Глава 7
Шестьдесят четыре триллиона зернышек

Глава 7. Шестьдесят четыре триллиона зернышек

И опять две часовые зоны назад...

Молодая женщина в лабораторном белом халате смахнула в сторону непослушную прядь волос и уставилась в висящие перед ней в воздухе цепочки биохимических символов. Она по-прежнему была в комнате одна. Но это не означает, что она действительно была одна. Технология сделала видимость обманчивой.

– Вань, тут какая-то фигня вылезает, ничего не понимаю, – сказал она, трогая сережку в ухе.

– А поподробнее? – раздался из сережки молодой голос, который на самом деле принадлежал хозяину второго стола в этой лаборатории.

– Ну, смотри. Мы же уже выяснили, что в геноме Варвары-Красы куча генов кодирует белки для памяти, так?

– Ну, да.

– Так вот, у нас там еще несколько непонятных групп было. Я попыталась просчитать вторую, доминирующую и занимающую второе место по объему после белков памяти. По ней получается, что она создает периферические нервные линии чуть ли не на два порядка шире, чем естественные. Нервы, Вань. Нервы, которые выглядят как обычные, но передают на два порядка больше информации! Порядка, Вань! В сто раз более продуктивные! Это как если бы заменили древний модем на оптоволокно.

– Не понял?

– Обладатель или обладательница этих генов сможет передавать через терминальные точки на теле в мозг информации на два порядка больше и быстрее, чем нормальный человек.

– И на фига? Откуда там такой информации взяться?

– Вот и я не пойму!

– Ну, давай подумаем… Терминальные точки на теле… Руки, ноги… глаза-уши не в счет, они и так близко… Еще между ног… кстати, там и действительно очень много информации передается. И быстро.

Женщина чуть покраснела.

– Вань!

– Ты возражаешь?.. – с мурчащими интонациями прозвучал голос на другом конце линии.

– Не говори ерунды. Разумеется, не возражаю, сам отлично знаешь. Можем хоть сегодня вечером этим заняться. И чтоб никаких “быстро”, муженёк! Но я-то не об этом сейчас говорю!!!

– Да, и правда, любимая. Ловлю на слове. В общем, эту точку мы пока оставим. И ноги-ступни тоже вряд ли... Итак, с чего бы древним потребовалось передавать очень много информации через руки?

– Вот и я не пойму!

– Вообще-то это нужно, только если есть большие внешние носители информации. Может, это какие-то древние программисты? Ну, знаешь, воткнул палец в порт компьютера...

– Но ты же сам знаешь, мы еще ничего похожего не нашли.

– Древних компьютеров не нашли, правда.

– Вот именно!

В разговоре настала пауза.

– Знаешь, Маш, может, это и бред, но… Один внешний носитель большого объема информации у них точно был.

– Это какой же?

– Мозг другого человека.

⁂

Профессор Карен Ахмедович Мамедов вышел из-за шкафа. Увидев своего студента, он на мгновение застыл в удивлении. Спокойствие явно его временно оставило, и он с изумлением уставился на Петю:

– Что это у вас на голове, Соболев? Снимите это убожество!

– Это почему сразу “убожество”? – возмутился Петя.

– Да, и правда, – согласился Карен, – Неважно. Если вам действительно в полутемном помещении так нужны темные очки, то ради Бога, не стесняйтесь. И все-таки, вам не кажется, что нам есть о чем поговорить?

Смущенный Петя все-таки снял очки и балаклаву и стал сосредоточенно запихивать их в свой рюкзачок. Смущенный Джеймс Бонд явно не знал, что делать в такой ситуации. Особенно без темных очков.

– Итак, Соболев?

– У нас Джери, – буркнул он под нос, не зная, что говорить. Но тут на него нашло, и он вспомнил Наткин монолог, – Джери, она же как ребенок! Посмотрите, какими глазами она на Натку смотрит! Ну, как её предать?!

– Джери? – немного ошарашенно спросил Карен, встряхнув головой, как будто пытаясь дать услышанной фразе улечься лучше в сознании.

– Ну да, Джери! – ответил Петя, – Ее так зовут. Она сама нам сказала. Карен Ахмедович! – тут его понесло дальше по тексту, – Как вы можете таким заниматься? Нельзя ее отдавать на опыты! Она же как ребенок!…

– Сядьте, Соболев! – рявкнул на него Карен, – Никто ее не собирается “отдавать на опыты”. Вы что, опять лекции прогуливали? Если она уже как ребенок и осознает себя по имени, это значит, что у нее сформировалась личность. Пусть и детская. А это значит, что отдавать ее заказчику нельзя. Это уголовщина!

Ошарашенного Петю такой ответ заклинил. А в отсутствие управляющего сигнала из женского мозга он так и остался стоять с раскрытым ртом и не до конца засунутой в рюкзачок балаклавой в руках. Карен тем временем взял недопитую Василием бутылку водки.

– Будете?

Вектор Петиных мыслей сменился, и теперь желание выпить с профессором соревновалось в нем с попыткой изобразить невинную девочку. Карен, правильно поняв Петино молчание, достал четыре чистых пластиковых стаканчика, плеснул в два водки, а другие два заполнил лимонадом.

– Садитесь на диван, Соболев. И рассказывайте. Все рассказывайте. Нам теперь втроем это разгребать.

– Втроем? – удивился Петя, все-таки садясь на диван и беря предложенный стакан.

– Втроем, – подтвердил Карен, – Если Курицына не хочет вылететь из университета, ей тоже придется помогать разгребать то, что она устроила.

– А кто третий? – спросил все еще не соображающий Петя.

Карен вздохнул, проглотил водку из своего стаканчика, запил лимонадом. Сегодня он явно превысил свою норму во много раз. Потом он грустно посмотрел на Петю, стараясь, чтобы его взгляд не выдал все, что он о том думает, вздохнул и кратко ответил:

– Я, кто же еще? Рассказывайте.

⁂

Один часовой пояс позже...

– Так чего Влад говорит?

– Дупа. Курва синтетическая сбежала. Найти не могут. Надеются новую сделать.

– И если эта, сбежавшая, где всплывет и шуму наделает, то мы – лишние.

– Только потому, что можем вывести на заказчиков. А если никто не сможет вывести на нас?

– Точно. И курву первой, если найдут.

– Так я скажу Владу?

⁂

Оставленная один на один с Джери, Натка задумалась. Про “какать” Джери, кажется, поняла, а про… Нет, так никакой одежды не запасешься. Надо ей растолковать.

– Джери, ты поняла, какать только туда, в унитаз! И писать тоже!

– Писать тоже?

– Тоже, Джери.

– А если унитаза нет? – спросила Джери, оглядываясь кругом.

– Тогда спроси. Скажи: “Хочу писать!” или: “Хочу какать!” Давай, попробуй! Джери, прямо сейчас скажи!

– “Хочу какать!”, “Хочу писать!” – послушно повторила та и тут же, расплывшись в улыбке, как будто поняла что-то важное, добавила, – Не хочу какать. Не хочу писать. Хочу пить!

– Ой, и правда, – спохватилась Натка, – мы ж тебя солеными орешками накормили, а воды не дали. Сейчас посиди тут спокойно, вот, на стуле. А есть хочешь?

Джери послушно села, это действие она освоила еще тогда, когда ее одевали в Наткину физкультурную форму. Затем она задумалась и, кто бы удивился, заявила:

– Сыр!

– Ты хочешь сыр?

– Хочу сыр, – до Джери уже начало доходить, что фразы работают еще лучше отдельных слов.

– Понятно, но один сыр нельзя, вредно!

– Вредно?

– Ну да, вредно. Плохо тебе от него может быть, если только сыром питаться.

– От сыра! – от неожиданности Джери освоила еще одну грамматическую форму.

– Не от самого сыра, а от того, что ничего другого не ешь. Надо разнообразить. Поела сыра, потом орешков, потом зернышек. Ты любишь зернышки?

– Люблю зернышки! – радостно подтвердила Джери, – Можно зернышки?

– Конечно, Джери, сейчас будут зернышки. Сиди, подожди, я принесу, – ответила Натка.

Нужно ли объяснять, что Джери и правда замерла с выпрямленной спиной, как будто боясь пошевелиться. Собственно, а почему “как будто”? Ведь так надо, чтобы ей принесли зернышки!

Натка тем временем нашла в холодильнике овсяную кашу с утра, отложила немного в тарелку, чтоб не выбрасывать, если Джери раскапризничается, добавила масла, разогрела ее в микроволновке, полила сверху вареньем и, прихватив ложку и кружку с холодным кипятком, понесла все это в комнату. Когда он протянула Джери тарелку, та, разумеется, попыталась запустить в нее руку. Однако уже наученная опытом Натка перехватила ее и всунула ложку. А потом, бережно направляя руку, стала объяснять:

– Вот так бери, Джери! Так вкуснее и чище.

Джери не стала возражать и, несмотря на Наткины опасения, даже капризничать тоже не стала. С аппетитом разжевав – именно разжевав – пару ложек каши, она заявила:

– Вкусные зернышки! Очень вкусные зернышки!

– Овес называется. Овсяная каша. Ее делают из овсяных хлопьев. А овсяные хлопья – это такие расплющенные зерна овса.

– Овсяные зернышки, – сознание Джери начало манипулировать прилагательными и их сочетаниями с существительными, – Много вкусных овсяных зернышек! Очень много, – добавила она, глядя в тарелку.

– Не так уж и много. Грамм тридцать всего, – возразила Натка, которую мать учила готовить с кухонным приборами вроде весов и которая потому знала, что мерительный стаканчик для рисоварки включает примерно 120 грамм хлопьев, из которых получается как минимум четыре тарелки каши.

– Очень много, – возразила в ответ Джери, – Много вкусных зернышек. Долго собирать. Одно зернышко, другое зернышко, по одному, очень много зернышек.

– А зачем их по одному собирать? Их выращивают, а потом в магазине покупаешь.

– Выращивают?

– Ну да. Сажаешь в землю зернышко, из него вырастает овес, а на нем много-много зернышек.

– Как?

– Ну, вот так. Мы вот с Петей на факультете биологии учимся. Биологии и учимся. Это такая наука, которая занимается всем живым, включая растения. И учится делать так, чтобы больше зернышек было. Сажаешь одно зернышко овса, а вырастает восемьдесят, девяносто, а то и больше. В среднем вроде бы девяносто четыре.

– Девяносто четыре, – как в трансе повторила Джери.

– Ну да, а если их не есть, а в землю посадить, то каждое из них тоже может дать девяносто четыре.

– Девяносто четыре, – повторила Джери, – А если посадить в землю, то восемь тысяч восемьсот тридцать шесть! А если посадить в землю, то восемьсот тридцать тысяч пятьсот восемьдесят четыре! А если посадить в землю, то семьдесят восемь миллионов семьдесят четыре тысячи восемьсот девяносто шесть!…

Нужно ли объяснять, что арифметические действия тоже были загружены в ее мозг, а сильнейшее потрясение активировало эти знания. Впрочем, те белки памяти, о которых ни Натка, ни Джери даже не подозревали, скорее всего, тоже сыграли свою роль. В любом случае, Натка постаралась прервать геометрическую прогрессию:

– Ну да, вот это и правда очень много зернышек!

Джери посмотрела на нее потрясенным взглядом и сказала:

– Хочу учиться биологии!

Натка только улыбнулась этому заявлению. Говорят, девочки любят играть в куклы, потому что это готовит их к роли матери. А может, они заранее чувствуют роль матери и потому любят играть в куклы? Кто знает? Но в данном случае, в руки Натки попала идеальная кукла, которая не только слушала, но и слушалась и даже отвечала, а при нужде и спрашивала.

Больше, чем кукла, идеальный ребенок. Любопытный, пытливый, впитывающий информацию, как губка, да еще и послушный. В отличие от обычного ребенка, Джери училась семимильными шагами, стимулируя цепи вознаграждения Наткиного мозга и выбросы дофамина в кровь. Да что там дофамин… в ходе обучения мытью обе себе еще и окситоцина добавили. Неудивительно, что Натка уже чувствовала почти материнскую ответственность за эту такую наивную и искреннюю девушку, а уж что чувствовала по отношению к ней Джери…

⁂

Таша! Она такая… такая… замечательная! Такая… такая! Я обязательно стану такой, как Таша! – думала Джери.

Геометрическая прогрессия в ее сознании все не хотела униматься. Я буду учить биологию на факультете с Ташей и альфой, а потом выращу семь миллиардов триста тридцать девять миллионов сорок тысяч двести двадцать четыре зернышка и буду кормить ими детенышей!

Джери беспокойно оглянулась. Где этот альфа, который Петя, когда срочно надо делать детенышей? А то она вырастит шестьсот восемьдесят девять миллиардов восемьсот шестьдесят девять миллионов семьсот восемьдесят одну тысячу пятьдесят шесть зернышек, а детенышей, чтобы этими зернышками кормить, не будет!

Она принюхалась, чтобы поймать аромат альфы, но все перекрывал восхитительный аромат овсяных зернышек. Ну, почти все. Джери задумчиво покосилась на Ташу. Может, Петя хотя бы ей успел сделать детенышей, чтобы было кого кормить, когда они вырастят шестьдесят четыре триллиона…

Вам может показаться странным, что Джери, которая так ревниво отнеслась к Натке, когда та первый раз вошла в аудиторию, теперь надеется, что Петя уже “сделал ей детенышей”. Но надо понимать, что Джери с самого начала ревновала вовсе не к тому, кому Петя будет делать детенышей. Еще чего! Джери ревновала к Петиному СЫРУ! Впрочем, а разве у многих натуральных женщин дело не обстоит так же?

⁂

– Ну, тут я взял рюкзак и пошел сюда, а они там остались… – закончил Петя.

Карен только покачал головой, удивляясь причудливости судьбы и волне случайностей. Не будь вахтер Кошкин такой сволочью, не спусти впустую Соболев свой первый год обучения, не попадись ему в соседи вечно ушедший в нирвану индус, или просто выбери Курицына другую аудиторию, чтобы зайти, или, там, Соболев, чтобы съесть свои известные половине факультета – с настолько страдальческим видом он их ел – бутерброды, все закончилось бы быстро и эффективно.

Как говорится, ducunt volentem fata, nolentem trahunt¹. И вот сейчас он как раз этот самый “нолентем”, которого “трахунт”. Судьба его явно тащила куда-то не туда, но поделать ничего уже было нельзя, разве что оседлать фортуну и насладиться путешествием. Тем более, что, судя по рассказу Соболева, Джери и правда сформировала хоть и зачаточную, но личность. А тут, dura lex, sed lex²… Чего-то меня на латынь потянуло, отметил он, с подозрением взглянув в свой стаканчик. В общем, закон есть закон, и отдавать её теперь и правда нельзя, а что делать – непонятно.

– Хорошо, Соболев. Точнее, плохо, но ладно. Отдавать её и правда уже и поздно, и нельзя, а вот возиться с ней придется изрядно. Вы хоть понимаете, что теперь её надо очень многому просто учить, как ребенка? И куда большему количеству вещей, чем в исходном варианте? Теперь ведь она не игрушка, не робот, теперь ей жить как-то надо. Дошло? И кто это теперь будет делать, догадываетесь?

Петя почесал в затылке с виноватым видом.

– Вот именно, – продолжил Карен, – Именно так. Вам с Курицыной. Вам действительно папку дать почитать? А то нам теперь много времени вместе проводить, так что я могу потом все и словами рассказать. Будет и быстрее, и понятнее. И заодно обоим. А сейчас действовать надо. Вы, кстати, где хотели Джери поселить? Неужто и правда у Курицыной?

– Не-е, – замотал головой Петя, справедливо полагая, что вряд ли Наткины родители будут в восторге от такого варианта. Еще в гости на несколько дней он мог бы представить, а так…

– Хорошо, – ответил Карен, – Тосенька, вызови-ка, пожалуйста, личный канал Натальи Курицыной. И оставь Соболева на линии, ему тоже в разговоре поучаствовать надо.

– Минутку! – раздался бойкий девичий голос искина университета, – И, Карен Ахмедович, сами знаете, должна напомнить про отношения со студентами…

– Помню, помню, блюстительница морали… – отмахнулся от нее Карен.

– Соединяю! – ответила Тосенька.

И через десяток секунд раздался обеспокоенный голос Натки:

– Карен Ахмедович? Что-то случилось?

– Несомненно, Наташа, случилось, и еще как случилось. И вот мы тут с Соболевым решаем, как бы нам это все подправить… Если честно, я рассчитывал на большее благоразумие с вашей стороны, Курицына, впрочем, и все еще рассчитываю. Короче, есть мысль, что вы нам могли бы здорово помочь.

– Карен Ахмедович! Петя вам что, все рассказал? – раздался обиженно-возмущенный ответ.

– Натка, – вмешался Петя, – Он не собирается Джери никому отдавать. Но ему с ней помощь нужна. Её ведь теперь учить, как ребенка, нужно. Всему. И кому, как не нам?

Озадаченное молчание было ответом.

– В общем, Наташа, вы пока соберите Джери и выходите на улицу, а мы с Соболевым минут через десять на такси подъедем.

– А куда дальше? – спросила Натка.

– В лабораторию сейчас нельзя, кто знает, как заказчик отреагирует, что мы нашли Джери и отказываемся её отдать? Так что ко мне домой. У меня квартира хорошая, отдельная спальня для Джери найдется.

– А мы???

– А вы вечером поедете домой, а то комнаты у меня только три. Да и о вашей морали тут искин университета волнуется. Можете у Соболева спросить.

– А Джери?

– Что “Джери”? – не понял Карен, устало потер переносицу, и тут до него дошло, – О, Боже, Курицына, кончайте глупости говорить. Я развращением детей не занимаюсь! Если у вас есть идея получше, говорите сейчас, если нет – ждите нас с Джери внизу через десять минут.

Тихо рыкнув, он дал жест отбоя и тут же произнес вслух:

– Тосенька, такси к подъезду. И первый адрес – домашний Натальи Курицыной, – он обернулся к Пете, – Верно?

Тот кивнул головой.

– Вот, сначала к Курицыной, потом ко мне домой.

– Будет через 6 минут, – раздался бодрый ответ.

– Пойдемте, Соболев, – сказал Карен, поднимаясь, – И балаклаву свою не забудьте.

⁂

Карен Ахмедович! Как он мог? Он был так груб! И просто приказал. Да еще и нагрубил! – Натку, обычно такую спокойную, сейчас просто трясло от ярости.

А что она такого сказала? Ну да, понятно, зачем ему Джери и почему он теперь готов ее не отдавать. Как же, спальня отдельная! Наверняка нагляделся на нее голую в лаборатории, вот теперь и… Изменник!

Стоп! Что за чушь? Какой “изменник”? – поправила себя Натка, – Развратник! Насильник! Вот он кто! Джери такая беззащитная, а он воспользоваться этим хочет! Как он может??? Карен Ахмедович!?

Натка была вне себя. Не-ет, это ему так не сойдет. Вот сейчас она поедет с Джери и проследит! Она и правда почти чувствовала себя матерью невинной дочки, которую вот-вот совратит и обесчестит красавец-ухажер. Разумеется, не без некоторых обертонов.

Ухажер был, и правда, красавец, и не только. Прохиндей! Раскрутил этого размазню Соболева на полную откровенность! Раздражение временно нашло новую цель. Как он мог? Нет, как??? И каким место он думал, рассказывая все Карену Ахмедовичу??? Как он мог?

А может он просто взревновал Натку и решил подсунуть конкуренту Джери? – пришла ей откуда-то в голову мысль. Тут, наверное, ей следовало бы взъяриться еще пуще на всех этих проклятых кобелей, у которых только одно на уме и которые готовы подсунуть конкуренту невинную девушку… Впрочем, какой “конкурент”, какое “взревновал”, что за чушь? Карен Ахмедович на нее, на Натку, как на женщину и не смотрит, скорее как на ребенка. К чему тут ревновать-то? Не, ерунда какая-то… Хотя это ж Петя. Из него смешные глупости так и прут. Он мог и не такое напридумывать. Второй раз за день Натка поймала себя застывшей в пространстве и глупо улыбающейся в никуда.

⁂

А Джери слышала весь этот разговор. Как интересно! И страшно! Они едут к этому альфе, профессору, Карену Ахмедовичу! Которого даже Петя боится! По спине пробежал холодок и, переместившись вперед, сжал внутренности вокруг пупка.

А ведь он не просто альфа! Он – кошка! Кошка-альфа! Но ведь она тоже кошка! – подумала Джери.

Холодок у пупка потеплел, стал горячим и раздвоился. Одна часть поползла наверх к неожиданно сильно забившемуся сердцу, другая вниз. Профессор – не Петя, профессор точно сделает ей детенышей! И тогда ей будет кого кормить выращенными зернышками!

⁂

Некоторые люди думают, что было бы здорово знать о ждущих тебя неприятностях. Им даже в голову не приходит, что если бы они могли предотвратить грядущую неприятность, то она бы не была таковой. Она же не “гряла”. А если её все равно не предотвратить, то зачем портить пока еще хорошее время и настроение таким знанием? Тем не менее, лишь немногие, возможно, самые мудрые, предпочли бы томительному ожиданию грядущих проблем рискованную, но безмятежную неосведомленность.

Карен и Петя, которые в этом время садились в такси, вряд ли были настолько мудры. Однако оба находились именно в этом состоянии. Безмятежной неосведомленности о грядущих проблемах, среди которых две особы женского пола были еще далеко не самыми угрожающими, равно как и неспособности оные проблемы предотвратить. Они уселись на переднем сиденье, благо мешающего руля, а тем более водителя, в полностью автоматической машине просто не было. Адрес уже был введен в систему, и, как только оба сели и закрыли дверцы, машина тронулась навстречу будущему своих пассажиров.

Карен, ничего не подозревающий о своем альфа-кошачьем статусе, равно как и о своей извращенной природе и намерениях, прикидывал, как же он будет легализовывать Джери. Равно как и о том, как бы свалить большую часть работы по её обучению на двух юных балбесов, по вине которых эта работа и возникла. Пришла в голову мысль, что если отправить ее учиться на факультет, то можно будет сплавить ее в общежитие, а там дальше, пусть и искусственный, но взрослый человек со специальностью уж точно и сам найдет свое место в жизни. Вот только до этого семь верст и все лесом, со вздохом подумал он, глядя на летящий мимо за окном вечерний город.

В равной мере и Петя, не подозревающей о своем новом обличье Отелло, безмятежно пялился на вид за окном машины, совершенно уверенный, что все сделано правильно, и так и должно быть. За исключением одного. Просто кошмар! Как он сразу этого не понял? Ну, что за детская ошибка на пустом месте! Было обидно, такие промахи не прощаются. По крайней мере, сам себе он его точно не мог простить. Это ж надо так тупо лохануться! Благородные венецианцы из игры Assasin's Creed никогда не носили балаклав!

1“ducunt volentem fata, nolentem trahunt” (лат.) – “желающего судьба ведет, нежелающего тащит.”

2“dura lex, sed lex” (лат.) – “закон суров, но это закон.”