10 января 2024
В эфире программа "Seeing Like" (Выпуск 25)
Матч Кундеры с Бродским продолжается. В прошлом раунде Кундера задал тему: "в Западной Европе культура сдает свои позиции". Бродский в приницпе согласен. Осталось выяснить, кто из них двоих лучше объяснит такую ситуацию.
Кундера не говорит прямо, что произошло с Западной Европой, но из общей логики "Похищения Запада" объяснение вырисовывается.
Кундера связывает культуру с нациями (народами). В культуре отражается "внутренняя сущность и цивилизация нации". Некоторые из народов - малые, чувствующие угрозу своему существованию: "Малый народ может исчезнуть с лица Земли, и он это знает". Для малых народов культура особенно значима: "Если народу или цивилизации угрожает гибель, роль и интенсивность культурной жизни нарастают". В результате такой динамики культура становится "ценностью, вокруг которой сплачивается народ".
Остается буквально шаг до формулы: "интенсивность культуры обратно пропорциональна объему нации и прямо пропорциональна силе давления на ее сущность". Такую модель в стиле учебников по сопромату Кундера применяет к Центральной Европе, но в приниципе она подходит и к другим случаям.
Народы Центральной Европы (чехи, венгры, поляки, евреи) малые, для них риск потерять свою сущность реальный, поэтому культура, как знамя, всех сплачивает. Русские - большой народ, но, как объясняет Солженицын, из-за коммунизма их сущность тоже под угрозой. Культура там страшная, непонятная, но, кажется, есть. Англичане, французы - большие нации и явной угрозы не ощущают. И культура там затухает. Всё сходится.
Теперь говорит и показывает Бродский. У него категорически нет главного элемента Кундеры: "сущности нации, выраженной в культуре". Кундера чувствует себя голосом народа, для Бродского быть голосом народа - "моветон". Нации и государства в его модели есть, но играют совсем другую роль: сдерживающей клетки.
Европейцы, пишет Бродский, это люди, чье существование задано границами: нации, общины, класса. "Многослойное общество" и "бюрократическая иерархия" создают для европейцев шкалу, с которой удобно себя соотносить. Она же задает предел, лишает чувства непредсказуемости.
Писатели в такой среде, продолжает Бродский, все еще пытаются разрушать границы, но делают это тоже по-европейски: ломают формальные границы жанров, стилей, не более того. Такая игра в авангард впечатляет тех, кто сам в нее играет, и никого больше.
Модель Бродского, назовем ее "теория обустроенной клетки", при переносе на Восточную (Центральную) Европу и Россию дает парадоксальный результат, который трудно оценить однозначно.
С одной стороны, получается, что для западной аудитории (к которой обращается Бродский) и Достоевский, и Кундера это голоса, напоминающие о чем-то важном за пределами привычной клетки. Оба стали писателями где-то там, где клетка совсем не такая уютная, где происходит большая драма. Оба утверждают высокие ценности культуры. Они на одной стороне. Кундера несправедлив?
С другой, Бродский как будто подыгрывает Кундере, который рассказывает в "Похищении Запада", что в русской культуре "иное представление о пространстве... иное ощущение времени", чужое для европейцев.
Бродский, в рифму Кундере, называет его "жителем континента, европейцем", которого пугает бесконечность за привычными пределами. " Вот почему оседлые народы не выносят кочевников... кочевник компрометирует концепцию границы", - заключает Бродский. Такую характеристику трудно понять иначе, чем взгляд из другого пространства, взгляд скорее кочевника, чем оседлого жителя.
Кундера все-таки прав и европейцы и русские - чужие друг другу, как мирные хоббиты и кочевые орки? Дослушаем Бродского и проверим.