Библиографическая колонка № 4
Полина Андрукович. Осенний гербарий. – [М.]: Крук, 2012. – 72 с. – 300 экз.
Эта книга Полины Андрукович необыкновенно прекрасна – и по замыслу и по исполнению. Она состоит из небольшого предисловия автора, перевода (опыта прочтения) «Осенней песни» Поля Верлена, цитаты из «Медленного возвращения домой» Петера Хандке, абстрактных рисунков и коротких подписей под ними, являя собой гармоничное единение визуального и словесного начал. Лучшей рецензий на такую книгу, конечно же, должен был бы стать именно рисунок, но так как рисовать я не умею, то оставляю пустое белое пространство, на котором каждый из вас может представить свою собственную картинку.
Вот такая замечательная получилась у Полины Андрукович книжка!
Мария Галина. Всё о Лизе / Послесловие Ф. Сваровского. – М.: Время, 2013. – 96 с. – 1000 экз.
Поэма Марии Галиной «Все о Лизе», с одной стороны, вызвала положительные и местами даже восторженные критические отзывы, с другой стороны, стала поводом для нескольких довольно бурных скандалов, в отдельные моменты доходивших просто-таки до неприличия. Я не могла понять причины такого странного поведения, пока мне не случилось эту поэму прочесть. После этого сразу же стало понятно и отчего Игорь Панин лишился последних остатков разума (если принять в качестве исходного условия версию, что означенный разум у него был), и почему Андрей Пермяков ворчливо отметил в рецензии, что поэму неплохо бы сократить (ерунда, ничего там сокращать не надо, все на своем месте), и почему Федор Сваровский стыдливо обозначил тематику этого произведения как «поэма о лете». Это поэма, дорогие друзья, вовсе не лете, а о связи женского начала с темными хтоническими силами, о том, что вечная женственность – это не являвшаяся Владимиру Соловьеву лучезарная София, а мрачная и жестокая Кибела, готовая, только зазевайся, оттяпать у мужчины что-нибудь жизненно важное. Ну а кому приятно осознавать, что ему подает завтрак, стирает его грязные носки и тратит свое время на выслушивание его бесконечных жалоб на жизнь сама бездна? Отсюда и происходят все эти мужские истерики. В остальном же об этой поэме написано уже много и написано почти во всем вполне справедливо. На мой взгляд, повторю, структура поэмы идеальна, а ее форма абсолютно соответствует содержанию. Так раздражающие многих энциклопедические и литературные отступления сделаны специально для остранения читателя и играют роль пауз, позволяющих как бы вынырнуть из основного текста и перевести дух. А это читателю поэмы, и особенно читателю мужского пола, просто необходимо. Кроме того, в поэме очень удачно сплавляются в одно целое реалистический, мифологический и фантастический уровни – то, добиться чего в прозе Марии Галиной удается далеко не всегда. Здесь же все это очень органично объединяется в такое многоголосое, но все же единое повествование. В том, что по жанру «Все о Лизе» именно поэма, у меня никаких сомнений нет. Но это, конечно, поэма не эпическая, а лиро-эпическая, потому что через все присутствующие здесь голоса все равно пробивается руководящий и направляющий голос автора. И все разнообразные персонажи поэмы выражают ничто иное как представления об устройстве мира самой Марии Галиной. В общем же и целом, на мой взгляд, «Все о Лизе» – это одно из самых значительных произведений современной литературы, которое имеет все шансы попасть в будущие учебники наряду с «Горизонтальным положением» Дмитрия Данилова и поэтической книгой «Фриланс» Валерия Нугатова.
Олег Дозморов. Смотреть на бегемота. – М.: «Воймега», 2012. – 104 с. – 500 экз.
Книгу Олега Дозморова, так вышло, мне тоже случилось открыть после прочтения нескольких рецензий. Наряду с «Все о Лизе» Марии Галиной, в текущем году это, пожалуй, одна из самых рецензируемых поэтических книг. Так что приступала я к чтению еще и с желанием проверить, адекватно ли наша современная критика может разобрать очевидно небезынтересную поэтическую книжку. Оказалось, что может и вполне адекватно. И это очень облегчает мою нынешнюю задачу, потому что практически все ключевые вещи рецензентами уже проговорены. Действительно, в этой книге есть и ностальгия по советскому Свердловску, так понравившаяся Андрею Пермякову, и какой-то неявный романтизм, вместе с тоской по убитой культуре отмеченный Людмилой Вязмитиновой, и безусловная вторичность, подробно описанная Артемом Скворцовым. И единственное, что меня поразило в книге из неотмеченного критиками, – это какое-то невероятное уныние, встречающееся почти в каждом стихотворении. Откуда оно, да еще и в таком количестве, взялось у еще не старого и вполне успешного человека? Предположим, что уныние является частью романтической оппозиции между несовершенным миром «здесь» и прекрасным миром «там». Но в таком случае это противопоставление должно быть прописано более четко, чем это наблюдается у Дозморова, потому что тут только с большой натяжкой можно увидеть черты мира «там» в советском детстве лирического героя. Или же уныние, в принципе, может быть проявлением тоски по убитой культуре (полагаю, что имеется в виду культура модернистская, а не какая-то иная), что подтверждает большое количество цитат и отсылок к стихам поэтов того времени, блестяще выявленное Артемом Скворцовым. Но тут у меня возникает уже другой интересный вопрос: откуда эта тоска взялась у советского мальчика, изучавшего в школе три источника и три составные части марксизма и распевавшего на уроках пения революционные песни? То есть Олег Дозморов, как, собственно, и ваша покорная, целиком и полностью является продуктом советского воспитания и образования, и я не понимаю, на каком основании он, да и не только он, воображает себя прямым наследником той старой культуры. В этом есть конфликт, есть самая настоящая трагедия, никем толком пока не осмысленная. И бесполезно, естественно, искать следы этой трагедии в стихотворениях из книги «Смотреть на бегемота», потому что их там просто-напросто нет. В то же время эти стихи показывают большую начитанность и отличный культурный уровень их автора. Они как бы представляют фон, на котором каждый читатель может сочинить какое-то свое содержание. Публикацией таких стихов не испортишь номер журнала, а также не подорвешь репутацию какой-нибудь литературной премии. Это стихи действительно неплохие и стихи при этом очень удобные. Но единственное, чего мне так и не объяснили ни критические статьи, ни сама книга, – это почему я, имея на книжной полке Случевского и Ходасевича, все-таки должна прочитать еще и Дозморова.
Елена Игнатова. Ранний снег: стихи разных лет. – Иерусалим: Творческое объединение «Иерусалимская антология», 2011. – 200 с.
Елена Игнатова – автор очень интересной статьи «Кто мы?», написанной в начале 1980-х, опубликованной в 1983 году в журнале «Обводный канал» и впоследствии перепечатанной в журнале «Интерпоэзия» (2010, № 3). В этой статье автор критикует модернистскую культуру с классицистских позиций, упрекая поэтов той эпохи в преувеличении значения индивидуальности, склонности к эгоизму и неодолимом влечении к демоническому началу. Модернистской поэзии Елена Игнатова противопоставляет литературу XIX века, которая, по ее мнению, обогатила мировую культуру не только эстетическими, но и этическими ценностями. В качестве подобных безупречных образцов в статье названы имена Пушкина, Гоголя, Тютчева, Достоевского, Льва Толстого, Чехова. Понятно, что это большое упрощение и что модернистская литература является естественным продолжением того, что было сделано в XIX веке. Более того, на мой взгляд, к классике в чистом виде нельзя отнести ни Толстого, ни Достоевского, ни Чехова, которые не просто повлияли, а во многом прямо сформировали литературу Серебряного века со всеми ее изысками и многочисленными перверсиями. Впрочем, это большой разговор, который завел бы нас далеко за рамки этой библиографической колонки. На данный момент важно то, что по своим основным положениям позиция Елены Игнатовой является отчетливо классицистской и что условной «античностью» (идеальной моделью) для нее стала именно литература XIX в. Но самое удивительное, что теория при этом кардинально расходится с практикой, ведь стихи, вошедшие в книгу «Ранний снег», являются вполне себе модернистскими, а местами даже и декадентскими. В них безусловно присутствует индивидуальное начало, причем иногда в виде, преувеличенном до крайней степени эгоизма. Демонизма в этих стихах нет, зато есть, на мой взгляд, отчетливое ощущение безблагодатности мироздания в целом и какой-то пронзительной человеческой богооставленности. И в общем-то, по своему настрою, тематике и даже словоупотреблению стихи Елены Игнатовой напомнили мне Елизавету Дмитриеву (Черубину де Габриак), Аделаиду Герцык, а временами, пожалуй, также и Софью Парнок. Видимо, все-таки было в петербургской культуре 1970-80-х годов (я специально употребила слово «петербургская») что-то невольно провоцирующее именно такую поэтику.
Александр Кабанов. Happy бездна to you. – Харьков: Фолио, 2011. – 157 с. – 1500 экз.
К стихам Александра Кабанова я всегда относилась с большим предубеждением ровно по двум причинам. Во-первых, Александр Кабанов является организатором большого поэтического фестиваля «Киевские Лавры», а любая культуртрегерская деятельность, несомненно, способствует обретению популярности гораздо больше, чем деятельность собственно литературная. Во-вторых, стихи Александра Кабанова я пыталась читать в виде толстожурнальных подборок, которые мне решительно не нравились. Есть и еще один немаловажный момент. Во время сезона 2012 года премии им. В.В. Розанова «Летающие собаки» мы предложили к разбору несколько известных стихотворений, среди которых было и «Говорят, что смерть боится щекотки…» Александра Кабанова. Это стихотворение оказалось лидером по количеству написанных о нем критических заметок (мы помним про «Киевские Лавры»). Соответственно участники конкурса разобрали этот стих от и до, разложили по полочкам и проговорили все его конструктивные особенности. Так что приступая к чтению книги «Happy бездна to you», я примерно знала, с чем мне придется встретиться: с использованием мифологических элементов, причем как древних, так и современных, с просторечием, употребляемым с этакой лихой небрежностью, с очень небольшим количеством сентиментальности и самое главное – с большим количеством каламбуров, построенных как на простом созвучии, так и на этимологии слов. В общем-то, примерно так оно и оказалось. И тем не менее книжка произвела на меня очень живое впечатление. Прежде всего выяснилось, что Кабанов намного интереснее и разнообразнее представлений о нем редакторов толстых журналах. К примеру, в этой книге нашлись стихи, по сентиментальной безжалостности напоминающие Андрея Сен-Сенькова, а по беспечной экзистенциальной лихости – Валерия Нугатова. Это вовсе не значит, что я всю современную поэзию меряю Нугатовым и Сен-Сеньковым, просто подобные стихи никак не соответствовали моему прежнему представлению об Александре Кабанове. Так что о времени, потраченном на чтение этой книги, я ничуть не пожалела. И единственное, что хочется особенно отметить, – это то, что Кабанова, как и многих других современных поэтов, прямо-таки губит многописание. В этой книге, на мой взгляд, довольно много стихов вполне проходных, которые автору без особого ущерба можно было бы оставить в своих черновиках. И это, кстати, касается не только Кабанова. Ведь если поэт ежегодно выпускает по пухлому томику свеженаписанной лирики, то как бы ни была эта лирика хороша (хотя мне подобные случаи, скажем прямо, пока не встречались), после первой же книги читатель устанет и заскучает, особенно читатель профессиональный, то есть критик, которому ежегодно приходится писать рецензии на абсолютно одинаковые книжки. А потом некоторые мэтры еще и начинают обижаться, что про них никто не пишет. В этой ситуации, конечно, много выигрывают поэты малопишущие или же поэты, долго и вдумчиво работающие над каждым стихотворением, у которых поэтическая книга, выходящая раз в 3 года или даже раз в 5 лет, имеет большие шансы стать настоящим событием.
Екатерина Симонова. Время. – New York: STOSVET PRESS, 2012. – 155 с.
Книгу Екатерины Симоновой я открывала с некоторым душевным трепетом. Дело в том, что уже довольно давно я читаю ее посты в соцсетях, и записи эти с самого начала были мне на редкость симпатичны, так что было бы очень обидно, если б вдруг стихи Екатерины оказались мне гораздо менее симпатичны или даже совсем не симпатичны. И рада сообщить, дорогой читатель, что все эти опасения оказались абсолютно излишними! Стихи производят большое впечатление какой-то плотностью, яркостью материала, замысловатой образной вязью, уверенным ритмическим и фонетическим рисунком. Причем Екатерина Симонова совершенно небанально соединяет разные смысловые источники. В послесловии к книге «Время» Владимир Гандельсман пишет о ее мифологической подоплеке. Андрей Пермяков в рецензии на эту книгу («Волга», 2013, №7-8) тоже отмечает то, что Симонова следует мифу. Также, на его взгляд, она несколько ошибочно представляет средневековье как время «минимальной подвижности и крайней созерцательности». Но так ли это на самом деле? Безусловно, и это очевидно читателю с любым уровнем образовательной подготовки, средневековье просто пропитывает стихи Екатерины Симоновой. Однако работает она, по-моему, вовсе не с мифом как таковым, а всего лишь с позаимствованными из той эпохи символами и эмблемами. Более того, так или иначе во всех ее стихах представлено сенсуалистское переживание женщиной окружающего ее мира – вещь, для эпохи Средних веков просто немыслимая. Как известно, психологизм в европейской литературе – это довольно позднее явление. И вот то внимание к сфере человеческих эмоций, к внутреннему миру женщины, которое мы встречаем в стихах Екатерины Симоновой, характерно скорее для сентиментализма, то есть для второй половины XVIII века, не раньше. Пожалуй, можно сказать, что это такое сентименталистское переосмысление каких-то средневековых образов и символических категорий. Собственно к средневековью в том виде, как оно описано исторической наукой ХХ века, эти стихи не имеют никакого отношения. И все-таки, на мой взгляд, это именно не романтическое возвращение к Средним векам, а их прочтение с точки зрения сентиментализма, хотя эта книга – современное произведение современного поэта. В нашей литературе, кстати, с теоретической точки зрения можно найти этим стихам прямой аналог – это повесть «Наталья, боярская дочь» Н.М. Карамзина. Интересно также, что в поэме «Все о Лизе» Марии Галиной женщина предстает носителем темного хтонического начала, а книга Елены Сунцовой «Возникновение колокольчика» написана как бы от лица блоковской незнакомки, которая бродит то туда, то сюда, дыша духами и туманами. Но женщина у Екатерины Симоновой представлена совсем по-другому – это существо, во-первых, слабое и хрупкое, крайне уязвимое в жестоком окружающем мире, во-вторых, способное глубоко чувствовать, пусть это чувство в основном и заключается в постоянном страдании, в-третьих, занимающее в мире экзистенциально важную позицию. Отчасти героиня Симоновой, пожалуй, это такая тургеневская девушка в средневековом прикиде, страдающее красивое существо с богатым и сложным внутренним миром. В результате выходит, что в книге «Время» все-таки воплощается привычный мужской взгляд на проблематику женского. Вот почему, вероятно, стихи Екатерины Симоновой так нравятся читателям-мужчинам.
Елена Сунцова. Возникновение колокольчика. New York: Ailuros Publishing, 2013. – 136 с. – Print on demand.
Елена Сунцова тоже, как и Александр Кабанов, занимается литературно-организационной деятельностью – принимает участие в организации фестиваля «Литературрентген» и публикует разные хорошие книжки в собственном издательстве «Айлурос», которое за последние полтора года сделалось среди российских литераторов довольно-таки популярным. Особой продуманной стратегии, насколько мне известно, у издательства нет. По признанию самой Елены Сунцовой, она публикует книжки, которые ей нравятся, кроме того, ей очень по душе сам процесс подготовки книги к изданию. Так или иначе около издательства «Айлурос», а точнее, около Елены Сунцовой сформировался небольшой кружок, который работает вместе с ней над изданием и распространением новых книжек. Лично мне вся эта история очень симпатична. Такой индивидуальный издательский проект со своим собственным узнаваемым лицом делает нашу литературную жизнь намного богаче и разнообразнее. Но конечно, эта издательская и кураторская деятельность изрядно затрудняет объективную оценку стихов самой Елены Сунцовой, ведь почти все критики пишут стихи, или прозу, или и то и другое вместе, а мест, где все эти плоды досугов можно опубликовать, у нас не так уж и много. Дорогой читатель, не дождешься ты объективной оценки и от меня. И не потому, что я рассчитываю когда-нибудь опубликоваться в «Айлуросе» (если честно, я уже пыталась в проект этот вписаться, но получила отказ), просто Елена Сунцова сама по себе представляется мне таким ярким и значительным явлением, что любое критическое помышление отмирает, еще даже и не зародившись. Дело в том, что Елена Сунцова – Настоящая Женщина. В наши дни это уникальный феномен, встретить который в России невозможно практически нигде, ибо наши женщины могут быть всем чем угодно, но только не женщинами. А вот в Сунцовой это женское начало проявляется на редкость целостно, внятно и отчетливо. Так как меня этими качествами Господь в неизъяснимой милости Своей почему-то обделил, то я могу Еленой Сунцовой и ее стихами, которые как раз и являются стихами Настоящей Женщины, только восхищаться. Это все мне настолько чуждо, что не имеет смысла даже пытаться как-то об этом говорить. В общем, если вы соскучились по Вечной Женственности, берите книгу «Возникновение колокольчика», которая и есть вся воплощение подлинного женского начала, и наслаждайтесь.
Аркадий Штыпель. Вот слова. – М.: «Русский Гулливер», 2011. – 124 с. – 300 экз.
Аркадий Штыпель – это человек во многом уникальный, если хотите, человек-оркестр. Его выступления незабываемы по яркости и мастерству, более того, также и создаваемые им визуальные образы просто невозможно стереть из памяти. Аркадий Штыпель несколько раз становился победителем московского слэма. И в общем-то, по четкости и точности исполнения, умению держать зал и максимальному использованию фонетических возможностей, заложенных в его собственных произведениях, с ним мало кто может сравниться. Еще для Аркадия Штыпеля характерны абсолютная честность, умение думать о стихах и как-то по-особому их понимать. Например, поэт честно признается, что на него, несмотря на значительную разницу в возрасте, очень повлияла поэтика Данилы Давыдова, причем повлияла именно в раскрепощающем смысле. То есть чтение стихов Давыдова помогло Аркадию Штыпелю высвободить какую-то глубинную энергию, присущую его поэтическому тексту. И надо сказать, что при внимательном прочтении книги «Вот слова» это влияние действительно очень хорошо просматривается. Правда, давыдовскому приему якобы наивного искреннего говорения Штыпель дает несколько иной, более мягкий поворот. Данила Давыдов в своих стихах словно постоянно задает одни и те же вопросы: что же это такое и почему это все так ужасно? А вот Аркадий Штыпель, взяв у Давыдова это искреннее поэтическое изумление всем происходящим вокруг него, старается увидеть в мире не трагические, а какие-то более жизнеутверждающие стороны и ситуации. И потому книга «Вот слова» – это очень позитивное, ободряющее и увлекательное чтение.