***

Не отбиться от мыслей, бродячих сук и баб.

Бах!.. И навзничь – на мостовую,

прямо в гущу плевков и скрипучесть арб.

Вдрызг и вдребезги – "Я".

Брызги будней. Взвизг сновидений.

Не о том ли предупреждал Декарт:

Cogito, ergo sum, – сомнений

смакуя косточку мозговую.

Думать брезгуя,

гомонят: дескать, социопат.

Шах и мат,

а он упирается, – пат…

Спасибо, не заклеймили: мол, гений!..

***

Храм слова обрекли на слом,

как будто девушку с веслом

подростки в парке городском

снасильничали для потехи.

Сметает храмы в хлам ковшом

бульдозер жизни. Hi!.. Шалом!..

Аукционным молотком

мир пригвождают без помехи

к триумфу фальши и безличья,

швырянью денег в грязь. И птичья

готовность петь псевдовеличье

ошеломляет. И молчу,

к изгнанию приговоренный

судом лжепастырей и овнов,

им блеющих. И говор оный

ни знать, ни слышать не хочу.

***

Ночь, поди прочь!.. Торжествуя вотще,

приветствую утро, танцующее

по кровле за рыжим котом

с обрюзгшим – старик! – животом,

спешащим на случку еще…

А следом мосластым скотом

с заплечной котомкой – с котом?! –

и сам я бреду сквозь сущее,

под лейкой солнца растущее

бесплодным, как смерть, кустом.

***

Миропорядок

бесчеловечен.

Выдрать тузы из колод,

будто морковь из грядок!..

Бесом влечен, увечен,

человек ломок, как лед.

Беды, словно Молох,

жадно людей

пожирают. Страшно –

извечный морок

ждет у дверей…

I was born in Russia.

***

Мысли плещутся озером, зыбким,

как туман над хребтами Архыза.

Неужели загнусь безъязыким, –

карандаш зря словами изгрызен…

Грязно-белый листок бумаги

мне подмигивает нахально.

Дескать, Время суицидально –

призывает не в срок бедолаг, и

вкривь марать тетрадь бесполезно:

не записки – дорожка в вечность,

а молчание, соболезность

и сторожкая человечность.

***

Кораблик блики разрезает, заодно

куда-то катит… Позади столпотворенье

и шум причалов. И отчалившим дано

проститься с прошлым, постигая говоренье

ветров и чаек, пересуды сонных волн

о том да сем, ведь ими видано немало…

Кораблик блики разрезает – напролом

за солнцем жарит, как за бригом адмирала.

Вот перегруженный донельзя тихоход –

ужели тот! – в янтарной жиже увязает.

Кораблик, блики разрезая, будто торт,

в закатном солнце безвозвратно исче…

***

Гениталиям тесно в гнезде штанов –

знатно шьют в детородном Китае.

И, кидаясь от тени себя, –

боязнь встречи с ней неодолима, –

мочку уха задумчиво теребя

(зарекаться ль, что не накидаюсь,

посреди тошноцветных каштанов

угощая мадерой баб…),

с видом свойского вдрызг пилигрима

ползу с дебаркадера, краб,

в сторону суши – весла суши! –

к ресторанам с омарами, суши,

пивным, сигаретам "Прима",

к синеглазым борделям,

подиуму набережной и рублевым моделям,

чтобы позже все же блевать в муть моря

от омерзения, да и просто с горя.

Бляди шеи воротят: кто это пилит мимо…

***

Не выхожу из эфира,

радируя: жив!.. Жесть.

Есть! Напряжена жила,

звенящая где-то здесь,

в сердце целого мира.

Ради ее звучания

не выхожу из эфира,

ужаса и отчаяния.

***

Неладна будь, бесплодность изысканий

на грани восприятия и сна!..

Купить бы домик где-нибудь в Рязани.

Безлюдье и безделье. Тишина.

Но на широкой, как шоссе, ладони

разметка разделительных полос

ведет за край, в безумие… На троне

в хитоне плотника блаженных ждет Христос

***

Давай возьмемся за руки, пройдемся по ребрам причала

в чаше летнего вечера, пока ночь стремглав не примчала:

к чему поднимать столбом пыль ложного звездного света? –

в горле першит вопрос, но нет на него ответа.

Давай возьмемся за руки. Что воздевать их к небу,

холодному до безмолвия, сбитому на потребу

тем, кто жаждет поблажки или взывает к мщению,

даже не встав на путь от грехопадения к всепрощению.

Давай возьмемся за руки: пусть перетекают токи

между двумя вселенными, что так ревниво жестоки,

требуя, будто косая, полного одиночества.

Ночь налетит, – и отчаливать. Умирать до смерти не хочется!..

Давай возьмемся и вместе сбросим глыбу горя

с вершины страданий и опыта: пусть катится к чертям, в море

невзгод, печалей и радостей, что бьется о сваи причала.

Давай возьмемся за руки!.. И ад начнется сначала.

Но память хотя бы на миг вернет нас к самому нежному…

Молю, возьмемся за руки. Пусть кажется, – все по-прежнему.

Первая встреча. Молчание. Шаток настил причала.

Возьмемся покрепче за руки!.. Смерть еще не примчала.

Не разомкнула пальцы, души, ток поцелуя.

Давай развернемся к вечности, – плечом к плечу, вплотную.

Пускай Господь любуется, – не зря, мол, истратил глину,

слепив мужчину и женщину, женщину и мужчину

***

Штоф за воротник заложив,

пилю по аллее, грешен

не тем, что заложник лжи,

а в том, что ни с кем не был нежен…

Не вечность, но жизнь прожив,

гляжу: не податься ль на небо…

Но зябкая дрожь ив,

как будто вибрация нервов,

на мартовском стылом ветру

не оставляет надежды.

Хоть криком кричи: мол, верую!..

Хоть вены молчком надрежь ты…

Все реже и реже грусть,

сермяжное – русское! – чувство,

вскрывает на вдохе грудь,

как в ледоход, с хрустом

***

Бродяжа, сторонюсь просторных улиц.

По ним курсируют пронырливые тени

и тянут за собой колонны лиц,

как баржу бурлаки… И, неврастеник,

готов споткнуться я – расквасить нос, пасть ниц,

паяц и безнадежнейший из пьяниц.

Piazza del Popolo*, в тебе ль мое спасение!..

Египетская кость** не знает крена.

Здесь мраморные львы, храня презрение,

блюют на всех. И Ромула и Рема

волчица кормит, толпы лицезря.

И тень Нерона – Рим сожжен им зря! –

глазеет на зевак, шпану, блудниц,

не узнавая ни имен, ни лиц…

На пьяцца тени мечутся, сутулясь.

В зрачках туристов, будто блеклый ценник

(клокочет вечность в горле римских улиц),

все то же значится: пьянчужка, неврастеник…

Santa Maria dei Miracoli***,

укрой меня хотя бы на мгновение!..

Я в панике к колоннам жмусь. Доколе

терять мне тень себя… Без сожаления

я, мстя за пораженье филистимлян,

блюю вином на сандалеты римлян.

_____

* Piazza del Popolo – площадь в Риме (Здесь и далее – Прим. авт.).

** Древнеегипетский обелиск, установленный на Piazza del Popolo.

*** Santa Maria dei Miracoli – церковь на Piazza del Popolo.

***

Одиночество неистребимо –

будто венчан сиянием нимба.

Кухня. Водка. Примятая "Прима".

Разговор. Но все фразы – мимо.

Мимолетны и дни, и народы.

Примелькались не лица, – киоты,

ликование толп, до икоты…

Присно памятны искариоты.

Ни к чему имена и отчества.

Возлюбить бы покротче Иисуса, а?!.

Но гордыня… Но поиск невесть чего

на Голгофе – скале одиночества.

***

Кто там? Утро?.. Входите!

Нате тапочки. В доме печально.

На стене не бормочут ходики.

Время будто к причалу причалено.

Человек век чайком балуется.

Чает, чем бы отсрочить скончание.

Чайник. Чашка. Щербатое блюдце…

Черной мухой жужжит отчаяние.

***

Приоткроешь глаза, – как жахнет: это – развод!..

Небоскребы. Музеи. Трущобы. Лихорадка Эбола.

Обезьяний экстаз с рыжеволосой блядью раз в год.

Беспробудное пьянство. И поножовщина – апофеоз футбола.

Облеченные властью лица. Якобы цельное молоко.

Колокола на ветру. Тараканья община на кухне.

Дхармы. Драхмы. Призывы – зуб за зуб и даже око за око, –

не более чем галлюцинация сторожа винокурни.

Урны с прахом, но все еще в джинсах или мечтах.

Черепаший забег от рождения к вечному океану.

Неоконченная поэма и липкий страх

одиночества снятся и Богу, и бездомному наркоману.

Приоткроешь глаза и видишь: это – развод.

Разве водка может заканчиваться так внезапно!..

Вне заповедей сгрудился в храмах разный сброд.

С бодуна резать горло розочкой муторно и надсадно.

***

Востихотворение.

Вот – стиха творение:

во – стихотворение!..

Свет со всех сторон.

Воодушевление.

Вот – души явление:

во!.. – души творение.

Стихотворный гром.

***

Поэзия, ты, видно, невзлюбила

пьянчугу зычного: не мне кутить в раю!..

Твоя, как вихрь губительная, сила

не удержала душу на краю –

пропасть мне в пропасти… Виват, трясина прозы,

пристанище болтливых и заик,

завистливо взирающих на лик

того, с чьих губ в последний, вечный миг

сорвалось, будто крик, – но шепот тих! –

немногим избранным открытое – как стих

непостижимое для смертных – имя розы.

***

Поэт – пророк!

Стопарь, – и он в ударе.

И россыпь строк

по-царски встречным дарит.

Мне б дать зарок,

когда при стеклотаре

крадусь в ларек:

вдруг выкатят стопарик…

Кирдык мне!.. Кто-то

новенький за стойкой.

Отбрил браток-то:

мол, катись, не ойкай!..

Как зол ты, рок!

Трубишь свирепо в рог,

когда промок

от слез я и продрог.

***

Зачем строчу про то?.. Зачем молчу про это,

весь обратившись в слух: смерть всходит на крыльцо.

О, востихотворение поэта!..

Из темноты внезапный свет в лицо.

И снова мрак. Ни сил, ни слов открыться…

Невыразимое невыразимо.

"Все ближе смерть…" – стенает половица,

в своей настойчивости зла, как ветры в зимы.

Уймись, несносная! Где винная лоза…

"Уймись…" – смерть дышит холодом в глаза.

***

Что-то надо делать в наших эмпиреях…

Может, вздернуть умников на реях.

Дуракам на шеи ордена навесить –

пусть гордятся города и веси.

Мне бы вдаль податься, да худы дороги.

И дожди не в срок заморосили.

По стеклу стекают слезы безнадеги

синеглазой матушки-России.

Copyright © 2015 Степанов С.