И куда меня только не заносит моя так называемая профессиональная деятельность. Вернее, настоящая профессиональная деятельность у меня только одна, и эта деятельность не приносит ни копейки, а даже, наоборот, постоянно требует вложения времени и денег, которые, по сути дела, и есть то же самое время. Ну, так вот, чтобы заработать деньги/время на свою главную профессию, приходится заниматься чем попало. За эти годы приходилось и участвовать в строительстве дорог, и прокладывать коммуникации, и обеспечивать благодарному человечеству интернет и телефонную связь, и обучать писать сочинения (это еще до ЕГЭ было), и делать переводы какой-то невероятной фигни. А теперь вот меня занесло в технические службы нашего постсоветского телевидения. Ирония, не побоюсь этого слова, судьбы тут просто поразительная. Ведь телевизор я, дорогие читатели, не смотрю уже лет пятнадцать. Одно время включала его хотя бы раза два в год и с искренним изумлением разглядывала рекламу и все остальное, что там предлагается любознательному телезрителю, но уже лет пять и этого не делаю. Ни один человек, имеющий в голове какое-то подобие мозга, по-моему, телевизор смотреть не может. Но именно телевидение, вернее, работа с фрагментами самых разноплановых телепередач, а также современных документальных и художественных фильмов, и подсказало мне слово, ключевое для всей нашей современной российской культуры. Это слово – провинциализм.
Если считать на данный момент, то большую часть своей жизни я провела в провинции, и потому, естественно, изначально смотрела на московскую культурную ситуацию снизу вверх. Поэтому именно телевидение стало той точкой, с которой совершенно новым светом осветились и русский кинематограф, и русская рок-музыка, и русская литература начала XXI века. Только после этого я опознала знакомую затхлую атмосферу и к своему громадному удивлению обнаружила здесь родные провинциальные черты. Первая характерная черта – это непрофессионализм. К примеру, даже в начале 1990-х читать без смеха тверские газеты было невозможно – таким поразительно корявым стилем были написаны газетные статьи. Вторая черта – пафосность, причем на совершенно пустом месте. Провинциальный автор в любой момент готов оставить грешную землю и воспарить на невероятную духовную высоту. Абсолютно такой же стиль встречается в текстовках современных телепередач. Люди так называемых «творческих профессий», как правило, не любят свое дело, не знают его и не умеют им заниматься. Сценаристы не умеют писать, режиссеры не умеют снимать, актеры не умеют играть. В результате произведенный ими культурный продукт может служить исключительно примером того, как не надо этого делать. Третья черта, с которой так или иначе связаны все остальные, – это замкнутость. Провинциальная культура, хотя и определяется через противопоставление столице, имеет замкнутую иерархию и питается только собой. С этой чертой тесно связано нежелание знать то, что происходит в других местах. Деятели провинциальной культуры (я беру тут общий принцип, потому что исключения, естественно, есть всегда), как правило, малообразованны, но при этом полагают себя истинными знатоками всего на свете. Четвертая черта – это презрение к столице и одновременное униженное преклонение перед всем столичным. Провинциалы искренне презирают столичных жителей и не желают знать, что происходит за пределами их территории, но при этом любой знак признания извне наполняет их прямо-таки неземной гордостью. Пятая черта – неконвертируемость. Продукты провинциальной культуры имеют ценность только для ее участников, они совершенно не востребованы за ее пределами.
А теперь посмотрим, как все эти провинциальные черты проявляются в современной русской литературе. Насчет пафосности тут еще можно поспорить, а вот презрение к профессионализму существует в полном объеме. Готовность работать в команде здесь важнее комплекса системных сведений, необходимых для рассуждений о литературе и работе с литературными текстами. Кроме того, для настоящего профессионала объективная истина важнее внутрикорпоративных интересов, что и делает его крайне неудобной фигурой внутри литературного процесса. Но убираем профессионализм – и как следствие немедленно получаем провинциальность. Есть в нашей современной литературе и замкнутость, и нежелание знать то, что происходит в мировой литературе, и некоторое презрение к этой мировой литературе с одновременным преувеличенным значением любого иноязычного признания. Каждая зарубежная статья, так или иначе толкующая современную литературную ситуацию, вызывает у нас бурное и ожесточенное обсуждение. Как на нее реагируют читатели соответствующей страны, если они вообще на нее реагируют, впрочем, никого не интересует. В общем-то, неконвертируемость нашей современной литературы связана вовсе не с тем, что эта литература плоха. Сама по себе она вовсе не плоха, но в рамках существующей ситуации выход на мировой уровень никому не нужен и не интересен. У нас здесь и так все хорошо – все сферы влияния поделены, пьедесталы розданы, первые и последние давно определены, а недовольные непризнанные гении сидят по своим углам, пьют водку и из этих углов выходить более не собираются. Именно так оно и бывает почти в каждом провинциальном городе.
Причину этой несколько обескураживающей ситуации я вижу в тяжелом наследии советской эпохи. Именно тогда были выкорчеваны все вершины и сделана ставка на хороший средний уровень. Также не надо забывать об отсутствии свободного обмена идей и конкуренции критических мнений, что привело к образованию нескольких непересекающихся и полностью друг друга игнорирующих культурных площадок. В постсоветское время, как ни странно, это ситуация не изменилась. Более того, она даже ухудшилась в связи с падением уровня образования и резким снижением издательской культуры. Известно, что случается с водоемами, если у них отсутствует приток свежей воды. Собственно, именно это – затянутое ряской болото с редкими желтенькими цветочками кувшинок – мы и можем наблюдать в современной русской литературе. Необходимо принять какие-то меры, может, стоило бы «всем миром» прокопать канаву в сторону живой движущейся воды, пока в этом болоте все окончательно не протухло. Вопрос только в том, куда копать? Не думаю, что на данный момент русская литература чувствует себя провинциальной по отношению к литературе западной, которую мы не знаем и в основном не уважаем. Нет, наша столица, по которой мы все тоскуем и куда постоянно стремимся, – это давно исчезнувшая великая русская литература, этакий град Китеж, который покоится где-то на дне современного литературного болотца. И вот как раз попытки вернуть его обратно у нас наблюдаются постоянно. Однако о том, что вместо прежнего великолепия появляется на поверхности, я, пожалуй, умолчу...