***

Россия-мать… Накажи, что делать?..

Рать на марше. Ать-два, ать-два!..

Шагаем едва-едва, –

не грядами, так через гать.

Ать-два!.. Худоба-мать!..

Тьма. Колдобины. Морок.

Скоромен стол. Скромна душа. Голытьба – рать:

отроки дыб и каморок.

***

Стяжая зло, не разоритесь!..

Запястьем иззубрил я бритву.

Грозя мечом, так рвался в битву

хазарский витязь.

Хоругви древней Византии

затеряны в кровавых эрах.

Утюжит зло на бэтээрах

простор России.

Сиротство – благость и блаженство.

О, Русь моя! Вдова моя! До боли

тебя любил я – и хулил, и холил,

и звал со звонницы несовершенства.

***

Утро широкорото.

Солнце к раме приперто.

Прет похмельная рвота.

Форте. Пиано. Форте.

Жить бы, да без забот, а?..

К Богу – вполоборота!..

Будто у обормота

мята рожа. Зевота.

Утро!.. Трамвай. Работа.

Выбор. Борьба. Свобода.

Бар. Я не раб!.. Блевота.

Смурое утро. Форте.

***

Дуб неспроста рассыпал желуди…

Свой самовар, Господь, луди!

Душа уже на полпути –

скитается в небесном городе.

Встречай!.. Заваривай сон-чай.

И подавай на чистом золоте…

Я жил – я умер – невзначай.

Но знай: я жив!.. Вишу на проводе.

***

Не кручинься, скучный мальчик! –

черный грач трубит в трубу.

– Деньги взяты из заначек,

чтоб рассыпаться в труху.

Юность выскользнет из пачек,

но в объятия другим…

Не кручинься, странный мальчик!..

Хаос чувств необратим.

Не кручинься!.. Не кручинься.

Счастье вздернут на суку.

Дней дарована крупица, –

не взбежать на радугу.

Не кручинься, дивный мальчик!..

Гроб уложат на арбу… –

Черный грач как туча мрачен.

– На!.. Держи мою трубу…

***

Застаньте в живых поэта!..

Дано, будто вдох, мгновение:

хрипит про то и про это

в сермяжной петле рассвета –

горлом идет – вдохновение.

Твердите!.. Заучивайте наизусть.

Стихи – не наследное золото.

Храните в горсти не осеннюю грусть…

Поэзия – барельеф Бытия. Хрусть!.. –

и вмиг суета сколота.

***

Как шатка осень… С крон корона

бряк – прямо в слякоть ноября! –

хрипит на радостях ворона.

Не терпит пустоты петля, –

блюсти ли мне табу: я редко

служил не бесам, – небесам…

Не беспокойтесь: табуретку

из-под души я выбью сам.

***

Стих тих. Я громок.

Дух крепок. Крик звонок.

Боже, буди святых!..

Не уберечь перепонок.

Ломок звук. Хрясть! – под дых.

Я – хрипл. Стих – стих.

***

Как жаль, что в парке на прогулке

качели чувств не нам скрипят.

Призывно манят в закоулки

аллеи. Острие и яд

прощания давно готовы.

Молочно-бел опал лица.

Сердца чуть бьются… Губы томны.

Я целовал их без венца.

Как царственна твоя улыбка –

ты торжествуешь надо мной.

У палача одна попытка.

Надежд у жертвы ни одной.

Замри… Молчи. Продлись, мгновенье!..

Вонзились губы. Быстрый взгляд.

Даровано благословенье

на смерть – и острие, и яд.

***

Как холодны твои пальчики

в самом худом из миров…

Ветер разбил окно в зал. Чик! – и

с воем ворвался под кров.

Злыдень разнес покой вдребезги –

с хрустом рассыпал в ночи,

будто шутиху сжег. Треск. Визг!.. И

счастья не склеить. Молчи.

***

Ветер к непогоде

фонари качает.

Коротаю ночь за чашкой чая.

Ходики в походе:

им, как мне, не спится –

сны не снятся… Только бы не спиться.

Огненною рябью

дождь подернул лужи.

Хрипло гром гремит – как я простужен.

Огненной дерябну.

Чертова погода!..

Ходики вернулись из похода.

Дзинь!.. Их не встречали

радостные лица.

Утру бы в попутчики набиться.

И гуд бай, печали.

Здравствуйте, дороги!..

Холод. Грязь. Разбой… Не жди подмоги.

***

На фиг карманы прилюдно выпростал, а?..

Жизнь, будто в карты, угарно продута…

Как таракан, за завтраком у стола

крутит усами-лучами утро.

В доме шаром покати. Паутина

тоски по углам. В холодильнике – кукиш.

– Вот, стишок набросал. Такая картина… –

говорю утру. – Слушать будешь?..

***

Гениталиям тесно в гнезде штанов –

знатно шьют в детородном Китае.

И, кидаясь от тени себя, –

боязнь встречи с ней неодолима, –

мочку уха задумчиво теребя

(зарекаться ль, что не накидаюсь,

посреди тошноцветных каштанов

угощая мадерой баб…),

с видом свойского вдрызг пилигрима

ползу с дебаркадера, краб,

в сторону суши – весла суши! –

к ресторанам с омарами, суши,

пивным, сигаретам "Прима",

к синеглазым борделям,

подиуму набережной и рублевым моделям,

чтобы позже все же блевать в муть моря

от омерзения, да и просто с горя.

Бляди шеи воротят: кто это пилит мимо…

***

Грохочет день по гулкой мостовой:

в арбе – необратимость перемен…

Ремень и крюк. Иль с моста головой

в чернеющую мглу под рев арен.

Но цепки Времена: браток, дыши!..

Не предавай воздушнейшей души!..

***

Миропорядок

бесчеловечен.

Выдрать тузы из колод,

будто морковь из грядок!..

Бесом влечен, увечен,

человек ломок как лед.

Беды, словно Моло́х,

жадно людей

пожирают. Страшно –

извечный морок

ждет у дверей…

I was born in Russia.

***

Тусовки. Кухни. Посиделки.

Дела. Любимые тела…

Судьбы невзрачные поделки

давно доводят добела.

И "белка" – дочь ошибок трудных –

вот-вот замечется тревожно…

Лихую колесницу будней

осаживаю осторожно.

Вожжу вяжу под потолком

я с толком, с чувством и молчком.

***

Штоф за воротник заложив,

пилю по аллее, грешен

не тем, что заложник лжи,

а в том, что ни с кем не был нежен…

Не вечность, но жизнь прожив,

гляжу: не податься ль на небо…

Но зябкая дрожь ив,

как будто вибрация нервов,

на мартовском стылом ветру

не оставляет надежды.

Хоть криком кричи: мол, верую!..

Хоть вены молчком надрежь ты…

Все реже и реже грусть,

сермяжное – русское! – чувство,

вскрывает на вдохе грудь,

как в ледоход, с хрустом.

***

Не выхожу из эфира,

радируя: жив!.. Жесть.

Есть! Напряжена жила,

звенящая где-то здесь,

в сердце целого мира.

Ради ее звучания

не выхожу из эфира,

ужаса и отчаяния.

***

Бродяжа, сторонюсь просторных улиц.

По ним курсируют пронырливые тени

и тянут за собой колонны лиц,

как баржу бурлаки… И, неврастеник,

готов споткнуться я – расквасить нос, пасть ниц,

паяц и безнадежнейший из пьяниц.

Piazza del Popolo*, в тебе ль мое спасение!..

Египетская кость** не знает крена.

Здесь мраморные львы, храня презрение,

блюют на всех. И Ромула и Рема

волчица кормит, толпы лицезря.

И тень Нерона – Рим сожжен им зря! –

глазеет на зевак, шпану, блудниц,

не узнавая ни имен, ни лиц…

На пьяцца тени мечутся, сутулясь.

В зрачках туристов, будто блеклый ценник

(клокочет вечность в горле римских улиц),

все то же значится: пьянчужка, неврастеник…

Santa Maria dei Miracoli***,

укрой меня хотя бы на мгновение!..

Я в панике к колоннам жмусь. Доколе

терять мне тень себя… Без сожаления

я, мстя за пораженье филистимлян,

блюю вином на сандалеты римлян.

* Piazza del Popolo – площадь в Риме (Здесь и далее – Прим. авт.).

** Древнеегипетский обелиск, установленный на Piazza del Popolo .

*** Santa Maria dei Miracoli – церковь на Piazza del Popolo.

***

В болоте неба топкие прогалины –

глядел Гагарин в них… Отчаян крик в ночи:

как окаянные горят окраины

Вселенной… Разберут на кирпичи

бичи – за Вавилонской башней – Кремль:

падет, что Древний Рим, оплот Московии.

Блюю навыворот. Я – Третий Рим!.. Я – нем:

нет сил кричать с моста слова сыновии…

Не мне от благ Твоих сума, хлеба и рыба.

Обрушена Голгофа, будто глыба.

И на семи ветрах московских я, как дыба

на людной площади, застыл и жду не крови ли…

Гиперболоид инженера Гарина, –

и жахнуть так!.. Ни гатей, ни прогалин, а?..

Одна надежда – топями Гагарин

(бессмертие – не зряшный Божий дар)

дотянет до пылающих окраин,

и усмирит и гнев Твой, и пожар.

***

Увяз в атаке авангард,

и рад – вперед, да бьет вражина

со всех сторон. "Прижали, брат!.." –

грохочет рация. Аршина

пробиться дальше не дано…

Выходит, вляпались в говно.

"Слышь, командир, зови вертушки!.."

…Спирт плещется в примятой кружке.

И каждый делает глоток,

шепча в помин: "Прощай, браток!.."

Когда врага в его берлоге

добили – недостало многих.

Героям мать – сыра земля:

объятьями встречает, мля…

***

Неладна будь, бесплодность изысканий

на грани восприятия и сна!..

Купить бы домик где-нибудь в Рязани.

Безлюдье и безделье. Тишина.

Но на широкой, как шоссе, ладони

разметка разделительных полос

ведет за край, в безумие… На троне

в хитоне плотника блаженных ждет Христос.

***

Кто там? Утро?.. Входите!

Нате тапочки. В доме печально.

На стене не бормочут ходики.

Время будто к причалу причалено.

Человек век чайком балуется.

Чает, чем бы отсрочить скончание.

Чайник. Чашка. Щербатое блюдце…

Черной мухой жужжит отчаяние.

***

Приоткроешь глаза, – ка-ак жахнет: это – развод!..

Небоскребы. Музеи. Трущобы. Лихорадка Эбола.

Обезьяний экстаз с рыжеволосой блядью раз в год.

Беспробудное пьянство. И поножовщина – апофеоз футбола.

Облеченные властью лица. Якобы цельное молоко.

Колокола на ветру. Тараканья община на кухне.

Дхармы. Драхмы. Призывы – зуб за зуб и даже око за око, –

не более чем галлюцинация сторожа винокурни.

Урны с прахом, но все еще в джинсах или мечтах.

Черепаший забег от рождения к вечному океану.

Неоконченная поэма и липкий страх

одиночества снятся и Богу, и бездомному наркоману.

Приоткроешь глаза и видишь: это – развод.

Разве водка может заканчиваться так внезапно!..

Вне заповедей сгрудился в храмах разный сброд.

С бодуна резать горло розочкой муторно и надсадно.

***

Поэт – пророк!

Стопарь, – и он в ударе.

И россыпь строк

по-царски встречным дарит.

Мне б дать зарок,

когда при стеклотаре

крадусь в ларек:

вдруг выкатят стопарик…

Кирдык мне!.. Кто-то

новенький за стойкой.

Отбрил браток-то:

мол, катись, не ойкай!..

Как зол ты, рок!

Трубишь свирепо в рог,

когда промок

от слез я и продрог.

***

Ужасные. Прекрасные. Неясные стихи.

Стекает время каплями, что дождик со стрехи.

Все легче шелест вечности по глади Бытия.

Босой, по лужам шлепаю под радугой и я!..

***

Черепки разбитых амфор –

афоризмы Бытия,

дребезги рифм и метафор,

сколы фраз – в вас быти я.

***

Гремит в окне луна,

как автозак…

Борис, Марина, Анна,

подайте знак!..

Знакома кома. Манна

горька, как мрак.

Борис, Марина, Анна,

заметьте флаг!..

Закон – тесак.

Забава для зевак.

Борис, Марина, Анна, –

свободный шаг!..

Не надо врак, –

поэтам не до драк.

Борис, Марина, Анна, –

я благ и наг.

Страна странна…

Где вы, в каких мирах,

Борис, Марина, Анна, –

развеян прах…

Предсказано:

сорняк взойдет и так.

Борис, Марина, Анна,

мой тучен злак!..

***

Кто там, на дне колодца,

черным смехом смеется...

Сердце екнет: беда!..

Ведром зачерпну... Вода.

***

Когда ты входишь в комнату с мороза

и, бросив взгляд на мерзлые углы,

не задаешь и одного вопроса,

снимая с шубой хрупкий плат пурги,

спешу согреть тебя в своих объятьях,

отгородить от горя и тоски.

Как жаль, что душу не могу объять я –

вдохнуть, целуя зябкие соски

и теплые, как талый воздух, губы…

Лед тает, если ласки жарки, грубы!..

Но ты не таешь… Взглядом, полным мглы,

глядишь… Куда? На мерзлые углы.

***

Ветры муторны в утро… Гляжу в окно.

Корабли жарят вдаль, подминая говно.

Эй, гребцы на галерах, – табань!

Возвращаемся в гавань.

Эй, судьба-голытьба, – разворот!..

Нет, не якорь, – надежду да веру – за борт!..

Как ни рвись, ни рядись, но одежка-то – рвань,

парус – саван… Эй, там, на галерах, – табань!..

***

Прелый запах женской мочи,

вагинальные выделения –

хочешь, криком кричи, хочешь, – молчи! –

доведут до каления

самого стойкого выпускника медвуза,

что пользует рожениц Экибастуза.

А, впрочем, жаловаться негоже…

И там, в оживленных столицах,

счастье только на лицах,

а так – все то же.

Темный миг вожделения.

Задержка. Испуг. Угроза

выкидыша. Токсикоз. Слезы... Проза.

И поэзия – радость рождения

розовощекого крепыша!

Подрастет, – и ему

хоть в мужья, хоть на войну, хоть в тюрьму…

Шансы поровну. А пока что гадать:

деваться некуда, – мать

кормит горюшко грудью, едва дыша.

Доктор, вчерашний сифилитик медвуза,

пыхтит косячком

у форточки и глядит бодрячком –

хвост торчком! – на жительниц Экибастуза.

***

Что-то надо делать в наших эмпиреях…

Может, вздернуть умников на реях.

Дуракам на шеи ордена навесить –

пусть гордятся города и веси.

Мне бы вдаль податься, да худы дороги.

И дожди не в срок заморосили.

По стеклу стекают слезы безнадеги

синеглазой матушки-России.

Copyright © 2015 Степанов С.