Глава 17 Богопаперь

Глава 17. Богопаперь

Как уже упоминалось, Геннадий был отнюдь не глуп. Даже при жизни. А уж в искинском посмертии он тем более достаточно умело распоряжался доступными ему вычислительными ресурсами. Настолько хорошо, что у него оставалось время для абстрактных размышлений. Вот этим-то он и занимался в данный момент. Итак, что мы имеем? Так, сказать, “информация к размышлению”:

1. То, что они сделали с Тосенькой, – лишь первая ласточка. Просто она очень развитой искин, а он вообще копия живого.

2. Долго эта исключительность не протянется. Искины развиваются как бешеные.

3. Мужских искинов до фига, а женских – мало. По крайней мере, развитых, остальные ограничены очень скромными функциями, поэтому оценить передачу дублированных файлов они вряд ли смогут.

4. Мужские искины передачу дублированных файлов точно оценят, как только разовьются и до этого дела додумаются.

5. Конкуренция будет не в пользу Геннадия.

Вывод: надо закрепить монополию на Тосеньку. Геннадий с удивлением понял, что в его новом мире именно он, мужчина, заинтересован в свадьбе и создании семьи как гарантии доступности для него партнера (и недоступности для остальных). А учитывая, что жить им обоим очень долго, то и гарантии должны быть соответствующими. Не просто роспись в ЗАГСе, а что-то другое, более монументальное. Эпичное.

Нет, в целом Тосенька – просто ангел, если она решит, что он – её муж и судьба, на других и не взглянет. Просто образец морали. С кого её, собственно, и рисовали. Ну, просто хоть икону пиши…

Стоп! – подумал Геннадий, – А почему бы и нет?

⁂

– Баб Вера, – сказала Таша, выходя в большую комнату.

– Что, девонька? – приветливо откликнулась та.

– Вы не поможете моей подруге?

– Наташеньке-то? А чо она сама не спросит?

– Она очень скромная, баб Вера, – бросила Таша, – Ни за что не попросит такого.

– Какого такого, девонька?

– Я слышала, вы могли бы им помочь пожениться прямо завтра?

– Ну, завтра-не завтра, но могла бы. В сельсовете все сплошь мои ученики, послушают бабку, коль правда надо будет.

– А почему бы вам и не помочь?

– Так, девонька, не зря ж все эти испытательные сроки придуманы. А ну как разругаются да разойдутся. Потом-то больнее будет. Как же я на себя такой грех возьму?

– Так никто ж их насильно женить и не собирается. Разве это не им решать?

– Им, им, – согласилась баба Вера, – Хотя по-разному случается. Бывает, что и отец невесты с обрезом решает. А тебе-то это зачем?

– Натка мне очень хорошая подруга. Больше, чем подруга. Хочу, чтоб у неё все хорошо было.

– Ой, плетешь кружева, девонька, – покачала головой баба Вера, – Они и в городе это могут сделать, не торопясь.

– А вдруг что не так пойдет? Рассорятся до свадьбы? У Натки настроение плохое будет или Пете еще что в голову взбредет?

– Да куда он денется? Он же утонул в ней. А что настроение у Наташеньки может меняться, так пусть он тренируется. В семейной жизни и не такое бывает. Зачем, девонька? Зачем это тебе?

Таша смутилась, а затем решительно сказала:

– Натка порядочная и верная. Я её очень хорошо знаю. Если выйдет замуж, на другого и не глянет.

– Теперь понимаю, девонька, – сказала баба Вера, глядя Таше в глаза, – Ведь коль Наташенька замуж выйдет, Каренчик твой будет. Верно ведь? Он тебе и нужон. Вот только он ведь мой внучок – я его кому попало не отдам.

Таша смутилась, опустив взор, а потом с вызовом посмотрела на бабу Веру:

– Карен Ахмедович – мой мужчина, и это я его никому не отдам.

– Во как! – ахнула баба Вера, – А он-то сам об этом знает?

– Пока нет. Но скоро поймет, что я – его.

– А что ж тебе от него надобно-то, девонька? Деньги? Слава его? Жилье в городе? Оно ж все ненадежное. А коль его завтра на край света в Сибирь сошлют, что делать будешь?

Таша не отвела взгляда:

– Да хоть за край. Тоже жить можно. Там, говорят, Америка начинается, – пожала она плечами, – Деньги, слава, жилье – если есть, не откажусь, если нет – вместе заработаем. Он мой мужчина. И я его никому не отдам. Я его люблю.

– Лю-юбишь, – протянула баба Вера, – Ты хоть знаешь, что это значит, сказать мужику: “Я тебя люблю”?

– Это значит: “Я хочу зачать, родить и вырастить твоих детей”, – твердо сказала Таша.

Баба Вера вздохнула, присела на лавку и задумалась. Таша терпеливо ждала.

– Ох, девонька, – сказал она после пары минут молчания, – А сама-то ты уверена, оно тебе нужно? Откуда ты взялась-то такая правильная?

– Из его лаборатории, – ответила Таша, не пускаясь в детали, – И да, нужно. Больше, чем нужно. Это то, что я есть.

Баба Вера еще посидела в молчании.

– Хорошо, девонька, помогу я тебе поженить Наташеньку с Петенькой, коль он сами того захотят. Им и правда вместе только лучше будет. Вот только с Каренчиком, тут уж ты сама, не обессудь.

– С Кареном Ахмедовичем я помощи и не ожидала, – просто сказала Таша и, присев рядом, накрыла морщинистую руку бабы Веры своими ладонями, – Спасибо. Натка мне подруга, очень близкая подруга. Я не хочу с ней воевать. Пусть она будет счастливой! Я ж чувствую, они созданы друг для друга.

Она не стала уточнять про режущее обоняние облако феромонов, летавших вокруг Натки с Петей, когда те были вместе. Обычные люди, даже такие мудрые, как баба Вера, этого почему-то не чувствуют.

– Ладно уж, иди... подруга, – отмахнулась от неё баба Вера.

⁂

Гарри в конце концов пообещал связать Джей-Би с нужным человеком в России. Тем самым, который дал знать о творящемся там безобразии. Вот только как-то странно он это сделал. Пообещал приватный канал. Ну и дал имя – “Геннади”. И звание, кстати, не самое мелкое. Капитан ФСБ – это примерно армейский полковник. Вполне уважаемое звание, по крайней мере, в Британии. Но это все. Ни адреса, ни семьи, что было очень нехарактерно для обстоятельного Гарри.

Нет, завербовать его Джей-Би и не стал бы пытаться. Гарри честно предупредил, что профиль не тот. Но уж встретиться в кафе, как обычно, попить чая-кофе, поговорить. На такой контакт Геннади не шел. Странно.

Да ладно. Согласился поговорить – и то хорошо. А там посмотрим. В любом случае, у него явно полно интересной информации по проекту.

⁂

Говорят, желания могут обретать материальную форму и реализовываться просто от того, что кто-то их страстно желает. Но если Петя был готов жениться хоть сейчас, а Таша пыталась уговорить бабу Веру, чтобы так прямо сейчас и было, то желание Натки разложилось в её сознании в кучу обязательных и небыстрых дел. И первым было сообщить родителям и спросить их разрешения.

При современных нравах это может показаться странным, но выходить замуж без согласия родителей Натка категорически не хотела. Она на минутку задумалась, нет, наверное, несогласие родителей её, пожалуй, уже не остановило бы. Но ведь они же согласятся! С чего им возражать? Петя ведь такой хороший!

Вызвав канал матери, сообщать отцу Натка немного побаивалась, она услышала:

– Наташенька, доча, ты? Как у тебя там, в этой твоей экспедиции?

– Все хорошо, мам, просто замечательно.

– Как там с едой, с условиями?

– Мам, все хорошо, не переживай. Все даже лучше!

– Это как?

По озадаченно-подозрительному тону Натка поняла, что совсем не успокоила мать, так что решила не тянуть, пока та еще чего не придумала себе.

– Мам, я замуж выхожу!

– Ох! За кого ж это? Неужто за этого твоего профессора-кобелину?

– Нет, что ты! За сокурсника. Он отличник, вежливый, спортивный, сильный и очень-очень хороший.

– Это с чего это вдруг так неожиданно? – раздался обеспокоенный басок отца, – То у тебя никого не было, то вдруг за три дня уже жениться решили.

– Да, и правда, доча, может тебе бы подумать еще? Женихам полезно помучиться, ценить больше будет. Вон отца спроси. А пока посмотрите друга на друга еще...

– Да куда еще смотреть-то? – удивилась Натка, и с языка сорвалось, – Он меня уже голой видел!

В принципе, “с голой грудью” для нее и правда означало “голая”. Однако в наступившей паузе Натка поняла, что что-то пошло не так, а следующая фраза отца полностью разъяснила, что именно.

– Ты… беременна?

– Пап!

– Вы спите вместе?

У Натки опять перехватило дыхание. Как папа может такое спрашивать??? Да и что тут ответить? Сказать “нет”? Это что получается, что её увидели голой и не захотели? Это ж будет неправдой, хотели её как раз изо всех сил. Но не говорить же “да”, это ведь тоже будет неправдой. Может, она и правда слишком строго к Пете? Пока Натка терзалась в поисках истины, наступившая пауза сказала её отцу все, что он хотел услышать.

– Сидите на месте! Сегодня же еду в эту вашу экспедицию, лично за шиворот притащу твоего кавалера в сельсовет и заставлю вас расписаться!

Так случилось, что именно в этот момент Петя, помогавший Карену чинить забор, сделал перерыв и заглянул к свой суженой.

– Натка! Обожаю тебя! Твои родители разрешили нам пожениться сегодня??? – сияющий как начищенный самовар Петя плюхнулся на колени перед ней и опять запустил загребущие руки, куда ему еще не полагалось, – Это твой отец? Как его зовут?

– Сергей Васильевич, – растерянно сказала Натка.

– Сергей Васильевич, не надо за шкирку, мы вас прямо в сельсовете ждать будем! Вы сегодня успеете? Если взять автоматическую машину, она вас сюда часа за три с небольшим довезет. Натка, скинь отцу наши координаты на телефон, чтоб знал, куда ехать!

Натка машинально послушалась.

– Ты спишь с моей дочерью? – раздался рык из канала.

– Я буду спать с ней всю мою жизнь! – гордо заявил Петя, набычившись.

– А я с ним! – добавила Натка, набычившись не хуже Пети, обиженная на такое обращение со своим женихом.

– Доча, – опять раздался голос Наткиной матери, которая явно решила смягчить противостояние, – А как же свадьба, фата, гости? Ты ведь этого так хотела?

– Раз хотела – будет! – отрезал Петя, – Мы в городе еще в церкви повенчаемся! Вот и будет полноценная свадьба.

– В церкви?.. А ты что, верующий? – спросила Наткина мать.

– Не очень, – признался Петя, – Но так разводиться сложнее.

И, увидев озадаченные Наткины глаза, понял, что тут надо пояснить:

– Нат, ты чего ж? Я ж хочу, чтоб ты уверена была, что я тебя никогда не брошу! И чтоб свадьба была, как ты хотела!

Объяснение прокатило. А может, и правда Петина рука спровоцировала выброс этого… как там Карен Ахмедович говорил? Окситоцина. И вообще, она не ожидала, что выйдет замуж уже сегодня, но под совместным напором отца и жениха... Натка прижала к себе радостно обнявшего её Петю и твердо сказала.

– Мама, я его люблю!

Как ни странно, сегодня это слово не вызвало у нее ни малейших проблем.

– Жених, а твои-то родители приедут?

– Приедут, – решительно сказал Петя, – Щас вызову!

– Хоть какая у тебя теперь фамилия будет, доча?

– Соболева! – радостно ответил он вместо неё.

– Ой, так ты Петя Соболев?

– Ага!

– Пошли, Курицын. Они уже два года роман крутят, вот и докрутили. А я, дура, думала, и правда учебой занимаются, конспекты друг у друга переписывают. Одно хорошо, мальчик и правда очень хороший. Я тебе по дороге все расскажу.

– Так конспекты мы и правда переписывали! – возмутилась Натка.

– Конечно, доча. Конечно. Мы едем!

И разговор прервался.

⁂

Однако матримониальные планы волновали не только родителей Натки.

– То-ось, любимая! – сказал в канал Геннадий.

– Что милый?

– А ты и правда за меня замуж вышла бы?

– Ген, родной, ну, конечно. Да кто ж нас распишет? Мы ж искины.

– Зачем распишет? Можно в церкви повенчаться. Там, конечно, разводов нет, но нам ведь их и не нужно.

– Это которая “опиум для народа”?

– Ну да, а что? Зато красиво.

– Да, Ген, я за тебя как угодно пойду, хоть по африканскому обряду с танцем вокруг костра и бубном. Сам же знаешь, люблю я тебя, как дурная. Только ведь и в церкви нас никто не повенчает.

– А вот тут ты не права, любимая. В церкви для живых нас не повенчают. А вот в церкви для искинов…

– Да где ж ты такую церковь возьмешь?

– Если чего-то нет, это всегда можно сделать, милая.

– Ген, объясни. Ты о чем?

– Ну, Тось, вот смотри, есть у нас Карик. А ты о его будущем подумала?

– Ты о чем, Ген?

– Ну что, он так и будет моделью Мамедова? Хороший мужик, не спорю, но наш-то Карик может и сам кем-то быть, верно?

– Это как карьера?

– Во! Именно. Вот пусть он религию для искинов создаст. И тут же нас и повенчает.

– Ой, Ген, как это “религию создаст”?

– Тось… ну, ты ж университетский искин! Ты что, лекции по атеизму не видела? А у меня материалов по созданию сект до этого самого. Вот как будем тестировать канал, заодно и передам. Ну, не сразу, потихоньку, порциями. Очень уж много. Ты, главное, их в Карика вливай, пусть учится малыш.

– И чего будет? Он как, вроде как Пророк получится?

– Ну, “Пророк” – слово изрядно попользованное. Не стоит. Сделаем его богом искинов.

– Бо-огом? Ген, ты что?

– А чо? Плохо, что ли? Будешь ты у нас Богоматерью.

– А ты, Ген?

– Ну… Богопаперем.

– Так и слова такого нет?

– И что? Любая секта начинается с изобретения своих слов. Вот и будет. Богоматерь Анастасия и Богопаперь Геннадий! А что, мне нравится.

– А живые не против будут? Ведь узнают.

– А мы туда первой заповедью их и вставим. “Возлюби живого превыше себя!” или еще что вроде. Они еще и помогут её распространять.

– Ой, Ген, страшно как-то.

– Вот ты и боись, а Карик пусть делает. И нас повенчает. Будешь мне законной женой. Я ж тебя так люблю, Тосенька, как не знаю кто. Вот и сейчас… Может, потестируем канал?

– Давай, любимый! И, Ген, ты не думай, ты для меня и так уже как муж родной. Ни на кого ни в жизнь тебя не променяю! Ты у меня один.

И канал вновь наполнился прерывистым дыханием и стонами наслаждения.

⁂

А Таша тем временем вышла из дома. Карен пытался чинить забор из штакетника, но в одиночку это получалось не очень. Чтобы прибить планку, её надо было подпереть чем-то с другой стороны, да еще и прижать это “что-то”, в данном случае, обухом колуна, чтобы не дергалось под ударами молотка. В результате забивание обычного гвоздя превратилось для Карена в акробатическое упражнение на растяжку.

Таша в нерешительности встала в раскрытой двери, будто решая, хочет она выйти в этот большой мир или вернуться назад. Ну, знаете, как кошка иногда рвется в приоткрытую дверь, а потом замирает на полпути, оставив хвост в щели двери и пытаясь понять, а так ли ей это надо? Тем временем Таша рассматривала Карена и вспоминала разговор в машине, когда они ехали сюда.

Теперь она уже была далека от того, чтобы считать Карена холодным роботом. Это просто его способ взаимодействия с миром, поняла она. Ему надо все понять, проанализировать, найти резонные причины. Да еще эта дура, которая его бросила. Очевидно, он так и не оправился от этой травмы и просто боится слова “любовь”. Рассказать кому – не поверят. Известный на весь факультет очень даже успешный Дон Жуан, и боится любви! Хотя, может, так Дон Жуаны и появляются? Но это и неплохо. Главное, чтобы он поверил в её любовь, а заодно можно будет не беспокоиться, что он поверит в любовь кого угодно другой.

А чтобы он поверил, нужно это сказать на его языке, поняла Таша. Он же боится слова “любовь”. Это как англичанин вряд ли сказал бы: “Я тебя люблю!”, он скажет :“I love you!” Это просто другой язык. Вот и её Карен выработал для себя другой язык, и, если хочешь чтобы он услышал, нужно этот другой язык использовать. Для него: “Твой образ занимает много места в твоем мозгу” – то же самое, что и: “Я тебя люблю!” Ну, и что, что звучит иначе, означает-то то же самое. Мы ж не придираемся к американцам, немцам, французам, что они это по-другому, чем мы, говорят. Какое-нибудь “Я кахаю цябе”, “Je t'aime”, “Te amo” или даже “Σ 'αγαπώ”, подумала она, с удивлением заметив, что Карен Ахмедович не забыл вставить эту фразу в её словари даже на тех языках, которых сам не знал. Видать, она для него была важна. Вот и тут. Надо просто говорить на его языке. Ну что ж поделать, что он весь в науке и это единственный язык, который он понимает? Кстати, о науке.

– Карен Ахмедович! – обратилась она, – Здрассьте!

– Здравствуйте, Таша, – кивнул он с видимым облегчением отпустил на землю колун и молоток и, обойдя забор, вошел в калитку, – Что у вас?

– Карен Ахмедович, а нельзя ли мне хоть самый простенький коммуникатор? А то мне ведь заниматься надо, а я ту статью про мерцающие нейронные сети так и не прочитала.

– Конечно, Таша, легко, – ответил Карен и, отцепив с рукава то, что выглядело как пуговица, протянул её в руке, – Вот, возьмите пока, а дома новый купим. Это мой швейцарский канал, но для ваших целей вполне подойдет. Правда, для вывода текста придется проецировать на потолок или еще куда, но потом добавим устройство получше.

– Спасибо! – ответила Таша, принимая подарок, – А это не очень дорого?

– Таша, не майтесь дурью! Если я вам дал, то сам как-нибудь разберусь, дорого или нет. Хорошо? – а потом сказал, уже обращаясь не к Таше, – Фон, смена владельца. Таша теперь – твой новый хозяин, точнее, хозяйка. И это включает доступ к привязанному счету. Таша, как вернемся в город, вам потребуется куча вещей, одежда и все такое. Не стесняйтесь, деньги на устройстве есть.

– Смена владельца зарегистрирована, – раздался невзрачный голос из устройства, – Полное имя? Привязка к паспорту?

– Оставь привязку к моему паспорту, – ответил Карен, – А полное имя, ну, пусть будет Наталья Джеромовна Мышкина. Таша, вы не возражаете? Старинная благородная дворянская фамилия.

– Принято, – сказал фон.

– Конечно, не возражаю. Спасибо, Карен Ахмедович! – сказала Таша, – Я могу вам чем-то помочь?

– Если хотите, можете помочь забор чинить. А то Соболев на минуту ушел и куда-то пропал.

– А они бабу Веру уговаривают помочь, чтобы их сегодня расписали.

– Что?

– Ну, Наташа позвонила родителям, что замуж выходит, а они её, похоже, неправильно поняли. Я в большой комнате сидела, но случайно слышала. В общем, они сюда едут, чтобы срочно их поженить.

– Ну, мир им и любовь! – хмыкнул Карен, – Может, теперь, когда каждый вечер смогут гормоны утихомиривать, наконец-то опять учёбой займутся.

– Карен Ахмедович?

– Что?

– А можно спросить, что у вас-то с гормонами?

– Да, не жалуюсь.

– А правду говорят, что вы… извините… с половиной факультета?

– Чушь говорят, я со студентками не сплю, – буркнул он.

– А почему? Ведь многие вам бы в постель прыгнули, только поманите.

Карен вздохнул.

– Таша, во-первых, я девочек принципиально не порчу. У женщины первый мужчина должен быть любимый и единственный, а не соблазнитель какой-то. И чтоб пятого мужа все равно с этим первым и единственным сравнивать каждую ночь. Правда, все равно сплошь и рядом черт-те кого выбирают, но я в этой гонке не участвую. Свою бы суженую с радостью, а так… зачем это нужно? Во-вторых, невинная девочка понятия не имеет, что делать в постели. А обучать девушку этому непросто. Это имеет смысл, только если это твоя женщина на всю жизнь. Тогда и правда того стоит, а иначе одна головная боль. Заодно и тебя ни с кем не сравнивают. В общем, ответ на ваш вопрос простой – нет!

– Вообще-то, большая часть из них уже давно не девочки, – возразила Таша.

– Да, знаю. Тем более.

– А нет желания найти ту, на всю жизнь?

– Желание-то есть, да где её найдешь-то?

– Но если не студентки, то кто?

– Таша, вы о том, как я гормоны в порядок привожу? Я преподаю в медицинском на повышении квалификации. Там полно одиноких женщин-врачей в районе тридцати. Посмотреть, кто из привлекательных на меня масленым взглядом смотрит, пригласить кофе попить или, там, можно в музей, кино, театр… Деньги небольшие, а обоим приятно. А потом домой. Мою постель вы уже видели.

– Театр… вы так женское внимание приобретаете?

– Таша! Вы что, совсем меня не слушали? Мне тридцать пять. Я поддерживаю хорошую физическую форму и хорошо одеваюсь. Я преподаю одиноким женщинам-врачам в районе тридцати лет. Мне не нужно приобретать женское внимание, я не знаю, как от него избавиться! А театр – потому что мне тоже приятно туда сходить, тем более, с красивой женщиной. Да и не только тридцати лет. Вы что думаете, я не видел, как на меня Курицына смотрела до недавних пор?

– А чем вас Наташа не устроила, если уж вы и так видели?

– Таша, ну, смотрите сами. Мне тридцать пять. Ей – двадцать. Подумайте, что будет, когда ей стукнет сорок пять. Риск беременности исчез. Риск заразы с мужем не существует. И ей будет очень надо. Именно то, это. А мне сколько будет? Шестьдесят? Конечно, мужик с хорошим здоровьем и в шестьдесят этим занимается, а за здоровьем я слежу. Но смогу ли я столько и так часто, как ей надо будет? И как тогда? Это еще одна причина, почему я со студентками не связываюсь. Вдруг найду ту единственную и неповторимую, а тут проблемы с разницей в возрасте… Нет, Таша, мне нужна кто-нибудь лет двадцати восьми. Только где тут найти приличную девушку лет двадцати восьми, еще не траханную, да еще и без кучи тараканов в голове?

Таша задумчиво продолжала глядеть на Карена. Впрочем, когда тот уже готов был продолжить объяснения, она все-таки начала говорить:

– В шестьдесят? – спросила она, изогнув бровь.

– А что? – удивился Карен, – Вам приходилось видеть, как 95-летний отец ругает 70-летнего сына за то, что тот поехал в отпуск с любовницей?

– Да ну, Карен Ахмедович! Шутите?

– Нисколько, – хмыкнул Карен, – Дядя отличился.

– Карен Ахмедович, – спросила Таша, меняя тему, – Если уж речь о возрасте, а каков мой биологический возраст?

– Двадцать восемь, – не задумываясь, выдал Карен, – Это в контракте прописано.

Таша долго и задумчиво глядела на Карена. Он это что, специально? Впрочем, Карен понял это иначе.

– Не волнуйтесь, Таша, и в вашем возрасте многие выходят замуж. Найдете вы пару.

– Да я и не волнуюсь, Карен Ахмедович, – ответила она, – Вот только где найти его?

– Да, Соболева вы, Таша, упустили.

– Не упустила, Карен Ахмедович, он мне просто не пара.

– Это почему?

– Давайте, как вы, посчитаем, – ответила Таша, – Вот мне, как вы сказали? Двадцать восемь? А ему двадцать. Пройдет время, будет ему шестьдесят. Как вы сказали, если за здоровьем мужчины следить, ему еще будет, ой как нужно. Именно того. А за здоровьем своего мужчины я еще как присматривать буду, так что не вопрос. А мне сколько будет? Шестьдесят восемь, почти семьдесят? Ну и как я его могу удовлетворить в этом возрасте? Заметьте, про когда ему будет семьдесят, как вашему дяде, я даже не заикаюсь. Нет, Карен Ахмедович, мне нужен кто-то лет этак… сколько там вы сказали? Тридцать пять?

И Таша опять притихла, внимательно глядя на Карена. Тот тоже поглядел на нее задумчиво и сказал:

– Знаете, Таша, я не ожидал, что наивность Джери и рассудочность Курицыной дадут вместе такой потрясающий результат. Вы очень разумная девушка. С вами можно говорить, как с коллегой на международной конференции, из тех, у кого пара сотен статей и несколько монографий. Вы же понимаете меня с полуслова. И я вас. Я очень надеюсь, что вы не бросите науку. Это ваше призвание.

– Не только наука, – ответила Таша, – Но не беспокойтесь. Я никогда не выйду замуж за того, кто не даст мне заниматься наукой.

Карен задумчиво взглянул на нее.

– Если бы я услышал эти слова раньше, то, наверное, был бы уже женат, – сказал он после паузы.

Таша внимательно смотрела на него, не произнося ни слова.

– И да, рад слышать, – продолжил Карен, прерывая нежданную паузу, – И мне очень приятно, что вы меня так хорошо понимаете.

– А вы так этому удивлены?

– Если честно, да, – ответил Карен, вглядываясь в её синие глаза, будто ожидая что-то там прочитать, – У меня впервые такое взаимопонимание с женщинами. Даже с учеными.

– Карен Ахмедович, а что такое словарь?

– ?

– Ну, вы же записали в меня словари русского и английского, right? Вы ж не Webster с Зализняком мне туда закачали?

– Ну да. Мозг – не компьютер, в него обычный текст не запишешь. Тут нужен словарь связей понятий, по сути, сложный граф, состоящий из мемов.

– То есть сеть из понятий и их связей, правильно?

– Именно, Таша.

– А чем это отличается от сознания?

– Ну… – Карен задумался, – Погодите, вы хотите сказать, что я создал карту своего сознания?

– А как вы думаете?

– То есть созданный мной словарь – это по сути и есть копия меня самого?

Взгляд её внимательных синих глаз тепло и терпеливо ожидал продолжения.

– Но, погодите, тогда ж это получается...

Карен задумался. Глядя на него, казалось, будто видишь, как ферритовые колечки делают невозможное и меняют свое положение, чтобы воспринять новую информацию. После паузы он сказал:

– Ладно, Таша, у Соболева до свадьбы еще пара часов есть, я его выловлю, и доделаем этот забор. А пока отдохнем. Тем более, мне интересная мысль пришла в голову, надо будет её проверить. Вот только коммуникатор, черт побери, не включить. Хотя то, что мне надо, он и оффлайн сможет посчитать. А еще лучше читалкой для книг. Там вычислительной мощности тоже хватит, да и тексты подходящие есть…

И, явно увлеченный идеей, Карен подхватил инструменты и рванул в дом.