,
изнывая мукой и виной?
Не напрасно нас разлуки мучат,
заставляя обживать Тот свет.
Холода ценить тепло научат.
Тьма заставит полюбить рассвет.
***
Возьмите всё — и радости, и грёзы,
все праздники, добытые в мольбе,
возьмите смех, оставьте эти слёзы,
что вечно будут литься по тебе.
Моя любовь к тебе не перестанет.
Твои шаги мне слышатся все дни.
Они всё ближе с каждым днём скитаний,
вот, кажется, лишь руку протяни…
Всегда твоя от пяток до гребёнок,
и ты весь мой, от тапок до седин.
Ты за руку держался, как ребёнок.
Не удержала… Ты ушёл один.
Прощай, любимый. Нет, не так — до встречи!
Ты где-то там, на лучшей из планет.
А боль свежа, как этот летний вечер.
И жизнь прекрасна, но тебя в ней нет.
Теперь ты часть пейзажа, часть вселенной,
в иное измеренье перейдя.
А мне брести по этой жизни бренной,
выть на луну и слушать шум дождя…
***
В начале лета нет ещё тоски.
Пока весёлый дух его витает,
ещё мы с нашим временем близки.
Оно нас незаметно вычитает.
Когда нас будит щебет за окном,
цветут сады и зеленеют рощи, -
легко дышать и думать об одном,
естественней любить и верить проще.
О лето, ты садовник наших душ,
ты поливаешь светом их потёмки.
И этот освежающий нас душ
смывает с них все грязные потёки.
На краткий тёплый миг бессмертны мы.
Прекрасна эта детская беспечность.
До осени, а может, до зимы
продлится наша суетная вечность.
***
Я не успела придумать роли -
жизнь захватила меня врасплох.
Всем открыты мои пароли,
виден слог мой — хорош ли, плох.
Я не успела надеть вуали,
спрятать острую боль в ножны.
Слова, что в моей глубине кричали -
всем доступны и всем слышны.
Я ничего под замок не прячу.
Нету тайн от тебя, народ.
Не закрываясь руками, плачу
и смеюсь во весь алый рот.
Ты прочитаешь меня как книгу,
где на последней строке умру.
Лес облетевший стоит, взгляни-ка.
Жизнь и смерть красны на миру.
***
Светлане Голиковой
Вы прекрасны в объятиях моря,
в окруженье природных даров,
и в объятиях гор, даже горя,
силой духа его поборов.
Гулливер, заколдованный в путах,
как Вам трудно с огромной душой
выживать посреди лилипутов,
быть такою мишенью большой.
Орхидея, цепляясь за воздух,
так воздушные замки плетёт.
Погодите, и Вам будет роздых,
заплутавшее счастье грядёт.
Греют душу мне ваши подарки -
ароматы, кораллы, цветы.
Пусть сплетут Вам искусницы Парки
замок-жизнь неземной красоты.
Не из ниток, что тянутся с мира,
не сорочку, а царский дворец -
легче воздуха, выше Памира,
Вам, Сильфида, Паллада, борец!
Ваше имя - гарантия света,
что доходит с далёких планет,
символ Жизни, Тепла и Ответа,
символ Да, побеждающих Нет!
***
Жене Бурылину
Женя, с днём рожденья, друг наш милый!
Как же годы бешено спешат!
Как нам хорошо с тобою было!
Как мы говорили по душам!
Ты один - но этого так много!
Сколько раз согрел ты и помог!
Я пока ещё не верю в Бога,
для меня ты - самый лучший бог!
Будем вместе помнить наших близких,
что сплотили накрепко всех нас,
будем возводить им обелиски
в наших душах, памяти и снах.
Женя, Женя, как тебя люблю я -
слов таких не сыщешь на веку.
Лучше тебя просто поцелую
в эту недобритую щеку.
Ты всегда лучишься, словно утро.
Инна меня, думаю, поймёт.
А с такой подругой - доброй, мудрой,
вас никто водой не разольёт.
Пусть ни боль, ни горе, ни обида
не затмит вам счастья и любви.
Ты живи - за Юру, за Давида,
долго-долго, главное, живи!
Этот свитер пусть тебя согреет
в зимние ночные холода.
Нет тебя ни ближе, ни добрее.
Только будь пожалуйста, всегда!
***
Ни под сливой, ни под оливой,
ни на небе, ни на звезде
мне уже не бывать счастливой
никогда и нигде.
Поезда пробегают мимо.
Ни вблизи и ни вдалеке
мне уже не бывать любимой
никогда и никем.
И порой сама не пойму я -
всё во сне или наяву.
Я пока ещё существую,
но уже не живу.
Я устала с собою биться,
из души выкачивать слизь.
Говорят, стихи могут сбыться.
Вот они и сбылись.
***
Как в могилу, лечь в кровать
и глаза смежить.
Больше не к чему взывать,
не для кого жить.
Мой трамвай идёт ко дну.
Впереди тот свет.
Я схожу через одну.
Я схожу на нет.
***
Зарыться в свою берлогу,
пытаться в твой влиться след,
забытой игрушкой бога
пылиться в шкатулке лет.
Мы были в единой связке,
и вдруг оборвалась нить...
Не вышло, увы, как в сказке,
в один с тобой день свалить.
Висит над моей кроватью
и светится по ночам
связавшее нас объятье,
как плач по твоим плечам.
А кожа имеет память,
такую же, как душа,
в волнах твоих глаз купая,
теплом твоих рук дыша.
Как шарики трепетали,
запутавшись за карниз...
Как будто из смертной дали
последний твой мне сюрприз.
И шифр неземного слога
читался легко губой...
Но ты подожди немного,
я буду опять с тобой.
Рыдает безмолвно слово,
не сказанное в свой час.
Отчаянней, чем живого,
люблю я тебя сейчас.
***
Мою голову клал ты себе на плечо,
нежно гладя, прощаясь, слабея…
На душе от запёкшихся слов горячо.
Сколько их не сказала тебе я...
Я живу без тебя — ни жива, ни мертва,
ночью шарю рукой по кровати.
Если раньше была перед Богом права,
то теперь нет меня виноватей.
Шёл, качаясь, бычок по короткой доске -
обернулась доска гробовою.
Почему за тобою в едином броске
я не кинулась вниз головою...
Я иду на твой голос, на свет, по пятам,
я к твоей прижимаюсь одежде.
Милый, бедный, родной, ты услышь меня там,
я люблю тебя жарче, чем прежде.
На могиле твоей всё теперь для двоих -
нашей общею станет норою.
Твоим косточкам будет теплей от моих,
когда я их собою укрою.
Ты меня обязательно помни и жди,
посылай мне счастливые вести.
Спи спокойно и верь сквозь снега и дожди,
мы с тобою опять будем вместе.
***
Свет небес и свет твоей улыбки,
птичка, промелькнувшая в окне.
Фокус расплывающийся, зыбкий,
словно ты не здесь уже, а вне.
Словно смерть — секрет полишинеля…
Из себя смотрю как из окна.
Вижу слабый свет в конце тоннеля…
Значит, я не так уже одна.
Наша жизнь — как ветра дуновенье,
но побудь, побудь ещё со мной!
Остановка чудного мгновенья.
Фото на небесный проездной.
***
Стучит в окно лишь дождь да ветер,
заглянет ночью лишь луна.
И больше никому на свете
нет дела, как я тут одна.
До моего ночного бреда,
покуда не придёт рассвет...
Но ты смеёшься мне с портрета,
и улыбаюсь я в ответ.
Ну хорошо, не буду плакать,
а буду жить — как будто ты
со мною делишь эту слякоть,
и снег, и завтрак, и цветы.
И верить в чудо, что покуда
я буду на тебя смотреть -
с тобою не случится худа,
плохого не случится впредь.