***

Прохожие, не схожие со мной,

во мне приметили молитвенную благость.

И, настороженность на миг сменив на радость,

приветственно кивают головой.

Иль мне так кажется… Ведь жизнь – самообман,

которому все возрасты покорны.

Гром льет с небес мелодию валторны,

пока я лезу суетно в карман,

чтоб прикурить от огонька мечты,

прикрытого ладонями от ветра.

Под огонек свечи душа отпета

когда-то будет, знаем я и ты.

Но это ничего не отменяет…

Прохожие приветливы упорно, –

им нипочем тревожный зов валторны.

И гром к моим ногам трубу роняет.

Душа продрогла – просит спирту, а не чая…

В глазах прохожих снова глыбы льдин:

носы кивают зеркалам витрин,

меня с трубой в упор не замечая..

***

Даже когда есть в кармане мани,

я предпочел бы погибнуть от

переизбытка спирта в стакане,

чем от прочих невзгод.

Осень всех косит… Жизнь, как в тумане:

всюду пожар и вселенский разброд.

Вечность не удержать в стакане:

только плеснут, и раз – в рот!..

О невозможность, – быть на аркане

муторных дней, неизбежных забот…

Где ты, спасение? Знать бы заранее,

что сирых Боженька в дом заберет.

Что не побрезгует спившейся рвани

руку пожать у небесных ворот.

Осень. Как пусто… В душе и стакане,

мыслях, кармане и наоборот!..

***

Прошу нижайше, не приходи

ни утром, ни вечером, ни посреди

города, пустыни иль океана,

ни в храм, ни в романы Шатобриана,

не ухмыляйся, зубы скаля,

ни мне, ни запискам Блеза Паскаля,

не перелистывай пьесы Расина,

не веди себя, как разиня, –

просто коси всех подчистую:

намертво и втихую.

***

Мысли – как сгустки таенных материй,

россыпь росы на господней траве…

К свету не вырваться: заперты двери.

Выбить их, – надо быть поздоровей:

поддеть плечом!..

Бог – с полок: ты чо?!

А я уже на крыльце:

нос – в звездной муке, руки – в лунном яйце…

Завожу тесто фраз.

Вот те раз!..

***

Неизбежны затмения солнца.

Избежать бы затмений ума.

Как тяжел, долог, темен сон царств,

но даны им война и чума.

Человечество, отчего ты зло?..

В первом проблеске дальней зари

мне почудился чей-то зов.

Пробуждайся! Глаголь. Цари!..

***

Все праздники, что мне отведены,

лишь горсть монет в картузе забулдыги

на паперти, где нищим нет цены

в умении стяжать медь в зев бутылки.

Придет пора растратить эти дни –

мгновения несбыточного чуда,

когда на лист нисходят, снам сродни,

слова, возникшие из тьмы, из ниоткуда.

О, озаренность буйной тишиной,

покинутостью посреди веселья…

Не уходи!.. Молю, побудь со мной, –

еще не время горького похмелья.

Еще зов грез во мне нежданно жив

и чувства не засыпаны снегами.

И сизый ворон, головы вскружив,

не просипел прощальный плач над нами.

***

Не избавиться от греховной грязи

и посередине реки…

Нет нужных слов для связи –

сколь их не изреки!.. –

между мной и тобой, душой и небом,

мраком и мерцающим светом:

в нем даже близкие – далеки.

Ложь, что в реку с разбегу не входят дважды.

Вскинься, и ты в ней вновь

погибаешь от неистовой жажды –

сушит губы любовь.

Не спасают ни бог, ни проныра-бес,

ни водка, ни ширка, ни МЧС,

ни вселенская боль.

Боль – это отмель, где не гнездятся чайки,

не шепчутся камыши,

где твой единственный друг – отчаяние,

а молчанье – язык души.

Плеск чувств едва ли слышен.

Ты широка, река!..

Я жив, я дышу!.. Недвижим

сумрак, – ни огонька.

***

Хоть молчи, хоть вороном кричи,

каменей иль бегай бестолково, –

не найти!.. Утрачены ключи

от собора под названьем Слово…

Я теперь дичаю. Без причин

рта не открываю. Не до ора…

Отлучен. Ничем не отличим

от немых без царственного Слова!..

***

Ничего, никого не люблю.

Ни в black, ни в red, ни, тем более, в blue.

Ничего не желаю.

Ни в orange, ни даже в yellow.

Вы спросите, о чем речь…

Речь утеряна безвозвратно.

На корабле современности – течь.

Вместо живописи – слепые пятна.

Вместо мыслей – хлипкий кисель.

Вместо слуха – глухое ухо.

Вместо чувств – please, kiss me, ma belle…

Ску-ука.

***

Без Его воли не упадет и волос

ни с одной головы. И поддержки нет ниоткуда…

Хочешь выжить в России – утрать голос,

почитай дурость, веру в царя и чудо,

дарованное после пьянства и блуда,

и жни свой колос.

Личный ха́ос легко превратить в хао́с.

Стоит только дерябнуть со всеми в лодке,

и похмелье долой: снова радость до слез!..

Телевизоры круглосуточно дерут глотки

и надежно ввергают в анабиоз

всех выживших после паленой водки.

Только дело не в ней, не во мне, не в тебе,

а в чем-то сокрытом в клубке генома;

когда все приматы давно в гнезде,

ты – в борьбе: вне врага, вне судьбы, вне дома

то ли скачешь верхом, то ли сам в узде…

Это и мне знакомо.

***

Вот и все, что даровано –

от рожденья до гроба, но

мне и этого предостаточно,

ведь отмеряно точно:

не по меркам – по совести…

К счастью, взора не отвести

ни от храма, что высится над долиной,

ни от рощ и садов с калиной,

ни от грации журавлиной,

ни от неба, пока не завалят глиной.

***

Жизнь уходит. Все было не так…

Облетают до времени клены.

И начищенный медный пятак

солнца выжег и сердце, и склоны

сизых, в гаревой дымке, холмов.

Посреди неприкаянных будней

не найти свежих чувств, дивных слов…

И другой жизни нет, и не будет.

***

Бьется эхо колес… В чистом поле

мчится поезд – везет фанатов

к месту гола, а может, и более –

похмелюга! – назад, в Саратов.

Там скучают тяжелые жены:

резво бьются в утробах младенцы, –

зря ли свечки по храмам жжены

в поддержание мужних потенций…

Бьются толпы в тоннелях улиц:

эти рвутся туда, те – обратно…

Как тошнит от обилия лиц!.. –

не поймите меня превратно.

Время бьется – летят осколки:

ранят взоры, пронзают души.

Люди мечутся, будто волки,

что в облаву летят на ружья.

Языки бьются в колоколах

и разинутых в гневе зевах…

Как орех мир расколот. Ах!..

Счастье бьется в саратовских девах.

Сердце бьется – без остановки,

будто стяг на ветру, – до времени.

Я рублю стихи по-стахановски,

лишь бы выдержали ремни

не мотора, – земного привода.

Бьется, верю я, каждый атом, –

даром жаром горит вода

океана перед закатом!..

Пока бьется – клокочет жила

неуемных, как ветер, чувств, –

бьется в каждом живая сила!

До конца… До холодных уст.

***

У нее такие груди…

Как жесток холодный мрамор!

Вздох так труден, – вот бы сгрудить

их в ладонях… Это драма –

невозможность наслажденья.

Ненасытная услада:

холод мрамора и жженье

страсти – тайная награда

необузданной душе,

каменеющей уже.

***

Все, чем ты занят, самообман.

Ожерелье тоски на шее дня…

Утро приходит, не щадя

ни сердце, ни совесть, ни карман,

ни память, ни веру, ни надежду,

ни пару уставших трудиться рук,

ни дерево, ни узловатый сук,

ни небо, ни землю, ни душу между

прошлым и будущим, ни окно,

мутное, словно речное дно,

ни засыпанные песком глаза,

познавшие и горизонт, и что там – за,

ни тишину – о, скрип дверных петель! –

ни налетевший внезапно ветер, –

ни человека, ни тень его:

ни мысли, ни записи… Ничего.

Утро приходит, не щадя

ни моего, ни твоего покоя,

ни смурых строителей Метростроя,

ни мавзолея, ни сгнившего в нем вождя,

ни постового, озябшего, бдя,

как бы чего не случилось в ненастье,

ни бездомного пса посреди дождя,

ни гвоздя, вколоченного в запястье.

***

Будто кости, обглоданы души.

Сыт ли ты, жадный век!.. В шуме дней

голос совести слышен глуше

воркования голубей.

И глаза различают горе,

только если беда далеко.

А вблизи, на родимом взгорье,

быть ослепшими так легко!..

Быть оглохшими так удобно:

не расслышать призыва спасти

тем, кто с веком в родстве утробном –

сам обобран им до кости!..

***

Отзвенела пора золотая.

Был ли сметлив, удачлив, красив…

Прохудилась душа… Залатай, а?..

Боже, слышишь ли страстный призыв…

Жду, все жду, но дождаться ли срока…

Месяц вздел золотые рога.

Нет, не шлет с ним Господь-лежебока

ни вина, ни куска пирога.

***

Нежная кожа. Духмяная кожа…

Ожог от солнца. Спасай, Сережа!.. –

шепнула ты.

Протянула крем. Ну, лады!.. –

пробормотал я.

О, эти плечи!.. Талия.

И пониже – жо…

Парус на горизонте. Крыжо-

вник в чаше.

Моя обалдевшая рожа.

– Благодарю, Сережа…

Ну, ва-аще…

Обгорали бы вы почаще!..

***

Здесь клякса, там точка…

Обрывок листочка.

Оборвана строчка,

как томная ночка…

Расстроены нервы.

Гудят провода.

Злой ветер напевы

поет без труда.

А мне не поется.

Тс-с, сердце… Молчи!

Испиты до донца

сны в стылой ночи.

Умчат поезда

без меня на рассвете.

Спой песню, челеста,

о мертвом поэте.

***

Прекрасный зверь во мне сидел,

но с рыком вырвался на волю,

влекомый неземною кровью,

почуянной во тьме пещер,

где затаился мрачный дух

и взрезал вены смысла вдруг!..

Вернись! Вернись… Не покидай

пределы проржавевшей клети.

Готов отдать я все на свете,

но лишь вернись и мной играй

до помраченья, до потерь

рассудка, мой прекрасный зверь!..

***

Вечерний свет горит все тише!..

Как будто мне не все равно…

Живу, как Бог, в небесной жиже,

гляжу в небесное окно.

А где-то там пылают войны,

но в этом нет моей вины.

Бушуют огненные весны, –

жаль, мир не знает им цены.

Еще дышу, но мрак все ближе!..

Как будто мне не все равно…

Живу, как Бог, в небесной жиже,

гляжу в небесное окно.

Твои глаза воздеты к небу.

Мерцают звезды в луже тьмы.

Меня давно на свете нет, но

я прихожу к тебе сквозь сны.

Отсюда писем не напишешь!..

Как будто мне не все равно…

Живу, как Бог, в небесной жиже,

гляжу в небесное окно.

Зажги свечу, и в талом воске

проступит жаркая слеза.

Шепчи стихи, – они неброски, –

под скрип земного колеса.

Быть может, я тебя увижу,

как будто мне не все равно…

Живу, как Бог, в небесной жиже,

гляжу в небесное окно.

***

Густы искры в искусстве…

Из уст в уста – из грусти?.. –

передаются, изустно.

Аз есмь искусство!..

Мяты ветры до хруста.

Рты как рупоры чувства.

Сбросить шоры – искусство.

Вкус уст – истины сгусток…

Ух!.. Усталость лоб стянет.

Свеж гранат: брызнет соком.

Смерть в глаза сверкнет оком.

Язык смолкнет… Я – нет.

***

Поэзия – это время,

отвоеванное у хаоса.

Пусть Муза – не мое бремя, –

шептал на ухо, искал уста…

Пусть вечность не мной искома, –

признанием не избалован,

не предавал ни любви, ни слова…

И, кажется, был целован.

 Copyright © 2017 Степанов С.