Первая уха

Было раннее утро, тихо, редкие машины проезжали по соседним улицам. Зяблики пели свою незамысловатую песню. Свежий утренний воздух бодрил, и даже было как-то немного зябко.

На платформе народу было немного. Рыбаки стояли небольшими группками и травили свои рыбацкие байки, сочно сдабривая их солёными словечками. А руки некоторых любителей, раздвигались всё шире и шире, показывая, какую рыбу им удалось поймать.

Мы с дедом подошли к такой группе рыбаков, поздоровались. Я с интересом стал слушать рассказ дедушкиного приятеля, дяди Саши, о соме двухметровой длины, который попался на крючок закидушки и таскал лодку по Суре так, что пришлось обрезать леску.

Вскоре объявили о прибытии пригородного поезда. Все засуетились, подхватили свои рюкзаки, удочки. Поезд пришёл вовремя и мы благополучно в него загрузились.

До разъезда Кумашка, куда мы направились, нужно было ехать минут пятнадцать. Локомотив медленно разгонялся, ритмично постукивая колёсами на стыках. Я сел возле окна. Выехали из города, за окошком замелькали кусты, вот показалось болото с сухими деревьями на кочках. Избушка строительных рабочих. И вдруг, стали попадаться яркие розовые пятна вдоль насыпи.

— Дедуля, а что это такое там цветёт — я стал теребить дедушку за рукав его пиджака.

Дед глянул в окошко, прищурился, чтобы приглядеться получше.

— Это, внучок, иван-чай, всем травам трава, большую силу даёт, усталость снимает, и если животом маешься, тоже поможет. Мы с тобой тоже листочки иван-чая соберём, про запас. Насушим, зимой будем вкусный чаёк пить.

Поезд остановился на разъезде Кумашка. Мы вышли, и не спеша, направились к озеру Грелому, благо, до него было недалеко, около трёхсот метров.

Выбрали подходящее для ночлега место, разгрузились. Дед принялся снаряжать удочки. Я же подошёл к воде, забрался на огромную упавшую в озеро осину и стал наблюдать за событиями подводного мира.

Вода была прозрачная, и всё было хорошо видно. Вот, сильно извиваясь, проплыла большая чёрная пиявка, водяной скорпион неторопливо полз по лежащим на дне прошлогодним листьям. Кругом носились по поверхности жучки вертячки, иногда на мгновение появлялся жук плавунец и тут же исчезал.

Когда я подошёл к деду, он уже рыбачил. На воде, между листьями кувшинок, покачивались под лёгким ветерком пять поплавков. Дедушка велел мне не шуметь и собрать веток для костра. Такое дело для меня стало уже привычным. Благо, в лесу было полно сухого валежника и для меня не составило большого труда натаскать большую кучу хвороста.

Сделав свою работу, я решил порыбачить. У деда в садке уже плескались караси.

— Деда, а мне удочку дай, тоже порыбачу.

Выбрав самую короткую и лёгкую удочку, дед вручил мне её, дал большого жирного и толстого червяка и отправил подальше от себя, чтобы не мутил воду и не распугивал рыбу.

Пройдя немного вдоль берега, я забрался на вывороченную ветром большую осину, закинул удочку и стал ждать. Вскоре мне это бездействие надоело, и только я хотел вытащить удочку и проверить червяка, поплавок дёрнулся и медленно поплыл в сторону, к листьям кувшинки. От растерянности я дернул удилище что есть силы, что-то серебристое пролетело мимо моего лица и шлёпнулось в траву на берегу.

Торопясь, я полез обратно по стволу к своей добыче. Это оказался небольшой серебристый карась, граммов на двести, но для меня это был настоящий трофей. Я с гордостью понёс добычу к дедушке, крепко сжав скользкую рыбу в ладошке. Дед похвалил меня, бросил карася в садок, дал спички и велел развести костёр. С этим делом я справился быстро, правда, костёр разгорелся не с первой спички, но так как нужно, и когда пламя уже прихватило толстые веточки, перестал дымить.

Я уже знал, что делать дальше, нашёл смородину и нарвал верхних, самых нежных листочков для чая. Ещё немного листьев шиповника. Дед принёс воду в котелке и повесил над огнём. Вскоре мы пили вкусный ароматный чай.

Так за делами и день прошёл. Вечером дед отобрал несколько рыбёшек для ухи, почистил, моя задача была почистить картошку, с чем я благополучно справился.

— Глянь-ка сюда внучок, видишь эту травку, это снитка (сныть, прим. автора), мы её в уху положим, ты нарви хороший пучок, а я пока за борщевиком схожу.

Снитку эту я и раньше постоянно видел, и даже ел, вкусная травка. Принялся рвать, выбирая молоденькие листочки. Когда трава уже не помещалась в кулачке, относил к костру, складывал на газету и бежал за новой добычей. Вскоре пришёл дед, принёс большие разлапистые шершавые листья.

— Это, внучок, борщевик, в уху аккурат гоже будет положить, только смотри, трава эта с норовом. Сок у неё жгучий на солнце, если свет попадёт, волдыри по коже пойдут, как от ожогов.

Мне что-то сразу расхотелось прикасаться к этому растению. А дед срезал листья, содрал ножом кожицу с черешков, нарезал их тонкими колечками и вместе с картошкой положил в котелок и повесил над костром.

Когда вода закипела, дед деревянной ложкой снял пену, посолил, аккуратно положил рыбу.

— Вот смотри, внучок, когда у рыбы глаза побелеют, значит, готова, нужно вынимать, иначе разварится.

Дед снял котелок с перекладины, достал рыбу, разложил на крышке котелка, присолил. В воду опустил сныть, лавровый лист и молотый чёрный перец, опять повесил котелок над костром.

Ароматный дух вкусной ухи распространялся по всему лесу. Солнышко уже почти спряталось за деревьями, лишь розовые лучики ещё цепляли воду под дальним берегом озера. Стихло, изредка квакали лягушки, иногда гудела выпь на соседнем болоте, потрескивали сучья в костре.

Мы с дедом хлебали деревянным ложками душистую уху вприкуску с ржаным хлебом. Это была первая в моей жизни уха в лесу и я до сих пор помню её непередаваемый вкус.