***

Вновь сутулятся плечи

разводного моста.

Фиолетовый вечер

в золотые уста

солнца впился блудливо.

Время вышло: прощай!..

И зазубрен залива

огнедышащий край.

Чик по горлу!.. – и в вечность

испарится душа.

Мертвых губ безупречность,

как же ты хороша!..

Зажигаются свечи

фонарей у моста.

Мне не выпало встречи,

почернели уста.

***

Без веры, любви, надежды, –

зимний туман в Рязани, –

наг, как дуб без одежды

где-нибудь в Ясной поляне,

еле плетусь вереницей

дней и ночей долгих,

телом – в отеле Ниццы,

сердцем – в истоках Волги.

В поисках обретений

выпадут лишь потери.

Мне бы не откровений,

а заблуждения – цели

простенькой, завалящей.

В Ницце тоска, ей Богу!..

Пес, на ветру дрожащий

в Рязани, поднимет ногу –

и вот уже жизнь прекрасна.

И мне ли рядиться в тогу…

Наг, у поляны ясной

дуб оживет понемногу

весной – зашумит листвою.

Сборы мои недолги!..

С котомкою за спиною

шагаю к истокам Волги.

***

Дрожь в руках – отмирание клеток

мозга. Невозможность быть еще где-то, –

поздно перекатываться ртути

на пути ото лжи к сути.

Рябь надежд – отражение в луже

жизни. Неизбежно схожденье стужи

в души… Спрыснут день коньяком ночи –

зябко и мерзко очень.

Впрочем, – миф, что спасает движенье

в звеньях. Пошевелишься, и мишенью –

тенью станешь: четче нет силуэта, –

Бог знает это.

Эталон – лом в пробирной палате

смерти. У кровати сестра в халате

метит вторую смену в вену

шприцем и ждет подмену.

В Вену – нет, не успеть!.. Нет билета.

Есть в Венецию, но к чему мне эта

лужа – истории мокрая ретушь.

Я и сам душой ветошь.

Вот исход – в никуда ниоткуда

мигом. Зов прожитого перегуда –

книга. Память выдублена в пергамен.

Слово – надгробный камень.

***

Мне ли вставать к мольберту,

кисть окуная в стиль…

Жизнь приносить ли в жертву,

что ценный хлам – в утиль,

призрачному искусству:

сладок душок дурмана,

но иллюзорно чувство

самообмана…

Время гремит тимпаном –

к черту бы это форте!

Боже, даруй пиано –

синей весны аккорды.

Орды смели когорты –

от берегов Дуная

к Альпам, где натюрморты –

ирисы в вазе мая –

Винсент писал не маслом.

Этот вопрос не прост…

Что-то, что неподвластно,

синью взметнуло холст!

Быть ли с утра поэтом,

чтобы к обеду скукситься…

Огненным силуэтом

смыслы венчает буквица.

Лица, что кисти, стерты.

Будни – тщеты палитра.

На песнь души оперты

ноты в тисках пюпитра.

Мне не приять офорты!..

И становлюсь к черте –

черная кровь аорты

сгустками на холсте.

***

Я бы Богу шепнул:

перестаньте тужиться!..

Мир, признаться, поднадоел,

уместившись –

от зла до ужаса –

в нескончаемо малый предел.

Износилось созвездий кружевце.

Храм заложен!..

А вышел хлев…

Если телу с душой не дружится,

значит, надобен пересев –

где амбары с добром? –

спор, семян ли,

спорных истин в полях души…

Время вышло, Божище,

полно мямлить! –

урожай с гулькин нос:

почитай, гроши…

Знать, душе прорасти не можется, –

бес в ребро, кто бы уберег…

Поглядите

на наши рожицы, –

да неужто слепил их Бог!..

Не пришла ль пора, –

все поправить!

Запускайте гончарный круг…

Что?.. Желаете та-ак оставить?..

Да какой Вы, на милость, друг

после этого!

Так, – товарищ…

Возгордились, не по чинам,

сотвореньем миров!..

Пожарищ

в наших душах не видно Вам.

И не слышно ничьих стенаний!

По секрету, оставим лесть…

Сердцу,

жаждущему возлияний,

как

молитвенник предпочесть!

Сочетаем –

и то, и это…

А Вселенная

так и кружится

под шарманку,

в душе поэта

разрастаясь –

от зла

до ужаса.

***

Окаменел мой взор.

Камень ли я Вселенной –

огненный метеор

или валун моренный,

мрамор для изваяний

или кремень без искры…

Время стирает грани

там, где теченья быстры.

И каменеют лица

маской еще при жизни.

Каменна ты, десница

окаменевшей Отчизны!..

Камень в руке провидца –

видит он адский пламень:

сколько со злом не биться,

все

превратится в камень.

И каменеет душа

глыбой судьбы на вдохе,

словно собой верша

памятник

всей эпохе.

***

Земле ли не знать покоя, –

катится себе мячиком!..

Я и моя паранойя

спим, свернувшись калачиком.

Был бы сон нескончаем!..

Да утро встает стеною.

Завтракаем: я – чаем,

моя паранойя – мною.

Следом и солнце суетно

лезет во все щели.

Сердце мое гарцует, но

паранойя замкнула двери.

Сиднем сижу до вечера –

в пижаме времен Ноя,

шлепанцах… Делать нечего:

визави – паранойя.

Знаю, мы с ней не пара:

расстаться любой ценой я

готов! Не хватает пара, –

чертова паранойя…

Пора бы ей сгинуть. Ну-ка,

дойдет ли до мордобоя!..

К жизни ревнуем друг друга

насмерть мы. Паранойя!..

Параболой яму роя,

не для врага – для друга,

в ярости – паранойя! –

не издаю ни звука.

Порадует ли героя

венок из лавровых листьев…

Я моей паранойе

верностью ненавистен.

Так Адриан Антиноя

обрек на омут Канопа…

Я и моя паранойя

прокляты небом. Оба.

***

  Толкунбеку Турдубаеву

Желания сокровенны.

В молитве, как кровь из вены,

ключом бьет, вскипая пенно,

желание не быть смертным.

И в счастье, греховно длимом,

дарованном лишь ранимым,

взрастает ростком хранимым

желание быть любимым.

Шагать ли путем окружным

иль жарить по мостовым, –

что выгоды быть всем нужным:

желал бы я не быть злым!..

И войны не мной искомы!

Застигнет удар под дых, –

пусть вмиг извлечет из комы

желание быть в живых.

Ломоть разделив с голодным,

бояться ль прослыть угодным.

Дай, Боже, не стать животным

в желании быть свободным!..

И следовать ли призванью

как благу иль наказанью, –

судьба облагает данью:

желанием не быть дрянью!..

И в шепоте, обожженном

раскаянием, как горном

возвышено к небу горлом

желание быть прощенным.

И пусть не служить примером

нигде никому ни в чем, –

не знать вам меня лицемером,

тем более – палачом.

Подверглась душа набегам:

мытарства – эмблема века.

Клейменный жить имяреком,

желаю быть!.. Человеком.

***

Знать, душа – это вам не формочка

для малинового варенья:

не наполнить ее по кромочку

ни печалью, ни вдохновеньем!..

Да и есть ли души каемочка!

Чтобы мне ни дна ни покрышки, –

это я душе, как котомочка:

вот бы сбросить для передышки.

***

Окаменение стиха, еще живого, –

последнее дыханье тайных истин.

Но как жить дальше, в немоте?.. – вопрос повиснет

петлей на шее у тебя, уже другого…

И каменеет хлеб и сыр в руке дающего.

И каменею я от страха потрясений.

Окаменеет сердце, без сомнений,

здесь, на земле, – пока я не в раю еще.

Окаменение и мнений, и имен –

вперед надгробий, звонких эпитафий,

расхожих реквиемов, ветхих фотографий –

нам уготовано под натиском Времен.

Окаменение живому что поблажка,

освобождение от груза восприятий

хотя б ненадолго… Вино – худой приятель,

когда на дне. Но полная баклажка

бодрит и радует надеждами на жизнь –

ту, прежнюю, до смертных битв и тризн.

***

Разожжем костры пиров

и дымы возденем – к ночи

посреди глухих миров,

Богу в очи.

Дескать, здесь мы, Государь

всей Вселенной!

Открывай в амбаре ларь

сокровенный –

в нем таишь ли благодать…

Нам дарованы одежды

из парчи, да пировать

без надежды

лицезреть Твои черты –

как без манны!

Я ль желал вложить персты

в Твои раны…

Что так тихо? Ни гу-гу!..

Ни намека, ни ответа, –

согнут Млечный путь в дугу

среброцвета

кем?.. Иль это только сон…

Тлеет пламя –

зорька нежит небосклон

над холмами.

***

Еще не оделись нивы,

еще не изжить весны, –

но отчего мотивы

осени так слышны…

Медвяные, фиолетово

пылают в полях цветы, –

сердце мое, от этого ль

так пламенеешь ты…

Мечты отсверкали искрами

на стаявшем в март снегу.

Воды басят регистрами –

гимн поют на бегу.

Фату примеряют ивы,

березы уже в соку,

грома гремят переливы…

Сердце, будь начеку!

Вешние громкие грозы –

глашатаи злых дождей:

в осень по скулам – проза! –

захлещут из всех щелей.

***

Бесконечно, конечно, рады мы,

пульс сплетая с аортой вечности,

сердцем чувствовать, что в нас атомы

крепко сбиты в ком человечности.

И дар речи, что спорить, благо –

в тех краях, где в чести молчание.

Слово к месту – подобье флага,

а древко его – душ деяние.

И осознанное венчание

не на муку, но на страдание –

извлеченное к жизни чаяние

обрести себя в мироздании.

Человечности воцарение –

знать бы, в целях иль ненароком…

Каждый атом во мне в смятении:

а замечен ли мой миг Богом?

О-го-го, вот вопрос отчаянный!..

И ответить – не хватит вечности.

Маюсь думами, неприкаянный, –

в горле ком стоит… Человечности.

***

Пекло улиц ошпарено шумным дождем!..

Остываем – я и асфальт.

Франтоватый вечер желтым огнем

фонарей фрак украсил – до мокрых фалд.

Я без фрака, – к чертям в жару этикет…

По-домашнему – в майке – встречаю гостей, –

вечер ломится в двери. И ночь вослед –

ждет в проеме, что пьяный в умат лакей.

Приглашаю, – присаживайтесь! Выпьем… чаю.

Начнем тотчас. Бог даст, до зари закончим,

накачавшись до одури. Поздравляю,

если к чаю найдется хотя б лимончик!..

У меня ни лимона, ни медной копейки,

ни рублишка шального к ней… Только чувство,

что до утра дожить без заветной сулейки –

неподвластное мне искусство!..

И уста в поцелуе припали к чаше…

Вечер сгинул бесследно в проемах окон.

Ночь храпит, что отважный солдат на страже!..

Я один не свернулся в кокон.

***

Мой самолетик винтокрылый

взмывает в небо!.. Угорелый

Господь встревожен не на шутку,

взирая, как я корчу рожи

в иллюминатор Провиденью.

Не расположен Бог к прощенью!..

Жаль, что не подстелить рогожи

при приземлении. И в дудку

трубит архангел злостью белой.

И Суд сзывает справедливый.

Кому? Зачем?.. Угомонитесь!

К чему судить пустое место?..

Душа давно ушла на выгул –

в лугах небесных ей не тесно, –

мерцают молний васильки,

внизу петляет нить реки,

так вызывающе прелестна…

Немеет сердце – цель для игл

судьбы. Воздушная фиеста –

безумный сон… Спи мёртво, витязь!..

***

Полночь. Размышляю… Не спеша

бьют часы. По счастью, не под дых!..

Что же, Боже, так болит душа,

как на нож, нарвавшись вдруг на стих…

Время спит, стянув мгновенья в жгут:

час придет, – петля отыщет шею…

Что-то заспанно в бокале шепчет брют –

знать бы, что!.. Глоток – и хорошеет,

пусть на миг… Уносит за окном

в ночь изношенную чью-то душу

вой сирены. Совладав с быком,

так с арены уволакивают тушу

там, в Испании. А здесь миндаль цветет –

лезет в сердце терпким ароматом.

Отцветет, – и грянет мой черед

вслед весне опасть в холмы закатом…

Что, дремлю?.. Отяжелели веки.

Боже, чем так ранена душа,

утопая в предрассветной неге…

Утро встало. Размышляю не спеша.

***

Синих глаз глубина хрустальная

необъятней любого простора.

Любоваться – мала мне спальная:

высота нужна для обзора.

Мне б взобраться не на забор,

не на башню сторожевую. Выше!..

И с разбегу – в хрустальный простор:

сигануть в синеву, как с крыши.

Миг безумства… Без дерзновений

жизнь скучна, как вояж без историй.

В полдень наземь падают тени

переживших паденье Трои.

Троекратно: ура!.. И кепку –

на простор синевы, в дар облаку.

Обнажая чело, крепко

я божусь: с этих пор – все побоку!..

Тишина. Покой. Безмятежность.

Паутина бабьего лета.

Визави – синеглазая нежность

изливается в сердце поэта.

Жил я в прошлом, – одни заторы.

Завтра, знаю, грядет заминка…

А сегодня – любви просторы.

Изумительная картинка!..

Copyright © 2015 Степанов С.