На диете мы сидели...

Фэндом: BTS

Пэйринг и персонажи: Мин Юнги, Пак Чимин, Ким Сокджин, Чон Чонгук, Ким Намджун, Ким Тэхён, Чон Хосок, ОЖП, ОМП

Направление: гет

Метки: АУ, ООС,  музыкальная группа, магия, ведьмаки, юмор, диеты, кулинария

Рейтинг: R, нецензурная лексика

1. "Они должны выглядеть."

Обсуждение камбэка в конференц-зале Big Hit Entertainment проходит всегда задорно и со вкусом. До одного вполне определённого момента.

Определённый момент откладывают. Его боятся и обречённо ждут, робко до этого переглядываясь. Бросают опасливые взгляды на главу агентства, которому предстоит сей момент обозначить. Но всё же, когда все основные вопросы решены, Баньши Хёк с тяжким вздохом и в гнетущей тишине объявляет:

— А вам, мальчики, не мешало бы похудеть.

Менеджеры, как по команде, бросают по одному-единственному виноватому взгляду на мемберов и поспешно отводят глаза. Мемберы бросают по одному-единственному скорбному взгляду на менеджеров и тоже отводят глаза. Толстеют они после очередного олл-кила все вместе при активном попустительстве остального стаффа.

Сондык грозно по очереди смотрит на мемберов и… отводит глаза тоже. Попустительство обычно начинается с него — ну потому так-то их семь, а он один, и там, где мемберы на тренировках теряют килограмм принудительно, с него скатывается не меньше трёх с половиной добровольно. И налегать на закуски хореограф начинает ровно в день премьеры.

Больше в комнате никто друг на друга не смотрит. Баньши Хёк упорно не смотрит на Сондыка¹, а тот в ответ также упорно не смотрит на главу агентства. Мемберы тоже ни на кого не смотрят.

Но, пожалуй, только Хи Шу ни на кого не смотрит по-настоящему, задорно хрустя колечками луковых чипсов и залипая в мобилку.

— Окей, диета так диета, — смачно хрумкает он очередным снэком и смотрит на БТС. БТС вздрагивают и отводят глаза совсем. Менеджер Хи Шу закидывает последнее луковое колечко в рот, трёт пальцы о выпирающий солидный животик и идёт заниматься своими прямыми обязанностями — составлением рациона питания для мемберов.

С весами в Big Hit вечно что-то происходит. Нет, первый год они работали ещё вполне себе нормально, но после третьего камбэка начали барахлить, а то и вовсе показывать несуразные вещи. Ну например, Сокджин с Чимином на руках весит намного меньше одного Намджуна, а этого быть не может ну никак. Менеджеры поначалу пытаются всё списать на дешевизну техники, что активно поддакивается и мемберами тоже, которые даже в послекамбэковский период весят меньше, чем надо. Но с ростом доходов растёт и стоимость весов, и если по первости их покупали в ближайшей дешёвой лавочке, то сейчас это супердорогие и навороченные, которые подсчитывают вес каждой молекулы отдельно.

И всё равно они все безбожно врут. Ну никак не может сейчас Тэхён с Чонгуком на загривке весить меньше Чимина с Шугой. Хотя Чимин возмущается и доказывает, что это просто у него мускулы стальные, а у Шуги — яйца железные. Менеджеры не ведутся всё равно.

Ну, во-первых, как мемберы подкладывают себе в карманы гири, чтобы внести раздрай в стройные менеджерские ряды, стафф вычисляет уже на раз-два.

А во-вторых — Чонгук. Эта шустрая мелочь каждый раз при распаковке новых весов захомячивает инструкцию (да кому она вообще нужна, к весам!), внимательно изучает, а потом оказывается, что они всё измеряют не в приличных корейских кымах, а в фунтах, килограммах, а то и пудах. Мемберы аплодируют, менеджеры грустят и пытаются разобраться в настройках.

В общем, менеджерскому составу остаётся только плюнуть на это дело и состояние мемберов оценивать исключительно на глазок.

Но в один прекрасный день Баньши Хёку это всё надоедает, и он нанимает Хи Шу.

Вам когда-нибудь платили за то, что вы гоняете в тренажёрном зале семерых парней до седьмого пота всего два-три раза в год, да ещё не даёте им есть при этом? Причём столько, что всё остальное время вы наедаете себе пузико, которое уже никакими тренажёрами не сгонишь? А Хи Шу платят, и единственное требование, которое Баньши Хёк выдвинул при подписании контракта, было:

— Они должны выглядеть.

— Будут! — отчаянно закивал тогда Хи Шу, старательно пряча за спину загребущие до контракта с самой успешной музыкальной компанией Кореи ручки.

— Нет, ты не понял. Они должны выглядеть… — настаивал на своём Баньши Хёк, всё ещё не отдавая контракт.

— Мамой клянусь, будут! — ещё отчаяннее закивал Хи Шу, перебивая главу агентства.

— … к камбэку так, что сам должен течь от них, как сучка.

— Я гетеро! — возмутился свежеиспечённый менеджер, прикидывая, во сколько обойдётся визит к психотерапевту для гендеро-переориентации.

— И слава богу, а то бы я тебя не взял, — заключил Баньши Хёк и магической печатью скрепил контракт.

Переквалифицироваться в гея Хи Шу не стал. Но за парней взялся всерьёз. Так что взаимно ненавидеть друг друга они начали с первого же листа тетрадочки.

------------------------

¹Сон Сондык – хореограф BTS.

2. Покажите мне ваши «шоколадки»!

— Готовность два! Камеры вырубили, мобилки убрали! — командует Хи Шу, едва войдя в тренажёрный зал. — Так, парни, построились, майки сняли! Что «нет»? Что значит «нет»? Что вы мне тут стесняшек строите, чай, камеры отключены… У кого? Чонгук? Чон Чонгук! Да, мелкий, с тобой разговариваю! Я те ща покажу «не мелкий» — мобилку вырубил живо, майку снял… О хосподи, шуруйуженафиг, терминатор… Остальные! Покажите мне ваши «шоколадки»!

— Чимин, ты зачем живот надул? Не, такой и есть? А со щеками что? А ну-ка, пальчиками его… Где у вас, едрён-батон, пальчики? Юнги, не надо пинать его ногами! Чимин, майку задрал живо! Раз, два, три, пять, шесть, девять, тринадцать… тьху, иди отсюда, пресс всея БТС… И к тренажёрке ни ногой, нефиг занимать… А… без толку, всё равно сидеть там будет до опупения… кстати, насчёт пупка — он у него там вообще ещё остался? Вроде не видел… И всё равно много жрать не дам! — Хи Шу перемежает бормотания под нос с воплями и отчаянно что-то строчит в тетрадочку. И опять повышает голос:

— Так, следующий кто?

Хосок готов взвыть. Тетрадочку он ненавидит люто. Еды энерджайзеру во время камбэков вечно почему-то не хватает больше всех. Чимин, так тот держится на энтузиазме и бешеном желании быть лучшим из лучших из лучших. Хосоку вполне хватает просто потанцевать, да ещё погонять тех мемберов, которые реально наедают вне промоушена приличные бока. Мемберы, правда, с ним едой честно делятся, но лидер дэнс-лайна всё равно вечно хочет жрать.

Обречённо задирая майку перед Хи Шу, Хосок, у которого с прессом просто всё «ок», а не «охуеть как круто», ожидаемо получает запись в тетрадочку и наряд в тренажёрку. Проходя мимо Джина, он долго и внимательно смотрит старшему прямо в глаза, пытаясь мысленно протелепатировать, что тетрадочку не мешало бы сжечь. Но хён чем-то по уши занят, опасливо косясь на Хи Шу и делая за спиной странные пассы руками. А поскольку в этом мире айдолов и магии Хосок даже близко не ведьма, сигнал пропадает втуне.

Хи Шу тем временем добирается до остальных. Юнги, гордо задрав нос и неприступно сложив руки на груди, ледяной сталью во взгляде окидывает оным менеджера после требования задрать майку, презрительнейше фыркает и гордо шествует… в качалку. Сам.

Тэхён с Рэпмоном покладисто задирают футболки, изо всех сил пытаясь из остатков прошлокамбэковского тренинга надуть кубики. Хи Шу смотрит на них, как на идиотов, и отправляет вслед за остальными.

Остаётся Джин, который медленно, как для съёмок очередной недоэротической рекламы тянет одежду вверх. Но Хи Шу нифига ни девушка, и должного аханья мировой красавчик от него хрен дожидается.

— Вау, ну ты и накачался! — восторженно вопит Хи Шу, глядя на пресс Джина, и тут же хлопает в ладоши, пыля чем-то цветным и пахучим. Джин чихает сразу много-много раз, а иллюзия пресса слетает вместе с пылью.

— В качалку! — гаркает на него менеджер, и парень, обиженно потирая нос, тащится в зал вместе со всеми. Нет, ну правда обидно — в Магической Школе ему, Джину, учиться ещё аж четыре с половиной года, а этим, которые менеджеры, просто пройти трёхмесячный курс, чтобы вот так, в один чих, сбить любую его иллюзию. Ведьма из Джина ещё пока очень недо-. Но он старается, даром что на втором курсе.

Ладно, сегодня их день в тренажёрке ещё можно назвать лёгким. Их взвешивают и обмеривают, потом опять взвешивают, а личный медперсонал носится вокруг со всякими стрёмными приборами, отдельно вычисляя углеводы, жиры и наличие нервных клеток. Им всем надо через этот камбэк пройти красивыми, стройными, подтянутыми и при этом не спотыкаться от недоедания. Так что по упражнениям их гоняют больше для вида и измерения сердечного ритма. Гоняют всех пятерых, отчаянно пытаясь отбиться от Чонгука, который на пару с Чимином всё равно припёрся, получив от тренера вопль «маньяки стероидные!». Чимин, в отличие от макнэ, под горячую руку к тренерам и менеджерам не лезет, тихо уползая в уголок со снарядами и выполняя вольную программу по прокачке.

Но пронырливый Хи Шу и тут спокойной жизни им не даёт, вваливаясь в качалку. Да не один, а в компании с девушкой.

На ней сари — традиционное индийское многослойное сари, такое ярко-зелёное, что режет глаз. Она старше Джина лет эдак на пяток, и ей бы очень подошло «нуна», но менеджер смотрит на них, как на слабоумных, «нуну» давя практически на корню, и гордо представляет:

— Пратибха-джи, знакомьтесь, ваши подопытные… подопечные, в смысле. Эм, подопечные, знакомьтесь — Пратибха-джи, ваш диетолог.

Пратибха-джи кланяется еле-еле на десять градусов, зато почтительно складывает ладони. Бантаны, на которых вдруг веет индийским и загадочным, мигом её отзеркаливают как есть — с эспандерами, гантелями и скакалками в руках. Украшения на Пратибха-джи звенят еле слышно раздражающей мелодией, а запах в этом царстве кожи, металла и пота вдруг смягчается пряными ароматами. Это всё странно, непонятно, а Хи Шу ещё добавляет атмосферности, назойливой мухой жужжа рядом с зелёным.

— Питаться теперь будете по Аюрведе… И не ныть мне сразу, Чимин! Вы индусов видели? Они все вон какие стройные! Шуга, не дохлые, а стройные, я сказал! Тэхён, положи гантели! Да не свои, а Намджуна, он сейчас опять стойку развернёт! Так вот, про индусов — и вы у меня такими будете… В смысле, не плитка, а рёбра торчать будут? Сокджин, ты тут не умничай, ты отжимайся давай и вообще, сколько можно жрать? Хосок, забери у Сокджина снэки… Что значит «не надо, свои есть»? Тебе кто дал? Чон Чонгук!

3. Какое наколдовать?

Джин утром с подозрением смотрит в тарелку, осторожно пробуя завтрак. Специи мягко обволакивают язык, оседая пряным послевкусием. У него не просто так звание Лучший Кулинар всея БТС, хотя Шуга готовит не хуже. Но друг вполне себе удовольствуется званием Охуенный Рэпер, выдвигая старшего на передний план, а Джин не устаёт гуглить по кулинарии. Если бы ещё готовил столько, сколько читает, то мишленовские звёзды уже бы давно рубил, как дэсаны. И сейчас он понимает, что еда эта и вкусная, и полезная, и вроде бы питательная, но с их хореографом он уже через пару часов будет опять голодный.

Как в воду глядел, хотя прорицание у него только на третьем курсе.

Сондык угондошивает группу (включая Чимина и исключая Чонгука) так, что они моргнуть не могут. Макнэ радостно скачет между ними, отпаивая хёнов водой, а когда первая усталость проходит, все они (включая Чонгука) понимают, что зверски проголодались.

И проблема теперь только одна — на обед у них опять рис.

Со специями.

Но без мяса.

Но со специями.

Соусы ещё есть, и даже овощи. Вот овощей — прям на целое пастбище, хотя лучше бы вместо того пастбища пару кусков баранины.

— Джин-хён, а ты нам курицы хотя бы наколдовать можешь? — жадно вдыхая аромат, который очень подошёл бы к мясу, спрашивает Тэхён.

— Какое наколдовать? Совсем с ума сошёл? Шесть лет в Магической Школе, а потом ещё шесть — в Кулинарном Колледже! — негромко, но ёмко возмущается Джин. Чимин, едва заслышав возмущённые нотки их недоведьмы, на всякий случай отползает подальше. Хи Шу тем временем заходит в столовую и грозным оком обводит ждущих индийский рис ребят. Зато Джин, забыв про возмущение, как-то внезапно облизывается и с интересом смотрит на менеджера, бормоча под нос:

— …зато вот трансформировать….

К Хосоку с Тэхёном придвигается даже заинтересовавшийся Чимин. Хи Шу их хоть и не слышит, зато, кажется, читает мысли и демонстративно вытаскивает амулет, не отводя пристального взгляда от Джина. Старшему на это остаётся только опустить глаза и в очередной раз тяжело вздохнуть. Рис вкусный, но, даже съедая всю тарелку, остаёшься голодным. И трансформировать его, например, в исключительно вкусную, но неполезную для организмов пиццу, под присмотром недреманного ока фиг получится. И когда он уберёт это чёртово "недо-"?

— Хён, нам надо обязательно что-нибудь сделать с тетрадочкой, — тяжело вздыхает Хосок через пару дней, с ненавистью глядя на сельдерей. Он его уничтожает, как саранча пестициды — медленно, смачно, с лютой тоской во взгляде. Джин солидарно вздыхает в ответ и просит потише — дверь-то он запер, но слух у Хи Шу как сонар на подлодке, и любое поползновение на диетное имущество грозит группе очередным снижением калорий. Из-за спины сидящего на полу Хосока совершенно внезапно выглядывает Чонгук. Джин вздыхает опять. Способность кроля проникать в любые запертые помещения даст сто очков вперёд любому коту Шрёдингера. Местный недоведьма подозревает, что их макнэ тоже немножечко недо-. Ну или просто не-человек, но сути это не меняет.

Макнэ, ничтоже сумняшеся, выдирает из рук Хосока сельдерей. Тот, правда, особо и не сопротивляется, с тоской провожая взглядом ненавистный овощ. Но и Чонгук в долгу не остаётся, вытягивая из кармана протащенную всеми правдами и неправдами шоколадку. Хосока прошибает аж до слёз, он заглатывает сладкое в один присест и с благодарностью треплет мелкого по башке. Джин на них умиляется, но разума не теряет.

— И толку? Он наш любой недоеденный или перееденный грамм считает влёт. Ну, колдану, ну исчезну я её — а смысл?

Макнэ открывает рот, чтобы что-то предложить и ровно в этот же момент дверь открывается (хотя Джин точно её запирал) и в проёме появляется красная взлохмаченная голова свежеокрашенного Чимина.

— Я те колдану! — шипит он, злобно зыркая глазами на Джина. — Потерпим, не в первый раз, а ты марш на покраску, — кивает он Хосоку, для верности цепляя того за шиворот и утаскивая к стилистам.

Но свято место пусто не бывает, и его тут же занимает как из воздуха материализовавшийся Шуга. Джин на это отчётливо понимает, что спокойно помедитировать над учебниками по магии ему не дадут, выучить текст новой песни тоже, и смиряется, с буддийским терпением отвлечённо размышляя о том, а не завести ли им в группе вторую ведьму.

Шуга для верности тоже закрывает дверь. Но засов кажется ему ненадёжным, поэтому он сначала подпирает дверь стулом, а потом Чонгуком и только на этом успокаивается.

— Ты прав, тетрадку исчезать толку нет, — соглашается со старшим Шуга и бросает оную на стол. У Джина и Чонгука рты раскрываются в немом «о» ужаса напополам с восторгом.

— Ты её того? — неверяще уточняет Джин.

— Этого, бл… — рявкает Шуга, но вовремя затыкается. — А толку?

Он раскрывает тетрадочку, и мемберы видят девственно чистые листы.

— Магия? — восторженным шёпотом спрашивает Чонгук, на что и Джин и Шуга только досадливо морщатся.

— Память у него хорошая, а это, — Джин кивает на похищенный предмет, — для отвлечения внимания.

— Поэтому, — обречённо вздыхает Шуга, — исчезать надо Хи Шу.

4. Я с вами не справлюсь!

Нет, бантаны, конечно же, понимают, что это всё для их же блага. Популярность, деньги, миллионы поклонниц, текущие от вида семерых шикарных парней; упорные тренировки и диета для этого самого шикарного вида; и как причина всего этого — Хи Шу. Но! Незаменимого стаффа не бывает, а избавляться от особо неугодных мемберы навострились уже давно.

Самое простое — нажаловаться Баньши Хёку. Тут главное — не переборщить, потому что его ор вынести может не каждый. Джина, нервно и дёргано пытающегося сбежать, в шесть пар рук заталкивают в кабинет.

— Хи Шу останется, — заявляет Баньши Хёк, едва Джин открывает рот поздороваться, и парень, наконец, видит в углу кабинета ненавистного менеджера, с хрустом поедающего любимые луковые колечки и обтирающего пальцы об футболку.

— Но мы уверены, что сами сможем привести себя до камбэка в приличный вид, — возмущается старший бантан. Баньши Хёк, наконец, отрывает голову от бумаг на столе и с подозрением прищуривается.

— Он издевается? — спрашивает он у Хи Шу, на что тот безапелляционно отвечает.

— Жрать он привык не в свой дух. И остальные за дверью тоже, — фыркает менеджер.

— Хи Шу останется, — припечатывает Баньши Хёк, и его глаза наливаются краснотой ровно до той степени, чтобы Джин в следующую секунду вылетел за дверь, а то не миновать знаменитого крика. «Остальные за дверью» вздыхают и разводят разочарованно руками. Впрочем, они особо и не надеялись.

Можно привлечь на свою сторону других менеджеров и попытаться Хи Шу попросту выжить. Но другие менеджеры виновато отводят глаза и стараются смыться подальше. Только несгибаемый Седжин на вопрос группы отвечает простое и ясное:

— Нет.

— Да почему нет-то? — строит обиженную моську Чимин, и все остальные старательно дуют губы.

— Я с вами не справлюсь, — честно отвечает Седжин с улыбкой, и их всех накрывает стыдом и раскаянием. Они, бормоча извинения, расползаются.

Впрочем, стыда и раскаяния группе хватает на сутки, а потом им опять хочется есть.

Калории, граммы и наетые бока тают не по дням, а по часам. Мемберы сами не замечают, как жизнь в погоне за лишним снэком устаканивается, организмы вроде как привыкают к половинным порциям, но выпнуть теперь Хи Шу из компании (причём непременно до камбэка) становится делом чести. Правда, все идеи раз за разом терпят поражение. И не всегда по вине Хи Шу, который всё равно работает на опережение.

Попытка Тэхёна продемонстрировать идеальные актёрские способности в виде голодного обморока проваливается с треском. До него почти добежали врач и Седжин, но Хосока кто-то неловко толкает под локоть, стакан с кофе опрокидывается, и Тэхён подскакивает с воплем в попытке прикрыть самое дорогое. «Кто-то» довольно хмыкает за спинами, заедая победу луковыми колечками.

Попытка Намджуна поговорить с Пратибха-джи в обход Хи Шу и объяснить, что, вообще-то, они тут главные, приводит его сначала на кухню, а затем выводит оттуда же за ухо руками диетолога. Намджун так-то до хрена умный и языков много знает, но вот стащить кусок курицы прямо со сковородки он под деловую беседу хотел зря. Разозлённый таким обращением с их непревзойдённым лидером Чимин засучивает рукава, включает улыбку на все двести ватт и с угрожающим «ща я с ней разберусь» модельной походкой идёт на кухню. На грохот оттуда через пару минут Джин с Намджуном вздрагивают, причём лидер трёт пострадавшее ухо, Чонгук приподнимается, Шуга фэйспалмит, а Тэхён с Хосоком переглядываются и нервно барабанят пальцами. Чимин вылетает вслед за грохотом почти сразу и с раскаянием нервно бормочет что-то про то, что «моё кэндо — ничто против сковородки».

Кнопки на стульях, вклеенные в одежду жвачки и слабительное, подсыпанное в небрежно оставленные луковые колечки на столе, тоже не срабатывают. На стульях Хи Шу не сидит, предпочитая расхаживать мимо мемберов с деловым видом, щипая за бока с лишними килограммами. Зато кнопки прекрасно замечает Пратибха-джи, на минуточку присев отдохнуть от приготовления бесконечного риса, и со сковородкой знакомятся попавшиеся под горячую руку Хосок с Тэхёном. Одежду взамен испорченной менеджер тырит у стилистов и из мерча, а слабительное в снэках даже не замечает. Зато замечают все остальные, временно перестав пользоваться туалетом у тренажёрного зала.

— Не, ну чё он, сука, злой такой?! — возмущается Хосок, печально рассматривая внутренности рюкзака. Пакет с окорочками в хрустящей панировке только с одобренными в Корее специями был растаможен и ликвидирован, едва рэпер зашёл в дверь общаги. Хи Шу для этого, кажется, даже не особо проснулся: появился внезапно у Хосока из-за спины и с зевком, достойным крупного бегемота, отобрал рюкзак, забрал курицу, вернул рюкзак и, шаркая, поплёлся к себе в комнату, попутно роясь в пакете. Произвол, да и только!

— Ты хоть по дороге успел съесть, — у Джина тяжкие вздохи и бурчащий живот. И тарелка риса со специями, одобренными исключительно в Индии, недоеденная за ужином. Старший мембер упорно ждёт, когда голод перевесит тошноту, а пока кропотливо повторяет на удивление куцый раздел алхимии.

— Ага, щазз, для этого мне надо было маску снять! Думал, хоть в лифте пару штук зажую… — с грустным видом говорит Хосок. Нетизены перед камбэком пытались добраться до мемберов всеми правдами и неправдами, и Хосок с куриной ножкой во рту точно бы опять породил в сети волну нездоровых слухов.

— Велосипеда у него нету, — бурчит Джин под нос. — Вот и не любит никого.

— А что, с велосипедом будет? — шалеет от внезапного вывода хёна Хосок, но потом вспоминает, в какой части света Джин ошивался перед камбэком, и понимает, что его шуточки вышли на новый уровень непонимания остальными. — Думаешь, если мы ему велосипед подарим, он нас так полюбит, что разрешит устроить нагрузочный день?

— А то мы пробовали? — укоризненно смотрит на него Джин, переворачивая страницу.

И то правда. Задобрить самого Хи Шу им в голову как-то не приходило.

5. «Ты затрахал звонить посреди обряда!»

Мемберы с присущим им энтузиазмом разрабатывают план, скидываются, кто сколько может (а могут они все много). Из чувства солидарности участвует даже Чимин, которому, в общем-то, очередная голодовка пофиг. Дело осталось за малым — выяснить, что нравится Хи Шу.

План проваливается с треском на первом же осторожном вопросе и первом же съеденном (по традиции бантаны начали с самой дорогой говядины) подарке.

Хи Шу нравится всё.

Ему нравятся говядина, свинина, курица, лобстеры, крабы, рыба, ушки, осьминоги, мидии и вообще весь перечень южнокорейских съедобных углеводов. Ему нравятся одежда и обувь, и он, принимая подарки от группы, продолжает хапать бесплатный и подлежащий к раздаче мерч, забирать забракованные стилистами коллекции и без малейших угрызений совести уносить домой присланное фанатами. Он с удовольствием пользуется машинами компании вместе с водителями, а ещё гримёрами, костюмерами, бассейном, спа-салоном — и всё это сквозь хруст луковых колечек. И кстати, насчёт них: в торговом центре, где ответственный за питание группы менеджер в лице Хи Шу закупает продукты, к такому объёмному заказу прилагается не менее объёмная бесплатная закуска. Да-да, в виде тех самых луковых колечек. Прилагается-то вроде для всех, но оказывается неизменно в желудке одного Хи Шу.

И да, велосипеды он тоже любит.

А после всех этих прекрасных подарков он заваливается на кухню к Пратибха-Джи и, с масляной улыбкой инспектируя мизерные порции мяса, которые положены группе, задвигает ей речи о том, какой он крутой и бесценный для компании. Потому что вот даже мемберы, которые с ним здороваются через раз, подарили ему велосипед.

Порции же самих мемберов не увеличиваются ни на йоту.

Хи Шу жаден, обжорист и твёрд, как кремень.

Джин, сглатывая слюну от почти тошнотворного запаха индийских специй, пропитавшего, кажется, всё общежитие, с тяжким вздохом тапает по сенсорному экрану. Он бы, может, уже давно на всё плюнул и смирился, но дело чести есть дело чести, и недоведьме нужно срочно кому-то поныть, чтобы набраться сил и душевного равновесия. Мемберы для оного точно не годятся — у них и с тем и с другим швах, и им самим кому бы поныть. Так что набранный Джином номер не принадлежит никому из группы, никому из компании, да и вообще он не в Южной Корее.

Поныть всё равно не получается, потому что адресат за границей чем-то занят, деловит и раздражён. Джин даже не успевает начать: «А вот у меня…», как с ходу получает ценный совет и гудки сброшенного вызова. На том конце не иначе, как воспользовались телепатией, нагло вломившись Джину в голову, чтобы не терять время, да ещё и без его согласия, хотя с учётом расстояния это кажется уже не магией, а чистой фантастикой.

Но совет ценный, и в гостиную Джин вылетает таким счастливым, будто его не осточертевший рис с овощами ждёт, а завтрак из двенадцати блюд — и всё ему одному.

К сожалению, Хи Шу бдит, камбэковкие тренировки и личное расписание у каждого сжирают свободное время, и собраться им не удаётся до конца дня. Джин решается на отчаянный шаг и по цепочке начинает передавать новый план.

Он рассказывает о нём Намджуну и Шуге.

Шуга делится им с Чонгуком.

Чонгук — с Тэхёном.

Намджун — с Хосоком.

И на этом все дружно решают, что их долг по передаче плана выполнен. Хён-лайн (включая Хосока) думает, что макнэ-лайн разберутся сами, макнэ-лайн (исключая Чимина) думает, что Чимину всё расскажет Хосок на поздней танцевальной тренировке. А сам Чимин на этой самой тренировке, уставший и голодный, на странные шуточки хёна не обращает внимания, уговаривая себя вытянуть ещё во-от эту связку, а живот — не бурчать, потому что еды не будет уже до завтрашнего утра.

На том и заканчивается вечер, а на следующий день шесть мемберов из семи приступают к осуществлению плана.

Предложенный план прост как апельсин — надо Хи Шу в кого-нибудь влюбить. Вообще-то, план звучал не совсем так, а скорее как: «Ты затрахал звонить посреди обряда!», но Джину в этом признаваться не с руки, так что это всё-таки план, да. Ведь ясен хрен, что если у мужчины всё в порядке с работой (и не где-нибудь, а в самом Big Hit!) и аппетитом (упаковками от одних только луковых колечек можно забить целый мусорный контейнер), то единственное, чего ему не хватает для полного счастья — это женщины. А влюблённый мужчина, разумеется, думать будет исключительно о предмете своей любви и забудет про то, что у него на шее семеро с ложками и строгой диетой.

Так что весь следующий день бантаны рыскают по общежитию и зданию компании, приставая ко всем находящимся там женщинам и девушкам старше двадцати пяти (младше отдавать на заклание этом упитанному колобку со стойким запахом лука как-то не хочется — авось ещё самим пригодятся). Текучка кадров в компании практически нулевая, и друг друга они все знают как облупленных. И на все приличные и не очень вопросы мемберов по итогу охаживают чем под руку попадётся и куда придётся, возмущённо вопя и удивляясь, чё это они все. Потому что пубертат у всех вроде давно прошёл, а его редкие вспышки обычно приходятся на послекамбэковский период, а никак не до. На авторитетное заявление сотрудников мужского пола, что он у них всё-таки по второму кругу и женить их вообще пора, а то всех тёлок поотбивают, женское население Big Hit чем под руку придётся охаживает их тоже. К вечеру вздрючены все, в Big Hit сексистские настроения и взаимные плевки со всех сторон. Сотрудники обоих полов и всех ориентаций точат зуб на всех бантанов (ну, кроме Чимина, потому что он лапочка, булочка, вон как тренируется и вообще ничё ни у кого не спрашивает).

У мемберов четыре синяка на шестерых и дырка от бублика вместо идеи, кого свести с Хи Шу, потому как все девушки свои, давно проверенные и их жалко.

Но тут в столовую вплывает Пратибха-джи в облаке аромата индийских специй, и шесть пар глаз загораются алчными огоньками.

Её не жалко, она не своя, и вообще её привёл Хи Шу.

6. У нас же фея есть.

Бантаны, конечно, мастера сердечками стрелять в фанатов, но вот чтоб реально купидонами поработать и свести кого-то с кем-то — тут у них опыта ноль. На неловкий вопрос Хосока: «И как вам Хи Шу?» Пратибха-джи алеет, несмотря на всю свою смуглость, до ярко-помидорного цвета и на всякий случай тянется к сковородке. Хосоку Чиминов опыт по огребанию от кухонной утвари на хрен не упал, и он улепётывает быстрее, чем вскипевшее молоко. На такой же неловкий вопрос от Шуги менеджеру: «Ну чё, хён, засадил бы диетологу?» Хи Шу багровеет аж до баклажанной расцветки, и на следующий день в тарелках группы рис можно разглядеть только через очень сильный микроскоп.

— Чёт мы не того делаем, — грустно вздыхает Хосок вечером перед сном. Они вшестером тоскливо делят на семерых непонятно как протащенную Чонгуком пачку «Орео», сокрушаясь об отсутствии у себя амурских способностей. Чиминову долю Тэхён бережно прячет за пазухой — тому выступать в камбэке с Intro, количество его доптренировок растёт как на дрожжах, и никому вот вообще не удивительно, что лидера макнэ-лайна в очередной раз с ними нет.

— Конечно, не того, — соглашается Тэхён и обвиняюще тыкает пальцем в Джина. — У нас же фея есть. Ну, типа крёстная. Вот пускай он их и скрестит.

Джин на сию сентенцию давится печенькой, и Шуга, хлопая старшего по спине, бросает укоризненный взгляд на Тэхёна. Не мог, что ли, со своим креативным предложением подождать, пока хён прожуёт? Тут и так каждая крошка на счету.

Джин, едва запив водой саднящее горло, уже собирается возмутиться, но на него смотрят пять пар умоляюще-угрожающих глаз. Из всех них только взгляд Шуги отчётливо сочувствующий, потому как про колдовство от соседа по комнате знает чуточку больше, чем остальные.

— Ну ладно, — давит тяжёлый вздох старший. — Колдовать так колдовать.

Приворотное зелье на самом деле — это легко. Всего-то и нужно, что нужное время, нужные ингредиенты и, желательно, покой и одиночество.

Со временем у Джина немножечко напряг, потому что на камбэк они работают как проклятые и вместо положенного восхода или заката в их распоряжении только глубокая ночь. С одиночеством тоже проблемы — у него из-за спины торчат, стукаясь и ругаясь, пятеро любопытных голов. Плечи у него, конечно, ого-го, но те, кто повыше, берут на закорки тех, кто пониже, и чуть не валят всех вместе с Джином на плиту. В конце концов все кое-как утрамбовываются, чтобы и всё видеть и старшему не мешать, по три раза шикают друг другу «где-Чимин-спать-пошёл-ну-и-дурак» и начинают следить за магическим действом.

— Руты* нет, — ворчит Джин, раскладывая по столу ингредиенты и щёлкая пальцами. Индукционная плитка включается сама по себе, хотя можно просто тапнуть на сенсор. — Чонгук, искать.

Макнэ живо начинает шариться по полкам кухни, не иначе, как по запаху, ища неведомую руту, потому что надписи на баночках с пряностями, одобренные Пратибха-джи, все на индийском.

— Коньяка нет, — бурчит Джин, добавляя в кастрюлю заманиху*, и косится взглядом на Хосока. Тот понятливо кивает и испаряется в сторону их с Чимином комнаты. Заныканного коньяка у Чимина тоже нет, как и рома, но находятся соджу и полбутылки недовыдохшегося пива.

— Эх, — вздыхает Джин, меняя мандрагору*, которой у него нет, на женьшень*, которого тут завались. Зато потом вытаскивает пакетик с порошком и надписью «Яйца кенгурячьи молотые», и пятеро мемберов приходят в ужас.

— Ну ты зверь, — то ли с осуждением, то ли с восхищением говорит Шуга, и Джин начинает возмущаться:

— Я что, сам ему яйца отрезал?

— А кто?

— Почём я знаю, в Норвегии в лавочке купил!

— Откуда в Норвегии кенгуру? — с законным подозрением спрашивает Намджун, но Джин уже высыпает содержимое пакетика в кастрюлю. Затем чешет в затылке, потому что календулы у него тоже нет и он вообще не в теме, что это. Он поспешно гуглит, и Тэхён отправляется вниз, в холл общежития, по традиции заваленный подаренными группе букетами.

Чонгук руту находит безошибочно и с разрешения Джина лично кидает в кастрюлю щепотку, изображая Нусрета Гёкче. Хосок от сомнительной чести отказывается и поспешно суёт обе бутылки в руки недоведьмы. Тэхён возвращается с охапкой лепестков всех цветов и размеров, потому что по дороге забыл, что нужны именно оранжевые, не смог отличить ромашки от гербер и хризантем, и в результате набрал всего и побольше. Пятеро мемберов, ругаясь и стукаясь головами, при свете мобильников пытаются отделить именно оранжевые от остальных цветов, пока Джин льёт нужное количество воды. Непочатой воды у Джина тоже, к сожалению, нет, времени на её сбор — тем более, так что он меняет её на обычную дистиллированную.

Далее по рецепту следует ДНК Пратибха-джи, но волосы, ногти, а то и менструальная кровь — это фу-фу-фу, гадость и прошлый век вообще, и Джин смело кидает в кастрюлю надкушенное индианкой луковое колечко.

Мемберы затыкаются на четыре минуты и сорок секунд — ровно столько нужно Джину для чтения наговора над закипевшей кастрюлей. Вокал Джина в такие минуты — заслушаешься, и если бы не конвенция ООМ*, его бы Баньши Хёк давно заклинания на концертах петь заставил. Голос то густым басом, то кружевной вязью альтино плывёт в воздухе, сплетаясь нотами, отдаваясь эхом, и мемберов от него то морозит внезапной дрожью, то будто шпарит кипятком. Тут захочешь — и слова не вымолвишь, потому что прерывать эту мантру не то что себе дороже, а кажется почти кощунством.

А затем кастрюля гулко пыхает фиолетовым облаком, сыпет искрами, а Джин отшатывается с ёмким «ахтыжёб!», рассеивая наваждение.

— Хён? — вроде как даже с толикой уважения в голосе спрашивает Шуга, хотя от Шуги уважения дождаться…

— Должно было быть зелёное, — вещает недоведьма и, не приближаясь к плите, тянется вверх, вставая на носочки и вытягивая шею, пытается заглянуть в кастрюлю.

— Кхм? — интересуется Намджун, и Джин со вздохом, бочком и очень осторожно всё-таки подходит поближе. Кажется, зелье ведёт себя прилично, потому что старший хмыкает, безбоязненно суёт туда ложку и подносит ко рту.

— Может, не надо? — с придыханием то ли ужаса, то ли восторга просит Тэхён, но Джин сначала нюхает, а потом едва касается зелья языком. И молчит, задумчиво катая во рту и возведя очи горе.

— Ну что? — нетерпеливо вопрошает Хосок, и хён тут же поворачивается к нему, расплываясь в широчайшей улыбке.

— И в кого я такой влюблённый? — дурашливо спрашивает он, и пятеро тут же расслабляются, изображая досаду и едва сдерживая на языках что-то вроде «альпак недожаренный!» на последнюю шуточку старшего. Джин на это только хмыкает, швыряет ложку в раковину и пытается утащить кастрюлю к ним с Шугой в комнату.

— С ума сошёл? — пытается остановить его сосед, потому что ночевать рядом с подозрительным колдовским зельем ему ни разу не хочется.

— Чимин проснётся через час и припрётся попить. Тэхён проснётся через два, припрётся попить и при этом забудет напрочь, что мы тут алхимичили. Чонгук проснётся под утро, забыть не забудет, но ради любопытства нос сунет. Нам оно надо?

— А оно у тебя ночью того… не ипанёт?

— Не должно, — почти совсем уверенно отвечает Джин, и приворотное зелье перекочёвывает в комнату к старшим.

————————————

*Рута — просто трава, но в Индии почему-то думают, что «не просто». Не растёт в Южной Корее. 

*Заманиха — тоже просто трава, но в Южной Корее почему-то думают, что «не просто». Растёт в Южной Корее.

*Мандрагора — несуществующее магическое растение

*Женьшень — существующее немагическое растение

*Нусрета Гёкче — турецкий повар

*Непочатая вода в язычестве — взятая до восхода солнца и принесённая молча. У бантанов такой разжиться, сами понимаете, шансов немного

*ООМ — Организация Объединённых Магов

7. У нас всё схвачено!

Хосок, никак, надышался Джинова зелья, потому что сны ему снятся крайне неприятные. Хи Шу ему то в вечной дружбе признавался, то капризно отворачивался, требуя в рис на завтрак лепестков непременно оранжевого цвета, и грозился иначе уйти к Чимину в тренировочный зал навсегда. Танцор после такого бреда не высыпается и умываться ползёт расстроенный, по дороге сталкиваясь с Джином.

— А как мы Хи Шу зелье-то подсунем? — спрашивает он, пытаясь отделить всё ещё сон от правды, и подозрительно косится на бодрого Чимина.

Проходящий мимо Чонгук с ловкостью фокусника тащит из широченных спортивных штанов стакан с лейблом любимого кофе вредного менеджера. А Джин только разводит руками с видом «у нас всё схвачено». В команде, вдохновлённой общей идеей, все стараются внести свой вклад, даже когда их об этом не просят.

И никто из троих не видит, как за их спинами настораживается Чимин на непонятный ему подслушанный обрывок разговора.

Рис бантанами съедается даже с некоторым аппетитом — вера в положительный результат их деятельности и надежда на скорое избавление от обоих гуру диеты заставляет стучать палочками активнее. Хи Шу приглядывает за ними из гостиной, чтобы мемберы закончили положенный завтрак без попыток съесть за ним что-нибудь незаконно протащенное за ночь, а затем привычно уходит на кухню к Пратибха-джи пообщаться перед трудовым днём.

И оставляет так же привычно стакан с напитком на столике у дивана.

Макнэ в мгновение ока оказывается там, подползая по-пластунски (потому что столик прекрасно просматривается из кухни), и меняет стаканы.

— Это что? — тут же ошалело спрашивает Чимин, и, к сожалению, этот вопрос сквозь чавканье и стук палочек остальных слышен хорошо. На него шикают и спрашивают аж с трёх сторон, недоумевая по поводу его неосведомлённости.

— В смысле «что»?

— Что вы там ему опять подсунули?.. — опять (как им всем кажется) слишком громко спрашивает Чимин.

— Приворотное зелье… — шепчет на ухо Тэхён, ни черта не понимая, потому что он, вроде бы, другу об этом рассказывал.

— И кого к кому вы собрались приворачивать? — наконец понижает голос Чимин, глядя на напиток.

Пара минут уходит на то, чтобы выяснить, кто кому чего сказал, а чего нет при передаче гениального плана старшего. Ещё пара — все валят друг на друга Чиминову неосведомлённость и, наконец, рассказывают танцору.

Тот смотрит на них как на идиотов, а на Джина так ещё и с толикой ужаса. Пока из группы Чимину от недоведьминого колдунства досталось больше всех¹, и он честно не хочет подвергать окружающих такой опасности, даже если это вредный Хи Шу.

— Ошалели, идиоты? — шипит он на всех, забирая стакан с обычным кофе из рук макнэ и пытаясь встать. Его удерживают в две пары рук. — Дайте я обратно поменяю!

— У нас всё схвачено! — ответно шипит на него Джин через стол.

— У тебя и в прошлый раз было всё схвачено! Платить за колдовство кто в этот раз будет?

— Это не расход энергии, а магия природных компонентов! Она бесплатная!

— И ты в этот раз всё учёл?

Мемберы с некоторым содроганием вспоминают «должно было быть зелёным», но потом смотрят на рис и кимчи на столе (а больше там ничего и нет) и скрепя сердца единодушно решают продолжать.

— Слух, друг, ты вообще чего? — безмерно удивляется Тэхён внезапной Чиминовой злости и выдирает у него из рук стакан. — Сам же вечно первый за любой кипеж и даже за голодовку…

— Да, я за! А вот вы как раз против!

— То есть ты всё-таки за?

— Я не за, я против!

— Ты ж тока что сказал, что за!

— Тьху! Я за голодовку "за", зато против того, чтобы хён опять колдовал! Я ещё от прошлого раза не отошёл!

В кухне раздаются шаги, и Чимин, видя, что времени на уговоры больше нет, слитным движением скользит на коленях к столику, хватает стакан и выпивает до дна.

Ровно с минуту все присутствующие изображают зависший кадр, ошалело переводя взгляды друг на друга. Чимин, по-хомячьи надув полные щёки зелья, лупит глазки на Хи Шу. Менеджер, офигевший от такой наглости (да и от кого? от безропотного и терпеливого Чимина!), замирает, открыв рот. Мемберы застывают в тех же позах, что и были, позволяя себе только моргать.

Первым не выдерживает Чонгук, с кашлем выплёвывая застрявшую рисинку (он мужественно терпел аж минуту!), Чимин гулко сглатывает зелье, Хи Шу и мемберы начинают орать друг на друга и на Чимина.

Ровно в середине бедлама два голоса теряются. Хаотик-дуо в виде самого старшего и самого младшего переглядываются, дают друг другу мысленно пятюни, и макнэ опять по-пластунски испаряется в комнату старших.

Зелья они сварили с запасом.

В какой-то момент вопли прекращаются: времени в обрез. Поэтому группа, не жуя, проглатывает остатки завтрака, Хи Шу определяет наказание Чимину (ой, да ладно, этот чистюля и так убирал обе ванные, официально ему сказали это делать или нет) и уходит, прихватив с собой полный стакан. Его логика сбоев на этом моменте не даёт, а Джин с Чонгуком переглядываются, ухмыляются довольно и дают друг другу пятюни уже в реале. Чимин этого, слава макаронному монстру, не видит — он умчался к унитазу, в надежде избавиться от последствий героического поступка.

— И чё с мелким терь будет? — подходит Хосок к Джину. На рэпера обиженно косится Чонгук, но тот смотрит в сторону ванной и не «мелкий» макнэ расправляет плечи.

— Ну, — чешет в затылке недоведьма, бросая странный взгляд на мемберов, — главное — его в течение суток к Пратибха-джи не подпускать.

План прост, как огурец, и его передают друг другу по цепочке, пока грузятся по машинам, собираясь провести день на съёмках клипа.

Хосок — Намджуну.

Чонгук — Шуге.

Джин — Тэхёну.

А Тэхён лучшему другу ака Чимин, плюхаясь на сиденье рядом и на автопилоте следуя игре «передай другому дальше».

— Схуяли меня к ней не подпускать? — спрашивает офигевший опять Чимин. Тэхён моргает аж три раза, понимая, что план где-то дал сбой. На сиденье перед ними водой давится Хосок, рядом Шуга роняет лицо в ладонь, а в проход мини-буса вылезает голова Джина, состроившего козью морду.

— Чтоб ты в неё не вкухарился после зелья, хён, — радостно информирует танцора Чонгук, и по машине проносится тяжкий общий вздох.

— Дебилы, — бурчит Чимин, сползая ниже и натягивая на нос кепку. Пратибха-джи для него высоковата, толстовата, старовата, и Чимин не любит нун. И у неё сковородка! Так что он ни разу нет!

8. Чтоб наверняка — до вечера.

Съёмки проходят как по маслу. Не без своих заморочек, конечно, но заморочки эти такие — привычно-рабочие: кто-то ноги в новых туфлях натёр, кто-то мышцы потянул, у кого-то костюм поехал по швам, лажают понемногу все и переснимают не по одному разу, но поёт и танцует группа всё равно на ура — они профи или где? Так что день проходит относительно спокойно. Стол им накрывают общий со стаффом, и мемберы радостно на него накидываются: Хи Шу поблизости нет. На съёмках за ними приглядывает Седжин, а его, сердобольного, хватает только на мягкое «Не переешьте» и поспешно ретироваться, пока совесть не замучила.

Чимин жуёт как-то подозрительно вяло. Он с Хосоком на пару — ведущие танцоры в нынешнем сегменте и выложились больше остальных. Но если Хосок уплетает так, что за ушами трещит, то Чимин еле-еле шевелит челюстью. И взглядом неподвижно пялится в одну точку. Точка, что самое любопытное, одета в ярко-жёлтый канареечный свитер и хозяйственно шебуршит за накрытыми столами, докладывая туда еду и убирая пустую посуду. Девушка из стаффа ни капли не похожа на Пратибха-джи, но Джин чуть не давится от понимания того, что танцор сейчас представляет себе на её месте индийского диетолога.

— Твоюжжжж, — жужжит недовольно Джин сквозь набитый роллами полный рот, и Шуга рядом только молчаливо задирает брови — мол, ты чего?

— Бэби-Мочи таки влип, — сообщает старший, едва прожевав.

— Наши действия? — тут же спрашивает Шуга, а Хосок с любопытством перевешивается ему через плечо.

— Да … зелье вроде ненадолго, — запинается недоведьма, косясь на лидера дэнс-лайна. — Технически, без визуального контакта оно вообще не сработает, так что главное — его до завтра к ней не подпускать, а там само пройдёт.

— До когда до завтра? — тут же уточняет Хосок.

— Чтоб наверняка — до вечера.

Хосок на это минуточку раздумывает и после съёмок на правах старшего (раз), ведущего танцора (два) забирает Чимина с собой бухать.

У них между двумя днями съёмок время на поспать и душ, поэтому в общагу группу привозят за полночь, а увозят с рассветом. Отсутствие двух из семи замечает только Седжин, привычно закрывая на это глаза и чётко зная, что работать две пропажи будут как проклятые, бухие они там утром припрутся или нет. Или сами встанут, или недоведьма подымет, а то чё Джин, зря, что ли, учится? Только ему такие форс-мажоры и разгребать.

Второй день — персональные съёмки, и оба бухарика падают отсыпаться, едва приехав на место съёмок. Мемберы только приглядывают, чтобы камеры их не засняли без мейк-апа и в странных позах. Зафотать друг друга в странных позах — это личная привилегия бантан, и чтобы месяц потом издёвок и мелкого шантажа, так что они поспешно сами тапают иконки камер в телефонах.

Добросердечный Чонгук будит танцоров лишь для того, чтобы накормить похмельным супом и отправить по очереди к стилистам. Чимин падает в кресло, подставляя голову стаффу, а Хосок вполголоса за поеданием хэджангука успевает сообщить макнэ:

— У нас всё плохо. Он селфился пару дней назад, и эта наша «джи» попала в кадр. Догадайся, на чью фотку он всю ночь залипал? Чем я его только не спаивал, у-у-у-у, — расстроенно качает головой лидер дэнс-лайна, попутно втягивая лапшу.

Чонгук на передачу по цепочке не полагается и каждому мемберу новость сообщает лично. Группа смотрит на спящего Чимина с жалостью и молится: чтоб за сегодня всё выветрилось — раз, чтобы Хи Шу из большой и чистой любви похитил Пратибха-джи в неизвестном направлении — два.

Но едва они утром выползают на завтрак (всё ещё сильно пахнущий индийскими пряностями), как в противоположных выходах столовой появляются и взглядами сталкиваются Хи Шу и Чимин.

Пробирает всех, градус напряжения взлетает верх и рвёт шкалу. Группа интуитивно опять изображает замерший кадр, в котором не хватает Джона Ву с голубями или Клинта Иствуда с летающими газетами и пары заунывных нот бэкграунда. У обоих привороченных руки сами инстинктивно тянутся к кобурам с пистолетами (которых там нет и в помине), но всё, как обычно, портит Чонгук. Неудачно (удачно) севшая на стол мошка прихлопывается ладонью макнэ, все вздрагивают, устраивают гам, Хи Шу и Чимин ещё сверлят пару секунд друг друга взглядами через мельтешащие макушки, и все вроде расходятся мирно.

Пока.

9. «Пригнитесь!»

Их Рисовая Булочка ака Чимин послушный, безропотный, доверчивый и упрямый, сука, почище стада самых упёртых ослов в мире. Никакая бульдожья хватка и рядом не стоит с Чиминовой тираннозавровой.

А ещё он у них влюбчивый во всё, что ему улыбается и машет, будь то АРМИ, стафф или просто мимокрокодилы на улице. И хотя Пратибха-джи машет только сковородкой, на фоне того, что до встречи с АРМИ ещё далеко, Чимину вполне хватает и этого. Вкупе с зельем вкухаривается он в неё по самое не балуйся, и чёрт его знает, что именно его психика на фоне голодовки таким образом компенсирует, потому что отдачи от диетолога пока ноль. Ну а группе остаётся только в очередной раз вздохнуть и поддержать, иначе страдать будут все, потому что послушный, упрямый и ноющий Чимин — это пиздец как надоедливо.

Война с Хи Шу переходит на новый уровень.

Из приоритетных задач теперь не только сбагрить из их жизни одного вредного менеджера, но и помочь разлюбить мемберу одного индийского диетолога.

Самое любопытное, что сам Чимин на этом новом левеле присутствует исключительно в качестве незримой, но грозной модерации, которая им всю плешь проест, если они облажаются.

Так что шесть айдолов носятся, придумывая ходы, пока Чимин на кухне поплывшим взглядом пялится на Пратибха-джи, которая точными движениями отмеряет нужное количество специй для каждой порции риса. Он голоден почти до коликов, но ещё больше влюблён, и полноватая фигура индианки отражается в его зрачках эдакой россыпью сердечек. На Пратибха-джи очень подходящее к его сердечкам сиренево-розовое сари, и всё вообще у Чимина зашибись, если бы не…

В отличие от него, Хи Шу не сидит. Он крутится вокруг диетолога хитрым толстым азиатским лисом, то утягивая предназначенные, вообще-то, группе вкусняшки, то уговаривая попробовать лично им, Хи Шу, выбранное луковое колечко.

У Пратибха-джи от такого внимания немножечко едет крыша, и она вместо сабджи* бантанам готовит внезапно ачар гошт*. Бантаны на целый один завтрак счастливы, Хи Шу зол, но вот что странно — больше на себя, что не уследил, а у Чимина ревность через край и жажда покидаться чем-нибудь тяжёлым. Тэхён от него теперь не отходит, вовремя забирая тяжёлые предметы прямо из рук, а если нет, то успевает проорать «Пригнитесь!»

Все, слава макаронному монстру, успевают.

Намджуна, как самого деликатного, отправляют к диетологу выяснить насчёт её настроений. Лидер, помня прошлое посещение кухни, руки держит в карманах заранее, на запахи и вкусные шкворчания со сковородки не ведётся, и включает максимум обаяния. Возвращается растерянным и с подносом тхали*, который Пратибха-джи приготовила группе в неурочное для закусок время не иначе как в помрачённом душевном состоянии.

У диетолога пятьдесят на пятьдесят.

Чимин, конечно, суперзвезда, танцор, вокалист и просто красавец, но он так-то ещё и айдол, и фанатки ему не то, что поухаживать за ней не дадут — они их обоих расщёлкают на семечки из принципа «так не доставайся же ты никому!», едва диетолог в сторону айдола лишний раз улыбнётся.

Хи Шу ни одно, ни второе, ни третье и ни с какой стороны ни четвёртое, но он обеспечен, по-корейски вежлив и от него вкусно пахнет луком. И у него нет фанаток!

— Ох, не тем мы занимаемся, — вздыхает Джин, поспешно наворачивая тхали, пока Хи Шу не пронюхал и не прибежал отбирать. Чонгук чуть не давится, потому что быть айдолом ему нравится просто страсть как, и вот эти вот периодические разговоры старших «всё задолбало, купим по еноту и свалим в закат» его изрядно напрягают.

Но Шуга соседа по комнате понимает чуть получше макнэ. Иногда у старшего мозги, конечно, работают сикось-накось, но то, что перед камбэком о роспуске группы речь не идёт, ему сразу понятно.

— Ты про Чимина? — всё-таки уточняет он с набитым ртом, кивая в сторону танцора. Лидер макнэ-лайна, в отличие от остальных, к халявской закуске даже близко не подходит, хотя бурчанье в его животе слышно даже здесь. Он зависает на диване в прямом смысле слова, безвольной тряпочкой раскинувшись по поверхности, и пялится в коридор, где Пратибха-джи собирается домой. Разумеется, не без помощи Хи Шу — тот ей то подаст сумочку, то шарфик, то предупреждает в стопиццотый раз хорошо кушать и хорошо спать. А Чимина режет на две части без ножа. Мозг напоминает в стопиццотый раз, что он суперзвезда, танцор, вокалист и просто красавец, а ещё у него контракт и кто ж остальных шестерых оболтусов вывезет, если не он. Зато сердце рвётся набить Хи Шу морду, забрать Пратибха-джи, таки купить енота и свалить с ними двумя в закат.

— Нам не его надо от нашего чудо-повара отдирать, а помочь Хи Шу принять, осознать и решиться не только на свидание, но и свалить куда подальше вместе с ней. И Чимин тогда от своей дурацкой вкрашитости избавится, и мы сами за питанием следить начнём.

Хи Шу решает заглянуть в гостиную напоследок, и поднос с тарелками исчезает со стола как по волшебству, едва менеджер поворачивает голову в их сторону. Шесть мемберов упорото делают вид, что собирают дженгу. Вредный менеджер обводит их грозным взором и уходит провожать диетолога, бросив последний взгляд превосходства на Чимина.

— А может, всё-таки ему отворотного зелья дать попить? — уже раз в пятнадцатый спрашивает Хосок. Почему Джин (и кстати, Шуга вместе с ним) не хотят поить бедолагу Чимина ещё одним отваром, он не понимает. Тем более что ингредиенты там не сложнее, чем в приворотном, он гуглил, он в курсе.

— Нельзя! — авторитетно отрезает недоведьма, бросая ещё один странный взгляд сначала на Чимина, а потом на Шугу. Тот морщится недовольно на эти взгляды, но отвечает на предыдущее замечание:

— Поможем. И примет, и сознает, и решится…

— Хочешь сказать, что мы должны теперь на стороне Хи Шу играть? — уточняет Хосок. Джин только обречённо разводит руками в стороны.

Дружный тяжёлый вздох сразу от шестерых бесконтактно разваливает свежесобранную дженгу.

----------------------

сабджи* — вегетарианское индийское блюдо

ачар гошт* — невегетарианское индийское блюдо

тхали* — закуска из лепёшек и добавок к ним

10. Окей. Работаем!

«Камень-ножницы-бумага» уже давно не работают. Они друг друга знают как облупленных и «камень-ножницы-бумагу» разыграть могут только перед камерами и то заранее договариваясь, кто что выбрасывает. Так что поделить их на две тройки предлагают Чимину, который в непонятках, что опять происходит, но безропотно помогает остальным в очередном кипеже. Шесть мобилок укладываются под первую попавшуюся шмотку, и Чимин вытаскивает их по очереди, деля на две равные кучки.

Шуге, Тэхёну и Хосоку достаётся удержать Чимина от глупостей.

Джину, Намджуну и Чонгуку — довести до них Хи Шу.

Страдания Чимина мгновенно возводятся в куб. Хосок, как лидер дэнс-лайна, придумывает безжалостно нагрузить его доптренировками. Тэхён ака ровесник придумывает херню типа сходить покормить уточек на ближайший пруд. Хотя из общаги они выбраться могут теперь только в противогазах, потому что лук в масках и широкополых панамах давным-давно спалила вся Корея. Шуга ничего не придумывает, парой слов «съебался с кухни живо» гоняя оттуда несчастного Ромео. Чимин слушается, потому что это ж Шуга, его не слушаться — себе дороже. Он пытается пристроиться на полу в коридоре так, чтобы таки видеть кухню. Но тут неизменно подворачиваются Хосок с допами или Тэхён с уточками, и его контакт с диетологом чем дальше, тем больше сводится к нулю.

У Намджуна и с Джином, и с Чонгуком контакт по отдельности отличный, но вот в паре с хаотик-дуо он ещё не работал. Поэтому он с интересом усаживается рядом и жаждет принять участие в обсуждении их проекта.

Но, кажется, что-то идёт не так (хотя это с какой стороны посмотреть!), потому что Джин с Гуком друг на друга просто молча смотрят, даже не моргая.

— Можно начать… — начинает, собственно, макнэ.

— Не прокатит, — тут же обрывает его старший бантан.

— А вот если…

— Где мы тебе сурикатов возьмём?

— Ещё можно…

— Пожалей Пратибха-джи.

— Тогда…

— Хи Шу пожалей! Он мне, конечно, не нравится, но не до такой же степени!

— Вы о чём? — ошалело вклинивается в дико содержательный диалог лидер. На него переводят две пары глаз, но Намджун готов поклясться, что они его даже не видят, находясь в каком-то непонятном почти коннекте и общаясь на ментальном уровне, хотя Чонгук вообще ни разу не ведьма, а телепатия — это сложно, и у Джина она только на третьем курсе.

— Но вот знаешь… — не очень уверенно начинает Джин, на что Чонгук тут же подхватывает:

— А должно прокатить!

— Окей. Работаем, — кивком головы утверждает план Джин, и оба срываются с места вон из комнаты. Нифига не врубающийся лидер хлопает глазами, пытаясь понять хоть что-то, а затем в комнату просовывается голова старшего и командует:

— А ты вечером как хошь, но должен в танцевалку заманить Хи Шу.

С одной стороны, лидеру немножко обидно. А с другой — он решает, что больше ему, пожалуй, знать ничего и не надо. Потому что «если что», он так и скажет, что не знал.

Чонгук шебуршится в танцевалке ближе к ночи, что-то туда перетаскивая, но из этого чего-то Намджун смог опознать только пару футонов и одеяло. Остальное макнэ тщательно прячет под майкой, изображая беременного чем-то квадратным и вызывая недоумённые взгляды стаффа. Он с трудом (и чуточку силой) выгоняет застрявших там Хосока с Чимином. Последний так даже рад, вприпрыжку срываясь в сторону кухни в надежде увидеть свет своих очей, а Хосок шипит на макнэ недовольно «ты чего все планы рушишь», но тоже уходит.

На кухне Чимина ждёт ещё одна дикая вспышка ревности — около Пратибха-джи почему-то вертится не привычный уже Хи Шу, а сладкоголосо распинается Джин, что-то ей втолковывая и периодически впихивая в речь слова на хинди. Что самое обидное, строгий диетолог, которая даже улыбается редко, тут откровенно на джиново хинди хихикает. У Чимина опять ревность шо пиздец и желание набить хёну морду. Чёрт его знает, о чём он ей там разливается, но индианка кивает и Джин испаряется с кухни, как по волшебству (хотя после телепортов обычно долго висит фиолетово-розовый дым и стойкий запах озона). Впрочем, диетолог через пять минут уходит тоже, едва закончив с сервировкой ужина.

Чимин за едой сверлит Джина бешеным взглядом, пережёвывая рис и уже не замечая насыщенного специями вкуса. Ему, с его периодически наплывающими комплексами в конкурентах только ещё хёна и не хватало. Единственное, что Чимина успокаивает и не даёт совсем погрузиться в адову бездну переживаний, — Джин тут, а не с Пратибха-джи. Да и ведёт себя их всемирный красавчик не так, как он обычно делает, когда вкрашивается в кого-то. Под конец ужина Чимин вспоминает, что у хёна там, за пределами Кореи, то ли романчик, то ли связь, и, в общем-то, переживать особо не о чем. А то, что его соперник вообще не Джин, осознаёт, только когда втихаря протащенный Тэхёном самгёпсаль им никто не мешает съесть.

Хи Шу испарился вместе с Пратибха-джи ещё до начала ужина.

А Намджун, которому ничего особо изысканного в голову не пришло, попросту звонит Хи Шу и умоляет прийти помочь, поскольку потянул ногу, а в зале никого нет. На звонки из стаффа и мемберов никто не отзывается, а ему бы добраться до общаги и никто, кроме Хи Шу великолепного и незаменимого, ему помочь не сможет.

Великолепный и незаменимый, как ни странно, на лесть ведётся. А дальше Намджуну только остаётся, что запереть этих двоих в танцевалке и свалить. У них там одеяло, пара футонов, корзинка для пикника с кучей еды, пара бутылок вина из личных запасов Чонгука и даже дурацкие пластиковые ромашки. Оба телефона, упёртые из-под носов будущей парочки, мирненько лежат у лидера в кармане.

Группа надеется, что к утру оттуда Пратибха-джи уже выплывет как минимум в статусе невесты и точно максимум — в статусе занятой девушки.

Технически, они продумали всё. Почти.

Кроме туалета.

Ну и ещё Пратибха-джи. Той с тридцать с гаком лет, и тридцать из них она йогой занималась, как дышала. Сумочка с документами остаётся в зале, чтобы не мешать акробатическим трюкам, а сама девушка из окна третьего этажа влёгкую спускается по водосточной трубе. Проблема в том, что по-корейски она говорит с трудом и исключительно на кулинарные темы. Попытка объяснить охране здания Big Hit, что она, вообще-то, бантановский диетолог и что у них в зале заперт «намджа», который ей очень нравится, терпят крах. Охрана таких «диетологов» с якобы томящимися в зале «намджа» пачками за ночь едва успевает гонять, особенно накануне камбэка. Так что индианку без мобилки и документов, в перепачканном и немного рваном сари с клеймом «сасэнка-педонуна» увозят в ближайший полицейский участок до утра.

Хи Шу белугой ревёт в пустом зале ещё два часа, пока кто-то из охранников не решает выяснить, что ж это всё-таки за странные звуки. И едва открывает дверь, как ему навстречу на крейсерской скорости несётся Хи Шу (две бутылки вина в одно горло — это вам не хухры-мухры). Охранник пытается на автопилоте задержать, но Хи Шу с ним долго не церемонится, заряжает в челюсть не глядя и всё-таки добирается до белого друга, думая, что такого редкого кайфа он бы даже на Пратибха-джи не испытал.

А за его спиной обиженный охранник вызывает полицию. Он Хи Шу знает, но не любит и по-мелкому напакостить вредному менеджеру совсем не прочь.

Так что на выходе из туалета парни в форме под белы ручки провожают его до ближайшего полицейского участка, а поскольку телефона у Хи Шу нет и звонок другу он сделать не может, всё это откладывается до утра.

В общем, приблизительно (если очень-очень сильно округлить) у группы получилось почти всё, как было запланировано.

Пратибха-джи и Хи Шу проводят ночь вместе, запертыми (мелочь в виде разделяющей их решётки можно не принимать во внимание), и хоть без еды и вина, зато с возможностью в любой момент попроситься у дежурного в туалет. Не то чтобы это офигеть как романтично, зато против шебутной группы сплачивает на раз-два.

11. Ну как вы так умудрились-то, а?

Наутро бантанов будят не привычно операторы, или Седжин, или звонки мобильников или даже не они сами друг друга. Пресс-секретарь компании вместе с двумя юристами вламываются в комнаты, орут «живо в гостиную» и зловеще щерят зубы перепуганной группе. Мемберы спросонья пытаются понять кто-чего-где-когда накосячил, когда три обвиняющих перста указывают на Намджуна. Лидер очешуевает, когда ему предъявляют обвинение в запирании, а хаотик-дуо поспешно прячется за спинку дивана. Доказательств, что они замешаны, ни у кого нет, но лидера надо как-то вытаскивать, и они с тяжкими вздохами оттуда вылезают, причём Джин отчаянно пытается вспомнить, что из подходящих заклинаний у него есть в запасе, чтобы избежать очередного иска.

Всё оказывается не так страшно, как юристы малюют. Хи Шу на самом деле иск пока не выставил, но вместо того чтобы звонить привычно Седжину, позвонил пресс-секретарю. Та решила расшалившуюся группу припугнуть, чтобы не баловали оставшееся до камбэка время.

Месть, что ни скажи, удалась — так бодро вот прям с утра мемберы себя давно не чувствовали.

Правда, это холодное блюдо оказывается сервированным только наполовину. Вторая половина прилетает от Пратибха-джи. Диетолог на самом деле мстить вообще не собиралась, просто не успела приготовить завтрак из-за разборок в полиции, и группе пришлось есть кимчи. Ничего другого из продуктов Хи Шу предусмотрительно в общаге не держал.

Чимин, вникнувший во всю эту свистопляску вокруг их любовного привороченного треугольника, в этот раз на остальных обиделся и разозлился по-настоящему, с такой скоростью поедая кимчи даже без риса, будто хотел оставить голодными остальных. Стратегического запаса ферментированной капусты он, правда, не осилил, но переел всерьёз, маясь потом животом на распевке. Остальные, и так привычно голодные, всё равно её больше, чем по паре ложек, запихнуть в себя не смогли. В результате на утренней прогонке камбэковского аудио все отвлекаются на то и дело бурчащие животы, и то и дело убегающего в туалет Чимина.

А дальше начинаются чудеса. Хи Шу нет весь день. Никто не обыскивает их рюкзаки на входе-выходе на предмет контрабандных углеводов. Не стоит над головами, следя за тем, сколько в кого влезает. У них не вечерний ужин, а просто пир горой — Пратибха-джи непонятно по каким причинам готовит, как на роту, а не на семерых. Бантаны, думая, что это очередная изощрённая месть сладкой парочки, подозрительно всё нюхают и отправляют на мусорку, в три пары рук удерживая Чимина, которому не дали попробовать приготовленное руками его любимой женщины. Спать они укладываются совсем голодными, злыми и недоумевающими. И вообще у семерых парней настрой на исключительно мрачное будущее, которое не спасёт даже наикрутейший (по их же мнению с утра) камбэк. Короче, лучше бы служащими в госконторы пошли, там хоть всё прозрачно-ясно. А пока — тьма в конце тоннеля, и вообще они больше не знают, как жить эту жизнь.

Тэхёна с уточками Чимин шлёт поплавать в Норвегию, Хосока — просто шлёт. А на Шуговское «съебался с кухни живо» просто поворачивается и смотрит хёну в глаза так, что Шуга таки не выдерживает поединка взглядов, чешет лоб в жесте «ну ладно» и съёбывается сам.

Впрочем, все усилия с утра пораньше по удержанию Чимина подальше от кухни всё равно впустую, по одной простой причине — диетолога на кухне нет. Вообще. Хи Шу тоже нет. Впрочем, в общаге пока вообще никого нет. Время ещё ни свет ни заря, строго по их нынешнему расписанию, но завтрака нет, стаффа пока тоже нет, и БТС начинают нервничать немножко (множко). У них сегодня последний день прогона на максималках, в полночь — премьера клипа, завтра первая предзапись, они после вчерашнего бунта недоверия жрать хотят до бабочек в глазах, а тут ещё и вот это вот всё.

Но раздаётся грохот входной двери, и к ним заходит Седжин с полными сумками в руках. В сумках — еда, нормальный завтрак без индийских специй, с мясом, но это всё подозрительно до ужаса. Так что в их верного менеджера летит шесть вопросов «а где Хи Шу» и один «а где Пратибха Джи».

Седжин ни разу не Хи Шу, ему до вредного, как сое до говядины, но подъебнуть иногда шебутную группу — это святое. Поэтому он с театральным вздохом укоризненно качает головой и говорит:

— Ну как вы так умудрились-то, а? — и уходит.

Мемберы хватаются за головы, пытаясь понять, во что их война с Хи Шу всё-таки вылилась. Им кусок в горло не лезет, но подсознание у всех семерых решает, что оно лучше знает, что им, голодным, надо. И, несмотря на все переживания, от завтрака живо остаётся пустой пластик обёрток.

Шуга с Джином только на Чимина и смотрят, у которого на лице вселенская тоска. Его в таком настроении пускать в камбэк точно нельзя, поэтому старшие перемигиваются и подсаживаются к Тэхёну. Он льют ему прямо в уши ценные указания, пока на них почти никто не смотрит. Хосок с Намджуном по уши заняты обсуждением рэпа, Чимин тоскует, и только Чонгук, яростно работая челюстями, пытается с противоположного конца стола по губам понять, что уже опять эти старшие без него придумали.

Но ему, к сожалению, никто ничего не выдаёт.

Зато Тэхён внезапно перед погрузкой по машинам хватает Чимина за шиворот и тащит в машину к корди-нунам. Три девушки ошалело таращатся на почему-то засунутого на заднее сиденье Чимина и на балаболящего беспрерывно на переднем сиденье Тэхёна. Тот нести чушь про уточек и Норвегию может часами, и водитель, она же лидер корди-нун, смиряется, велев только нацепить Тэхёну маску и надвинуть кепку. У неё машина, в отличие от их личной, не пуленепробиваемая, и не дай бог, какая-нибудь фанатка на светофоре разглядит Ви через лобовое. Чимин, немного в ступоре от происходящего, пытается снова удариться на заднем сиденье во вселенскую тоску. Это вдруг внезапно тяжело между двумя девушками — окей, не суперзвёздами кулинарии, без сари, да и вообще кореянками, но тем не менее. От них вкусно пахнет. Они мягкие, насколько Чимин может понять боками и бёдрами. Они иногда журчащими голосочками без акцента переговариваются о чём-то своём, у них троих внезапно много тем для разговора и…

В общем, финальная репетиция проходит на ура. Чимин доволен, как медведь в малиннике, периодически отбегая флиртовать с двумя младшими корди-нунами и даже умудряется к вечеру схлопотать подзатыльник от старшей — чтоб не отвлекал её девочек от работы. Девочки довольно хихикают, Шуга с Джином дают друг другу пятюни. Про Пратибха-джи Чимин не вспоминает аж до вечера, пока они не вползают в общежитие, и он не натыкается на заполненную божественными корейскими запахами кухню.

12. В смысле — поздно?

Чимин пытается снова расползтись в общаге тряпочкой по дивану, изображая вселенскую тоску. Получается так себе, потому что на диване тряпочкой не так уж и удобно. Удобнее клубочком, а ещё удобно валяться на чьих-нибудь коленях в ожидании премьеры и ловить ртом брошенный попкорн. Попкорн у них без ничего — без сахара, углеводов, белков, жиров и вообще, в нём калорий содержится меньше, чем они потратят на движения челюстью, пока его пережёвывают. Вместо вселенской тоски у танцора в башке почему-то бабочки — не те, которые злые и от голода, а те, которые сиреневые и от флирта, и вообще жизнь приятная, оказывается, штука. И ждут они, в общем-то, не клипа (они его уже тридцать восемь раз видели, хотя впереди ещё съёмка с реакцией), а итогов камбэка по соцсетям.

Как там ни проходи шикарно камбэк, но маленький червячок сомнения не даёт спокойной жизни шестерым по одному поводу, а седьмому — совсем по другому. И в конце недели, когда уже всё отыграно, предзаписано и больше светить торсами не надо, Джина выпихивают к Баньши Хёку выяснить насчёт как в воду канувшего Хи Шу.

— А тебе зачем? — с подозрением прищуривается главный колдун компании на запинающийся слегка вопрос старшего бантана о пропавшем сонбэнниме.

— Извиниться…

— И за что это вы собрались извиняться?

Джин чешет репу. Сказать — это фактически признаться, что по их вине два сотрудника провели ночь в полиции, что может быть чревато. Но тут из-под локтя у него высовывается голова Чонгука, опять непонятно как пролезшего в кабинет начальства, и сообщает с умильной рожей:

— Так мы ж всю неделю едим как не в свой дух, и за нами даже никто не следит, — нахально заявляет макнэ. — И мы за это очень-очень хотим перед ним извиниться…

Баньши Хёк на такое наглое враньё только головой качает от изумления. А затем мысленно зловредно ухмыляется, делает вид, что расстроен в край, и даже вытирает скупую мужскую слезу:

— Довели, изверги! Я его резюме вот этими самыми глазами видел! Вот этими самыми руками с ним контракт подписывал! А вы!.. — Он, конечно, тут главный и должен держать марку по строгости и солидности, но подъебнуть шебутную группу — это ж святое.

Слегка ошалевшие хаотик-дуо переглядываются и покаянно опускают головы, мучимые чувством вины, и отчаянно бормочут извинения.

— А всё, а поздно, а раньше надо было… — ломает комедию дальше Баньши Хёк, и Джин таки ведётся, бледнея и спрашивая:

— В смысле — поздно?

— Был Хи Шу — и нету! — разводит руками начальство.

Чонгук рядом тоже бледнеет. Чтобы там с Хи Шу ни случилось, но они же не думали, что доведут его до чего-нибудь не совместимого с жизнью? Они уже даже готовы извиниться перед вредным менеджером глаза в глаза, а не только через переписку.

Но глава усмехается довольно, откидывается на спинку и всё-таки доводит до сведения.

— У них контракт уже к концу подходил. Хи Шу отрапортовал, что вы в отличной форме. Всё нужное мы отсняли. А наесть себе складки на животах, которые могли бы просечь фанаты, за неделю выступлений вы бы всё равно не успели. Так что я позволил ему закончить контракт раньше, и они с невестой уехали отдыхать.

— У него невеста есть?

— А вы думали, я в компанию кого чужого возьму? — и видя, что до айдолов не доходит, морщится. — Пратибха-джи, диетолог ваш — его невеста! Они уже год как помолвлены!

Хаотик-дуо еле прощается, в шоковом состоянии уползая из кабинета. Нет, ну что за?..

— В смысле, невеста? — гаркает Чимин таким басом, что у Тэхёна в гостиной изумлённо и немного обиженно отпадает челюсть.

Джин только руками разводит. Он сам расстроен своей ненаблюдательностью, но ответить Чимину «в коромысле» не вариант — это ж на другом языке, не поймёт. А досада его берёт не зря — Хи Шу, в отличие от прошлых предкамбэков, в этот раз не в гостиной с ними сидел, как прилипнув и наблюдая за каждым пережёванным куском, а то и дело на кухне крутился. Могли бы уж и понять, что тут что-то не так. А Чимин у них мальчик правильный, и для него вкрашиться в чужую девушку — ну такоэ. Именно поэтому на подъёб Шуги «ути ж влюбчивый ты наш!» танцор вообще бесится до брызгания слюной, обкладывая их всех матюками (да такими, что аж Шуга заслушивается). Ругаться с ним — не вариант, успокаивать — не вариант, и старшие, стиснув зубы, молча терпят, пока их тонсэн всё-таки выговорится.

— Может, всё-таки ему сказать? — спрашивает Джин у Шуги, едва разъярённый Чимин вылетает из комнаты старших.

— Молчи, если тебе жизнь дорога, — тут же предупреждает его Шуга, закрывая за танцором дверь. — Ты у нас, конечно, парень видный и с косой саженью в плечах, но тебя этот мускулистый поросёнок поломает за нефиг делать и не посмотрит, что ты ещё и ведьма. Так что молчи, хён, молчи…

— А о чём молчать? — раздаётся в комнате тут же голос Чонгука из-под кровати.

Джин в очередной раз вздыхает, вовсю подозревая кроля в шрёдингеровости. Но, хвала макаронному монстру, молчать макнэ тоже умеет. Поэтому он сначала закрывает дверь на засов, потом подпирает стулом, потом Чонгуком и всё-таки признаётся.

— Чонгук-и, колдовство — это серьёзно. У меня не было ингредиентов, я делал его в неурочное время, да и вы ещё под ногами путались… так что там просто компотик был. А Хи Шу я утром молотой Виагрой луковые колечки посыпал, чтобы они того… развлеклись, пока мы на съёмке.

— Чего-о?

— Он же у нас совершеннолетний? — уточняет Джин, на секундочку поворачиваясь к соседу, и, получив кивком подтверждение, делает странный жест руками. — Ну, того… развлеклись…

— Я понял, чего они того! Я не понял, чего с Чимином не того?

— Чего-чего … вот у него и спроси чего, у влюбчивого нашего!

— То есть он — что?.. — глаза Чонгука округляются просто до неприличных размеров.

— Сам. Всё сам, — разводит руками Шуга, подводя итог. — Сам придумал, сам влюбился. И даже без зелья.

Чимин бредёт по зданию, мрачно пиная воздух носком кроссовка. Настроение у него на нуле, несмотря на всё счастье от общения с Арми за неделю. Пратибха-джи его, оказывается, не любит. Две младшие корди-нуны тоже вроде не любят, точнее любят, но чисто пофлиртовать, потому что обе давно и прочно помолвлены. Мемберы его ещё с позапрошлого года тоже не любят, когда запретили покупать себе енота, потому что этот зверь им, видите ли, всю общагу разнесёт, а с этим они и сами пока прекрасно справляются. Его только и любят Арми да родители, но родители далеко, а Арми вживую он теперь до следующего камбэка не увидит. В общем, жизнь прах и тлен, и вообще…

Ему на плечи падает Тэхён, впихивая в руки бумажный пакет, от которого пахнет тёплым хлебом, и басит на ухо:

— Уточки?

Чимин позволяет себе горестный вздох. Тяжёлый, глубокий, от души. Ну, может, его хоть водоплавающие любить будут?

— Уточки, — соглашается он, и оба разворачиваются к выходу.

Вот и сказочке конец