Глава 16
Латентное Размещение Дирихле

Глава 16. Латентное Размещение Дирихле

Геннадий не знал, смеяться ему или плакать. Все шло нормально, Карен уехал от головорезов, и вдруг – Геннадий освежил в памяти словарь русского мата – ему приспичило вернуться!!! И ради чего??? Ради кепочки??? Б…!!!?

Дети, дети, мысленно вздохнул Геннадий, продолжая отслеживать приключения приемного сына.

Разумеется, по официальным каналам ему бы никто не выдал швейцарский канал Карена, но Геннадий что? Профессионал или хрен собачий? Ну, разумеется, он его тоже мог прослушивать. А учитывая, что Тосеньке хотелось побольше информации о дитятке – для каждого свежего тестирования канала, Геннадий вообще теперь слушал его без остановки. Вот только фиг Сергеев об этом узнает! Не по сеньке шапка.

Хотя этот Джей-Би, который только что построил Сергеева, – интересная личность. Хотелось бы с ним пообщаться при случае. Да и приказы в отношении Карена Геннадий полностью одобрял.

⁂

“Я влюбленная идиотка! Он не любит меня! Ему нужна только физическая близость. Вчера он стянул с меня бюстгальтер, и я влепила ему пощечину. Я его потеряла навсегда? Простит ли он меня? Вернется ли? А если вернется, то что делать? Он же опять полезет. Все кончено.”

Из электронного дневника Натки.

⁂

Утром первым после бабы Веры проснулся Петя. Не то чтобы проснулся. Если честно, он полночи не спал. Натка его прогнала, и теперь, выражаясь в шахматных терминах, он был опять на клетке E2. А что он сделал-то? Так хорошо было. А потом оплеуха и “вали отсюда!”

Мрачный и невыспавшийся, он вылез в большую комнату, она же столовая, и, получив большую чашку чая, уселся за столом. На самом деле Петино недоумение было вполне естественным. Дело в том, что у него никогда не было ни старшего брата, ни старших друзей, которые могли бы ему показать, как ухаживать за девушкой. Поэтому ухаживать Петя не умел. А вот как обращаться с уже своей любимой женщиной, он видел чуть ли не каждый день своей жизни на примере родителей. Нет, лифчик с матери на его глазах отец, конечно, не снимал, но общий стиль был Пете в результате хорошо знаком. И включился автоматически, не напрягая мыслительные процессы.

Что Петино подсознание не учло, так это то, что Натка была все-таки пока еще не совсем его женщиной, в результате чего он и нарвался. И теперь сидел мрачный, недоумевающий и категорически не знающий, что делать. И, как нередко бывает в таких случаях у молодых людей, уверенный, что это конец, и втайне надеющийся, что прямо сейчас небо упадет на землю, и все это для всех, включая его самого, кончится.

– Что приуныл, касатик? Нешто поссорились? – спросила баба Вера, присаживаясь рядом.

– Дак, это, сначала вроде все хорошо было. Очень хорошо. А потом: “Ты меня просто хочешь!” И прогнала.

– Так девушке и положено блюсти себя. А то знаешь, сколько любителей побаловаться да бросить.

– Так я ж не бросить. Я жениться хочу.

– А ей сказал?

– Сказал.

– Ох, ты… А сам-то уверен? Помнишь, как Александр Сергеевич говорил?

“Но жена не рукавица:

С белой ручки не стряхнешь

Да за пояс не заткнешь.

Услужу тебе советом -

Слушай: обо всем об этом

Пораздумай ты путем,

Не раскаяться б потом.”

– Конечно, уверен, – решительно повторил в общих чертах ответ сказочного князя Петя, – Натка красивая, умная, порядочная, где я еще такую найду? Да и на фига мне другая? И она уже тоже согласилась.

– Во как… – задумчиво сказала баба Вера и, вздохнув, добавила под нос, – Знать, и правда полюбила девонька. На такое абы как не соглашаются.

– Ну да, как же, полюбила. Прогнала взашей! – возразил Петя.

– А ты у нее спросил, любит ли?

– Нет, – растерянно признался Петя.

– Вот и спроси, как проснется. Только сначала сам ей скажи, что любишь. Всей душой любишь. Что жизни тебе без неё нет. А только потом спроси. А то девушке невозможно признаться парню, если тот её не любит.

– Так я ж жениться предложил, – возразил Петя, – Куда уж дальше? Разве и так непонятно?

– Непонятно. Как женятся, так и разводятся, – объяснила баба Вера, – Что девушке надо? Чтоб знать, что она у тебя единственная, и что навсегда, на всю жизнь. И ни одно слово не говорит то лучше, чем “люблю”. И повторяй ей почаще, чтоб не забывала. И её спрашивай, ей тоже полезно тебе “люблю” вслух говорить. В сердце глубже западает.

– Какая вы мудрая, баб Вера…

– А то ж. У меня и бабка ведьмой была, и прабабка, да и мать кое-что умела. И ты, касатик, смотри, – посуровев, погрозила она ему пальцем, – Обидишь девку, буду тебе в страшных снах являться.

– Да ни в жизнь! – возмутился Петя, – Я ж её и правда люблю!

– Душой поклянешься ведьме?

– Клянусь, – решительно заявил он.

Лицо бабы Веры потеплело:

– Ну и хорошо. Вот и славно.

– Только это, она ж меня прогнала… – замялся Петя.

– Тю! Ты чо, мужик или кто? Если мужик по-настоящему любит, его, как же, прого-онишь…

Петя задумался. Вспомнилось Наткино: “Вы мужик или кто? Идите и возьмите, что хотите. И увидите, что ваше!” И свое он и правда уже увидел, подумал он, потерев щеку. И оно того стоило.

В это время в большую комнату вошел Карен.

– Проснулся, Каренчик? Вот хорошо, – сказала баба Вера, – Помоги-ка со своим студентом, принесите воды. Еще помнишь, где скважина с колонкой?

– Помню, баб Вера, – ответил он, подхватив одно из стоявших на лавке у окна пустых ведер, – Давайте, Соболев, берите вот эти два, и пойдем. Тут недалеко.

⁂

А Натка уже проснулась и изо всех сил страдала. Баба Вера помогла ей добраться до строения во дворе, умыться, а потом уложила обратно в постель. Вообще-то рана уже практически не болела, только так, чуть тянула. Но и баба Вера, и Карен Ахмедович в один голос требовали постельный режим, так что пришлось укладываться обратно. Конечно, авторитет Карена Ахмедовича последнее время в глазах Натки изрядно упал, но с бабой Верой не поспоришь. Да и не очень хотелось.

А та, уложив гостью на диван, присела рядом и завела разговор:

– А теперь, девонька, выкладывай, что стряслось? Баба Вера ж видит, глаза красные, веки опухли. Чай, плакала, что ли? Что случилось, милая?

– Петя… – только и смогла сказать Натка.

– А что, Петя? Хороший мальчик. Самое то для тебя. Наивный немного, но это не грех. В ведьм верит, представляешь? Я его душой поклясться заставила, что любит тебя.

– А вы – ведьма? – ахнула Натка.

– Да какая ведьма? Полжизни с партбилетом провела, двадцать лет секретарем парторганизации школы. Мне эти ведьмы на зуб разве что, даже если и существуют. Так что там с Петей у тебя?

– Я ему пощечину влепила. И прогнала, – Натка чуть не захныксила, как Джери, – А он уше-о-ол!

– Ну, влепила, бывает, – хмыкнула баба Вера, – Ты, главное, этим не злоупотребляй, а иной раз и полезно. За дело ведь, небось?

– Он с меня лифчик содрал!…

– Ну, – замялась баба Вера, – Когда ему плюху и давать за это, как не сейчас? Потом-то поздно будет. Сама этот лиф снимать будешь. Ты, девонька, на это проще смотри.

– Так он ведь ушел!

– Как ушел, так и придет. Ты сама подумай, девонька, вот женитесь вы, а в семейной жизни многое бывает. Ну, не в настроении ты можешь быть аль нет? Ты что хочешь, чтобы он каждый раз, когда ты не в духе, уходил, а ты бы маялась, вернется ли? Не-е, тебе быть уверенной нужно, что как уйдет, так и придет, и никуда не денется! Надежность в мужике – это важно. А уж как дите под сердцем носить будешь, тут у тебя такие перепады настроения будут! Тут не то что оплеуха, он и сковородкой схлопотать может. Хочешь, чтоб он тогда от тебя ушел? От беременной?

Натка отчаянно замотала головой.

– Вот я и говорю, – продолжила баба Вера, – Тебе ж муж сковородкоустойчивый нужон! А если он от оплеухи уходит, на что он годится?

– Но ведь он ушел! – возразила Натка.

– Вот и посмотри, придет ли обратно! Отойти в сторонку, пока жена не в настроении, – это любой умный мужик должен уметь. А вот вернется ли он после этого – тут и смотри!

– А если не вернется? – спросила Натка.

– Ой, девонька, этот-то? Да куда он от тебя денется? Ты для него одна на свете. Он же даже нецелованный… ну, до тебя.

– Ну да, нецелованный, – усомнилась Натка, – Вчера такое выделывал.

– Вот потому и выделывал, что раньше не довелось. Да и тебе, гляжу, впервой?

Натка зарделась. Согласиться, что впервой, пусть это и было правдой, было как-то неудобно, но возражать – не только неправда, но и как-то совсем неприлично.

– Вот и я о том. Погоди еще, пока он до сокровенного доберется!

– Да, дождешься от него, – Натка сама не ожидала, что скажет ТАКОЕ, как-то оно само сорвалось с языка.

– Да зачем же дело стало? Распишитесь прямо здесь и сейчас. Да хоть завтра.

– Так ведь ждать надо, месяц вроде.

– Ох, девонька, у меня председатель сельсовета за партой десять лет просидела. Если баба Вера скажет, запишут задним числом. Будешь уже завтра мужняя жена. Вот только хочешь ли ты этого? Подумай крепко. Этот ведь тебе ночами скучать не даст. И верный он. Вся его любовь твоя будет. Не натрет?

– Баб Вера, да как вы можете так говорить? – возмущенно возопила Натка.

– Ты, девонька, до восьмидесяти доживи, и не такое говорить будешь. А решать-то все равно тебе. Хочешь такого?

Натка чуть было не ляпнула: “Хочу!”, но на этот раз успела понять, что смысл получается какой-то уж совсем неоднозначный. Так что она просто еще больше зарделась, став уже пунцовой.

– Вот и я о том, – сказала, вздохнув, баба Вера и поднялась с края дивана, – Думай, девонька, думай. Ох, дети-дети.

⁂

А Карен с Петей тоже не молчали, пока шли к колонке.

– Карен Ахмедович! – начал Петя.

– Что, Соболев?

– А как с девушкой мириться?

– А что у вас случилось, Соболев?

– Ну, она мне оплеуху дала и сказала убираться вон.

– Second base or third base¹? – спросил Карен и, увидев непонимающий взгляд, пояснил, – Вы куда ей лезли, Соболев, в бюстгальтер или в трусы?

– Ну, это, лифчик стянул, – признался Петя, не очень даже удивленный проницательностью профессора.

Карен задумался.

– Не, что-то не так, – сказал он после паузы, – Вы ей при этом говорили, как сильно её любите?

– Так мы ж жениться собирались, чего еще говорить? – удивился Петя.

– Запомните, Соболев, – грустно вздохнул Карен, – каждый раз, когда вы занимаетесь чем-то интимным с женщиной, вы должны ей говорить, как вы её любите. Сегодня, завтра, послезавтра, всегда. Будете женаты на Курицыной тридцать лет и заниматься с ней в спальне тем, о чем пока только мечтаете, все равно говорите, как её любите. Просто не умничайте, а усвойте это правило и всегда применяйте. Ей приятнее, вам спокойнее.

– А почему? Если и так жениться?

– Ну, откуда она знает, что вы и правда на ней женитесь, а не просто морочите голову?

– А откуда она знает, я её правда люблю, а не просто морочу голову? – нашелся Петя.

– Не знает, – согласился Карен, – Но как-то так выходит, что морочить голову женщине любовью работает значительно легче, чем женитьбой. Не спрашивайте меня почему. Не знаю.

В разговоре наступила пауза, прерываемая лишь звуком шагов и бренчанием пустых ведер.

– О! Соврал. Знаю! – сказал неожиданно Карен, – Вообще-то у вас была совершенно правильная идея, Соболев. Знаете анекдот, что женская грудь – это как детская железная дорога? Предназначена для детей, и играют в нее папы? Дело в том, что стимуляция женской груди, особенно сосков, вызывает выработку нейротрансмиттера окситоцина, который вызывает чувство доверия и близости. Главная его функция – вызвать у матери чувство любви к ребенку, который сосёт её грудь. Ну, и взаимно. Но если грудь ласкает мужчина, то тоже работает. Так что идея была правильная. Просто вы поторопились, и уровень окситоцина был недостаточным для лифчика. Нужно было просто его уровень другими методами сначала поднять.

– Это какими? – удивился Петя.

– Ну, обнимашки, поцелуи, ту же грудь, не снимая лифчика, постимулировать, а главное – слова. Вот потому-то любовью и проще морочить женщине голову, что слово “люблю” у нее вызывает выброс окситоцина. А вот слово “женитьба” только серотонина. Это, конечно, тоже приятно, но излишне доверчивой её не делает.

– Так что, так и повторять: “люблю-люблю-люблю”?

– Обычно им это не надоедает, – пожал плечами Карен, – Впрочем, если хотите разнообразия, куда легче. Возьмите несколько эротических любовных романов, прогоните их через анализатор вроде латентного размещения Дирихле или еще какой вероятностный латентно-семантический анализ и выберите оттуда все слова, близкие к “любовь” и “близость”. А потом вставляйте их почаще, обращаясь к вашей избраннице. Она у вас через пару дней будет как пьяная ходить.

На минуту настала пауза, а потом Карен продолжил:

– Впрочем, чему-то не тому я вас учу, Соболев. Просто любите Курицыну, и все у вас будет хорошо.

⁂

А Джери, точнее, теперь уже Таша, проснулась последней. В отличие от Джери, у нее не было проблем с тем, чтобы одеться, и, в отличие от Натки, проблем, чтобы посетить строение во дворе и умыться. Сделав это, она решила навестить подругу. Все-таки, надо было объясниться, и объяснять было много чего.

– Привет! – сказала она, заходя в комнату к Натке.

– Привет, Джери, – ответила та, – Тебе что-нибудь нужно?

– Да, Нат, объяснить кое-что, – ответила Таша, усаживаясь на пол рядом с диваном.

– Джери, ты говоришь почти как взрослая!

– Вот и это тоже.

Натка только вопросительно посмотрела на неожиданно повзрослевшую Джери.

– Нат, возможно, я должна извиниться, но, честное слово, это совсем случайно произошло.

– Что произошло? – не поняла Натка.

– Ну, ты упала, и я думала, что ты умираешь. И меня прошибло такое отчаяние – ведь ты ж моя единственная и лучшая подруга. А потом, я не знаю, что случилось, но вдруг ты оказалась во мне.

– Что? Я не понимаю, объясни.

– Каким-то образом, сама не знаю как, я скопировала твое сознание в себя. И теперь я – не Джери. А то, что получилось, когда Джери слилась с Наткой. Я себя называю Ташей.

– Ты скопировала меня?! – спросила Натка.

– Да, – кивнула Таша, – И теперь я все-все о тебе знаю. Не бойся, я никому ничего не скажу, это ведь и я тоже теперь. Это наши общие секреты!

– Какие еще секреты? – насторожилась Натка.

– Ну, например, как ты с ума сходишь по Карену Ахмедовичу!

– Ты знаешь, Джери, то есть, извини, Таша, – покачав головой и почти жалуясь, сказала Натка, – Уже нет. После все этой стрельбы как отрезало. Сама не пойму, что случилось. Я его уважаю, но… этого… нету.

– Ой, врешь, подруга! Ну, я-то ведь знаю!

– Не, честно. Как-то все сложилось вместе. Как он тебя клонировал, чтобы в бордель отдать. Как резко говорил со мной, как будто я и не человек. А его представления о любви? Это ж какой-то робот, а не человек. А уж как увидела, как он от бандитов, как заяц, убегает…

– Все равно не верю, – нахмурилась Таша, – Ты точно мне все сказала?

– Ну, ещё мне Петя предложение сделал, – призналась Натка, – и я согласилась.

– Ой, правда! – восхитилась Таша и вскочила, чуть ли не повторяя позу Пети и обнимая подругу за плечи, – Натка, так ты теперь невеста! Ой, как я за тебя счастлива! Ой, и-и-и-и!

– Только я его прогнала, – уныло ответила Натка.

– Как прогнала? Ты что? За что? Что он вытворил, гад этакий? – удивилась Таша.

– Он с меня лифчик содрал.

Таша задумалась. Обе ее части не понимали, что произошло. С точки зрения Джери, единственной причиной обидеться на альфу, который содрал лифчик, могло быть лишь то, что он не содрал также и трусы. А с точки зрения Натки, которая всегда применяла к себе более строгие стандарты, чем к подругам, выглядело, что оная подруга явно перебрала. Но сказать это не поворачивался язык.

– А-а-а, понятно, – согласилась она, и тут же её осенила догадка, – А ты, наверное, хотела его сама снять?

Для Натки такая гипотеза сначала показалась странной, но, задумавшись, она признала, что снимать лифчик – это таки обязанность мужчины. Потому как нечего девушке показывать, что она сама рвется в его объятия и не только объятия.

– И чего мне теперь делать? – жалобно спросила она.

– Простить, конечно, – хмыкнула Таша, – Особенно, когда он придет просить прощения.

Дело приобрело совсем другой поворот. Это не она, развратная, позволяет жениху слишком много, это она, добросердечная и любящая, прощает жениха, которому нужна всего лишь все крошечная часть того самого, что он получит, будучи мужем! Но тут её ударило осознанием совершенной трагедии. Она только что прогнала его, единственного, того, кто должен был быть её мужем!

– Так не придет же…

– Альфы всегда хотят делать детёнышей, – отмахнулась Таша.

– А любовь?

– Любишь его? – поинтересовалась Таша.

– Я дура, правда? Люблю.

– А чего тут такого? Натка, тебе ж такое даже не снилось! Ты его любишь, он уже сделал тебе предложение, и вообще, тебе только кивнуть, и он – твой.

– Да, как же. Одна оплеуха, и убёг.

– Как убёг, так и вернется. Главное – ты сама-то его любишь? Хочешь, чтобы он был с тобой?

– Хочу! – кивнула Натка.

– Тогда не боись! Я тебе помогу. Никуда он от тебя не денется.

– Ну да, “прилетит вдруг волшебник в голубом вертолете...” Как его вернуть, если сама прогнала?

– Не твоя забота, подруга. Только уж отплати той же монетой.

– Как это?

Таша посерьезнела.

– Карен Ахмедович – мой. Поможешь? Не можешь помочь, не мешай, если ты мне подруга.

– Ты его любишь?! – ахнула Натка.

– Пуще жизни, – подтвердила та, – И “под больше жизни”, я имею в виду не умереть, а подарить ему куда более одной жизни. В виде наследников. Как минимум дюжину маленьких каренчиков, и пусть полфакультета сдохнет от зависти, а я приду на их поминки и станцую на их могилах! Поможешь мне?

– Конечно! – ответила Натка горячо, желая поддержать подругу. Впрочем, идея станцевать на могилах тех, кто скептически хмыкал на фамилию “Курицына”, также не вызвала у нее отторжения.

– Договорились! – решительно сказала Таша и тут же добавила, – Ой, какая же ты счастливая! И-и-и! А можно я твоей подругой на свадьбе буду??? Пожа-а-алуйста!

Увидев Ташу, молитвенно сложившую руки, Натка просто не смогла не согласиться. Все-таки лучшая подруга. И даже наполовину – она сама.

– Конечно, Таша. У меня и правда никого ближе тебя нет, – ответила она и тут же усомнилась. А Петя? Впрочем, вздохнула она мысленно, а будет ли теперь Петя?

– Ох, спасиба-спасиба-спасиба! – запричитала Таша, расцеловывая Натку в щеки, – Ну, ладно, я побежала, а ты не унывай!

⁂

Опять две часовых зоны назад...

А Гарри был в сомнении. У него было правило не выдавать свои каналы. И начальство, ценя его способность такие находить, которая напрямую зависела от конфиденциальности, с пониманием относилось к этому. С другой стороны, все-таки это Алеф. И не просто Алеф, это – Джей-Би!

Впрочем, надо просто спросить самого Геннади. А если тот согласится, то организовать им приватный канал. В конце концов, не будет же Джей-Би тому по официальному каналу звонить, а в кафе его не позовешь, пусть этого даже никто и не знает… А уж если они сами вздумают обменяться визитками, так это же только здорово! Это ведь практически вербовка. А нет, так нет.

⁂

В дверях появился Петя с тремя надранными на огороде бабы Веры нарциссами. Бабой Верой надранными. Он опустился на одно колено возле дивана, уже почти привычно закинул одну руку на Наткино бедро, а второй протянул цветы и сказал:

– Нат, я тебя люблю. Жизни мне без тебя нет. Не сердись, прости. Разве можно винить за любовь?

Рука на бедре как-то сразу отошла на второй план, тем более, она там уже была не раз, и, как ни странно, на этот раз уже Натка попыталась оправдаться и почти просяще сказала:

– Петь, не спеши. Я ведь уже согласилась. Это все твое, просто не сразу.

– Конечно, Нат, просто ждать уж мочи нет. Люблю тебя, хожу как пришибленный, хоть на луну вой. А ты, ты меня любишь? Ты мне можешь сказать: “Я тебя люблю!”?

У Натки перехватило дыхание. Ладно с ней, с рукой на бедре и со второй на груди, все, что имело значение, – это горящий Петин взгляд в сантиметрах от её лица, и этот вопрос, требующий такой страшный ответ.

– Да, – шепнула Натка, и будто бы мир ее перевернулся. Рука, лежащая на бедре, уже не вызывала протеста, а ласково говорила, как любит её ОН. Рука на груди уже стала рутиной. А шум в голове заставил её выдохнуть, приоткрывая рот. Чем Петя опять немедленно и воспользовался.

Закончив с длинным чувственным поцелуем, Петя, чуть навалившись на нее, спросил:

– А ты можешь это сказать? “Я тебя люблю”? Попробуй, давай вместе, ты слово, и я слово. Повторяй! Я…

– Я… – послушно повторила Натка.

– тебя… – подсказал Петя.

– тебя… – продолжила Натка.

– люблю, – закончил Петя, ожидая, что она повторит его тоже.

Но, как ни странно, такое простое слово как будто застряло в её горле. Казалось, лучше бы он прямо сейчас овладел ею как женщиной, чтоб и сомнения не было в её любви и чтобы не нужно было произносить это страшное слово!

Конечно, она бы ничего не позволила, да и прямая, не самая короткая юбка с бронебойными трусами под ней добавляла ощущение безопасности. Но в груди заныло томительное ожидание, когда же ей можно будет ответить ему на этот вопрос главным способом, которым женщина может сказать мужчине: “Я тебя люблю!” По крайней мере, по мнению Натки.

А пока дыхание перехватило, и Натка лишь беспомощно открывала рот. Этим опять тут же воспользовался Петя, склонившись вновь к её губам, жадно потянувшимся в ответ ради возможности ничего не говорить. Последовавший поцелуй был восхитительным, длинным, нежным, чувственным, какого точно не могло быть в реальном мире. Все еще стоя на колене у дивана, он обхватил её за плечи одной рукой и крепко прижал к себе, так что её заполонило ощущение близости, тепла его тела и какой-то эйфории, счастья, что ли? Она расслабленно откинула лишившуюся поддержки подушки голову, дав волосам свеситься назад, невольно открыв своему мужчине беззащитную шею, и тут же почувствовала его горячие, чуть обветренные, страстные губы на ней.

И даже вторая Петина рука уже была очень даже на месте. Пусть даже и под неведомо когда задранной кофтой… Нет, уже ещё ближе… Под крепким, плотным, плохо растягивающимся лифчиком, оттянутым уверенной сильной мужской рукой.

– Расстегни, – выдохнула она, – режет.

1 Термин из американского бейсбола. Там игрок, отбивший мяч, должен обежать квадратную площадку, и каждый угол называется “база”. Соответственно, он должен коснуться каждого угла – первой базы, второй, третьей, и когда он возвращается в изначальный угол, это называется “home run” и означает победу в раунде. В городском жаргоне это соответствует прогрессу в отношениях с девушкой. Первая база – поцелуй, вторая база – грудь, третья база – ласка рукой нижней части её живота и между ног, ну, а что означает home run, догадайтесь сами.