***

Я слова пережевываю как зерна

золотистого спелого хлеба –

с наслаждением и упорно.

Многотрудна духовная треба!..

Знаю я – измолоть нелегко

твердей твердь, но – не сплюнуть в лужу…

Истолченных слов молоко,

я дождусь, потечет в душу.

***

Возносите сердца ваши выше!..

Да про пятки не забывайте –

разбежавшись, взлетайте с крыши.

И танцуйте, не застывайте.

Выше звезд кувыркаться птицей! –

эта дерзость дана немногим.

Не взлетавшему, как ни биться,

но не встать на свои ноги.

Разучитесь всякой печали.

Смейтесь! Смех разгоняет ненастье.

Это главное, чтоб вы знали, –

быть дурашливыми от счастья.

***

Как колымский старатель –

героям трудно! –

руду фраз промывая лоток за лотком,

с толку сбит я,

будто сынком – Гертруда:

в чем истина истин, золотко?..

Я не Гамлет!

Мне тошен интриг омлет –

он лет любви не прибавит в копилку…

Опоил Шекспир на пиру весь свет,

откупорив пьес бутылку.

Так быть или не быть!

Знаком вопрос…

Вырос я до небес или карликом

встал на цыпочки?

Знаю, двинет в рост

душа:

бьется в горле ком –

строф, мыслишек…

Товарищ Шекспир!

В спертом воздухе неподвижных буден –

будь спок! –

сыщется сотворяющий мир

мировой поэт, –

тот, кто времени

неподсуден.

***

Ветер зыблет шторы. Знать, знамен

нет ему на воле – лезет в окна.

Дерзостным разбоем разозлен,

затворяю лаз бесцеремонно.

Поздно!.. Выстыла душа на сквозняке.

Выдул тать ее золой из печки.

Сбор трубит злодей – гром рвется из уздечки,

грозно знамя молний в кулаке!..

***

Я больше не чувствую вкуса соленых губ.

Не чувствую – окровавленных губ.

Не осязаю озябших губ.

Я стал груб.

Упруги губы подруги. Верьте,

губы – дуги под куполом смерти.

Губы – глыбы, припавшие к флейте.

Верьте губам, огрубевшим на ветре.

Губ отпечаток храните в конверте!

На мольберте – подрамник: бугры губ

сгублены холодом траурной ленты.

Гроб. Я в нем бесчувственен. Груб.

***

До крови зимний день изранен –

закат пульсирует мятежно…

Я огранен, как редкий камень,

тобой, февраль, – морозный, снежный.

Не знаю, был ли я желанен

твоим ветрам, метелям, вьюгам…

Но за огранку благодарен,

и если б смог – стал верным другом.

Но камень холоден и странен –

огранка незамысловата.

Я словно льдина – бездыханен,

мерцаю в зареве заката.

И твой уход, февраль, нежданен –

за горизонт с худой котомкой.

Я мартом буду одурманен,

как встречей с дивной незнакомкой.

Февральский сумрак подрумянен

пожаром – сцена для поэта…

В бетон зажатый горожанин,

теплю лампадку – жду рассвета.

***

Ночь. Жара. Город спит как убитый.

Так забредший в бордель солдат,

сходу выдержав две-три битвы,

отдыхает у райских врат.

Мне не спится!.. Ждет недопитый,

обжигающий горло ром.

Жаль, не дремлют дружки – москиты,

обожающие мой дом.

Знаю, гости должны быть сыты.

Но ни сыра, ни фляжки с вином…

Вены вскрыты, – хлебните, и квиты!..

Жарок ром – жарче звезд над окном.

Знойной тучке рога увитые

месяц с кем-то наставил, плут!..

Ром уважен. До дна дожиты

дни… Москиты свершили суд.

***

Даже атома веры –

там, в груди –

не осталось.

Гулок свод атмосферы –

набатом гудит усталость.

Колет остями жалость?

Ложь!..

Знайте: жив и пою!

Счастье щенком прижалось –

лижет щеку мою.

Горстка дней на ладони.

Вот бы подбросить в синь!

С маху – в подол

Мадонне,

чей богоравен

Сын.

***

В суме нет ни хлебов, ни пучеглазых рыбин.

С родных холмов не виден Иордан…

Храм одиночества, ты как скала незыблем!

И вознесен на шпиль самообман.

Застыли небеса в озерной глади –

сын плотника по ней ли шел, босой…

Ни бесноватых волн, ни вздорной ряби.

Смиренность. Одиночество. Покой.

***

Прижала лихая година – вынь да положь

ложь!.. Ожило в жилах, живо трепещет

лживое слово – жучит, будто зверину вошь.

Правда примолкла – не до затрещин:

ложь вызывает дрожь

и омерзение, если блещет,

будто иудин грош.

***

Когда в моих сокрытых анфиладах

безумие займется, как пожар,

взмолюсь пред Господом: нет, не гаси, не надо –

дотла пусть выгорает дивный дар

предвидений, предчувствий и наитий…

Колпак с бубенчиком милей златых тиар!

Так одиночества серебряные нити

звенят мне струнами ликующих кифар.

***

Отзвенела, отплакала звонница.

Месяц горбится, ночь бороня.

Небосводу пора б рассупониться –

Млечный Путь ему вместо ремня.

Сердцу, верно, пора успокоиться, –

не вернуть ни страстей, ни даров…

Млечный Путь Богу – только околица,

мне – темница забытых миров,

где, как здесь, месяц в ноженьки клонится –

дескать, рад ждать чудес у огня…

Отзвенела, отплакала звонница,

в Млечный Путь провожая меня.

***

Взбираюсь на башню бреда

в желании быть свободным.

Бредить – это победа

над зубренным и угодным.

Бред – будто смена кредо.

И вот уже в рупор истин

горланю я с крыши бреда,

немым внизу ненавистен.

***

Голодранцев в суши-баре

бьют тунцом по голове.

Мне податься б в кашевары –

при жратве, хоть без лавэ.

Мне б надраться под фанфары!

Да безлюдно на дворе…

Фонари, обняв бульвары,

тянут шеи на заре.

И зареванное утро

кличет солнце за бугром.

Облетает с неба пудра –

звезды меркнут в голубом…

И в глубокие колодцы

прячет ночь свои дары –

прикрываются воротца

озарений до поры.

Мне б засесть за мемуары –

от воротец выкрасть ключ…

Подметает тротуары,

будто дворник, первый луч.

***

Кто зовет

или горе грядет, –

ничего не расслышать за ветром в бурю…

Горизонт не закроют мне плечи гор.

Горше водки – вода!..

Балагурю, –

горло смочено спиртом.

И ртом

рвоту жизни гоню обратно.

Горизонт раскачался,

что метроном.

Метра два бы земли, –

и ладно!..

***

В ночи набат гудит тревожно:

ждет вражья стая у ворот.

Жаль, невозможно, братцы, ложно

ввязавшись в бой, рвануть в обход…

Душа, босая и в исподнем,

горит напялить портупею –

не татем, воином Господним

воздать залетному злодею!..

Но зря труба зовет на битву –

в щербинах лезвие стишка.

И глядь – подсовывает бритву

рука судьбы исподтишка.

***

Ртутна груда тумана.

Жилы молний игольчаты.

В утро выпадет манна –

я молитвен и гол что-то…

Чернь грозы без изъяна –

мне б озоном налиться!..

Ловко, как обезьяна,

смерть взлетает на лица.

***

Какая скверная угроза!

Гроза сверкает, шлет проклятья…

В дождь в сквер я вышел и… Ух, роза

в каверне чаши ждет приятеля!

И на сердце уже не скверно.

Как верный паж, встаю я в позу:

в дождь зря, быть может, вышел в сквер, но

я шляпой прикрываю розу

от гроз и недоразумений…

Свиданье сорвано, как видно.

Дождь льет, но не до разумений –

так одиноким быть обидно!

***

Будто в лузу загнан биток:

слово взял на язык – бьет ток

сопряженных переживаний.

Никаких пережевываний!

Руда фраз – прозы нагромождение.

Стих – молния! Грома рождение:

раскаты стереозвонки –

лопаются зрячих душ перепонки,

пронзены спицей слога.

Слово царствует солнцеоко!

Отверзи глаза да уши.

Гляди. Слушай!..

***

Иду по радуге, рискуя

без балансира пасть на дно:

приметил в небе Божью риску я!..

Жаль, дотянуться не дано.

В душе раздуть ли Божью искру

иль обойтись без вдохновений…

И не пора ль сменить прописку,

сойдя по радуге мгновений.

Так жизнь теряет перспективы.

Гефест был в гневе, меч куя, –

пронзить того, кто спер активы,

нам не оставив ничего.

И худосочна Мона Лиза –

ее бы Рембрандт не приметил…

Вглядеться в лица можно, близко

склонившись: лик по смерти светел.

***

Пламень проповеди нагорной – проблески

звезд, чьи искры мерцают в озерной глади…

Жизнь не знает повторных проб: лески

Господу – удить рыбы сердец! – не хватит.

***

Пусть близких минуют беды! –

молит солдат на привале.

Впрочем, на все победы

там, в тылах, наплевали.

И где ты, не знают и Веды.

Рассыпались в прах скрижали.

Изведавших вкус победы

прочие поприжали.

И в спину летят наветы.

На лицах – фрески печали.

Гимны смерти напеты

встречным громом пищалей.

Пощады не ждать! – шипели,

напутствуя, командиры.

И свернуты в скатки шинели

в метах крови и дырах.

И в бой ордена надеты –

последний, не залихватский:

за полшага до победы

ждет бивуак – братский.

***

Жить не дано без вдохновений.

И камню нужен вдох мгновений.

И небесам – Времен приметный стяг,

поэтом явленный семи ветрам в стихах.

***

Храм Господа громоздок и столик:

в нем шпили – люди. Заказать бы столик

среди миров с закуской и вином!.. –

я зря вникал в ньютоновский бином:

начала и конца нет у мгновенья смерти.

Не верится? Попробуйте, измерьте.

Из малости известных измерений

мне не извлечь системы мер и зрений –

углов ли, точек… Взгляд на вещи точен,

когда из глубины души источен:

за счастьем семенит без карты ежик,

жизнь ставя на кон… Бог, жаль, не картежник.

Copyright © 2015 Степанов С.