***

У добра не найти причины.

Из любви не извлечь урока.

В бесконечной, как вечность, сини

смура улыбка Бога.

Дар прозрения дан поэту,

как чернила, перо, бумага.

Он торопится быть!.. Поэтому ль

бунтаря ждут палач и плаха.

Ни к чему не ведут уловки…

Вольный духом неуправляем.

И расклеивает листовки

на стекле между адом и раем.

И когда налетает ветер,

с непокрытою головой

он у Господа на примете

с Его молнией-булавой.

Голос совести веком душен.

Счастлив тот, кто хоть миг был весел…

Полыхают кострами души, –

в небо ветер взвивает пепел.

Колыбельные песни петы

в детстве каждому не напрасно ль…

Лишь отважный идёт в поэты:

на миру даже смерть красна.

***

С тропы сорваться под откос,

где ветер треплет ивам косы.

Задать единственный вопрос

и снять тем самым все вопросы.

Возможно это лишь во сне,

под песни с вечным в унисон.

Вопрос звенит в тебе ль, во мне ль…

Иль это ветра смутный стон?..

О, мимолётное виденье!..

О, гений чистой красоты…

Когда б не муки, не сомненье,

не страх падений с высоты.

Когда б не истина в вине,

не птичий щебет в поднебесье,

не ложь, не страх, не мракобесье,

не покаяние в вине.

***

Когорты в боях поредели.

Прожить невозможно без риска.

Мгновения прут на пределе.

Стишки – это к Богу записка.

Как искренни были порывы…

Дымятся в пожарах руины.

Когорты бросают в прорывы:

кровавый пот – будто рубины.

Зарубины века незримы.

Печальные очи незрячи.

Вновь варвары жгут в центре Рима

анналы – никто их не прячет

за пазухой: там одни камни.

Казалось, победа так близко!..

Лишь вдовы остались от армий.

Стишки мои – к Богу записка.

***

Пусть всё катит комом, –

я выйду из комы!..

Искомы вселенские смыслы.

Свет с мраком знакомы, –

кометы законны

исконно в космической выси.

***

В душах ходко растёт тревога,

как репей посреди теплицы.

Но заслышится поступь Бога, –

теплеют лица.

Птичьи хоры займут просторы

сразу после ухода homo.

К выси робко простёрты взоры

с порога дома.

Убедись, что ещё не умер.

Встреть девицу, займись с ней делом.

Можно снять и дешёвый нумер,

если нет шалаша с наделом.

Сладок сок молодой вакханки.

Горек привкус винца в сиротстве.

Ветер в ночь отбивает склянки.

Мы с ним в родстве.

В стужу греет дым сигареты.

Кто ждёт утра, – сама беспечность.

По брусчатке гремят кареты –

уносят в вечность.

Если мысли, как вспышки, быстры,

не ленись и оставь записки.

Я и сам высекаю искры

за склянкой виски.

***

Бездумных дней полураспад.

Мечта исчерпана в моменте.

Ступить без спроса в райский сад,

заснять и выложить пост в ленте.

Смешение сует и снов

даётся массам без напряга

и сотрясения основ:

экран смартфона – не бумага…

Сорваться с якоря в моря,

ещё не хоженые людом, –

пропасть навечно почём зря:

бродяг не чествуют салютом.

Лютует время за окном.

И от былого нет и следа.

О райский сад!.. Ты – странный сон

под пледом в дождь после обеда.

***

Недолго поэту пленять наяд.

И в поднебесной протоке

настанет и мой черёд плыть в ряд

за облаком крутобоким.

И синеокая гладь озёр

засмотрится на мгновение:

как дух поэзии, я простёрт –

раскинулся мглистым веянием.

Неисчерпаемый кладезь снов

вдруг обернётся явью:

будто ладья, заскольжу на зов –

к радостному сиянью.

***

Родимая, не грусти!..

Остыли уста в поцелуе.

На волю любовь отпусти.

Блаженство исчерпано всуе…

Беззвучно истлеют костры

осенней тоски на аллеях,

но молчные муки остры, –

зря ль кровью закаты алеют…

В ком смяты слова на листке.

Случайна прощальная встреча.

Луна серебрится в реке.

Огнями раскинулся вечер.

Листва под ногами хрустит.

Склоняются ниц ветви туи.

Прости, ангел мой!.. Не грусти.

Остыли уста в поцелуе.

***

Жди весь век напролёт. И, быть может,

словно сон, снизойдёт безмятежность, –

стает страх, до мороза по коже,

и тепло, что тревожит промежность…

Зря ль осенние сонные блики

так похожи на паутину,

что опутывает липко лики

и тянет в тину.

И листва, шебарша по аллее,

зря ли шепчет прохожим со вздохом,

что душа – это плод измышлений,

быть может, Бога.

Городить в суете огороды

принуждает век снова и снова.

Но даются трудней всего роды, –

быть может, слова.

Соловьиные сольные трели

по весне доведут до безумства,

если чувства ещё не сопрели

в гумус искусства.

И уста с хрустом высосут воздух,

чтобы вымолвить нечто так ясно

и явить необузданный дух…

Но всё напрасно.

***

Спи. Спи, поэт! И пусть приснится

тебе седая колесница,

что лихо мчится сквозь века –

крепка, стремительна, легка –

под управленьем ездока,

неведомой могучей тени, –

сквозь вихри и клубы мгновений.

***

Дан рабский дух наградою вассалу.

Бродяжит ветер в осень на Неве.

Орлу дано ль снискать земную славу,

кружа в сиротстве в стылой синеве.

Метания теней в местах запретных,

в плену страстей и странных сновидений,

доводит сердце до привычек вредных,

когда ты гений.

Вглядись в прохожих, с зыбкой тенью схожих.

Ты сам – безлюдный и туманный остров.

Нет ничего под маской тонкокожей, –

лишь ржавый остов.

Воистину, во лжи таится правда.

Предать на растерзание собакам

себя и слово, – дерзкая бравада

в воротах мрака…

Что толку ахать о прожитой жизни:

в ничтожный миг тревожных размышлений

изорванные в клочья жилы виснут

на крючьях пережитых впечатлений.

И день, и ночь, и год, и проч. похожи,

как росписи в уборной на стене.

Опять дожди. И дрожь бежит по коже.

Бродяжит ветер в осень на Неве.

***

Время, грозный погонщик гурта голов,

на краю оконечности

гасит свет.

Человек вырастает из горстки слов:

он их высечет в вечности

либо – нет…

***

В разрастающемся хаосе

вечной битвы за древний Суздаль,

как мужик в поту на покосе,

смерть всех косит, являя удаль.

Обезволенные пространства,

будто пруд посреди осоки,

побуждают кропать не стансы, –

скупые строки.

В них при встречах улыбки кривы, –

кто зряч сердцем, едва ль смеётся…

И темнеет в глазах от кривды,

даже если сияет солнце.

Целовать ли холодный мрамор,

вспоминая былые годы…

В дар ниспосланы девять граммов

иль топор посреди колоды.

Ждёт бессонно ладья Харона.

Все надежды хоронит осень.

Нет природе ни в чём урона

в вечном хаосе иль хаосе.

И с оси не слетают земли,

что затеряны во Вселенной.

Внемли, Господи!.. Боли внемли, –

живой, нетленной.

***

В ночь говор звёзд едва ли слышен

за шумом городских огней.

Любовь – горсть кисло-сладких вишен

на склоне дней.

Но ей, конечно, вдвое горше

встречать последние пиры…

Костры надежд мерцают дольше,

чем в небе – звёздные миры.

Дано ли вырваться из плена

недужных связей и тщеты…

Тумана пелена нетленна.

Что бросил в ней… Что ищешь ты.

Изорван парус одинокий.

Летит по ветру без руля.

Сиротство – дар, что дан на муки:

без сна, без крова, без рубля.

***

Утихни, Тихвинская…

Взгляни, лиха вон сколько!..

А икона всё мироточит,

будто боль её червём точит.

И встревоженные очи

глядят днём и посреди ночи

прямо в душу немым укором:

отчего всё берём горлом,

злым нахрапом – враз, без любви…

Кто виновен? Поди, разбери…

Пламя выгорит в пепел в ночи.

А икона всё мироточит…

***

Ждут подаяний от мужей наяды.

Где ни укройся, век крылом заденет.

Без устали меняет ложь наряды.

Кто чист душой, влачит судьбу без денег.

Поэзия – отважному награда:

что ни строка, то на сердце зарубка.

Не быть, как все, – таённая отрада.

И злая мука.

В твоих глазах – немая укоризна:

смири гордыню, счастье так возможно…

Как сапоги, изношена Отчизна:

вожди с ней обращаются безбожно.

Отжившее гуляет ветром в поле.

Стишки – в огонь, себя предать покою.

Дальнейшее – молчание… Не скрою,

впервые выхожу к вам в этой роли.

***

О, жестокое мироздание,

одаришь ли сиянием сущим!..

Озаришь ли на миг искания

тайных врат, – перед мраком грядущим…

Каждый шаг – в темноте.

Каждый вдох – в пустоте…

Немота жжёт уста мукой чаяния.

Мри, смятенная тень!..

Пусть продолжат путь те,

кто ещё не ослеп от отчаяния.

***

Гудело лето!.. Было ль это…

Гремели грозы. Сыпал град.

Сверкал из ложи глаз лорнета.

И губ ждал спелый виноград.

Вино в фиал лилось рекою.

Звенел под зонтиками смех.

Я приударил за другою.

Ты мстила мне с другим за всех…

Но рай кончается однажды.

И гаснут летние огни

кафе: ни в ком не встретить жажды, –

в осенней стыни мы одни.

Лишь сердцу, сжатому тоскою,

всё мнится летний променад…

Приди. Шепни: "Люблю!.." Не скрою,

я сам обманываться рад.

***

Паломник без святынь, влекомый снами,

я в книге Бытия – забытый странник.

Тернистый путь змеист, ведёт по кругу:

от радости – к смертельному испугу,

от звонкой речи – к мрачной немоте,

от озарений – к чёрной пустоте,

от безудержной страсти – к охлажденью,

от восхождения – к бездонному паденью,

от робости – к неистовому мщенью,

от тёмной ненависти – к всепрощенью…

И, странствуя, встречаю вновь и вновь

то ярость к ближнему, то кроткую любовь.

***

Не хочу ничего ниоткуда.

Лишь бы песня лилась через край.

Нет на свете таинственней чуда…

Небо, где твоя лира?.. Играй!

Тишина. Нет ни грома, ни эха.

Тучки сбились безмолвно в набег.

Звон тоски. Выдох горького смеха

над собой, онемевшим навек.

***

Кто выпьет огненную воду,

сразится с тенью на стене.

И вступит в битву за свободу

уже вовне.

О, тайный зов раздольной песни

во всем наследовать желанью

быть звонкой птицей в поднебесье

иль вольной ланью!..

Никто к порогу не вернётся

без ран и шрамов от былого.

В пыли дороги птица бьётся

и лань безнога…

Во тьме костры чадят без меры

и тени бьются на стене.

Век души мечутся без веры –

в тебе, во мне…

***

Как мечталось взлететь на вершину скалы

и ветрам прокричать по-мальчишески звонко

о любви и разлуке… Но катят валы

и прибой дробит в эхо тревожный зов гонга,

что несётся откуда-то издалека

над пожарами битв сквозь дымы и века.

Суждено ли изжить муку чёрканных строк

и устами припасть к роднику вдохновенья…

Синей высью раскинут извечный чертог.

И душа ищет воли и всепрощенья

на излёте времён – на вершине скалы:

шаг, и тень соскользнёт мшистым камнем в валы.

***

С иным выискивая сходство,

оставить втуне кутерьму, –

сойти тропинками сиротства

в немую тьму.

Как душен затхлый воздух мщений,

обид, интриг… Вина, гарсон!

Искусство жертвовозвышений

дано, как сон.

Уйми круженье, Саломея!

Как гулко уханье совы

в ночной тиши… Над словом млея,

усекновение главы

ещё не выстраданной книги

душа сочтёт предвестьем мук.

Золой взялись страницы – миги

свиданий, горестей, разлук…

Неутолимое сиротство

мерцает искрами в вине.

Родство с возвышенным – как остов

миров во мне.

И жертвы ждёт алтарь небесный.

Безумный, языкастый век!..

Прими в костёр дух бестелесный –

мольбой за всех.

***

И жадна, и губительна сила,

что дарована чёрным очам…

Ты отчаянно в ветер влюбилась,

что тебя вожделел по ночам.

Алчный гость развевал занавески,

волновал дуновением грудь,

приносил потаённые вести,

звал с собой в неизведанный путь.

Осязал нежно свежие губы.

Навевал дымку сладостных грёз.

Осушал взмахом крыльев голубки

бисер радостных девичьих слёз…

Никогда мне не быть этим ветром,

тайным пленников чёрных очей,

что встречаем так страстно, приветно

посреди черноморских ночей!..

***

Вконец миры обескуражу,

когда невзрачность дней окрашу

с небес слетевшим озареньем –

стихотвореньем.

И неподвластные пространства

сверкнут вдруг острой гранью: царства

вглубь кладов приоткроют двери…

Дерзай. Бди. Веруй!..

О, благость… Волей мановенья

испить из родника мгновенья, –

всласть утолить немую жажду.

Жив тем, что стражду!..

И сердцем длю надежду снова

принять дарованное слово

как дальний зов живых огней

во мраке дней.

***

Я – голос твой, Вселенная, –

бескрайняя, нетленная!..

И сеян в землю колосом, –

взойти нетленным голосом.

Copyright © 2022 Степанов С.