24 декабря 2023
В эфире программа "Seeing Like" (Выпуск 14)
В прошлый раз мы взяли эссе Кундеры о Достоевском. Теперь обсуждаем, в чем социологический смысл "атмосферы агрессивной сентиментальности", о которой пишет Кундера. По жанру будет похоже на географичку из "Денискиных рассказов", которая загоняла, как Пушкин в "Тиха украинская ночь..." описал климат и циркуляцию.
(Училка, если честно, несла пургу. Не объяснила толком ни про Азорский антициклон, ни про ночное радиационное выхолаживание. Ну, или Дениска не записал, ушами прохлопал. Мы будем аккуратнее).
"Благороднейшие национальные чувства становятся оправданием для самых масштабных ужасов", - так пишет Кундера. Более сдержанным языком тему развивает Джефри Александер, культурсоциолог из Йеля.
Александер предостерегает от ошибки, которую я, например, вижу регулярно. Она в том, чтобы описывать впечатляющие случаи коллективной жестокости как "варварство", "дикость" или "зверство" - как если бы люди, которые их совершают, где-то внезапно потеряли свои нормы и ценности. "Одичали" и "озверели". Или как в психологии толпы XIX века: "следуют низменным инстинктам".
Александер вежливее, чем я, и даже не называет это глупостью. Наоборот, пишет, что у этой идеи большая история, буквально от Платона и Аристотеля. Идеи, что хороший человек - тот, у которого мораль и ценности, а все зло из-за того, что у кого-то их не хватает.
Ничего подобного, говорит Александер. Для настоящей коллективной жестокости нужно, чтобы ценности и мораль работали на полную мощность. Уничтожение евреев нацистами, - собственный пример Александера, - это "событие, движимое не отсутствием ценностей, но наличием омерзительных ценностей". Омерзительных, разумеется, для нас, сообщество нацистов переживало их как добро.
Кому интересны исторические примеры, найдите, - добавлю уже я, - статью Натали Земон-Дэвис "Обряды насилия". Про католиков и протестантов, как они в XVI веке убивали друг друга не просто так, а из лучших побуждений. И в Варфоломеевскую ночь, и не только. Общая идея такая же, как у Александера: толпа, совершающая насилие, это не "хаос" и не "безумный сброд". Она защищает истину, она очищает от скверны. И убивает тоже во имя ценностей и морали.
Александер опирается не на примеры, он предлагает общую логику. Людям в разных обществах, говорит он, нужно определять "добро" и нужна эмоциональная привязанность к нему. "Добро" определяется в парной оппозиции "добро - зло". Мы проводим между ними границу и обозначаем "зло" так же четко, как "добро". Чтобы сложилась привязанность к "добру", нужно с такой же интенсивностью, только с обратным знаком, переживать "зло". Знакомые нам по ранним сериям "моральные предприниматели" - они выполняют как раз такую работу, определяют и переопределяют "добро" и "зло".
Других способов определить "добро" у человеческих обществ нет. У таких, какие есть, - две сильных побочки. Первая, сейчас менее важная, - трансгрессия, эмоциональная привлекательность зла. "Пацаны", Джокер, дон Корлеоне, "Криминальное чтиво", запрещенные движения АУЕ и "Колумбайн" - такого рода явления.
Вторая побочка прямо по нашей теме: определение собственного "добра" за счет унижения других, маркированных как "зло". По уже знакомой нам схеме "все россияне не стоят одной слезинки херсонской дворняжки". И насилие и садизм, которые она отлично стимулирует.
Наши радиослушатели спрашивают: "А Достоевский здесь при чем? Где у него оправдание ужасов национальными чувствами?". Мой ответ: "Не знаю".
Аффективных жестов в романах Достоевского много. Как Настасья Филипповна в "Идиоте" кидает в камин сто тысяч рублей ассигнациями. Кундера их замечает, как мы все, и добавляет от себя: меня они пугают, потому что напоминают коллективные бурления. Ну да, чем-то напоминают, но "похожи" не значит "то же самое".
В чем проблема с "похожи", рассказывает Уильям Уорнер, знаменитый предшественник Александера. Уорнер вспоминает аргумент Фрейда о природе религии и спорит с ним. Фрейд говорит: "Смотрите, поведение религиозного человека похоже на поведение невротика. Давайте изучать неврозы, чтобы понять религию". Уорнер как социальный антрополог отвечает: "Нет, так не получится. Признаки похожие, причины другие. Чтобы понять религию, надо изучать сообщества".
Не знаю, кто из них на самом деле прав, но буду на стороне Уорнера. И говорю, что с коллективными аффектами та же история. В них участвуют не какие-то особые психи. Обычные люди в необычной комбинации.
Кундера отвечает по-другому, он выстраивает собственные координаты "добро - зло". Как и почему, разбираемся в следующих выпусках.